Кодекс капо (The capo Codex)

Юнги проснулся первым немного засветло. Определить время не смог, так как прикрыл с ночи шторы, чтобы дать выспаться Чимину, который выбился просто из сил сегодня. Однако настойчивое рассветное солнце все равно проникало через промежутки, рисуя золотые искрящиеся полосы на их кровати, играя бликами на черном шелке. Да, на их кровати, потому что Юнги готов делить теперь с этим человеком все свои последующие, вероятно, обидно редкие из-за их положения, ночи и неважно, каким будет место для сна, ведь с Чимином он не заметит ни жесткости, ни отсутствие одеяла. Будет лежать рядом, просто смотреть и растворяться от его красоты, как сейчас это и делает, совершенно не думая о постороннем. А дел у него по горло… Воспоминания кружили в голове о жарких шепотах, настойчивых руках, что гладили его спину, красивом и обнаженном мужском теле, что всевластно поглотило дона, став Чимин раздеваться прямо у него на столе, и о собственных мыслях, в которых Мин вторил себе беспрестанно, что капореджиме теперь весь его. И хоть настоящего проникновения не было, Юнги готов поклясться прямо сейчас, что сделает это, подготовившись заранее. Чимин, пусть и не говорил, но по его карим, вечно сверкающим глазам прямо и читалось: "я хочу тебя так же, как и ты меня, но ответственность несёшь, все же, ты!". Мин привык относиться ко всему серьёзно и неторопливо, обсуждая у себя в голове или мирно обдумывая в одиночестве. Хоть страсть и бушует ураганом между ними не первый раз, когда хочется стянуть все вещи, отбросить прочь и поскорее начать секс, как обычно у Юнги и происходило с другими. Но Чимин не другой, и он не девушка, и именно с ним дон хочет осторожничать, изучать поэтапно новые горизонты своей внезапно поменявшейся ориентации. Позволять ему делать то, что хочет, не напирать и прислушиваться к просьбам и сигналам организма, что Чимина, что своего собственного. Как-никак капореджиме отлично умеет внушать, заставлять слушать и подчиняться. А там уже, если достигнут полной нирваны и гармонии, то о темпе, позах и скорости можно будет не думать, потому что будут любить друг друга, понимая язык тела на молекулярном уровне. Чимин лежит на боку к нему спиной, подперев обе руки под щеку. Взъерошенные волосы все еще служат напоминанием, как Юнги вчера запускал в них свои длинные пальцы. Волны шёлкового покрывала прикрывают только ягодицы, а спина и длинные изящные ноги красуются, как обнажённая натура для художника, который может только наблюдать. Но Юнги не художник, и он может не только рисовать, но и касаться его, что и делает в следующую секунду. Мягкими подушечками пальцев дотрагивается до очерченной талии, немного заходя на живот. Совсем еще не верит, что его сексуальная фантазия частично осуществилась сегодня, ведь он так давно хотел усадить Чимина на себя и прижать крепко-крепко, тяжело сглатывая от одной лишь мысли, что влюбился так прочно, сладко, немного пошло и развязно в него. Чимин сам не представлял, как уже несколько раз одними лишь своими глазами сводил дона с ума, а сегодня жаркие шепоты и чувственные стоны сквозь мягкие губы снесли крышу напрочь. Мин ощутил его упирающиеся острые колени в собственные бока талии, пока тот сидел нагой верхом и создавал фантастическое трение под собой, поступательно касаясь грудью его груди при неторопливом темпе. Как-никак, но это была самая настоящая мастурбация, от которой у дона ещё до сих пор сбивается дыхание при воспоминаниях об этом умелом танце обнажённого тела на себе и похотливом лице с ангельской улыбкой в смеси. Слишком сексуально... Горячо. Порочно. Красиво. Громко. Слишком безвозвратно... А сам Юнги не смог сдержаться и не сжать его бедра и ягодицы руками, смотря снизу на то, как лицо Чимина с алыми покусанными губами, такими, черт его дери, сексуально открытыми, олицетворяло потаенное желание. Затем выражение поочередно менялось на стыдливое и от смущения покрасневшее на фоне белого потолка с бликами от фонарей в темной комнате. Да, было темно, еле видно, интимно и муторно жарко, но Юнги победоносно ощутил сжатия влажными ладонями на своей спине. Ощутил на вкус языком его губы, впадины шеи и ключиц, украшенные серебряной цепочкой, твердые соски, мокрый и безумно вкусный при прикусывании живот, худые бедра, особенно внутреннюю их часть. И нежный с тонкой крайней кожицей член, который Мин целовал, ласкал по всей его длине, чертил кончиком