***
Сона тревожно отбивает выдуманный бит кроссовком о подножный коврик джипа, за окном мимолётно пролетают дома и проезжающие в противоположную сторону машины, в багажнике покоится большой чемодан. Она возвращается в город, полагая, что Цербер изменил своё решение и заселит в прежнюю квартиру, где она эффектно засветила своим психическим здоровьем. Бойцы впереди обыденно молчаливы, штурман изредка сжато отвечает на телефонные звонки, содержательно, но без смысловой нагрузки для пассажирки. Возвращаться в цивилизацию как никогда приятно, четыре обшарпанные стены и одиночество, без права на прогулки, полностью копировало обстановку психушки или реабилитационного центра. Кан очень хочет увидеть городские будни, хоть немного поговорить с прохожими, посланники вовсе не общаются с ней, лишь отрицательно качают головой на все поставленные вопросы, единственным развлечением в заточении являлось наблюдение через открытое окно, за траекторией полёта светлячков в поле с наступлением ночи. От мысли о брюнете небольшая рана под пластырем охватывается зудом, губы не характерно вибрируют без каких-либо раздражителей, больше самовнушение, нежели реальность. Автомобиль со свистом шин тормозит у входа в ресторан, боец впереди выходит первым и открывает дверцу для блондинки, пропуская в салон запах нагретой резины. Сона удивленно наблюдает за передачей чемодана законному владельцу, выходит из машины, опираясь на поднятую ручку багажа, и переминается с ноги на ногу, ожидая последующих действий. — Заходите в ресторан, — говорит бестиарий и чуть кланяется, будто она уже не заложница, а персона, кому нужно оказать должное уважение. Кан вопросительным взглядом провожает отдаляющийся автомобиль, в котором просидела всю поездку, и наконец заходит в помещение. Повсюду за столиками беззаботно сидят посетители, на фоне приглушенно играет джаз, знакомой темной макушки нигде не видно и охранников лидера — аналогично, их трудно не заметить. — Что за черт? Меня отпустили? Опять испытания какие-то? — бормочет себе под нос и движется вдоль зала в поиске свободного столика, волоча за собой баулу в виде чемодана. — Сона! — окрикивает грубый мужской голос, явно принадлежащий далеко не молодому человеку. Девушка поворачивает голову на зов, в шоке от увиденного выпячивает глазные яблоки, насколько позволяет физиология. — Ниху… — во время обрывается на полуслове. Перед ней сидит мужчина из телевизора, её родной отец, и достаточно неестественно улыбается вставной улыбкой. — Присядь, — властно указывает чиновник, кивая на стул напротив. Сона будто под гипнозом опускается на стул и берет в ладоши подтянутый отцом ананасовый фреш. Он отличается от фигурирующей личности на телеэкранах, более измученный возрастом, чрезмерно отчуждённый, но является счастливым билетом к свободе. — Скажи, кто тебя похитил? Ты помнишь лица, имена, место, где тебя удерживали? Я их накажу, отомщу за тебя, просто расскажи мне, ладно? — мужчина с выжиданием смотрит на пребывающую в ином мире дочь, подобно дворовой собаке воодушевленно ждёт обглоданную кость, ему нужны зацепки, любая информация будет полезной. Блондинка недовольно хмыкает, вовсе не семейная встреча. Вместо заботы о её здоровье и состоянии в целом, получает допрос. — Я же твой отец, дочка, просто постарайся вспомнить, — продолжает наседать не стирая фальшивой улыбки с лица. — Я не помню, просто дом за городом и люди без лиц, в масках, — Кан не будет содействовать сомнительному следствию, иначе Цербер вернётся за ней, вновь запрет в четырёх стенах, за выдачу всей информации пытать будет. Смотрит на отца холодно, чужой, абсолютно чужой человек, и нет того родственного тепла, трепета, что родители внимают к своему чаду. — Ты запомнила дорогу? Машину, на которой тебя привезли? — отец теряет выдержку и нервно теребит запонки на белой рубашке. Сона отрицательно машет головой, сильно сжимает стакан в руках, не опасаясь пораниться в случае треска стекла. — Ты провела там больше двух недель, неужели нельзя было запомнить хоть что-нибудь? Из-за тебя мне пришлось многим пожертвовать, где твоя благодарность? Поздороваться не удосужилась, твоя мать тебя манерам не