Мыс Сунион

      Гермиона Грейнджер, быстро покинувшая место своего позора в ту злосчастную ночь, не узнала, что Нарцисса Блэк очень скоро вернулась на виллу.       Когда Гермиона ретировалась, оставшаяся наедине с братом и сестрой Нарцисса не стала выяснять, что же только что произошло. Она не стала требовать у Аспасии объяснений, как та смогла превратиться в неё и по собственному желанию вернуть затем свой привычный вид. Но внимательная Нарцисса запомнила упрёк Эпикура и уловила в движении Аспасии странноватое желание прикрыть в защитном жесте свой золотой пояс. Директор Гайдароса тогда быстро совладала с собой. Под немыми ошарашенными взглядами она развела руками, совершенно не чувствуя своей вины в чём-либо, закатила глаза и с тихим ругательством: «Малака!» ушла прочь. (1) Провожая её задумчивым взглядом, Нарцисса почти не слушала, что там лепетал с нервными смешками её брат. А когда образовалась неудобная тишина, она пожелала Эпикуру спокойной ночи и поторопилась на виллу.       Сначала Нарцисса хотела найти Гермиону. Эта мысль была столь привлекательна и так воодушевляла, что она даже успела дойти до покоев Гермионы, но здравый смысл вовремя возобладал над необдуманными желаниями. Она быстро отпрянула от двери и почти бегом скрылась в своём номере. Запершись на замок, Нарцисса прижалась к двери спиной и диковатым взглядом обвела свои покои. Благоразумия хватило только на то, чтобы скрыться в, казалось бы, спасительном уединении, но как только она погрузилась в тишину и темноту своей спальни, ей стало не по себе. Рассудок не поспевал за собственными мыслями, и липкий страх пополз по шее, порождая холод и первобытное желание поскорее рассеять мрак.       Нервно махнув волшебной палочкой, Нарцисса зажгла все свечи и быстро прошагала в центр спальни. Не зная, куда податься, что делать и чем себя занять, она резко остановилась и замерла, прислушиваясь к своим мельтешащим мыслям. Гул в голове отзывался сильным шумом в ушах. Захотелось прикрыть их, закричать, что есть мочи, — только бы этот гул прекратился.       Обводя свои временные владения диким взглядом в который раз, Нарцисса Блэк зацепилась за собственное отражение в зеркале, которое, словно насмехаясь, вместе с её собственным воображением дорисовали позади образ Гермионы Грейнджер из недавних воспоминаний. Её нечаянные, а может, и не совсем нечаянные, касания, когда она драпировала треклятое греческое платье, её неважное объятие дрожащими руками, её изучающий, томный взгляд, который она так неумело прятала. Всё это Нарцисса видела, но отмахивалась и старательно закрывала на это глаза, как и все дни до сегодняшней ночи. Но сейчас отмахиваться от этого было трудно. А воображение и память продолжали насмехаться, вырисовывая всё больше и больше картин с участием молодой коллеги.       — Во имя Салазара! — в сердцах выдохнула Нарцисса и резко отвернулась от зеркала.       Передёрнув плечами, она села на край кровати. От резких движений фибула, скрепляющая ткани платья, выскользнула и со звоном упала на пол. Опускаться и поднимать её не было ни сил, ни желания. Вздохнув, Нарцисса сгорбилась и уронила уставшую голову в руки.       Серебряная застёжка поблёскивала в блёклом свете свечей и чудесным образом немного успокаивала беглые думы. Изображение Оракула, восседающей на высокой треноге, меняло курс мыслительного процесса, и Нарцисса вернулась к недавнему событию. Её не особо заботил внезапный интерес Аспасии к Гермионе, также она была уверена в отсутствии оного у Гермионы по отношению к Аспасии. Но магия, которая позволила Аспасии на время принять её образ и таким образом соблазнить Гермиону, никак не давала покоя.       — Что ж за магия такая?! — проворчала Нарцисса и сдвинула брови. — На что ты ещё способна?       Она уже пожалела, что не осталась с Эпикуром и не попыталась выяснить это у него. Уверенная в своём очаровании она, возможно, смогла бы выведать секреты сестры у её совершенно неуверенного в себе брата, но тогда она абсолютно не хотела оставаться с ним наедине. Более того, сейчас Нарцисса Блэк легко признавалась себе в том, что её желание компании Эпикура на протяжении всего симпосия было чистой воды притворством, обольщением собственного разума. Это было рудиментом того самого самообмана, которым она занималась с тех пор, как отошла ото сна Гипноса.       — Война с собственным «я» проиграна? — спросила она у изображения Оракула и хрипло усмехнулась. — И что же делать? — продолжила она допрос у фибулы, которая вовремя сверкнула отблеском от задрожавшего пламени свечи.       Этот случайный блик Нарцисса Блэк восприняла, как знак. Оставаться в своих покоях наедине со своими тревожными мыслями она более не могла. Нарцисса резко сорвалась, подхватила с пола застёжку и вышла на улицу. Она кинула опасливый взор на окна комнаты Гермионы. Отсутствующий свет говорил о том, что, скорее всего, до спальни Грейнджер так и не добралась. Попутно пристёгивая фибулу обратно на спадающее с плеча платье, Нарцисса быстрым шагом направилась через атриум к выходу. Где-то рядом послышался звук шаркающих по земле ног. Страшась, что это может быть Гермиона, Нарцисса нырнула в тень. Но на дорожке, ведущей к вилле, показалась Анна Фортис.       Её появление заставило Нарциссу забыть на время свои тревоги. Даже издалека и при малом свете профессор заметила, что её студентка чем-то опечалена. Да и время ещё было раннее, а праздник в миндальном саду был в самом разгаре — возвращаться на виллу было ещё слишком рано. Чтобы не напугать девушку своим резким появлением из тени, Нарцисса проследила, как Анна доходит до атриума, и только потом покинула своё укрытие. Впрочем, Фортис её присутствие заметила сразу.       — Доброй ночи, профессор, — Анна устало оглянулась, одарила профессора Блэк вымученной улыбкой и рухнула на одну из самых больших подушек, совсем недавно так искусно наколдованных Пульхерией Дельгадо.       Несмотря на полное избавление от побочных эффектов сна Гипноса, традиция собираться вечерами во внутреннем дворике никуда не делась. За месяц атриум виллы ученики Хогвартса превратили в «самое уютное место Гайдароса», — именно так описывал атриум Тиберий Саплютус. Подушек стало ещё больше, над некоторыми участками висели уже не простые тенты, а воздушные шатры. Для Эмбера и профессора Блэк соорудили настоящий походный класс по зельям. А Пульхерия Дельгадо удивила всех своими навыками бытовых чар. За неделю она наколдовала три огромные, лоскутные, мягкие подушки, заменявших гамаки и кресла. Каждый вечер в их внутреннем дворике происходили споры и даже импровизированные дуэли за возможность провести вечер в одной из удобных подушек. И Анне Фортис всегда доставалась самая большая и мягкая подушка, которую Дельгадо изначально связала для себя.       Нарцисса невольно улыбнулась тому, с каким блаженством Анна утонула в огромном пуховом кресле. Она по привычке призвала к себе чайник с сервизом, ткнула палочкой в костёр, и тот сразу же заигрался огнём.       — Что случилось? Почему ты не на симпосии? — закидывая в чайник сушёные травы, Нарцисса расположилась рядом.       Анна тяжело вздохнула и, полностью расслабившись, уставилась долгим взглядом в ночное небо.       — Там стало слишком шумно, — соврала она и затаила дыхание.       Нарцисса улыбнулась этой неумелой лжи, но не стала говорить об этом и дала время Фортис подумать. Сама тем временем залила в чайник холодной воды и направила его витать над костром.       — Виннер, — буркнула спустя секунды Анна и потянулась.       — Что не так с Виннер?       — Вы не слышали, Саплютус перевёл… — Фортис опять вздохнула, — она сказала, что есть предсказание о том, что в этом Агонэс победит русский участник.       Нарцисса выдержала недолгое молчание, будто взвешивая слова Анны на очередную ложь, и только потом с ухмылкой воззрилась на неё.       — Тебя волнует то, что сказала довольно хорошо подвыпившая Виктория Виннер? Анна! Я тебя не узнаю. Ты у Трелони еле выдерживала и плевалась от прорицания. А тут хмельные речи, сказанные в сердцах, только для того, чтобы подбодрить свою команду и запугать остальных, — Нарцисса хмыкнула и подсела поближе.       — Я тоже так подумала сначала, — тихо, и задумчиво сдвинув брови, ответила Фортис и приняла сидячее положение, чтобы лучше видеть своего декана, — но Виннер мне не показалась тем наставником, который использует для мотивации ложь. К тому же она говорила это по-русски. Вряд ли её слова предназначались для чужих ушей…       Нарцисса смерила Анну внимательным взглядом и постаралась посмотреть её глазами на слова русского директора.        Конечно, Нарцисса не могла воспринять сказанное Виннер всерьёз. На прорицания своих же предсказателей в Англии многие волшебники смотрели сквозь пальцы. Лишь некоторые пророчества сбывались в будущем, остальные же предсказания были слишком туманными, а их якобы воплощения в реальность притягивались за уши.       Она сама однажды получала несколько предсказаний. Но это было в юношестве, а прорицания были довольно мелкими. Так, например, однажды её почтенная двоюродная тётушка Августа Тарлет принесла в дом предсказание от некой Христианы Нелдам. Тётка тогда гостила в их доме в Лондоне. А Нарцисса только что приехала из Хогвартса на рождественские каникулы. Тётя не любила подолгу оставаться в их «слишком маленьком родовом гнезде», поэтому часто пропадала в Косом переулке в пабах, а ещё она любила играть в покер в магловских заведениях, чем немало бесила всё семейство Блэков. В тот день она как раз вернулась из игорного клуба и рассказала историю о том, что к ней за стол подсела волшебница, которая ещё оказалась и предсказательницей, представившейся Христианой Нелдам. Она то и обыграла тётушку на немалые сто галлеонов и, чтобы не обидеть своего главного оппонента, дала ей предсказание. Только вот предсказание касалось не её, а её «белокурой, голубоглазой, юной родственницы», а такая в их семье была одна. В прорицании говорилось о том, что родственница эта ближайшую неделю должна быть осторожна со всеми возможными жидкостями, ведь именно они принесут ей на этой неделе вред. Юная Нарцисса тогда лишь рассмеялась. Но так вышло, что предсказание сбылось. Через несколько дней после этого события во время приготовления Дурманящей настойки — а именно это зелье всё никак не удавалось приготовить Нарциссе в прошлом семестре — она обожгла руку кипящим лавровым маслом — последним ингредиентом зелья. Ожоги от этого масла почти невозможно вывести, если не начать заживлять обожжённое место сиюминутно, а раны затягиваются очень долго. Именно из-за этого происшествия у Нарциссы Блэк появилась привычка потирать запястья и пальцы, когда она о чём-то думает или волнуется. Но даже тогда Нарцисса не восприняла предсказание всерьёз. Ведь такие оплошности происходят постоянно со всеми зельеварами.       Было ещё несколько прорицаний. И они также были все мелкими и слишком близкими к реальной жизни, чтобы заострять на них внимание. Что-то на подобии того, что «завтра вас точно ждёт ошеломительная новость». В юности любая сплетня была ошеломительной новостью. Или «вы обязательно получите особенные знаки внимания как минимум от трёх юношей в ближайшие дни» — и это на седьмом курсе обучения в канун дня Святого Валентина.       