языка влажные узоры по венам, безмолвно вознося капореджиме до небес, а может, и выше, потому что Чимин стонал прекрасным для слуха голосом самих ангелов. Слишком откровенно… Безрассудно. Влажно. Эротично. Бесстыдно. Слишком преступно… Вот это были райские небеса, а не какой-то там бордель при казино "Хэвен", что пестрил своей заманчивой перспективой секса на час, некомфортными позами с незнакомками, что за красивой оболочкой прячут бездушие и интерес к одним лишь грязным деньгам. Здесь же секс обещает быть в будущем гораздо глубже, сладко-муторный до дрожи в костях, желанно-долгий и обязательно по любви, а не за деньги. Юнги ближе пододвигается к его телу, плотно прижавшись грудью, пахом и бедрами. Тут же прилегает к шее губами, целуя и погружаясь в еле уловимый еще запах парфюма на влажной от жары коже. Солено-сладкое послевкусие остаётся на устах, и Юнги блаженствует от такого восторга. Капо все еще, но еле уловимо, продолжает пахнуть сексом, пахнуть самим доном, что чересчур настойчиво прижимался к нему в своем желании вкусить плод, к которому тянулся на носочках. Даже сама комната пропитана этим запахом с феромонами, подвергая голову странствовать в своих потаённых уголках желаний. "Ты явно любишь, когда за тобой ухаживают и любят на все сто процентов, раз твое тело так благоухает сейчас", - думает любовно дон Мин и вновь вспоминает про бутоны роз в собственном саду. В этот момент Чимин посапывает и тихо стонет спросонья, выгнувшись в пояснице, заставив руку дона спуститься по инерции ниже по животу. Капореджиме натыкается на препятствие сзади и слегка поворачивает голову в сторону, затем ощущает его ладонь и кладет свою сверху, скрещивая. Пальцы на ногах тоже не оставляет без внимания и уже вовсю скользит меж пальцев Юнги и простыни, поднимаясь ступней по холодным лодыжкам дона. Ощущает его тут же участившиеся удары сердца лопатками, так как грудь Мина плотно прижимается к его спине. "Как же прекрасно", - проносится нежная мысль у Чимина в голове. Они не могут начать разговор, потому что оба тронуты таким утром, которого ни у кого ни разу не было. Вместо слов Чимин разворачивает голову, тело вполоборота и сталкивается с его непроснувшимся любовно осматривающим взглядом из-под длинных ресниц. Рассматривает в них каждую тёмную песчинку, отблеск света, расширенные зрачки, хотя доселе вообще не мог разглядеть в этом темном омуте ничего. "Как можно быть таким красивым?.." Чимин губами тут же мягко прислоняется к его губам, нежно чмокая два раза, а затем углубляясь и не веря, что дон теперь его мужчина от и до. Юнги параллельно освобождает руку из его ладони, проскользнув пальцами в укрытое одеялом пространство. Гладит оголённое бедро, сжимая и оттягивая одну ягодицу. Чимин на это шумно выдыхает сквозь мокрый и глубокий поцелуй, который перерастает в сильный и жадный со стороны Юнги. Мин прижимается еще сильнее к его выгнувшейся пояснице, смещая руку гладким скольжением по липкой коже прямо к горлу и придушивая аккуратно его. У Чимина перехватывает дыхание от этих длинных пальцев, поэтому он цепляется одной рукой за его макушку, надавливает так, чтобы губы дона не смели отстраниться. - Еще, - успевает прошептать Чимин, вновь прося для себя глубокий и настойчивый поцелуй, который не хочется останавливать. Тишину утра прерывает где-то отдаленно снаружи пение птиц, а это пространство комнаты нарушает характерный звук слившихся в поцелуе влюблённых губ. Шелк белья скользит между тел, по мере поступательных и скользящих движений Чимина, что не может лежать спокойно. Каждая его чувствительная точка хотела касаться тела Юнги. Они не собирались пока вновь начинать то, ради чего Мин готов продать душу дьяволу, а Чимин наоборот хочет ее отдать только дону, доверяя тому распоряжаться ею полностью. Но еще просто не время. Однако вот такой утренней близости достаточно, потому что сердца у обоих бьются как лихорадочные от любовного припадка, которым заболели вместе. - Почему я голый до сих пор? - тихо спрашивает Чимин, забравшись тоже рукой вслед за Юнги под шёлковую ткань и притрагиваясь к себе. Сам Юнги сменил нижнее белье ночью, а вот Чимин вырубился сразу в чем был, то есть - без всего. И Мин не стал его тревожить. Одна мысль об оголенном капо у себя в постели сводила мышцы, вызывая чуть ли не блаженный паралич. Однако игривая мысль посетила голову дона прямо сейчас, которую тут же и озвучивает: - В