научила? Пожертвовать? Сона смешно это слышать, именно она просидела в плену и ждала смерти, ведь никто не спешил её спасать, гнусные слова о матери стали последней объемной каплей в переполненный сосуд. — Ненавижу ананас, — грубо отодвигает стакан с соком ближе к отцу, жидкость немного выплескивается за стенки, хаотичными кляксами оседая на рубашке мужчины. — Чертовка, сегодня же улетаешь в Америку и чтоб ноги твоей в Унтагане больше не было, мать тебе больше не поможет. Ты такая же посредственная и узколобая, одни проблемы, нормально же говорил, живите тихо, чтоб никто не знал, что мы связаны, — чиновник недовольно вытирает салфеткой въедающиеся кляксы сока и с презрением бросает салфетку прямо на пол, к ногам дочери. — Если посмеешь мне перечить и ослушаешься — я избавлюсь от тебя, чего не успели сделать вымогатели, — хватает девушку за руку, в другую берёт чемодан и тащит за собой, не взирая на девичий отпор и слезливые глаза. Сона хочет вернуться обратно, туда, где дни бесконечностью длились, где не было Цербера, ни безразличного отца, где ее словно одеяло на два фронта не перетягивают, вещью именуют. Из одного плена в другой, и нет спасения, той свободы, что птицам творцом дана. Как не кричи, не будешь услышан, куда не беги, молниеносно схватят, в клетку посадят, заставят молчать, загнанным зверьком в узком углу ютиться. Бизнес дороже обещаний, сплошь и рядом ложь, из которой Кан устала постоянно выбираться по тернистой лестнице. Мужчина толкает дочь в автомобиль и даёт четкие распоряжения водителю: — Надумает сбежать — убить, — громко хлопает дверцей, машина тут же срывается с места. Сона льёт слёзы, опасается смотреть на киллера за рулём, его лицо испорчено перпендикулярным шрамом на всё лицо, взгляд грозный, бездушный, рядом на сидении покоится пистолет с вкрученным глушителем, в магазине несколько пуль крупного калибра, предназначенные для ее черепной коробки. Остается смириться со своей участью, во избежание гибели от руки уродливого мужчины, чтобы защитить себя, принять собственную слабость, бессилие перед теми, кто людей пешками на междоусобную войну без угрызения совести жертвуют. За границей таится шанс на новую жизнь, чистую, без разрушающего пламени Цербера и биологического отца, кто доверие в ней навечно затушил. Потирает покрасневшее от грубого хвата запястье, завтра появятся гематомы, отец не пожалел сил, хорошенько ею тряхнул на выходе из ресторана. — Что за фигня? — злится водитель, движение замедлилось из-за медлительной машины впереди. — Едь давай, остолоп! — выкрикивает в окно. Позади так же следует машина, не позволяет отступиться. — Дерьмо, — мужчина хватает пистолет и направляет дуло на лоб блондинки. — Не надо, — ошарашено шепчет. Звучит громкий выстрел, брызги крови ложатся на покрасневшие от соленой жидкости щёки, Сона издаёт пронзающий вопль, не желая связок. Машина не спеша катится вперёд, побледневший водитель с простреленным виском мешком падает на сидение, пачкает распространяющейся лужей бордовой крови дорогую кожу. Сона впервые видит смерть, чувствует её сырой удушающий запах, страх грядущего кутает в холодный снег, сбивает сердечный ритм, вызывает приступ панической дрожи. Дверь рядом резко раскрывается, парень в маске в охапку хватает Кан за талию и вытаскивает из машины на медленном ходу. — Не трогай меня! Не надо! Чего вы хотите?! — девушка оборонительно брыкается на крепких руках, хаотично бьет кулачками по груди. — Сона, ты едешь домой, — спокойно произносит парень и садится вместе с девушкой в тонированный джип. Кан сползает с чужих колен, шокировано наблюдает за тем, как незнакомец устало снимает маску и сбрасывает кепку с головы, расправляя пятерней взъерошенную светлую челку. — Ты, — произносит еле слышно, узнает в незнакомце горделивого блондина. — Нет… — возвращается туда, где все началось, к тому, от которого никогда не сбежать. Все надежды на спасение вмиг ледяной стеной раскатываются, под обломками гибнет, с лица земли стирается. — Намджун, если ты забыла, — Ким ухмыляется и заботливо протягивает девушке хлопковый платок, вытереть брызги чужой крови. Хлопает по спинке кресла водителя, тот тут