Кодекс капо (The capo Codex)

Они быстро пересекают холл и выходят на улицу, где расположилась парковка. Юнги идет спереди уверенной походкой, а Чимин смотрит только на его спину и покачивающиеся черные волосы. Не может просто отвести взгляд, ведомый каким-то внезапным лучом надежды на помощь. Каждый свой приступ от случившегося два года назад он переживал в одиночестве, утопая в собственном саморазрушении и никчемности. Сначала их было много, особенно ночью. Воспоминания и ощущения врывались внезапно, как грабитель. Но потом все стало немного легче, слезы совсем высохли, и пришла апатия. Однако Пак справлялся со всем этим самостоятельно и в полном одиночестве, вынося все мужественно и твердо. Но пока никто его не видел в эти моменты приступов, Чимин жался к своим коленям и звал кого-то, кто обхватит его плечи, поможет встать с колен и увести куда-то далеко. И Мин Юнги сейчас это делает. И Пак Чимин сгорает от ведомого любопытства. Дон снимает свой черный внедорожник с сигнализации и открывает дверь Чимину. Тот медлит, устало и взволнованно смотря на манящий кожаный салон с серебристой отделкой. Но затем переводит взгляд на дона и видит в них самого себя в отражении. Мин все понимает и хочет ему сейчас помочь. Как же было комфортно сидеть и просто откинуть голову назад, позволяя кому-то вести автомобиль. Капо каждый день сидел за рулем и давно не располагался, как сейчас, близ кого-то на переднем сидении. Но не просто близ кого-то, а рядом с Мин Юнги. С доном одной из четырех семей. С человеком, с которым он знаком уже два месяца. С разносторонним и таким запутанным, как и сам Чимин. Голова идет кругом. - Ремень, - дон сам тут же наклоняется и одной рукой перехватывает ремень безопасности Пака, защелкивая в механизм. Капореджиме не двигается, только ощущая его почти невесомые касания длинными пальцами и туго затянувшийся ремень на талии. Создается впечатление, что Мин его похищает, накрепко стягивая тугие узлы бечевки, чтобы Чимин не вырвался. Но он бы и не стал сопротивляться. Дорога не занимает и двадцати минут, как они уже въезжают на парковку автосалона «Мин Моторс». Чимин все еще не понимает, что происходит, и почему они приехали в салон семьи Мин. Было уже около десяти вечера: здание пустовало, но продолжало привлекать своей красотой и богатством, не смотря на потухший свет в окнах. Чимин оказывался в нем пару раз, когда однажды дон Ченг попросил помощи покойного дона Мин в выборе автомобиля для его сестры. - Почему мы здесь? – спрашивает капо после того, как они вошли в темноту помещения. Юнги отходит куда-то за поворот и по-хозяйски включает свет на первом этаже несколькими рубильниками. Глаза капореджиме тут же разбегаются по блестящим от софитов автомобилям. Везде стоят стенды, помогающие узнать чуть больше информации, несколько диванов с небольшими стеклянными столиками, аппараты для приготовления кофе и простой воды. В центре этажа расположилась стойка менеджера, сделанная из белого мрамора так же, как и пол в этом здании. Сам не помня, как стал двигаться, Пак медленно начинает обходить автомобили. Он очень любил рассматривать новые модели, особенно спортивного класса. Листал каталоги у себя дома, когда приходил с работы и коротал время. Его собственная машина тоже была из класса люкс, но уже подержанная и не такая ошеломляющая, как, хотя бы, самая дешевая из всех здесь машина. Идя неспешной поступью вдоль рядов, Чимин переводит взгляд на дона, который стоит у стены и облокачивается спиной, скрестив руки на груди. Он закатал рукава своей рубашки и расстегнул первые пуговицы от жары. Смотрит так легко и с еле заметной улыбкой, что капо передергивается от волнения. Юнги кажется ему миражом, ведь как столь молодой человек может иметь в своих руках такое богатство и роскошь. И в то же время содрогать от его лишь взгляда, за которым скрывается стержень характера. Дон Мин ведет свою игру и сам диктует правила, сам раскрывает себя и сам же внушает человеку, каким он должен предстать перед ним. Но какой же он на самом деле? Вот это Чимин хочет узнать больше всего на свете. - Зацепило что-нибудь? – низкий голос Юнги разносится по большой площади салона. Еще раз пробежав глазами по изысканным автомобилям, расположенным вокруг, Чимин возвращает на него потерянный взгляд и отрицательно качает головой. Все еще не понимает, что затеял Мин Юнги. Тот поднимает брови удивленно, отстраняется от стены и медленной походкой направляется к капореджиме. - Мои машины цепляют с первого взгляда… - продолжает он нарушать тишину, с любовью осматривая каждую модель, но Чимин смотрит только на него и слушает только его приятный для слуха голос, который еще и эхом разлетается по помещению, будто обволакивая. Его с первого взгляда цепляет никак уж