моей кровати ты только таким и должен быть. Округлые щечки капо заливаются румянцем, и Чимин спешит отвернуться. Но Мин не позволяет, разворачивая его лицом к лицу, закидывая оголенное бедро к себе на талию и смотря прямо в глаза. - Такой красивый, - шепчет он Чимину и ощутимо целует его подбородок, поднимаясь к нижней пухлой губе, что оттопыривается чересчур сексуально, - хотел бы я встречать каждое утро так. В твоей нежности и оголенной пошлости. Юнги сжимает бедро капо, еле сдерживаясь от колоссально мягкой и бархатистой на ощупь кожи. - Ты специально меня смущаешь? - хныкает Чимин. - Специально говоришь таким возбуждающим голосом, зная, что я люблю его нескрываемую сексуальность? Мин ухмыляется развязно и тут же целует в покусанные пухлые губы, что сочно каждый раз сжимаются под его натиском. В жизни дон не целовал таких прекрасных губ, которые еще навстречу всегда с придыханием раскрываются. Мин сравнивает их с личными воротами рая. - Тебе было хорошо сегодня со мной? - тихо выдыхает вопрос Юнги. - Сердце сейчас выпрыгнет... - шепчет Чимин, начиная его поглаживать по вискам и шее, тяжело сглатывая, - разве мой мужчина может сделать мне нехорошо? Разве я не сказал, что отдаю каждый сантиметр всего себя тебе? - Чимин, - с дрогнувших губ дона срывается любимое имя. Юнги умиротворённо улыбается, закрыв глаза и уткнувшись носом в его щеку, - малыш мой. - Ты был так нежен, - Пак начинает поглаживать его мускулистую руку, заходя на спину, - что у меня закрадывается мысль о том, как прекрасно ты справишься с проникновением. - Я не напираю, скажи только, когда будешь готов, - бархатистый голос Юнги глушится в его шею, - и тогда я сделаю тебе очень приятно... обещаю. Буду любить так, пока сам не попросишь остановиться. Но ты не попросишь, я знаю... "Знаю твоих демонов, потому что видел их в блестящих от желания глазах уже не раз!", - добавляет про себя дон Мин. Чимин содрогается от одной только мысли секса, но сейчас она не объята страхом и болью: перспектива сладкой ночи кажется миражом, окрашиваясь в нежные розово-персиковые тона, какими и можно было бы разукрасить саму любовь. Юнги действительно внушает доверие, и не только все, что ниже пояса, тянет к нему, но голова, сердце, да и душа, - как бы слащаво ни звучало, - тянулись своими отростками к нему. Словно извилистая лоза с бутонами роз вила тот самый подвесной мост их запретной любви, соединяя берега. Вдруг в дверь спальни кто-то начинает тихо скрестись, протяжно поскуливая. Чимин на это вздрагивает и приподнимает голову на звук. - Кто это? - Холли, - грудным смехом посмеивается Юнги, оценивая его встревоженную реакцию, - моя собака. - У тебя есть собака? - сверкая карими глазами, приподнятым голосом спрашивает Чимин. - Да, и уверен, она крайне удивлена, что сегодня не проснулась рядом со мной. Капо скашивает на него глаза, встречаясь с задорным блестящим взглядом. - Можно я его пущу? - с невинной просьбой обращается Пак. - Я когда-то тебе отказывал? Просияв улыбкой с ямочками, Чимин встаёт и выбирается из кровати. Вспоминает, что он нагой, и смущённо смотрит на Юнги, который упивается его телом вновь, не отводя ни на секунду взгляда. - Там есть халат, - поджав губу, кивает дон головой в сторону гардеробной. Благодарно выдохнув, Чимин быстренько залетает туда, тут же охает от количества вещей, хватая легкий хлопковый халат с крючка. Накинув наконец-то хоть какую-то одежду, прикрывшую его адамову сущность, Пак вновь выходит в спальню и семенит к двери. Юнги продолжает лежать на спине, закидывает одну руку за голову и готовый наблюдать за встречей этих двоих. Собака тут же влетает, не успев Пак еще и дверь открыть до конца, как начинает носиться по комнате. Холли делает несколько пробежек вдоль пространства, затем передними лапками забирается на край кровати и осматривает улыбающегося Юнги, что лежит на подушках. Только потом в его обозрение попадает Чимин, которого он упустил вначале. Капо опускается на колени и двумя руками подзывает его. - Эй, иди ко мне. Собака тут же смотрит на Юнги, ожидая разрешения. - Иди, малыш, познакомься, - любовно проговаривает Мин. Холли, ускоренно завилял хвостиком, отстраняясь от кровати и направляясь к Чимину в руки. Уже через секундное знакомство и пару принюхиваний он преданно утыкается лбом в его ладони. Вероятно, почувствовал запах хозяина, которым пропитана вся кожа Чимина, а, может, и даже уже вся душа. Капо