же приводит автомобиль в движение, оставляя за джипом поднятые с асфальта пыльные облака. — Не забыла, — принимает культурный жест, не спеша вытирает алую влагу на щеках и переносице, пуская за тканью разводы. — Отец может с легкостью найти меня и маму… — все не может отойти от увиденного, на месте мертвого мужчины могла быть она, Сона начинает осознавать, насколько важна жизнь, как бездумно поддавалась губящим эмоциям в прошлом. Нам косится на девушку, будто та несёт полнейший бред, подкрепляя несуразицей, решает смолчать, Цербер сам доходчиво объяснит сумбурное для блондинки понятие «дом». Джип изворотливо заезжает на обширную территорию особняка в стиле минимализма, Кан с первого взгляда цепляется за десяткой бойцов с дробовиками на плечах за воротами и у входа в дом, затем, замечает знакомый припаркованный тонированный мерин и парочку люксовых иномарок рядом. Водитель открывает дверь для Намджуна, посланники выстраиваются в ряд, дожидаясь его выхода. Кан опасливо вылазит следом, принимая руку помощи от Кима, не понимая резкого выброса джентльменства, смены отношения к её персоне. — Консильери, — бестиарии как один уважительно кланяются на девяносто градусов. — Избавься от машины, Шин, — приказывает Нам водителю и головой указывает блондинке следовать за ним. Сона чувствует себя странно, минуя живой ряд, никто, кроме парня по имени Шин, не смотрят в её сторону, не поднимают головы, вплоть до тех пор, пока они с Намджуном не скрываются за входной бронированной дверью. Пару встречает большой главный зал в стиле лофт: длинный полукруглый диван чёрного цвета и несколько пуфиков по бокам расположились напротив камина, над которым висит огромный выключенный плазменный телевизор, пол застелен коричневыми дубовыми половицами, стены окрашены в мрачный серый оттенка маренго, напротив входа полусогнутая широкая лестница, ведущая на этаж выше, в стену рядом вмонтирована стальная фигура полутораметрового мускулистого адского пса, символика клана. Намджун расслабленно поднимается вверх по ступенькам, не обращая внимание на заинтересованность Сона в сдержанном интерьере, ещё успеет изучить каждый сантиметр дома. Блондинка душно ступает за парнем в первую открытую дверь возле окончания лестничного ряда и первое, что бросилось в глаза из-за широкой спины блондина, — парень в панаме, стоящий спиной к вошедшим, лицом к голой стене, в присущей посланникам смерти форме. Весьма странное поведение. — Цербер, — Намджун коротко кланяется и отходит в сторону, пропуская даму вперёд. Чонгук сидит за столом, скрестив руки на груди, и гневно пожирает глазами стоящего Чимина, реагируя на присутствие гостей лишь после приветствия. — Намджун, уведи его, вправь мозги, — Чон взвинчено дергает головой и поднимается на ноги, упираясь боком в ребро стола, осматривает Кан с ног до головы на наличие увечий и облегченно выдыхает, не находя ничего, кроме последствий собственного выстрела. — Цербер, — Чимин наспех кланяется и вылетает из кабинета, случайно задевая озадаченного консильери плечом, Ким пожимает плечами и следует за непослушным шатеном, в очередной раз наставившего рога лидеру. — Как прошло воссоединение с отцом? — Чонгук ухмыляется хмурой реакции на свою фразу. — Он хотел меня убить, — Сона рассматривает внешний вид Чона: деловой костюм и взъерошенные волосы, тронутые от волнения ни один раз, для него так же напряженный день выдался. Во век бы его больше не видеть, самодовольную ухмылку кулаками стереть, что не всевластный доказать. — Фарс, ты и не собирался отпускать меня? Цербер оставляет вопросы без ответа, отмечая риторическими. — Ты отправил меня к нему, зная, что я могу умереть. — Исключено, Намджун следил за тобой, ничего бы ни случилось, ни при каких обстоятельствах, — брюнет крайне недоволен обесцениванием протектората. — Мужик направил на меня дуло пистолета, счёт был на секунды, секунды! — Кан хлопает дверью изнутри, чтоб сократить последствия своей истерики. — Конечно, ничего необычного, ты сам стрелял в меня! — гневно стреляет взором в сторону невозмутимого брюнета. — У тебя была возможность убить меня дважды, но ты решила иначе, к чему истерики? Сона шумно