не автомобиль. - Но даже и тут вы особый клиент, капо, - подойдя близко, подытоживает дон. Пак немного усмехается, начиная нервно поглаживать шею. Что он мог сказать? Машина ему сейчас совсем не нужна. - Идемте, - Юнги слегка пристукивает его по предплечью и уже вовсю направляется к заднему выходу. Они выходят вновь на улицу к каким-то гаражам и контейнерам. Юнги осматривается в сумерках и сверяется с номерами, указанными на них. Затем машет рукой и направляет капореджиме к одному. Вновь остановившись, Чимин осматривает автоматическую дверь перед гаражом. Дон вводит специальный код и отходит в сторону расслабленной походкой. Скрестив руки на груди, останавливается близ и ждет реакцию Чимина на то, когда дверь полностью поднимется. Реакция оказывается то, что нужно. Потому что капо встречает белый кабриолет Ягуар с красными сидениями. Тут же в гараже включается автоматически свет, и он может рассмотреть эту малышку еще лучше. Юнги видит реакцию капореджиме и понимает, что попал точно в цель. Сам смущенно поджимает губы и посматривает на машину, что выглядит сейчас красивее всех этой ночью. Безумно завораживающая, светлая, будто рождена сегодняшней полной белой луной, что вышла на небосвод. Аккуратная, единственная модель, сделанная по заказу, и владельцем которой является Мин Юнги. Дон вновь смотрит на Чимина, который боится шелохнуться и понимает, что он очень схож с этой машиной. Светлый, небольшого роста, единственный в своем роде, такой сейчас удивленный от внезапной встречи с роскошным автомобилем и все еще печальный от какой-то своей внутренней боли. И в данный момент сердце Юнги, которое минуту назад билось от гордости за наличие у себя такой редкой машины, пропустило еще несколько ударов. Потому что Пак Чимин сейчас так красив и нравится ему гораздо больше, чем кабриолет. - Садитесь, капо, нам пора! – вновь Мин нарушает тишину, садится за руль и пытается спокойно отдышаться от навязчивых мыслей. Чимин с интересом обходит машину, аккуратно открывает дверцу и забирается в салон. Дон следит за его подрагивающими коленями, которые Пак сжимает тут же руками. Улыбнувшись уголком губ, Юнги заводит автомобиль. Как она звучала! Будто сразу замурлыкала под руками Мин Юнги, встрепенулась и поприветствовала своего хозяина. Хищная, элегантная, будто затаившаяся дикая кошка в тропиках, выслеживающая противника перед смертельным броском на него. Но стоит Юнги сесть за руль, как вся дикость растворяется, и вот уже хищница приручена к его красивым и нежным рукам. - Это ведь ваш автомобиль? – спрашивает Чимин заворожено, как только они тронулись и аккуратно вырулили из гаража. Юнги закрывает его пультом через спину и уже одной рукой прокручивает руль влево в сторону главной дороги. - Как догадались? – дразнит его дон. - Вы смотрите на нее с любовью. Она принадлежит вам. Мин переводит взгляд с дороги на Чимина и встречается с ним глазами. Они что-то говорят в этот самый миг, думает дон. От открытой крыши автомобиля по салону начинает гулять воздух, поэтому волосы Юнги колышутся и немного застилают взор, левая рука комфортно расположена на руле. Чимин трепещет от этого вида. Становится некомфортно, будто он вновь считывает капо, как рентген. Пак еле отводит глаза, сглатывает с трудом, борясь с желанием еще раз взглянуть. Они едут с установленной скоростью по городу, проезжая мимо магазинов, неоновых вывесок, шумных компаний, слоняющихся по тротуарам. Много останавливаются на светофорах, тем самым привлекают внимание. Люди смотрят с восхищением и с нескрываемой завистью. Чимин искоса глядит на Юнги, стараясь дышать глубже. Водитель этого автомобиля не уступает своей красотой. Но как только город оказывается позади, а впереди бесконечная гладкая дорога из равномерно стоящих вдоль шоссе фонарей, Юнги переключает скорость и дает разгон. Сердце капо уходит в пятки так, будто он оказывается на американских горках. Ветер был жаркий поначалу, но сейчас он начинает приятно охлаждать кожу, развевать волосы и трепать легкую рубашку на груди. Тело под ней остужается и становится почти невесомым. Чимин лучше усаживается в кресле и расслабляется, смотря на пейзаж справа. Кладет правую руку на раму двери и лишь одними кончиками пальцев ласкает гладкую отделку автомобиля. Поглядывая на капореджиме, Юнги ликует от своей небольшой победы. Он сделал все правильно. Было чувство, что они свободны прямо сейчас. И свободны вместе. Хочет протянуть к нему руку, лежащую у Чимина на коленях, и скрестить со своими пальцами, потому что своя также лежит свободно на бедре. Дать понять, что он рядом и чувства Чимина сейчас превыше даже собственных. Но вдруг Юнги замечает, как Чимин быстро стирает влажный след со щеки, еще больше отворачиваясь вправо от него. «Ну о чем же