прямо ощущает себя таким же привязанным теперь к Юнги, боясь навсегда потеряться и остаться без него. - Какой же ты милаш, - воркует Чимин с улыбкой до ушей, что глаза суживаются в щелки, - наверное, дон Мин часто пропадает на работе, да? Мало гладит и не всегда успевает обнимать? Собака на это прижалась к нему сильнее, падая к коленям и продолжая ластиться. Чимин чешет ее кучерявое ушко, прищёлкивает нос и хохочет. - Ничего, теперь мы оба будем ему напоминать о нас как можно чаще, - берет двумя ладонями смешную мордочку и ворошит щечки, затем переводит взгляд на Юнги, который с легкой улыбкой смотрит на них. У капо гулко ухает в груди от мысли о таком беспечном утре, как о семейном утре, когда не нужно беспокоиться за завтрашний день. - Идите ко мне, - лишь успевает ответить Мин, как капо вместе с Холли уже вовсю запрыгивают к нему в постель. Юнги сначала треплет собаку по макушке, а затем усаживает Чимина на свои бедра, забираясь ладонями под халат. И пока Холли резвится меж скомканного одеяла вокруг них, они целуются, раскрывая губы друг другу по очереди. - Твоих напоминаний о себе я буду ждать больше, - шепчет Мин сквозь причмокивание, скользя ладонями по мягкой коже раздвинутых бедер на себе. Чимин содрогается, утыкается носом в шею, влажно целуя ее и выгибаясь в пояснице под его жаркими руками. - Буду искать любой повод, - отвечает он. - Хочешь поехать со мной в одно место на все выходные? Паку кружит голову от одной мысли, что они смогут провести уикенд вместе. Даже насущные проблемы отходят в тень, а ведь Чимин совершенно не успевает с ними справляться, будучи капореджиме. Но ему сейчас не до этого, он придумает что-нибудь и обязательно позволит Юнги забрать себя, куда тому вздумается. Ведь счастливых дней у капореджиме было отнюдь очень мало. - Хочу быть с тобой каждую секунду, - этот ответ и означает согласие Чимина. Мин улыбается, целуя его нижнюю губу, прикусывая мягкий кантик, а затем идет языком к подбородку и тоже прикусывает или целует - Чимин не понимает, так как позволяет теперь все на свете, лишь бы это делал дон и не останавливался, - но сейчас он должен уйти. - Не хочу, - с грустью отвечает Мин, отстраняя лицо и тут же прижимаясь щекой к участку голой груди капо, что выглядывает из халата. Гладит медленно его лопатки, спускаясь пальцами к сотрясающейся пояснице. - Помнишь, нам все еще нельзя? – Пак гладит его шелковистые спутанные с утра волосы. Нельзя, как значит быть вместе. Нельзя, как напоминание о «кодексе». Нельзя, как грань порока, что они переступили. - Нельзя, - бурчит дон Мин, - но от этого соблазн так велик. - Я знаю, - эхом в тон его голоса отвечает капореджиме. Чимин решает первый остановиться, потому что дон Мин чересчур сегодня расслаблен. Он влюблен, и все его тело противится от одной лишь мысли отпускать Пака. Они оба понимают это, однако, капо берет инициативу на себя точно так же, как и самолично вчера обуздал ее, как дикую волну, когда наглым способом заявился сюда. Тихими и плавными движениями Чимин отстраняет его руки со своей талии, нежно поглаживая. Доверительно смотря в глаза, встает с колен дона и ускользает с кровати, унося шлейф восхитительного аромата, в котором Юнги отныне готов существовать на постоянной основе. Холли, заметив вновь какое-то продвижение, вскакивает следом за капо с кровати, начиная вертеться у его голых лодыжек. Они вместе собирают одежду по полу, определяя, где чья. - Черт, ты же разорвал свою собственную рубашку на мне вчера… - слегка обиженно бубнит Чимин, поднимая два лоскутка дорогой хлопковой вещи, - и в чем мне идти? - Ты хотел вернуть ее мне, - непринужденно отвечает Мин, вновь откидываясь на подушки головой, продолжая смотреть только на него, - а в чем будешь уходить, не подумал заранее? Пак поджимает губы, слегка покраснев, но не смотрит на него. - Я сам выберу в чем отсюда уйти! – через минуту выдает он свою гениальную мысль и уже вовсю семенит вместе с Холли в его гардеробную. - Все для вас, - вскидывает Мин руку в реверансе и прикрывает глаза, улыбаясь сам себе, - но не забудь вернуть! - Сам вернешь ее себе на этот раз, - из глубины помещения отвечает капо. Поглаживая многочисленные складки дорогих вещей, что висят на отдельных вешалках, кончиками пальцев, Чимин стоит в одних брюках и ищет глазами что-нибудь интересное. Много пиджаков и штанов все различных цветов, фасонов, типов ткани в зависимости от