выдыхает через нос, умалчивая компрометирующее «Я не хотела твоей смерти, но все в корне изменилось, ошибалась». — Как только отец узнает о моем побеге — несомненно убьёт мою маму, дай мне позвонить ей, один звонок, — Кан подходит ближе к парню, демонстративно протягивая руку. — Сона, — Чонгук вмиг мрачнеет, интуитивно засовывает руку в карман, сжимая телефон. — Что, в чем проблема? Я просто узнаю как она и все, мне больше ничего не нужно. — Она мертва, о смерти доложили вчера, — у Чона ком в горле появляется, давящая на грудь вина оголяет рёбра и нещадно ломает. — Твой отец не смирился с поражением. — Ты лжёшь… — Сона отступает на шаг назад, роняя непроизвольно слезу, внутри лава изливается, органы от адской боли сгорают. — Лжёшь! — яростно толкает брюнета в грудь, продолжает бить кулаками, передаёт полноценно боль утраты. — Это не правда, нет! — больше никогда не услышит родной голос, не обнимет, не скажет, как сильно скучала. Не успела банально попрощаться, подержать за руку, поблагодарить за все, по её вине у мамы отняли жизнь, лишили будущего, такого быстротечного, но счастливого, настоящего. — Это ты виноват, твоя вина! Угрожал мне её смертью, это сделал ты! — Чон останавливает насилие в свою сторону, рывком к себе тянет, заключает в крепкие объятья, Кан утыкается носом в крепкую грудь, даёт волю горьким рыданиям, навзрыд произносит предложение по слогам. Чонгук прижимает плачущую блондинку плотнее, гладит по волосам, не позволяя вырваться. — Я опоздал, — кается с трудом, давится виной, не приходилось ни перед кем извиняться, чувствует боль утраты, её страдания отражаются в нем вдвойне. — Она всегда выбирала меня, думала только обо мне, посвятила всю жизнь своей дочери, наплевав на собственное счастье. Мама не достойна такой жестокой смерти, от руки человека, которого любила, этот мир её не заслуживал, я не заслуживала… — Сона мякнет в крепких объятьях, хочет опуститься на колени и добраться до самого ядра земли, никогда больше оттуда не выбраться, остаться наедине со своей болью навечно. — Я должна была предупредить её, сделать хоть что-нибудь, чтобы обезопасить. — Он поплатится, слышишь? — Чонгук утешает в привычной ему форме. — Сколько ещё невиновных людей должно погибнуть, чтобы ты остался доволен, добился своей чертовой цели? — блондинка поднимает полные ненависти глаза, хочется разодрать парню невозмутимое лицо в мясо, изуродовать так, чтоб в зеркале лишь отблеск глаз отчётливо виден был. — Я сделал выбор, — брюнет касается девичьей щеки тыльной стороной ладони, нежно поглаживает, стирая соленые дорожки. У Чонгука не было времени искать, жизнь Сона стояла на первом месте, он думал только о правильном спасении. — Твой отец думает, что ты мертва. Пускай порадуется своей фейковой победе над прошлым, придёт время и он пожалеет обо всем, что совершил. Предоставлю тебе возможность собственноручно отомстить. — Хочешь превратить меня в убийцу? В такую, как ты? Следовать правилу «либо ты, либо тебя»? — Кан берётся за расстёгнутый пиджак главы и намертво держится за прочную ткань, до тупой боли от напора в ногтях. — Тебе придётся сделать выбор. Не можешь плыть — топи. Готова утонуть в собственных слезах? Сгорать от несправедливости, чувства вины? — Чон всматривается в аквамарины напротив, растягивает губы в легкой улыбке, быстро находит на дне зрачков темное сильнейшее желание мести, с которым девушка пытается бороться изо всех сил. Месть — неизменная цель, принуждающая встать с битых колен, затмевающая все вокруг. — Скажешь, когда будешь готова. — Пошёл к черту! — ненавистно шипит девушка. — У тебя не выйдет убедить меня свернуть на кровавый путь, ты — больной, неадекватный! «Я буду защищать тебя, любой ценой, мой цветочек» — Чонгук произносит заветную фразу исключительно у себя в голове. Цербер изнемогает от порывов сказать, что ему плевать на протесты, на мягкотелость блондинки, непринятие, что преследует благие цели. Без потерь мир не изменить, это плата за счастливый конец для потомков, за светлое будущее клана, семья за семью. Чимин рвёт и мечет на кухне, спугнув домработницу резкими движениями вокруг стола, за которым сидел консильери. — Мне