ты думаешь? Почему тебе так больно, что ты продолжаешь сдерживаться?» - Капореджиме, помните, я пообещал, что станет легче? Пак обращает на него свое внимание, устало вглядываясь в глаза. - Да, у вас хорошо получается… - Еще не совсем! – сам себе с укором отвечает Юнги. Он переключает еще скорость и стрелка спидометра ползет вверх. Дорога пустует, и мимо них проезжает всего несколько автомобилей за это время. А, может, дон специально знал ее, сам катаясь тут часто. Но страх перед аварией волнует душу Чимину все больше. Он напрягается и выпрямляет спину. - Нет ничего лучше, чем выкричаться, чтобы ощутить легкость, - продолжает диалог Юнги, он посматривает в зеркала заднего вида, делает поворот и выруливает автомобиль на прямую трассу. Вокруг просто бесподобный пейзаж ночного леса с бликами от фонарей, далеко на горизонте виднеется море и огни города. Дух перехватывает, горло сдавливает, а сердце, будто мячик, скачет вверх-вниз и ударяется о стенки внутри груди. - Кричите! – повысив голос, Юнги сам перекрикивает ветер. Чимин оторопел и с недоумением смотрит на него. Ему в жизни не предлагали такого, и он просто не знает, что делать. Кричать? Прямо сейчас, летя на всей скорости в автомобиле, что режет время своей быстротой? Кричать от той боли, что напоминает Чимину периодически о себе в виде приступов? Кричать оттого, как мучился он, чтобы забыть те самые крики с призывами о помощи два года назад? Кричать с надрывом и плевать на все? И он кричит в неизвестность. Забыв о присутствии дона, закрыв глаза и стиснув руками сиденье автомобиля под собой. Ветер тут же ударяет еще больше по щекам, закрытым векам, обдувает губы, метает волосы, залетает в рот. Крик смешивается со свистом, а уши закладывает, но капо продолжает кричать, ощущая как горло тут же саднит. Все воспоминания проносятся, будто он ехал в машине времени. Он видит себя сломленного, забытого и истерзанного. Боль ударяет в грудь, сжимает кожу, оттягивая и оставляя синяки. Бьет по щекам новыми ударами знакомых кулаков, что снились в каждом кошмаре. И в следующий миг Чимин кричит уже криком с рыданиями, как раненный зверь. Прижимает резко руки к груди и жмет их к себе, желая за что-то другое ухватиться. Эта была порция тех самых слез, что он копил и в жизни никому не показывал. И все равно, что дон Мин посчитает его сопляком и слабаком. Но Мин Юнги так не считает, он ведет автомобиль, не сбавляя скорости. Вся боль Чимина передается и ему через какую-то невидимую нить, что они создали именно сейчас. Он не трогает его, позволяя выкричаться одному, не смотрит в его сторону, зная, что сдастся, сбавит скорость, остановит автомобиль и тут же прижмет его к себе. Юнги облокачивает левый локоть на раму двери и с силой прикусывает кулак зубами, продолжая другой рукой держать руль и смотреть строго вперед на дорогу. Крик Чимина рвет душу в клочья, терзая и переворачивая все нутро. Так не кричат люди, когда им действительно не нанесли вред. И Юнги догадывается, что этот вред был телесный с применением насилия. Крик стихает поэтапно, совсем не так, как резко вырвался из худого тела капореджиме. Он превращается в придыхание с шумно втягиваемым воздухом и затихает с небольшим стоном. Чимин тут же смахивает со щек и глаз всю влагу, зачесывает волосы назад, оголяя лоб, шмыгает носом, но не поворачивается в сторону дона. Впереди виднеются огни автозаправки, и Юнги заворачивает на нее. Но он не останавливается для дозаправки бензином, а притормаживает у обочины. Выключает зажигание, выходит из салона и идет в сторону небольшого здания. Чимин следит за тем, как он удаляется на приличное расстояние и тут же резко припадает к зеркалу заднего вида, осматривая себя. Он выглядит кошмарно: весь красный, волосы топорщатся, как перья, губы обветренны, а глаза опухшие, мало того еще и голос почти сорван. Стало еще хуже от мысли, что Мин Юнги сейчас вернется и застанет его в таком виде. Поэтому Пак решает найти хотя бы какую-нибудь салфетку, чтобы утереть застывшие на ветру слезы. Тут же машинально отводит руку к бардачку и открывает, забыв про то, кому эта машина принадлежит. Но там нет ничего, кроме небольшой фотокарточки, сделанной на поллароид. Чимин прикусывает губу, быстро смотрит на здание заправки, не видит дона и берет фото в руки. Было темно, но небольшой свет от фонаря рядом все же осветил его. Там был изображен юноша с каштановыми вьющимися волосами, он улыбается так широко и заразительно, что хочется улыбнуться в ответ. Капо всматривается в изображение и гадает, кто бы это мог быть. От фото веет какой-то легкостью прошедших дней, и Чимин сгорает от желания улыбнуться этому красивому юноше. - Это мой брат. Виен. – сообщает, внезапно вернувшийся Юнги. Он садится в салон, держа в руках какой-то