сезонов. Шелковые, поплиновые, жаккардовые, хлопковые, сатиновые рубашки почти все одного размера и идеально прибранные. Чимин трепещет от чистоты, изысканности, изящества и запаха. Каждая вещь пахла парфюмом Юнги, что сегодня ночью вкусил в себя капо. Поэтому, остановившись на нежно-голубой рубашке с белыми лакированными пуговицами, похожими на перламутровые ракушки, Чимин накидывает ее на себя, блаженствуя вновь, как в объятиях дона Мин. Приоткрыв глаза на шум, Юнги осматривает капо и расширяет удивленно глаза. Из всех его рубашек, - дорогих и не очень, - Чимин выбрал именно ту, что Юнги так часто надевал в юности. Можно было даже сказать, что она пропитала в себя всю его тревогу и несправедливость подростка, что в лихорадочной спешке всегда сбегал из дома к обрыву того самого места, где море встречается вдалеке с горизонтом. Сердце вновь пропускает несколько ударов, и Пак читает в его глазах все чувства. - Эй, я, правда, не хочу уходить, - он подходит к лежащему дону, что превратился в мальчишку с грустным взглядом. - Обещай, что поедешь со мной. - Я постараюсь, - горько сглатывает Чимин, пытаясь устранить все мысли прочь о своем недавнем провале миссии. - Как уйдешь отсюда? Мои охранники еще не в курсе, что ты ворвался сюда незаметно и… - губы Юнги с дрожью замирают. - И совратил дона? – договаривает с ухмылкой Чимин, сверкая прищуренными глазами. Пак присаживается на край кровати, нагибается и вновь нависает над Юнги. Одной рукой скользит по оголенной талии, забираясь кончиками пальцев под одеяло, и кладет ему на пах. - Они даже не догадываются, какое преступление я совершил, - шепчет Чимин жаром прямо ему в лицо, поглаживая там, - на самое святое Мин Юнги посягнул, на то, что каждая шлюха в нашем казино мечтала заиметь. О, да, я видел их взгляды в тот вечер… Юнги сотрясается, совершенно не двигаясь, следя за его двигающимися губами, что говорят такое похотливое прямо сейчас. И только краем глаза он улавливает движение покрывала в том самом месте, где капо гладит его промежность. - Я хотел только тебя, - шепчет Мин в ответ, начиная тянуться к его губам. - Знаю. Но ты даже не позволил мне взглянуть на него вчера, - тихо-тихо, от того слишком интимно, продолжает Чимин, - и я сделаю все, чтобы ты разделся полностью, дон Мин. Лишь для меня. - Малыш… - уже чуть громче проговаривает Юнги, содрогаясь и возбуждаясь опять. Чимин чувствует твердость под своей ладонью и тут же убирает руку. - Шш, побереги силы. Тебе еще работать, - и с последним сладким прощальным поцелуем прямо в центр губ, Чимин вскакивает и с улыбкой выскальзывает из спальни. Дон Мин побеждено прячет в сгибе локтя глаза, тяжело сглатывая и переводя дыхание. «Черт возьми, я его когда-нибудь проучу за эти издевательства надо мной!» А сам привстает с кровати, поправляет нижнее белье, накидывает халат и ковыляет в соседнюю комнату к себе в кабинет. Включает ноутбук и настраивает программу с камерами наблюдения, которые скрытно расставлены по всему участку, и о которых Чимин даже не догадывался. В груди дона Мин бушует страстный порыв не только от собственного возбужденного тела, но и от вида капореджиме, что легче перышка проскакивает мимо охраны по заднему двору. Взбирается легко по чугунным прутьям забора, перемахнув сначала одной ногой, затем второй, и уже прыгающий на ту сторону. Юнги до боли прикусывает губы, думая о том, с какими чувствами ушел капо. Они так и не обсудили освобождение Туена Серра. Чимин не позволил, жестко проигнорировав его вопрос после завершившегося полового влечения вчера, когда Мин хотел завести разговор. - Прекрати спрашивать о нем, - отрезал Чимин, возмущенно всматриваясь сквозь сумрак комнаты, - я здесь, с тобой, а ты опять вспоминаешь про него. Он не твоя забота. - Ты, правда, думаешь, что он просто оставит тебя в покое? – не унимался Мин, лежа и передыхая после всего прямо у него на груди. - Я не хочу это выяснять сейчас, и ни с тобой. - Но почему? – тоже серьезно произнес обиженно Мин. - Потому что ты ревнуешь и можешь сотворить что-нибудь безрассудное. Юнги продолжает смотреть на мониторы ноутбука, где Чимин уже давно скрылся с поля зрения. Он не видит картинки и не моргает, допуская одну единственную мысль: «Да, я сделаю безрассудное, потому что ты еще продолжаешь впускать его в свою жизнь, как бы не противился. Не будь тебя, он бы не освободился ранее. Вам не место двоим в одном мире. И я это исправлю!»