То ли дело настоящие, поистине крупные предсказания, о которых, впрочем, волшебное сообщество узнавало только после происшествий или не узнавало вовсе.       Поэтому Нарцисса не могла принять слова Виктории Виннер на веру и уж точно не хотела, чтобы Анна всерьёз думала об этом. Такие мысли только сбивают с толку и заставляют сомневаться в себе. Слишком долго говорить об этом тоже не хотелось, необходимо было закрыть тему предсказания как можно быстрее, поэтому Нарцисса подобралась к Фортис ещё ближе, взяла её за руки, посмотрела в глаза долгим цепким взглядом и строго молвила:       — Ни одно предсказание не заставит меня усомниться в твоих возможностях и в том, что у тебя есть все шансы на победу!       Удивительно, но это сработало. Анна лишь несколько секунд задумчиво хмурила брови и покусывала губы, но потом отогнала прочь тяжёлые мысли и улыбнулась.       — Вот так-то! — подбодрила Нарцисса и чуть сильнее сжала её пальцы. — Не позволяй Виннер или кому-либо ещё заставить тебя усомниться в себе! Ты своим однокурсникам не давала такого шанса, а какую-то русскую сумасшедшую послушала. Это всё нервы, Анна.       На этих словах Фортис кривовато усмехнулась и снова посерьёзнела.       Над костром слабо засвистел чайник, и пока Нарцисса разливала по кружкам ароматный травяной чай, Анна нарочито безучастно проговорила:       — Я бы не назвала Виннер сумасшедшей. Мотивированной, жёсткой, целеустремлённой и дерзкой — да, но точно не сумасшедшей.       — Хм… Неужто я слышу уважение? — Нарцисса мельком глянула на неё и постаралась придать своему тону обыденности и не выказать, что была задета. — Да, Виктория Виннер величайший наставник. Её воспитание и управление в Академии породило немало прекрасных и известных специалистов, но она не просто жёсткий наставник, она готова на любые жертвы ради достижения своей цели. Второе состязание это показало, да и не только это…       — Она вам не нравится, — заключила Фортис, — но это именно то, что отличает чемпионов Агонэс. Не так ли? Быть готовым на всё ради победы. Я не была готова пожертвовать командой ради победы. А Светлана, наученная Виннер, без тени сомнения пошла на это. Кто знает, какие жертвы могут понадобится Оракулу в следующем задании… Виннер бесстрашная. И это мне нравится.       Укол ревности смог спереть дыхание, но Нарцисса и виду не подала. Она с мягкой улыбкой протянула Анне её кружку и, отпив обжигающий напиток из своей, скучающим тоном проговорила:       — Я бы не назвала победу Виннер в прошлом Агонэс бесспорной.       — Мгм? — не поняла Анна, приподнялась на подушке и осмотрелась по сторонам, будто что-то ища. — Акцио! — молвила она, и к ним подлетел увесистый том. — Διαταζώ! Μεταφρασε! — Анна ещё раз взмахнула палочкой и название на обложке тут же преобразилось.       Она отставила кружку с чаем и быстро пролистала Историю Агонэс на самые последние страницы. Пробежавшись глазами по строкам, она снова посмотрела на Нарциссу:       — Тут говорится, что победа Виннер была ошеломляющей. В дополнительном конкурсе она проявила бесстрашие и прошла всё состязание с огромной форой, более того, никто из конкурентов не смог завершить задание.       — Угу, — Нарцисса закатила глаза и, быстрее, чем успела подумать, ответила: — Только мало, кто знает, что в этом состязании ей помогло вовсе не бесстрашие.       — О чём вы? — Анна отложила книгу и взяла в руки кружку с чаем.       С любопытством ожидая захватывающий рассказ от своего декана, она сделала слишком большой глоток горячего чая и немного обожгла язык.       Нарцисса небрежно махнула волшебной палочкой на её кружку и произнесла:       — Фрицио!       Чай в кружке Анны тут же стал чуть холоднее.       На самом деле Нарцисса уже пожалела, что сказала это. Ведь даже Гермионе она не поведала всего того, что знала о русском директоре — от самой, кстати, Виннер.       Тогда, когда Виктория Виннер гостила у них в доме, она хвасталась не только своими победами, но и рассказала о том, какой ценой они ей достались. Что-что, а выведывать правду мать Нарциссы умела профессионально.       Отступать было некуда, поэтому Нарцисса глубоко вздохнула, отпила немного чая и, опуская некоторые подробности, рассказала:       — Виктория Виннер во время прошлого Агонэс подружилась с одной девушкой, которая была её конкуренткой, можно сказать, основной соперницей. Именно из-за их одинакового количества побед, наверно, Оракул и решила сделать дополнительное соревнование, которое эта девушка даже не начала проходить. Нет. Нет, — Нарцисса, завидев, негодование Анны, ведь отказаться от участия в Агонэс нельзя, быстро поправилась: — Она вышла на старт, но дальше не пошла. Она тронулась со стартовой точки только тогда, когда Виннер уже была на финише. Позже выяснилось, что Виктория перед началом состязания обманом опоила свою подругу амортеницей, чтобы подчинить её своей воле… Очарованный и по уши влюблённый человек никогда не пойдёт против воли своего объекта любви. Вот так Виктория Виннер стала победителем Агонэс.       — Разве это честная победа? — Анна немного стушевалась. — А как же запрет на Жидкую удачу? Ведь это не позволило американской школе участвовать в этом Агонэс.       Нарцисса грустно усмехнулась и процитировала слова Оракула:       — Все средства хороши, если они твои… Она ведь использовала амортенцию против кого-то, а не допинг. То есть по сути использовала свои хитрость и обман, а та девушка была неосторожна и доверилась подруге. Стало быть, сама виновата в том, что позволила победе уплыть из её рук… ради дружбы. Дружить на Агонэс нельзя, и Виннер, по-моему, сама так говорит.       