пакет. Чимин резко вздрагивает, кидает фото обратно в бардачок и захлопывает его, надежно прижимая ладонями, чтобы не открылся. Смущенно переводит взгляд на дона, пытаясь унять сердцебиение. - Я не рылся, просто искал, чем можно вытереть лицо. Дон улыбается одним уголком губ. Это был хороший признак, раз Чимин уже ощущает себя здесь комфортно и расслаблено, позволяя себе похозяйничать. Юнги не против, он вообще уже многое позволяет капореджиме, спускаясь по этому пути, как по спирали без тормозов и остановок. - Держите, - Юнги достает из пакета пачку салфеток и протягивает ему, осматривая лицо. Пак чувствует, как тот его разглядывает, и краснеет еще больше, стараясь отвернуться. «Дурак, ты выглядишь великолепно!», - думает Мин про себя, упиваясь его румянцем, взъерошенными волосами, которые превращают того в мальчишку. Через двадцать минут поездки дон вновь притормаживает автомобиль на парковке в возвышенном месте чем-то похожим на утес скалы, перегороженным железной перегородкой. Если глянуть вниз, можно было увидеть скалы и набегающие шумные волны. Они обогнули город, удаляясь от моря, проехали одну провинцию и вновь приблизились к воде. Из машины через лобовое стекло открывается потрясающий вид, перехватывающий дух. Свежий ночной бриз ласкает обоих приятной и опьяняющей свежестью, укутывая в свои объятия. Слышится крик чаек, раскатистый всплеск воды, что ударяется о скалы. - Вам полегчало? – спрашивает Юнги, сидя расслабленно и осматривая вид. Чимин сдерживает порыв обнять его за эту прекрасную помощь, ведь дон Мин сделал то, что никто никогда не делал для него. Ему вообще в жизни мало делали приятного. Однако Юнги не просто дал какой-то совет, он был рядом сегодня в минуту его истерики. Не сказал ничего в упрек, даже не успокаивал, потому что от этого становится всегда только хуже. Просто был рядом и подтолкнул к освобождению. Нет слов, чтобы его отблагодарить: Чимин это понимает и молчит. Здесь нужны действия, например, протянуть руку к его запястью и начать медленно ласкать кончиками пальцев, скрещивая ладони друг с другом и вновь разжимая, затем продолжить двигаться по участку оголенной кожи до самого подворота рубашки на локте. Обхватить его шею, обогнуть ногами коробку передач и усесться сверху на колени. Прижаться так сильно, насколько хватит сопротивления, к его груди, чувствуя, как сердце подскочило к горлу только от одного соприкосновения с его телом. Заглядывать в глаза, чтобы он смотрел безотрывно только на тебя, хотя пейзаж спереди кажется гораздо красивее. Наклониться к безумно желанным губам и прошептать сначала его имя, а потом устало прильнуть к ним, понимая, что всю жизнь ждал только его. Вновь устыдившись и упрекнув себя, Пак просто кивает на вопрос. Юнги поджимает губы и понимает, что капо в этот самый момент сдержал себя от чего-то, что сильно хотел сделать. Он берет вновь пакет и достает несколько булочек, которые тут же вскружили голову своим восхитительным запахом. - Сейчас станет еще лучше, - и с этими словами протягивает Чимину одну. Пак вскидывает брови и удивленно принимает ароматную выпечку. Это реально? Дон Мин купил ему еду и дарит прямо сейчас? Что происходит? - Пробовали когда-нибудь синнабон? - капо отрицательно качает головой, - Попробуйте и скажите что за ингредиент в нем. Мин Юнги сам не торопится, медленно открывая крафтовую упаковку, замечает, что Чимин почти полностью развернулся на сидении в его сторону. Улыбается, справляется первый с бумагой и начинает пробовать выпечку, отрывая частичку кончиками пальцев. Тут же отправляет в рот кусок пышного теста с глазурью из сливочного сыра. Все тело Юнги опять содрогается при виде его губ, которые соблазнительно раскрылись прямо сейчас. И он готов был поспорить, что они настолько сладкие, что любой десерт будет проигрывать, даже этот прекрасный синнабон. Капореджиме тут же распробывает его и удовлетворенно выдыхает, прикрыв глаза. - Боже, это прекрасно… - сообщает он через минуту наслаждения, - там корица, верно? - Верно, - дону кусок не лезет в горло, потому что он сдерживает ужасное желание сейчас приблизиться к Чимину. Представления об его губах с ароматом этой выпечки и вовсе вводят Юнги в ступор и жар так, что начинает обмахивать свое лицо рукой. Он уже касался его губ, причем без разрешения, но то был легкий и поверхностный поцелуй, который грозился скоро напрочь стереться из памяти. Юнги хочет распробовать его еще раз, но теперь дольше и по каждому миллиметру. Прочистив горло, он откусывает кусочек и ждет благословения от прохладного ветра с бризом, который смог бы охладить румянец. - Вы часто сюда ездите? – спрашивает тихо Чимин справа. Дон лишь кивает и опускает глаза к своим коленям, продолжая молча жевать. Все свои юношеские годы