***

Вскинув руки вверх, Чимин потягивается и выгибает поясницу от длительного сидения в течение пяти часов. Он запрокидывает голову назад и тяжело выдыхает. Рубашка тут же вылезает из края штанов, которые и так были туго подпоясаны кожаным ремнем. Но капореджиме это не тревожит – ему наоборот нравится почувствовать оголившейся кожей немного свежего воздуха. - Ты какой-то другой в последнее время. – Говорит Хосок на другом конце стола и внимательно осматривающего его. Недовольно переведя взгляд на нарушителя тишины, Чимин опускает руки и нехотя поправляет выбившуюся ткань, вспоминая, как Мин Юнги наоборот постоянно вытаскивал ее, чтобы запустить свои длинные пальцы к нему за пояс. Они с самого утра в течение уже нескольких дней собирались вместе с Хосоком и занимались подсчетом денег с ежемесячной доли их заведений, которые необходимо было правильно распределить на финансы, зарплату работникам и даже на небольшой ремонт, который потребовался в казино. Дон Ченг мало взаимодействовал с деньгами лично. Он уже несколько лет подряд доверял Чимину полностью эту роль раз в месяц, когда его солдаты собирали всю выручку с заведений и привозили в семью. Если где-то по расчетам дона Ченг, которые они заранее всегда составляли с консильери Йонг, была недостача, Чимин всегда сообщал, а там уже по решению всей семьи отправляли солдат для выяснения в чем дело. Пак нередко сам ездил на такие разборки, самолично вытрясая недостачу или же предлагая владельцам игорных помещений, которые курировал Ченг, другой расклад. Но он был гораздо хуже. И хуже в том смысле, что владельцы могли придти на работу на другой день и увидеть разбитое окно или же испорченное имущество. Таким способом Ченг напоминал, что несвоевременная уплата за услуги, которые щедро предоставляет его семья, может быть цветочками по сравнению с тем, что могут натворить конкуренты. А они гораздо решительнее в тех вопросах, когда доходит до захвата точек. Город жил в страхе, и прежде, чем решишься заняться бизнесом, подумай. А не появится ли очередная преступная шайка, которая как голодная собака кидалась на новое заведение каждый раз. Но сейчас мирное время в мире мафии: и каждый владелец знал это. Вот поэтому Ченг стал так часто не досчитываться суммы, что точно до математических формул высчитал Йонг. Люди почувствовали безопасность, навеянную мирным временем. Много кто противился сотрудничать с группировками, но разве мафия когда-то шла на уступки, спокойно и тихо слушала? Нет. Они диктовали правила, как и было заведено всегда. И дуло, приставленное к виску, угрозы расплаты семье и родственникам, всегда заставляли преклонить тут же колени и свернуть самые воспротивившиеся личности. - Ты отлично знаешь, почему я другой, - нервно бросает ответ Чимин, поправляя деталь в машинке, что считала деньги. - Я не про твой провал, - как-то легкомысленно машет Чон рукой, беря очередную стопку в руки, - у тебя что-то на личном стало налаживаться, я прав? - Нет, не прав. – Твердо отвечает Пак, стараясь унять участившееся сердцебиение. Допустить того, чтобы кто-то прознал об их отношения с доном Мин, он никак не мог. Нет, уж. Лучше он ошибется сейчас в расчетах, получит выговор за медлительность и отхождении от графика, но эту тайну утащит с собой в могилу. Однако то, что Хосок уже однажды словил его за тайным воздыханием к личности дона Мин, все еще саднило как незажившая царапина. Хоть и они были друзьями, но Чон не лучшая компания, в которой следует секретничать и болтать о личном. У стен есть уши, даже в особняке их семьи. - От тебя прямо веет счастьем, - продолжает Чон. - Еще раз заведешь тему о моем личном и будешь до конца дней трясти рэкетом «ленивого Боба». Знай, я отправлю тебя на это! «Ленивый Боб» был местным владельцем мясокомбината, что часто захаживал в их казино, особенно по четвергам, когда работы было меньше. Единственный человек, который не дал никому свое согласие на сотрудничество, единственный человек, что не позволил ни одной из четырех семей сотрясти с него денег и с его комбината. Всем дал отпор, но в то же время никому не отказывает в крупных заказах свежайшего и высококачественного мяса во всей Корее. Его ненавидели и любили, боялись, как еще одного пятого дона, что жил мирно, но и противостоял всей мафии, имея столько денег, что любая услуга, которую предоставляли из всех семей ему на выбор, казалась смехотворной. Он сам мог себя защитить. А нападать на него не смели, потому что мясо, все-таки, было, черт его дери «ленивого Боба», просто божественное. Этакий толстосумый магнат, у которого все и так прекрасно без всяких услуг. А «ленивым Бобом» его называли потому, что весил под сто двадцать килограмм и поэтому передвигался не спеша и лениво из-за собственного веса. Его можно было убить, как-то обхитрить и захватить бизнес, но каждая семья знала, что проблем оберется больше, чем прибыли. Однажды были первые попытки потрясти Боба рэкетом, так потом каждый запомнил, что шутки с этим жирдяем плохи. Поэтому в их преступных кругах и зародилась такая фраза: «трясти рэкетом «ленивого Боба»». То есть услышать такую фразу, обычно как приказ к исполнению от вышестоящих людей, было наравне с самоубийством. Чон Хосок замолкает и опускает глаза. Чимин был выше его по званию и в легкую мог поручить ему эту миссию. А жить тому еще хотелось. - Ты забываешь, что мы на работе, а здесь мы не друзья, - строго говорит Чимин, - поэтому, если еще раз заведешь эту тему, я правда пошлю тебя к Бобу. - Прости, - быстро проговаривает Чон и затем тихо продолжает свою работу. Пак тяжко выдыхает и тоже берется вновь за дело, изнемогая от жары. До выходных остается всего два дня, а он так еще и не поговорил с доном Ченг, чтобы выпросить себе выходной. Но мысли о Мин Юнги, что так чувственно шептал в его губы просьбу быть с ним, подстегивают, и Чимин решает завтра наведаться к Ченгу, который последний месяц жил у себя на вилле за городом близ моря. Особняк не был единственным местом его пребывания. У дона Ченг есть семья, состоящая пока из беременной жены, которая там проживала, а Ченг все чаще и чаще наведывался туда. В город же приезжал, чтобы проконтролировать все ли идет так, как он оставил. А оставлял он в основном на консильери и приближенного к нему Чимина. Да, участь у капореджиме незавидная, что хочется простонать от беспомощности, особенно тогда, когда у Чимина поселилось новое чувство, которое зовет. Он хочет следовать ему. Он хочет быть близ Мин Юнги. И он добьется своего. Всегда добивался при помощи разговора. Но эта чертова проваленная миссия висит черной материей над ним, поэтому Пак совершенно не знает с какой стороны подойти к дону Ченг.