Анну, однако, нисколько не смутил данный постыдный факт из прошлого Виннер. Она залпом выпила из кружки свой остывший чай и, словно подбирая слова, медленно проговорила:       — Знаете, профессор Блэк, даже для предательства требуется огромная смелость.       После этих слов она посмотрела на своего профессора лукавым взглядом, а потом подмигнула. Они обе понимали, что эта фраза относится не только к прошлому победителю Агонэс, но и к тому, кто однажды предал свои собственные воззрения во имя материнской любви. Так Нарциссе Блэк ещё никто не говорил о том, что она смелая, хотя вряд ли она сама с этим согласилась бы. Но противоречить Нарцисса в этот раз не стала, она кротко улыбнулась и в желании поскорее закончить эту тему игриво ущипнула Анну за бок и приняла поражение в споре:       — Принимается, колючка! Ума и мудрости у тебя хватит на двоих взрослых.       Фортис хихикнула от лёгкого щипка, но не отодвинулась, а наоборот придвинулась ближе и с довольной улыбкой уткнулась в плечо Нарциссы.       После их разговора Анна ушла обратно на симпосий, Нарцисса сначала тоже хотела составить ей компанию, но когда завидела под сенью миндаля одинокого Эпикура, весело махавшего ей рукой, отказалась от этой идеи и вернулась на виллу. Беседа с Фортис вновь породила в ней желание разобраться во всём, что её тревожило. Долго она ворочалась в своей постели, ища объяснений, отговаривая себя от необдуманных решений и одновременно уговаривая себя найти в себе смелость. Изредка она забывалась беспокойным сном, но и там её находили горькие сомнения и настойчивые желания. Она видела оливковые рощи, где скульптура Гомера оживала, сходила со своего пьедестала и уверяла её и её спутницу в том, что большинство ответов на их вопросы, они могут найти только у Киприды Пенорождённой. Сады олив очень быстро сменялись джунглями маленького острова, где две волшебницы, наконец, находили ту, к кому отправил их Гомер. Но она не хотела с ними говорить, а лишь архаично улыбалась и направляла своей белоснежной рукой к купели с прозрачной водой, усыпанной лепестками неизвестных цветов. Мрак, покрывавший её в том месте, не был глухим. Смех и пение диковинных птиц полнили её размытые сновидения. И прежде, чем проснуться, она успевала ощутить и жар прикосновений, и громкий шёпот обещания, и даже надежду, но живучее сомнение быстро вырывало её из столь соблазнительных грёз. И престранный разговор с самой собой начинался заново.       Луна была тому свидетелем, да шумные редкие цикады, неустанно поющие за открытом окном. Одна такая полуночная певица вдруг присела на окошко, сложила свои большие крылья и громко застрекотала, чем немало напугала Нарциссу. Выругавшись, Нарцисса шикнула на насекомое, а, когда то и крылом не повело, она махнула на него волшебной палочкой, и сильной струёй воздуха цикаду сдуло в сад. Вовремя успела цикада расправить свои прозрачные крылья и, прыгнув на ближайший куст лавра, она оттолкнулась и полетела в другую сторону в поисках более тёплого места. Преодолев сад кипарисов, цикада неуклюже шлёпнулась на ветку мирта, уселась поудобнее, тряхнула своими крыльями и снова запела. Но и там на неё зашипела, угрожая волшебной палочкой, другая ведьма.       — Чш-ш-ш! — Гермиона сначала испугалась громкого звука и хотела было уже отогнать назойливое насекомое, но передумала.       После своего побега Гермиона не захотела возвращаться на виллу. Разрываемая злостью, пристыженная, словно побитая собака, она искала спасения в уединении и безопасности самого тёмного и густого сада. Под сенью высоких свечей кипарисов и раскидистых сосен она бродила, пытаясь успокоить нервы и вернуть себе самообладание. Злость на Нарциссу за её холодность, гнев из-за поступка Аспасии, ненависть к себе самой из-за собственной несдержанности, абсолютное непонимание своих чувств и желаний загоняли её в самые тёмные уголки этого маленького сада. На пике досады она то и дело пуляла самые изощрённые заклинания в первый, попавшийся на глаза, и в то же время самый раздражающий куст. Парочка колючих миртов и один пахучий олеандр пострадали безвозвратно, меньше всего доставалось раскидистыми лаврам, ибо под ними можно было хотя бы спрятаться от любопытной луны. Когда эмоции поутихли, вернулся липкий, мучительный стыд. Именно он завладевал Гермионой каждый раз, когда та попадала под свет холодной луны, ведь именно она напоминала ей ледяной, потрясённый взгляд Нарциссы. Гермионе не хотелось чувствовать это невероятное притяжение к ней, но в то же время она безумно желала найти Нарциссу, объясниться и уверить её в том, что это была нелепая ошибка, сослаться на вино, дурман, что угодно — лишь бы она поверила. Но вместе с тем Гермиона хотела потребовать объясниться и её, ведь Нарцисса утаила свой сон, обманула, избегала. А скрываясь во тьме, Гермиона желала отыскать Аспасию и вцепиться в её глотку, стереть с её лица нахальную улыбку, ведь вряд ли был смысл требовать от неё каких-либо объяснений. Именно в таких чувствах ноги сами привели её к небольшой, скрытой от глаз плющом и соснами ротонде, откуда и послышались смех, весёлые песнопения и галдёж, прерываемый всплесками воды.       Из маленьких оконцев под самой крышей валил густой пар, а от самой ротонды исходили тепло и едва уловимый цветочный аромат.       — Термальный источник. Купальни, — сразу поняла Гермиона.       Именно про это место неустанно рассказывала Пульхерия Дельгадо.       Её странное желание войти и узнать, что там происходит прервала подлетевшая близко и громко застрекотавшая цикада. Гермиона было дело испугалась, что назойливое насекомое может выдать её местоположение и её гнусное подслушивание. Не успела Гермиона отмахнуться от этой глупой мысли, как среди девчачьего смеха её слуха коснулся глубокий голос Аспасии, запевшей какую-то заунывную песню, от чего галдёж тут же прекратился.       