он провел здесь, вблизи моря, где нет ни единой живой души. Он любил гулять как в самом низу у кромки набегающих волн, так и бывать здесь на утесе, где создавалось впечатление, будто ты летишь в закатное небо, обнимая облака и паря над безграничной водной гладью. Ветер тут казался усиленней – это помогало остудить голову от навалившихся тягостей повседневной жизни, что против воли взвалили на Мин Юнги еще подростком. С пятнадцати лет он стал погружаться с головой в бизнес отца, изучая трудный, но безупречно слаженный устрой криминальной семьи. Трудно было выходить даже в обычный город после того, что водилось лишь в узком кругу. А водилось много жестоких разговоров, каких-то непонятных для незрелого ума слов, нередко с матами и криками. И чем больше Мин младший их слышал, тем явственнее понимал язык мафии. В доме все время присутствовали люди, как свои, так и чужие. Пахло всегда сильно табаком, потому что отец, да и все его работники, курили сигары. И этот запах уже настолько въелся в предметы, мебель и остальную утварь, что Юнги принимал его как за запах родного дома. Ему казалось, что так и должен пахнуть дом, в котором нет любви, нет сожаления, где абсолютно нет дела до твоих личных переживаний. И Юнги сбегал сюда, вдыхая до режущей боли морской воздух, пока грудь не заболит. Он опьянено смотрел на горизонт, стискивая руками холодное железное ограждение, желая улететь. Обучался Юнги также на дому, потому что отец, как ни странно, но боялся за жизнь отпрыска. К тому времени, как ему исполнилось пятнадцать, подрастал уже Виен, младше Юнги на три года. Их мать умерла при вторых родах. Отца сильно перевернуло это событие и, казалось, нужно бы обозлиться на второго ребенка, что не по своей вине, но, все же, убил любовь всей его жизни. Однако дон Мин видел всегда в Виене больше, чем в Юнги, их мать. Поэтому вся забота и любовь была передана ему сразу же после рождения, параллельно этому срывая всю строгость и характер на Юнги. Мин помнит тот день, когда ему стукнуло пятнадцать, и как отец оповестил о своем решении, чтобы тот продолжил его дело. Поскольку Юнги унаследовал его упертый, властный и строгий характер, юноша воспротивился тут же. Просил о выборе, над которым отец только усмехнулся. - Полицейский? – желчно спрашивал он. – Не смей в моем доме даже упоминать об этих государственных ублюдках. К восемнадцати его уже подготовили настолько, что Юнги сам не понимал, чего он хочет от жизни. Его голову напичкали строгостью, различными навыками, которые никак уж точно не раскрывали таланты. Со всем этим к двадцати годам он пошел раньше в армию, год в которой, наверное, был одним из лучших, не смотря на жестокие и дисциплинарные условия. Он впервые ощутил себя там в своей среде, держа оружие и тренируясь в обороне. Скрывая душащие слезы в горле, юноша вновь стирал любые попытки подумать о том, каким бы полицейским он был, если бы стал просто защищать беззащитных. Но чем ближе подходил срок окончания службы, тем страшнее ему было смотреть на оружие. Ведь им он будет никак не защищать… Вернувшись, Юнги почувствовал небольшое всевластие, которое обуяло его в армии. Придя со всем этим в один день к отцу, он зашел в дверь без стука. Дон Мин, сидя за бумагами и что-то вычеркивая из них с нахмуренными бровями, с возмущением перевел глаза на нахально вошедшего сына. Он не узнал его, так как Юнги заметно окреп и стал больше физически, но не только это изменилось. Теперь его взгляд был таким глубоким, взрослым, с какой-то нескрываемой враждебностью сверкающей в зрачках. Это напугало и восхитило старшего Мин. Он сдерживал ухмылку, понимая, что все, что он делал эти годы с сыном, стало плодами из некогда посаженого семечка. В тот день Юнги твердо озвучил свое желание и позицию перед отцом, выдвинув ультиматум. - Я буду твоим наследником, завтра же возьмусь за контроль портов, поставляющих контрабанду, - опираясь кулаком о стол с другого конца и строго, не моргая, смотря отцу прямо в глаза, без запинки говорит Юнги, - но ты разрешишь мне обучиться за границей. - К чему тебе это? – впервые в жизни отец спрашивает заинтересованно, от чего Юнги пробирает озноб. - Дон должен быть не только подкован физически, но компетентен в формальных вопросах, требующих ума и знаний законов. Мы сражаемся не с каким-то одушевленным объектом, и ты знаешь это, ведь власть кроется гораздо глубже. - У тебя будет консильери для этого,- слегка наклонив голову, дон Мин продолжает осматривать своего столь изменившегося сына. Юнги выжидает, обдумывает. Он вообще очень много думал, так как всю жизнь одиночество было лучшим другом. Поэтому времени все взвесить всегда хватало. - А разве дон не должен быть всем в одном лице? – как бы обобщая всех приближенных по иерархии