***

Взяв с заднего сиденья упаковку разных на выбор пирожных, Чимин достает ключи из зажигания и выходит из автомобиля. Ченг уже вовсю спускается с каменного крыльца и с небольшой улыбкой встречает его, жмет руку и проводит на задний двор. Он облачен в менее официальную одежду: просторные льняные брюки и рубашку с темно-серой полоской. От этого Чимин чувствует себя как-то по-домашнему расслабленно, мечтает также очутиться где-нибудь в неформальной обстановке в удобной одежде. Красивая женщина с черным пучком волос, с аккуратным выделяющимся животом через просторное белое летнее платье и с яркими светло-карими раскосыми глазами выходит к ним и присаживается за плетеный стол. Ее звали Лин, и она была прекрасно осведомлена в том, чем занимается ее муж, Чимин и все приближенные к дону. По ее глазам было видно внутренний стержень, ведь не каждая женщина решится быть опорой и поддержкой сильному и очень влиятельному человеку. Не всем хватает на это сил, и не каждая женщина сможет достойно жить близ человека, что утром просыпается и целует тебя нежно, гладит живот, ощущая толчки собственного ребенка, а вечером может отдать приказ на расстрел предателя, окуная руки в теплую и тягучую жидкость бордового цвета, что пахнет металлом. Чимин думает об их семье и желание спросить о том, как им живется так мирно, крутится на языке. Но он только любезно дарит купленные пирожные Лин и делает пару комплиментов ее положению. Первый час они сидят и просто обсуждают бытовые дела, медленно принимая пищу. Она идеально сочетается с видом на море, что всего в нескольких шагах красивой кромкой из белых волн то набегает, то отчаливает. Пахнет солью и легким ветром, который Чимин хочет считать за ветер перемен. Видя то, как капореджиме находится не в своей тарелке, Ченг ласково привлекает внимание жены и просит оставить их с коллегой наедине. Жена качает легко головой на тонкой и изящной шее, кланяется Чимину, благодарит еще раз за подарок и тихо удаляется. - Она не знает, что я каждый выходной хожу в наше казино и провожу там время гораздо интереснее, когда должен бы быть с ней и ожидать ребенка. - Вас никто не осудит, дон Ченг, - Чимин позволяет себе эту вольность, однако чувствует небольшую неприязнь от мысли что, если бы он сам уходил к любовнице от беременной жены дома, грязью пачкает омут раздумий. Это было неправильно, но так жил почти каждый мужчина. И это не только про мафиози, а даже об обычных и мирных. Мир почему-то решил, что пороки слаще и лучше, чем искренность и преданность своему единственному партнеру. Но Чимин не был им судьей, даже право не имел, так как сам уже давно записан в список грешников. Даже сейчас он здесь ради того, что считает грехом. И любовь к Юнги, какой бы чистой и прекрасной она не была, все равно посчитают порочной и неправильной. Так что еще делать? Плевать на все и быть с тем, кого хочешь больше всего на свете, и плевать на стереотипы. - Туен больше не заявлялся? – спрашивает дон Ченг, отпивая из бокала светлое полусладкое. - Я сказал ему, чтобы убирался прочь из моей жизни… потому что я…- Чимин замолкает и отводит взгляд куда-то на песчаный берег. - У тебя кто-то появился. Вот поэтому ты его не боишься. Пак лишь кивает и сжимает пальцами ткань брюк на коленях. - Я сожалею о провале миссии, но это было очевидно, не так ли? – вновь осмелев, смотрит дону в темные глаза и натыкается на бесстрастное выражение, которое опять непонятно что обозначает. - Я слишком тебя возвысил в своих глазах, поэтому и подумал, что сможешь и здесь все уладить, как в военное время. Увы, но нет, - прицокнув, отвечает Ченг, - любовь – война, но ты проиграл в ней, капореджиме. - Я не любил его никогда. - Не мне судить, но за Туена ты готов был встать полной грудью, чтобы его не задело. Я тебя еле оттащил полумертвого тогда, а ты помнишь, что сказал напоследок, пока не отключился от потери крови? - Туен не плохой человек, - кивнул сам себе капо, отвечая и болезненно прикрывая глаза. - Почему он так сделал, Чимин? Почему он тебя ударил ножом? Пак сглатывает и приподнимает глаза на своего дона. Разговор совсем пошел не в то русло, но Ченгу он врать не хотел. - Он узнал, что я продавал свое тело при помощи приватных танцев, когда был юным. Мне нужны были деньги, а кроме танцев я ничего не умел… Туен обезумел после всего, прировняв меня к шлюхам, но я не спал ни с кем вообще. Я только танцевал, пока не встретил консильери Йонг, что забрел в наш бордель. Было мерзко вспоминать опять то прошлое, что занозой саднило рану былых дней. Однако с этой правдой нужно было жить, делать