Гнев и желание разукрасить прекрасное лицо директора Гайдароса вернулись на место.       Гермиона убрала волшебную палочку, шмыгнула носом, поправила на себе пеплос и смело зашагала ко входу в ротонду.       Густой пар и сильный, сладковатый, даже пьянящий аромат встретили её, как только она вошла внутрь. Сперва Гермиона почти ничего не видела, только песня Аспасии, резко сменившаяся аплодисментами, смехом и плеском воды подсказывали ей, что где-то рядом обладатели голосов. Пройдя чуть вперёд, Гермиона наконец смогла разглядеть круглую комнату с высокими, толстыми, совершенно невычурными, надколовшимися от времени колоннами, обрамлявшими довольно большой бассейн с горячей водой и плескавшимися в ней, словно русалки, девами-гетерами и вальяжно расположившейся у бортика Аспасией. Она лежала в воде, откинув голову на бортик, и вкушала виноград из рук одной из дев.       Вся смелость покинула Гермиону. Она увидела, что все: прекрасноволосые гетеры и Аспасия были полностью обнажены, и была готова сбежать, когда одна из дев подплыла к Аспасии и прильнула к ней, но громкое, удивлённое «Эрмиони» не дали ей и шанса.       Тихо выругавшись про себя, Гермиона постаралась натянуть на лицо маску безразличия и строгости, но и они уступили место шоку, когда Аспасия игриво предложила:       — Присоединишься? Вода изумительная, как и вино из моей собственной коллекции, — она изящным взмахом палочки направила к Гермионе расписную ойнохойю и серебряный бокал, который тут же наполнился бордовым напитком, — Ксиномавро сорок седьмого года, — гордо пропела Аспасия, — такого на симпосии ты не попьёшь. Там напитки попроще.       Она подмигнула и немного поднялась из воды. От вида её обнажённой и тонкой фигуры с приковывающими взгляды грудями Гермионе постыдно захотелось отвернуться, но, сглотнув, она старательно уставилась в глаза Аспасии и уверенно отмахнулась от витавшего рядом бокала с вином.       — Нет? — обиженно надула губы Аспасия и полностью вышла из бассейна. — Ну как хочешь. Я так полагаю, тебе нужны объяснения, — она забрала из рук протягивающей ей девы лёгкий халат, накинула на плечи, небрежно подпоясалась и подошла ближе к Гермионе, — что ж, у меня их нет.       Аспасия обворожительно улыбнулась, взяла бокал, который предназначался Гермионе, и села за появившийся у стены мраморный круглый столик.       — Так и будешь там стоять и молчать? — она указала на материализовавшийся напротив стул. — Садись уже, поговорим, раз не хочешь искупаться.       Гермиона неуверенно глянула на вновь заплескавшихся в воде гетер.       — Им не будет интересен наш разговор, — Аспасия проследила за её взглядом и равнодушно махнула на них рукой. — Их не интересует ровным счётом ничего, кроме обычных радостей жизни.       — Они околдованы? — Гермиона оторвала от них взгляд, и с трудом взглянула на Аспасию. По правде говоря, ей было проще смотреть на нагих неизвестных ей девиц, чем на одетую директрису.       Хотя, одетой, её было трудно назвать. Почти прозрачный халат ничего особо и не скрывал, да и поспешно завязанный пояс позволял лёгким тканям непристойно изгибаться, обнажая её тяжёлые груди. Аспасию, впрочем, это никак не смущало. Она расслабленно расположилась на стуле, закинув ногу на ногу, от чего халат совсем задрался так, что пользы в нём не было никакой.       — Нет! — Аспасия соврала и даже не пыталась прикрыть свою ложь серьёзностью.       Лукавая улыбка и плотоядный, властный взгляд говорили сами за себя.       Гермиона закатила глаза, пробурчала что-то в сторону и, наконец, села на предложенный стул. Летающая вокруг них ойнохойя тут же приземлилась на мраморную поверхность стола, откуда ни возьмись напротив материализовался ещё один серебряный кубок.       — Я не буду пить! — Гермиона сразу же отодвинула его в сторону. — Мало ли что ты ещё туда можешь подлить.       Аспасия смерила её недолгим изучающим взглядом, а потом громко рассмеялась.       — Что? — сквозь смех спросила она. — Ты думаешь, я тебе что-то подлила на симпосии? Ох, нет, дорогая. Клянусь Аполлоном, все напитки на праздники чисты.       — Тогда… Тогда что это было? — вспылила Гермиона.       И снова Аспасия замолчала, нахально рассматривая её. Спустя мгновение она ответила:       — Как ты и сказала… Магия… — она с озорством поиграла бровями, подмигнула и снова рассмеялась.       Этого было достаточно, чтобы понять, что Аспасия своих секретов раскрывать не собирается. Смысла её пытать не было, но можно было хотя бы узнать, почему она это сделала.       — Зачем? — Гермиона спросила, но догадывалась, что вряд ли нагая собеседница ответит и на этот вопрос.       — Зачем? Эм-м-м… Потому что захотела. Вот просто захотела и сделала. Если честно, я и сама не ожидала, что ты узришь во мне… эм-м, — Аспасия замычала в поисках правильного слова и с язвительной улыбкой добавила: — Свою коллегу. Очаровательная магия… Не правда ли?       — Потому что захотела? — Гермиона была обескуражена.       Она ожидала чего угодно: увиливания от ответа, очередную хитрость, молчания или игру, но Аспасия ответила честно и с наивным непониманием сейчас смотрела на неё, будто нет ничего постыдного в очаровании и соблазнении совершенно чужого человека.       — Да. А что? Что такого? — пробурчала Аспасия и пожала плечами. — Смотришь на меня, будто я совершила какое-то злодеяние. Никто же не пострадал.       — Просто захотела превратиться в другого человека, чтобы... чтобы... — Гермиона вся покраснела от осознания, что сейчас она скажет то, в чём сама себе боялась признаться, — чтобы затащить меня в постель?       — Я же сказала, — Аспасия пригрозила пальцем, но продолжала улыбаться, — что я сама не ожидала, что ты увидишь во мне кого-то другого. Это во-первых. А во-вторых, повторюсь, что тут такого? Я не понимаю суть твоего обвинения. Ты мне понравилась. Я была уверена, что это взаимно. Ты молода, привлекательна, не замужем. Не замужем? Верно? — она хоть и уточнила, но было видно, что ей, в общем-то, всё равно, замужем Гермиона или нет. — Небольшое романтическое приключение. Всего-то. Поверь, тебе бы понравилось… Ну не догадывалась я, что твоими мыслями владеет другая. Вы, северяне, всё держите в себе, и совсем не умеете расслабляться, раз ты увидела в моём поступке преступление.       — Ты в своём уме? — не выдержала Гермиона и схватила свою волшебную палочку. — Ты!       — И излишне драматизируете! — перебила её Аспасия, равнодушно взглянув на её палочку.       — Мерлин! Да о чём я с тобой вообще говорю?! Ты не видишь ничего отвратительного в том, что ты воспользовалась ситуацией, чтобы…       — Чтобы провести с тобой прекрасную ночь, чтобы позволить тебе отпустить всё и забыться, — закончила за неё по-своему Аспасия, на мгновение подавшись вперёд, от чего её халат вовсе развязался, но она даже не потрудилась завязать его обратно. — Да-а, — протянула она, когда увидела, что недоумение на лице Гермионы превращается в шок, — всё равно, что слепой объясняет глухому, как звучит море.       Аспасия обречённо развела руками и залпом осушила свой кубок.       — Точно не будешь вина? — она кивнула на пустующий бокал и уже махнула своей волшебной палочкой в сторону ойнохойи, но Гермиона отрицательно помотала головой. Аспасия пожала плечами и налила себе ещё вина.       — Это ужасно! Донельзя гадко и бесстыдно! — злобно бросила Гермиона, не желая понять собеседницу.       Аспасия, видимо, хотела ответить что-то резкое, но в бассейне громко и весело завизжали девы, и это отвлекло её. Она посмотрела долгим внимательным взглядом на свою свиту, широко и лучезарно улыбнулась и выкрикнула что-то по-гречески, показывая на Гермиону. Гетеры на мгновение замолчали, смерили одетую гостью изучающим взглядом, а потом захихикали.       — Ужасно, говоришь, — протянула Аспасия, не глядя на Гермиону, — гадко, бесстыдно… Знаешь, не суйся со своей сипухой в афинскую совятню, полную сычей.       — Что? — не поняла Гермиона и, быстро замотав головой, проговорила: — А-а-а. Неважно! Ты… Мерлин. Это бесполезно!       — Вот именно, что бесполезно! — проворчала Аспасия, продолжая смотреть, как девушки резвятся в бассейне. — Бесполезно говорить о том, что уже произошло, и это уже никак не изменить. К тому же тратишь время, хотя могла бы быть сейчас с другим человеком. Раз уж ты не хочешь быть со мной… — она с коварством посмотрела на Гермиону, но, не увидев никакой заинтересованности, тихо молвила: — Иди уже! Ночь ещё молода, и я бы хотела насладиться ею.       Гермиона на самом деле хотела уже покинуть ротонду, но и с места не смогла сдвинуться. Она потеряно уставилась на расписную ойнохойю, отмечая, что рисунки на ней живые и полностью отражают разыгравшуюся на глазах картину. На вазе несколько обнажённых девиц резвились в небольшом озере: некоторые обливали друг друга водой, кто-то танцевал с бубнами, кто-то вальяжно пил вино, а кто-то просто сидел на камне и томно смотрел вдаль.       — Боишься саму себя? — вкрадчиво прошептала Аспасия и отставила свой кубок в сторону. — Или боишься её реакции?       Гермиона перевела на неё взгляд, но ничего не ответила, а только недовольно поджала губы.       — Ох, какие же вы, северяне, сложные. Аполлон тебя порази! Эрмиони, когда последний раз ты легко и без зазрения совести делала то, что хотела?       Гермиона упорно продолжала молчать и ещё сильнее сжала свою палочку.       — Это ведь так просто, — продолжала шептать Аспасия, — сделать то, что ты так желаешь. К тому же, ты не желаешь ничего постыдного или опасного. Всё, что ты можешь получить в противном случае, — это отказ. Не убьёт же она тебя. Зато ты получишь ответы на свои вопросы. А это уже хорошо! Всё просто, как видишь. И вот тебе информация для пущей уверенности: с моим несчастным братцем гулять она не пошла.       Гермиона так ничего и не ответила. Сдержанно кивнув, она покинула ротонду с термальными водами. Слова Аспасии не возымели над ней того эффекта, к которому та её подталкивала. Но гнев, обида и злость улетучились, а на их месте осталась лишь снедающая пустота. Не зная, что делать и куда идти, Гермиона трансгрессировала сразу в свои покои. Тишина собственной спальни и пустота на душе давили, порождая тяжёлую усталость. Всё, что хотелось сейчас Гермионе, это забыться сном и желательно без грёз. После второго испытания она заимела привычку перед сном выпивать пару капель настойки сна без сновидений.       Гермиона бросила палочку на подоконник и, не зажигая свечей, полезла в стол в поисках полного бутылька. Обшарив все ящики и даже бельевой шкаф, она нашла лишь пять пустых флаконов из-под снадобья.       — Чёрт бы тебя побрал! — прорычала она, в сердцах громко хлопнула дверцей и вернулась к кровати.       Дверь от шкафа хлопнула один раз, потом второй раз и третий. Гермиона ошалело уставился на шкаф, но дверь оказалась неподвижной. И в этот момент снова послышался чёткий стук — кто-то стучал в дверь её покоев. Удивлённо моргнув, Гермиона ощупала кровать в поисках волшебной палочки и, не найдя её, выругалась, встала и отперла дверь самостоятельно. На пороге стояла Нарцисса Блэк.       — Я войду? — еле слышно прошептала она.       Гермиона с секунду изучала её лицо, и только потом отступила и впустила неожиданную гостью в комнату. Быстро выглянув в коридор, Гермиона поняла, что на вилле тихо, а это значит, что если кто-то из студентов и вернулся с праздника, то уже крепко спит. Она закрыла дверь, развернулась к своей гостье и, почесав бровь, тихо и неуверенно молвила:       — Нарцисса, то, что там… в саду случилось… э-э-э…       — Гермиона, пожалуйста, замолчи! — срывающимся от волнения голосом перебила её Нарцисса и с трудом подняла глаза, чтобы посмотреть в лицо Грейнджер.       — Нарцисса, я… — Гермиона собрала все остатки своей смелости и шагнула ближе к Блэк, но в этот момент произошло то, чего она совсем не ожидала: Нарцисса резким взмахом разрезала воздух волшебной палочкой и тихо бросила:       — Силенцио!       Губы Гермионы словно срослись, голос будто превратился в сгусток бесполезной массы и рухнул куда-то глубоко вниз — она не смогла вымолвить и слова.       — Помолчи, пожалуйста! — прошептала Нарцисса и, больше не выдерживая взгляда ошарашенных тёмных глаз, отвернулась в сторону окна. — Если я сейчас не скажу об этом, я не скажу никогда!       Переминаясь с ноги на ногу, она с силой потёрла запястье — было видно, что стоять спокойно на месте ей было сложно, поэтому, махнув рукой на то, что сейчас она выдаёт своё волнение, Нарцисса заходила по маленькой спальне взад-вперёд и затараторила:       — Я знаю, что ты хотела объясниться о случившемся в саду между тобой и Аспасией. Я видела, что она обратилась мной… Это неважно. Я не об этом… — она мельком взглянула на Гермиону и, когда та, сдвинув брови, слегка кивнула, также быстро продолжила: — Да, наверно, ты ещё хотела обвинить меня во лжи? — заколдованная чарами немоты Гермиона не выказала никакой реакции, потому Нарцисса остановилась на мгновение, обеспокоенно посмотрела на неё и совсем тихим голосом добавила: — Конечно. Да… Сон…       У Гермионы засосало под ложечкой. По коже пробежались мурашки, хотя казалось, что в комнате стало жарче обычного. Сейчас чары немоты были совсем не нужны, ибо ей и так не хотелось перебивать Нарциссу. А ещё Гермиона боялась спугнуть её любой своей эмоцией, поэтому она продолжала стоять истуканом и внимательно следила за нервными перебежками Нарциссы по маленькой комнате, за её потиранием запястий и настороженно вслушивалась в её тихие, прерываемые глубокими вздохами речи.       — Да. Мы были вместе там… Это был наш общий сон. Верно? Там был остров Афродиты… Лутра Афродиты. А потом… — она прервалась, и если бы в комнате горел хоть какой-то свет помимо лунного, возможно, Гермиона увидела бы на её щеках лёгкий румянец смущения. — А потом я сделала то, что мне не даёт покоя по сей день. Возможно, ты тоже в какой-то момент начала догадываться, что что-то не так с реальностью. Меня иногда преследовали тревоги и разные странные знаки во сне. Под конец, когда возникла мысль, что, возможно, происходящее вокруг, нереально, я решила проверить… И тут на пороге появилась ты, — Нарцисса снова прервалась, остановила свою нервную ходьбу и уставилась на немую Гермиону. — Поздно я решила проверить… Анна нас разбудила…       Пока Нарцисса рассказывала про их общий сон, Грейнджер почти не дышала. И вот, когда Нарцисса замолчала и взглянула на неё, она наконец смогла сделать глубокий вдох и судорожно выдохнуть.       Они были в одном сне вместе. Вместе видели одни и те же картины Гипноса, вместе посещали в грёзах одни и те же места, вместе купались в источнике Афродиты, и тот поцелуй перед пробуждением был почти настоящим. И Нарцисса точно так же, как и она, видела во сне странные, пугающие знаки, только в отличии от неё, смогла дойти до мысли о нереальности. Тот её порыв перед пробуждением был желанием узнать наверняка. Гермиону это бы расстроило, если бы не тот факт, что Нарцисса всё это время точно так же, как и она, терзалась.       — Я была уверена, что справлюсь с собой, отрину… — Нарцисса, глядя в глаза Гермионе, снова с силой потёрла запястье и еле слышно добавила: — Но ничего не вышло… Это неправильно, Гермиона…       Наверно, сверкнувшие сиюсекундной злобой глаза выдали Гермиону, если бы она смогла, то открыла бы рот от возмущения. Понимание, о какой именно неправильности может говорить бывшая супруга пожирателя смерти, обдало Гермиону холодом. Нарцисса, видимо, это поняла и быстро добавила:       — Нет. Я не о крови говорю сейчас. Сейчас мне это неважно. И не об обществе… Я о другом, Гермиона, — в её голосе зазвучали сожаление и боль. — Ты же мне в дочери годишься. И Драко… Он… Мне неважно, как на меня посмотрят другие, но сын…       Нарцисса снова начала мерить комнату шагами и очень быстро, иногда бессвязно, шептала о своих страхах и препятствиях. Она то и дело останавливалась на секунду, вглядывалась в наблюдающую за ней Гермиону, потирала запястье и снова начинала расхаживать взад-вперёд. Она и не узнала, что её «силенцио» был неважным, и Гермиона уже обрела дар речи, но терпеливо молчала, давая Нарциссе возможность выговориться.       Гермиона и радовалась, и возмущалась, и страшилась, и бесконечно страдала вместе со своей снующей по комнате гостьей. Она понимала, что руководило Нарциссой, когда она отказывалась рассказывать о своём сне, когда избегала её, когда предпочитала компанию толстяка Эпикура, нежели её. Но Гермионе абсолютно не хотелось понимать Нарциссу сейчас, когда та наконец примирилась с собой. Для Гермионы те страхи, которые сейчас изливались вместе с путаными речами, были незначительными, ведь со всем можно справиться. В голове прозвучал голос Аспасии, уверяющий в том, что всё на самом деле просто. Проскочила мысль, что, возможно, легкомысленная директриса Гайдароса права. Поэтому, когда Нарцисса, наконец, остановилась и вновь посмотрела на неё, Гермиона сделала проверочный шаг навстречу к ней и тихо проговорила:       — К чёрту всё!       