что, десять лет? Почему глава решил, что я не смогу сам защитить себя? — психует Пак, бросая короткий взгляд на стул, который Ким любезно дважды толкает ногой в его сторону, приглашая усесться наконец. — Мочи, успокойся, мы все на равных условиях. Тэхен молча согласился переехать в особняк, я — аналогично. Планируется переворот, мы идём против всей власти разом, чем лучше мы подготовимся, тем проще будет бороться. — Если я перееду сюда, не смогу и шагу сделать, под присмотром Цербера двадцать четыре на семь, есть что-то хуже? Ты знаешь, в чем причина, — Чимин шумно опускается на стул, наблюдая нулевой спектр эмоций на лице блондина. — Я почти уговорил его, осталось совсем немного, если лидер узнает, что я ищу управляющего портом и не угомонился с местью, никогда не позволит осуществить задуманное. — Рано или поздно о твоих проделках донесут, повремени, так будет лучше, перебить всех смотровых — не вариант, — Намджун откровенно устал держать шатена в узде и подчищать с помощью Элла результаты его решений. — Ты убил хорошего плательщика на днях, его группировка лишилась лидера и контроля. — Арон умер по заслугам, найдут нового, если не хотят проблем, — Чимин безразлично пожимает плечами, скрывая, что негодует. Все чисто сработано было, Юнги работает как надёжные швейцарские часы — без сбоев в технике. — Что за девушку ты привёл? — меняет тему, обезопасив себя от различных нареканий. — Сона, — на автомате отвечает Ким и замолкает, подбирая конкретику. Кто блондинка лидеру? Намджун и сам не знает, как её правильно охарактеризовать. — Цербер хочет, чтоб она была рядом с ним. — Вот так значит, — Пак потирает подбородок пальцами, опуская голову к полу, задумавшись над сказанным. — Полный пакет: подчиненные под боком и шлюха под одной крышей. Идеально, — натягивает пошлую ухмылку. — Подбирай выражения, девчонка неприкосновенна и не с низкой социальной ответственностью. Тронешь — глава сделает евнухом, — блондин укоризненно косится на откровенно обалдевшего Пака. — Это не просто женщина, поверь, — громко цокает языком, наблюдая через панорамное окно паркующийся чёрный бумер во дворе. — Сдалась она мне, просто предположил, — Пак обиженно опускает козырёк панамы на глаза. — Из крайности в крайность, ты умеешь по-другому? А лидер? Из одной тюрьмы в другую, почему сейчас, а не через месяц, полтора? — засыпает вопросами, не замечая, что Намджун настраивается к встрече с ненавистным Тэхеном лицом к лицу, пристально наблюдая за каждым его движением через окно. — Мне придётся терпеть занозу в заднице в три раза чаще и сдерживаться, чтоб тихо не задушить ночью. Прекрати оттягивать момент переезда, не упрямься и скажи своим поспешить, пора заселяться, сегодня у нас сборы в доме, — Ким поворачивается к собеседнику, как только Тэ исчезает из его поля зрения. — Ты слушаешь меня? — недовольно хмурится, Пак вовсе не реагирует на него, все внимание уходит смартфону. — Информирую парней о переезде, я не настолько посредственный, как ты думаешь, — шатен покачивает головой, демонстративно бросает телефон на стол с открытым чатом с личной охраной. — Попробовать стоило, Цербер ценит меня за упрямство. Вы оба любите меня, признай, — Чимин с нажимом смотрит другу прямо в глаза, зная, что тот не может лгать ему прямо в лицо, поддерживая зрительный контакт. — Твои психологические выкрутасы на меня не действуют, расслабься, — Намджун насмешливо дергает бровями. Отчётливо слышит приглушённый хлопок входной двери, молниеносно меняется в лице, натягивая безразличие. — Привет, — Тэхен коротко кивает спине Намджуна и непривычно серьёзному Чимину, чувствуя напряжение между ними. — Цербер наверху? — проходит к лестнице, намереваясь быстро перекинуться с главой парочкой фраз. — К нему нельзя, он занят, — Пак на последнем слове имитирует кавычки пальцами, придавая слову двусмысленность. Ким замирает, ступив на первую ступеньку, с вопросом смотрит на Мочи. — Сона? — Чимин говорит первое, что приходит на ум, будто тот должен все понять от одного имени. Тэхен нехотя покидает пределы лестницы и спокойно садится за стол к парочке, складывает руки на груди, погружаясь в свои мысли. Остается