мафии, спрашивает он у отца, - Ты ведь такой. С того дня Юнги стал ожидать своего отъезда в Германию, чтобы на три года раствориться в учебе, параллельно контролируя водные порты семьи Мин. Моргнув веками, Мин Юнги возвращается из пелены воспоминаний и видит, что держит полностью еще целый синнабон. Он смотрит вправо и встречается взглядом с капореджиме. Это были те самые глаза, что отражали его чувства, как зеркало. Он сразу в их первую встречу понял, что они с Чимином очень похожи. Незнакомые еще тогда друг другу, Юнги даже имени его не знал, но сразу понял, что это человек его души. Мин думает о том, что это слишком приторные слова, которые своей сладостью окутывают мозг с вечными планами, страхами и сомнениями за завтрашний день. Но вернее не опишешь то, что делает с ним Пак Чимин. Они точно когда-то встречались, может, и не в этой жизни вовсе. - У вас тоже нерадостное прошлое, дон Мин, - одними лишь губами горько проговаривает капо и сглатывает. Он отводит взгляд к морю и блаженно прикрывает глаза. Вдыхает полной грудью воздух, и позволяет Юнги осматривать его со стороны. «Такой легкий…», - думает Мин, - «Ветер точно сейчас подхватит и унесет его от меня». Сам не осознает, как вскидывает руку и медленно протягивает к оголенной шее Чимина, где красиво разветвляются линии, обходя небольшой кадык и спускаясь к выступающим ключицам. Маленькая родинка интимно выглядывает из-под белоснежной материи рубашки, будто зазывая прикоснуться к ней губами. Серебряная цепочка кажется лунной дорожкой, плавно танцующей по коже. Юнги взглядом следит по ней, спускаясь в омут неизвестности и заинтересованности в том, какой кулон она удерживает под тканью. При глубоком вдохе Чимина серебро слегка блестит, будто дразня дона и зазывая начать расстегивать пуговицы на рубашке дальше, чтобы показать секрет. Капо раскрывает глаза и поворачивает голову в тот момент, когда расстояние между шеей и пальцами Юнги осталось два сантиметра. Чимин испуганно сверкает зрачками, сглатывает, но не отстраняется. Дон, наоборот, в ужасе хочет провалиться под землю от действий, которые совершает каждый раз близ капореджиме. «Не могу… я слишком сильно хочу к нему прикоснуться…» Прокашлявшись, дон Мин выбирается из машины и идет к ограждению, ероша волосы со встречным ветром. Развеяв оцепенение во всем теле, Чимин смотрит на его спину и устало выдыхает. - Как думаете, капо, из меня выйдет хороший дон? Я похож на своего отца? – спрашивает Юнги, стоя спиной к нему и помещая обе руки в карманы черных брюк. Утонченное тело Мин Юнги на фоне темной глади горизонта и сверкающего от луны моря кажется Чимину выдумкой его богатого воображения. Как тогда у себя в комнате он просил сумрак сотворить образ дона для него. И чтобы удостовериться в том, что он настоящий, Пак аккуратно открывает дверцу кабриолета и выходит к нему. - Вы не похожи на своего отца ничем, - встав рядом и стиснув руками ограждение, произносит Чимин. Юнги слегка отклоняет голову в его сторону, - и вы знаете, что это не плохо. Вы другой, хотя говорите, что человек нашего круга… - Я убивал людей, капо… Жестоко, потому что в тот момент не было другого выхода, - рушит его монолог Юнги, тихо произнося. Сглотнув, Пак поворачивается к нему, выжидает ответного взгляда и продолжает: - Почему у вас нет капореджиме? Мин Юнги поджимает губы, горько опуская уголки. - Вот в этом я похож на отца: хочу идеально сделать всю работу сам, не доверяя никому. - А я думаю, вы просто не хотите привязаться к человеку, чтобы потом, если случится несчастный случай с ним, вы просто не переживете. Вот поэтому я ничего не ответил на тот призыв в театре, когда вы сказали, что я стану вашим капо. Речь Пака опять ударяет в самое сердце, стальным прутом сжимая в тиски. Слухи не врали, что Чимин умеет говорить… и не просто говорить, а стучаться в двери души. Юнги только сейчас понимает, что сморозил тогда в театре глупость, повинуясь инстинктам и чувствам, которые не испытывал никогда. А сейчас Чимин горько подытожил правду: если Мин Юнги и хочет его в свои капореджиме, то потерю не переживет, потому что бесповоротно уже влюблен в него. Прикусив губу, Пак вновь с болью смотрит на Юнги, потому что разрушил все мечты, какими бы крошечными они не были. Он понял, что дон влюблен в него буквально сейчас, в машине, когда рука Мин Юнги уже почти коснулась его шеи. А потом этот странный случай в борделе, не обоснованный ничем. Спустя несколько дней после посещения публичного дома, Чимин начал вспоминать возбуждающие взгляды Мин Юнги сквозь неон и кальянный дым, помнит, как его ладонь сомкнулась на его рту, и как он втащил его в номер. Помнит, когда лежал на кровати, а потом резко вскинул голову в сторону дона и застал того за оценивающим взглядом его