И пока Нарцисса не опомнилась от мысли, что она же заколдовала её, Гермиона быстро сократила отделяющее их друг от друга расстояние и крепко обняла.       — Моя магия на тебя уже не действует? — прошептала Нарцисса и прижала Гермиону к себе. — Давно ты можешь говорить? — ещё тише спросила она.       Нарцисса не смогла сдержать судорожного стона, когда Гермиона чуть наклонила голову и уткнулась ей в шею. Она даже не услышала, что Гермиона сказала. От того места, куда она выдохнула свои слова, по всему телу побежали мурашки, и Нарцисса сладостно прикрыла глаза, наконец позволяя себе наслаждаться.       — Разве сейчас всё это так важно? — спросила Гермиона и немного отодвинулась от Нарциссы, чтобы посмотреть ей в глаза.       Нарцисса долго вглядывалась в её очи, которые при свете луны казались ещё более тёмными и глубокими. А потом просто помотала головой и, медленно приблизившись, поцеловала Гермиону в щёку, потом ещё раз и ещё. Она покрывала лицо и шею Гермионы быстрыми и немного неуклюжими поцелуями и тихо приговаривала:       — Нет. Нет. Сейчас всё неважно.       Гермиона не сдержала довольного смешка и укрыла лицо от щекотавших её поцелуев, уткнувшись Нарциссе в шею.       Они стояли так, прижимаясь друг к другу, молча думая — каждая о своём, ещё некоторое время. Лунный свет, обнимающий их, иногда прерывали пролетающие у окна птицы, а тишину, в которой сейчас и были слышны только их прерывистые дыхания да стрекот неспящих цикад, изредка нарушали отголоски музыки и смеха праздника в миндальном саду.       Гермиона вдруг немного сместилась и прошептала у самого уха Нарциссы:       — Знаешь, я за сегодня немного устала и ноги уже почти не держат.       Сейчас, после испытанных эмоций и переживаний, в наступившей тишине и окутавшем спокойствии, Гермиона на самом деле чувствовала себя опустошённой. Но отпускать Нарциссу из объятий не хотелось категорически.       — Мгм, — неуверенно промычала она в ответ, — намекаешь на то, что пора и честь знать?       — Нет! Нет! — Гермиона сильнее прижала её к себе, но затем, пригладив Нарциссу по волосам, выпустила из объятия и проговорила: — Не уходи, пожалуйста. Побудь со мной. Просто полежи рядом.       Когда они взглянули на кровать, смущение каждой можно было пощупать руками, но как только обе оказались в постели, и Нарцисса обняла Гермиону со спины, неуверенность, стыд и неловкость испарились, оставив место нежности и желанию быть ещё ближе.       — Возраст — не проблема, — спустя время хриплым шёпотом молвила Гермиона, — через пять лет мы вообще не будем чувствовать разницу.       Нарцисса усмехнулась и зарылась носом в копну её волос. Сжав Гермиону сильнее, она попыталась возразить:       — Ну, знаешь ли, через пять лет мне будет пятьдесят три, а тебе… Сколько? Двадцать девять? Тридцать? Всё равно…       — Всё равно, это неважно! — перебила её Гермиона и, глубоко вздохнув, повернулась к Нарциссе лицом. — Если тебя так это смущает, то… эм-м-м, знаешь у маглов есть одна разработка, называется пластическая хирургия.       — Что это? — Нарцисса в непонимании сдвинула брови.       — Операции по омоложению… Подтяжки там и прочее. Маглы могут визуально забрать у тебя пару десятков лет.       Мгновенное понимание на лице Нарциссы сменилось негодованием, отчего Гермиона весело усмехнулась, за что получила лёгкий шлепок по бедру.       — Я пошутила! — засмеялась Гермиона, когда Нарцисса попыталась защекотать её.       Изворачиваясь от щекотки, она оказалась ещё ближе и полностью прижатой к Нарциссе. Щекотка сменилась на нежные поглаживания. Лёгкое греческое платье давно задралось, а в некоторых местах и вовсе оголило тело. Нарцисса старательно прикасалась к Гермионе только там, где была ткань, но руки иногда жили свой жизнью, и то и дело, забываясь, Нарцисса прижимала руки к особо нежным и чувственным местам. А Гермиона не сдерживала сладостных стонов и почти вжималась в неё.       От захвативших её чувств и молодой страсти Гермиона была более несдержанной. Крепко обняв Нарциссу, она прикоснулась в поцелуе к её губам и позволила руке пропутешествовать вниз к краю задравшегося хитона Нарциссы, но рука вовремя была поймана. Гермиона не успела запротестовать, Нарцисса мягко поцеловала её пальцы и поспешила объясниться:       — У нас будет ещё много времени. Дай… нам… привыкнуть.       Спустя секунду раздумий Гермиона согласно закивала головой, улыбнулась и, оставив лёгкий поцелуй, развернулась и прижалась спиной к груди Нарциссы.       — А за Драко ты зря переживаешь. Я так думаю, — на этих словах Гермионы Нарцисса затаила дыхание и замерла.       Гермиона почувствовала это и, взяв её ладонь в свои руки, поцеловала каждый вмиг похолодевший палец.       — Он много пережил, Нарцисса, слишком много, как и каждый из нас. Ему хватит понимания, чтобы смириться с выбором его матери. Он же твой сын, а значит может желать тебе только счастья.       Нарцисса на это ничего не ответила. Она нежно, слегка касаясь, погладила Гермиону по рукам и, обняв её, зарылась носом в волосы.       — Засыпай, Гермиона.       — Ты не уйдёшь?       — Обещаю! — прошептала с улыбкой Нарцисса и закрыла глаза.       Сон быстро накрыл их своим лёгким одеялом. Прижимаясь друг к другу, они крепко спали и не трогали их ни песни цикад, ни весёлый смех вернувшихся под утро с праздника учеников, ни лучи высоко поднявшегося солнца.