выводы и дальше строить будущее. Ченг ничего не ответил на это, размерено дыша и наблюдая за пролетевшей стайкой птиц. Вечер плавно переходил в ночь алым закатом на горизонте. - Я скажу тебе одно, Чимин, - через длительную паузу говорит Ченг, - то, что было с тобой до вступления в мою семью, меня не волнует. Я знаю тебя таким человеком, каким ты доблестно показал себя в первый год службы, а после твоего грандиозного успеха при предотвращении войны, я и вовсе убедился в твоей искренности служению этому делу. Но я не могу исправить твое прошлое и выбить эти мысли, что витают в твоей голове и по сей день, не могу также и оградить тебя от Туена Серра, хотя пожертвовал своей дружбой с его отцом и упек сына за решетку, только вступившись за тебя. Сейчас все зависит от тебя. Ты же понимаешь, что единственное, что остановит Туена - это только его убийство. Пак ощущает холодные мурашки, что прошлись по коже. Сглатывает и болезненно осматривает своего дона, не веря. - Но я не пойду на такой шаг и не отдам из своих людей такого приказа, и тебе не отдам. Ты не убийца. - Я не прошу об этом… - Ты - нет, а твое второе «я» - да, - выносит умозаключение дон Ченг, - ты провалился с миссией, и здесь ждет тебя провал, потому что ты держишься за прошлое и поэтому все еще привлекаешь Туена Серра. - Разве семья не должна помогать друг другу? – резко отвечает Пак. - Капореджиме, ты же знаешь, что в нашем деле не место чувствам. Ченг ответил на вопрос безмолвно, но крайне понятно. Только бизнес. Больше ничего. Ни любви, ни ненависти, ни сострадания, ни утешения. Потому что все это наглядно дало провал, когда Ченг решился помочь Чимину упечь Туена Серра за решетку. И что это дало? Ничего: ценные связи с итальянской мафией были разорваны, Туен вновь на свободе, а Чимин не более, чем просто исполнитель приказов. «Все, как я и предполагал. Для Ченга я не более, чем шахматная фигурка на доске, игру на которой ведут главы четырех семей!». - Но не думаете, что это так безрассудно для дона Ченг отправлять своего капореджиме после того, что случилось два года назад, прекрасно зная, что я могу начать мстить. Ченг, вероятно, не сильно дорожит вами, - проносятся слова дона Серра, что сказал Чимину во время его визита. Чимин уезжает из особняка своего дона, но не оборачивается, даже в зеркало заднего вида не смотрит. Все предельно ясно и написано прямо черным по белому. Каждый сам по себе в этой преступной жизни, да и не только – просто в жизни. Только ты решаешь, как вершить свою судьбу. Но капореджиме не может вершить свою судьбу, потому что стоит на белой клетке шахматной доски, ожидая своего хода, когда им бездушно вновь распорядится Ченг. Застилающий туман безысходности начинает душить горло. Но по мере удаления от особняка дона Ченг, Чимин вспоминает, что на шахматной доске, кроме других донов, стоит и Мин Юнги. Перспектива довериться ему кажется до трясучки безрассудной, но Чимин не знает, как поступить. Юнги также холоден и беспощаден в своих действиях в этой игре. Но почему его мягкие руки, теплые губы и влюбленные глаза не кажутся подделкой в этом бесчувственном и прогнившем мире, где каждый думает о себе? Нельзя. Нельзя идти к нему. Нельзя… В субботу ранним утром Чимин выезжает с парковки дома и уже через пятнадцать минут притормаживает у пристани, где ровной колонной покачиваются белые красивые яхты. Один час парковки своего водного транспорта здесь стоит ужасающих денег, но не для того, у кого в руках вся пристань. Мин Юнги является владельцем этого изысканного порта, где богатые представители Кореи могли оставлять свои яхты. Идя по дощатому настилу, что покачивается от набегающих волн, Чимин глазами выискивает нужное место, про которое кратко объяснил вчера Мин по телефону. Солнце сегодня ослепительно ярко играет в бирюзовых водах, отражаясь и ослепляя глаза. Прищуриваясь, Чимин останавливается и вертится из стороны в сторону, обводя яхты глазами. Быстро пробежав взглядом, он не сразу видит Мин Юнги, так как не узнает его одежду: легкие шорты, нежно-розового цвета рубашку, что колышется на теплом ветру. Дон стоит, приложив козырек ладони к глазам, ограждаясь от яркого солнца, и тоже высматривает Чимина. Пак видит его и замирает, заметив яхту вблизи него. Тело выдает внутренний восторг, и капореджиме прежде, чем идти навстречу, сглатывает. Юнги кажется миражом от солнечного удара, что влечет своей аурой, которую Чимин чувствует даже на расстоянии. Нельзя идти к нему. Нельзя… Нельзя, но от этого соблазн так велик. И он идет к нему, делая свой ход, нарушая правила игры. Опять.