тела, скользящим по ногам и выше. Чимин помнит их обоюдные жалкие попытки скрыть возбуждение в органах, которые пульсировали ниже живота от вожделения. А также как отключился сам в сон, падая на кровать с тяжелой головой. И, смотря сейчас на выразительные алые губы Мин Юнги, Чимин помнит, как тот без разрешения целовал его ими сквозь сон. А также утыкался в макушку, обнимал и прижимал к себе. Без продолжения, хотя мог бы делать с его телом все, что угодно, ведь даже место позволяло. Но Мин Юнги, будучи даже пьяным, сдерживался. Но от собственных чувств убежать не смог. Пак душит свои собственные, которые не были похожи на влюбленность. Нет, он точно его не любил, скорее просто возжелал в один момент. Особенно после того, как дон обратил столь пристальное внимание к нему, к его одинокой душе, которая хотела и одновременно не хотела никого. - Знаете, дон Мин, мой рубец… - Чимин вновь закатывает рукав, открывая заживший порез от вскрытых вен, - служит мне напоминанием, что лучше вообще не влюбляться. Не заводить семью, не привязываться, потому что все это в конечном итоге приведет к одному. К саморазрушению. - Вы не думали, что это просто не ваш человек? – спрашивает тихо Юнги. - Каждый день, - резко вскидывает голову Чимин и смотрит с вызовом на него, - каждый день я говорил себе это и продолжал оставаться с ним рядом, поддерживая, любя и… - сглотнув, Пак отводит взгляд в сторону и смотрит пустыми глазами, - и принимая всю его боль на себя. Юнги начинает трясти от осознаваемого ужаса, крадущегося ледяными потоками к груди. Пак Чимин был просто предметом для выброса чужой агрессии, удобной вещью, нет, удобным телом для того, чтобы освободиться. Но еще хуже, что капо принимал это как за часть от слова «любовь», будто так и должно быть в нормальных отношениях. Возможно, он был еще слишком юн, когда повстречал этого человека, возможно, Чимин и вовсе никого не любил до него. И страх уйти от него, остаться без отношений, был сильнее той насильственной боли, что он терпел. - И вы больше не любили? – спрашивает Юнги. - Нет, и в жизни не полюблю больше никого… - сухо, смотря также пустым взглядом вдаль моря, произносит капо. - Я не верю вам, - твердо произносит Мин, и тут же привлекает внимание Пака, который смотрит с возмущением, - любовь не спросит, когда прийти. И вы, - Юнги делает кивок в его сторону головой, - поймете это, когда сердце само поведет в один день к нужному человеку. И тогда… боль пройдет навсегда. Невидимое объятие – вот что чувствует сейчас Чимин. Невидимое объятие от человека, который влюблен в него. Капо прямо чувствует, как изящные руки Мин Юнги обнимают его в эту самую минуту, заслоняя от ветра, отстраняя от холодных потоков за широкой спиной. Хватая в охапку лицо обеими ладонями и тихо шепча, обдувая жаром, спускающемуся с желанных губ: «Я буду ждать тебя столько, сколько потребуется, пока не поймешь, что любишь меня тоже». Болезненно моргнув, Чимин тяжело выдыхает, ощущая сейчас только опустошение и слабость своей души. О чем говорить? О каких чувствах, если не то, что тело, которое лишь в определенные мгновения отвечает на электрические волны от Мин Юнги, но и душа совершенно еще пуста и истерзана. За эти два года Чимин научился скрываться от всего и всех, особенно от людей, которые хотят вторгнуться в его мир, и особенно с этим чувством, которое все всегда только рушит. По своей природе Пак не хочет не только сам ощущать отрицательные последствия любви, но и другого, кто отвечает ему, не желает даже больше, чем себя, подвергать этому. Любить Пак Чимина, как стоять посреди грозы под единственным деревом, в которое непременно ударит молния и в конечном итоге убьет. Не его, так кого-то другого. Капо знает это, потому что его любовь никому точно не сдалась. Но в то же время, глубоко вдыхая сейчас полной грудью свежий ночной воздух, Чимин хочет полюбить снова. Очень сильно, да так, чтобы сводило пальцы от электричества, чтобы грудь щемило, а сердце подскакивало чуть ли не до горла. Переведя вновь короткий взгляд на дона Мин, капореджиме в глубине души понимает, что в нем это все зарождается, нет, уже живет. Юнги, ощутив на себе пристальный взгляд, тоже оборачивается и смотрит молча. - Мне нужно возвращаться, - почему-то шепчет Чимин, не в силах просто отвести глаза. - Я отвезу, - тоже шепчет дон, позволяя себе осмотреть кайму его верхней губы. Притормозив у высоко здания, которое смело можно было назвать пентхаусом, дон выключает зажигание и оборачивается к капо немного корпусом. Жаркость лета ночью ощущалась меньше, но даже сейчас было томительно сидеть в стесняющей одежде, что прилипла к телу. Помедлив, Чимин смотрит на свои колени, решая как попрощаться, но Юнги опять делает все сам, завидев его хмурый вид. - Вы знаете дорогу в мой особняк, поэтому если нужна будет компания – двери всегда открыты. - А как же кодекс? – тут же резко вскидывает глаза капо на него, сверкая ими сквозь ночь ярче уличных фонарей и неоновых вывесок. У Мин дух перехватывает каждый раз, когда он так смотрит, а сейчас ветер естественно задувает его белые пряди волос назад, оголяя лоб. «Я знаю, что тебя волнует не кодекс. Однако ты ему следуешь прекрасно, капо!», - думает дон. - Не уверен, что вы сегодня освобождали эмоции из-за кодекса, - учтиво, но и с долей обиды отвечает Юнги, начиная уставать ходить вокруг да около. Он вообще любит говорить все напрямую сразу, но Чимин не дает уже в который раз, вновь увиливая, разглаживая острые углы и отмахиваясь невидимо от протянутых к нему рук. Кодекс существует в головах у каждого члена преступной группировки, но кто сказал, что мафия играет по правилам, тем более между собой. Война это доказала, однако Чимину удалось все загладить и утрясти, а его об этом просили? Юнги прикусывает губу и гадает о том, а согласился бы он сам на его предложение о мире, будучи доном в то время. Смог бы его выслушать спокойно, зная, что где-то в северной или северо-западной части города на складах их семьи его обворовывает враг, нахально усмехаясь и кровожадно устраняя его людей? Да, говорить нужно было уметь, но не тогда, когда то, что ты нажил кровью и потом, как отец Мин Юнги, варварским рэкетом разоряли. - Нет, не из-за кодекса, - соглашается капо, тут же ощущая укол вновь от проницательно дона слева от себя. - Тогда о каком кодексе вы говорите, когда согласились сесть со мной в один автомобиль? И не говорите мне, что опять доверились и все такое, - с небольшой желчью говорит серьезно Мин, - что-то в вас другое подтолкнуло, и я это чувствую. Капореджиме все также не поднимает глаза, зная, что Юнги прав. Сейчас ему хочется убраться отсюда, скрывая краснеющие уши, но и одновременно чувство недосказанности не желает оставлять в этом шикарном салоне автомобиля, что сегодня так спас капо от очередного срыва. - Я тоже никогда не заведу семью, - вдруг говорит дон Мин, тем самым привлекая Чимина еще больше этими словами, - не потому, что я очень разборчив, хотя и характер мой полюбить просто будет невозможно,- я уже сочувствую этому человеку заранее,- а потому, каким бы сильным и влиятельным я не казался, с деньгами и связями, боюсь не уберечь свою любовь. Осматривая его выразительный профиль, черную челку, неряшливо спадающую на печальные глаза и застилающие от капо его взгляд сейчас, Пак трепещет. Так красиво и горько описать свой выбор мог только он. И от этого еще становится больнее в чувственном сердце капореджиме. Вновь прокручивая это предложение, Чимин хватается за фразы: «я тоже никогда не заведу семью», «характер мой полюбить просто будет невозможно», «боюсь не уберечь свою любовь». - Но вот, что хуже всего, капореджиме, - продолжает монолог Юнги, смотря куда-то в сторону, - я влюбился и хочу этого человека сделать самым счастливым на свете. Мои прошлые слова, с которыми я шел, как со знаменем все это время, рассыпались в пыль и развеялись навсегда, потому что я не знаю просто что делать теперь, ведь мой смысл жизни отныне в этом человеке. И вся его боль – моя боль тоже. Это нечестно по отношению ко мне, но я и не отказываюсь от этого, зная, что чертову сердцу вообще не прикажешь. Считая каждый свой вдох, который делается с трудом, капо сидит и не двигается. Они давно уже не дети, каждый прекрасно понял, о ком говорил только что дон. Однако они продолжают играть в свою игру, в свои роли. Набравшись смелости, Чимин на последок произносит, прежде, чем выйти из машины, уходя и не оборачиваясь. - Вы хороший человек, дон Мин. Я чувствую, что в вашей жизни случилось что-то неприятное, может, даже и ужасное, поэтому… - Ничего не говори, пожалуйста, - вдруг грубым шепотом вклинивается Юнги, забывшись и перейдя на «ты». Он прикрывает болезненно глаза и массирует пальцами веки, - простите, слишком устал от формальностей. Чимин замолкает и поджимает губы. Он с самого начала увидел в доне его характер, когда он предстал в зале суда, а потом и услышал его речь, низкий неторопливый голос. Но о каком характере он говорил только что несколько минут назад? Наверное, о том, что невольно вырвался сейчас, затыкая рот Паку и уходя от формальностей. Скажи капореджиме еще несколько слов, страшно подумать что бы вырвалось наружу. - Извините меня,- быстро проговаривает Чимин и выскакивает из автомобиля, прибавляя на ходу шаг. Только после того, как капо закрывает дверь своей квартиры, позволяет себе остановиться и тяжело выдохнуть. Грань, по которой он ходит уже несколько месяцев сейчас кажется не такой страшной: страшнее кажется то, что Мин Юнги и есть эта грань.