надеяться, что за каждый мимолетный взгляд в ее сторону глава не будет прибегать к наказаниям, Ким не готов стабильно огребать за прошлые ошибки. — Судя по задумчивой моське, ты знаком с ней. Она будет жить с нами в особняке, прикинь? — Чимин ждёт бурной реакции, но Тэ лишь закрывает глаза в ответ, проклиная все на свете, хуже и быть не может. — Ты совершенно не умеешь скрывать эмоции, тебя как ледяной водой окатили. — Так и есть, — Тэхен потирает переносицу двумя пальцами, в попытках расслабиться и не думать о возможных последствиях. — Я в ахере, — заложница должна была вернуться к отцу, а кудрявый — забыть произошедшее в хижине навечно. Для главы нет недопониманий и совпадений, только неподчинение приказам и отходы от четкого распорядка. — Вот! — Мочи приводит слова Тэхена в пример старшему, именно так нужно реагировать на подобные новости. — Лучше следите за собой, чужое счастье вас так задевает? — Намджун огибает взглядом притихших парней. — Вы радоваться должны, что лидер в конце концов обретает кого-то значимого, особенно ты, Мочи, — с укором заостряется на друге. — У меня есть своё, — отрицательно шипит Тэ, фраза свободно слетает с губ, вспоминает непоседу Хелли. Парни рядом как один удивленно уставились на кудрявого. — Не заботит, абсолютно, — исправляется Тэхен, осознавая, что ляпнул не подумав. — Даже так? — выгибает бровь консильери, находя слабое место Тэхена, тут же хватается за повод для насмешек. — И кто она? Одна из моих девочек? — Только попробуй начать копать под меня, Мочи больше не сможет вмешаться, — Тэ плавно поднимается со стула, наклоняется ближе к блондину, фраза должна дойти исключительно до адресата. — Как Эни поживает? — Отлично, — рычит сквозь зубы Нам, — ты ошибся, стоит быть внимательней, — скрыто радуется маленькой победе, по поводу женщин к нему не подступиться, у Намджуна нет времени на романтику. — Я притворюсь слепым, если не будешь лезть не в своё дело, — младший Ким гордо выравнивается, первым прислушивается к шуму наверху. — Слишком просто, банальный повод подшутить, расслабь булки, — Намджун натягивает насмешливую улыбку, раздражение ненавистного парня, как мёд сладостно тянется по сердцу, блаженство. На втором этаже в коридоре звонко разбивается высокая керамическая ваза, топот пары ног приближается к лестничному ряду, парни быстро переглядываются между собой, гадая, как поступить. Намджун руками указывает оставаться на местах, на правах консильери руководит ситуацией. — Будь ты проклят! — гневно кричит Сона, быстро спускаясь по ступенькам. — Дышать с тобой одним кислородом отказываюсь! — добегает до входной двери, берётся за ручку, чтоб побыстрее покинуть логово Аида, находиться близ Цербера невыносимо, ею движет необъятная обида, поддаётся порывам злости на брюнета. Кан чувствует многочисленные взгляды на себе, резко поворачивается к проему кухонной двери. — Черт, — обреченно шепчет, повсюду посланники, на один квадратный метр сразу троих свезло встретить, ладонь плетью сползает с дверной ручки. В ней на минуту вспыхнул огонёк надежды, когда Чон не стал препятствовать порывам уйти, но все оказалось куда сложнее. Цербер не уговаривает, он принуждает подчиняться. — Вот так счастье, — хмыкает Мочи, именуя Сона истеричкой, лишенной чувства самосохранения. — Твоя комната в конце коридора, не на улице, — Намджун по-отцовски указывает девушке путь на второй этаж, где ей самое место в особняке. — Не стой на выходе, ты и порога не переступишь, лучше прислушайся. Сона цепляется взглядом за Тэхена, бестиарий однажды пришёл к ней на помощь, малая доля поддержки нужна подобно мышечному каркасу, чтоб устоять на ногах. Тэ демонстративно складывает руки на груди, отрицательно машет головой, не желая вмешиваться, она должна была быть честна с ним с самого начала, больше никакого протектората. — Все вы одинаковые. Когда игра заканчивается, король и пешка падают в одну коробку. Так своему божественному лидеру и передайте! — Кан возжелала разбить подвернувшийся под руку предмет, но близ лишь непосильная стальная статуя пса. Полностью разочаровавшись в каждом, кого встретила в доме, Сона с гордо поднятой головой направляется на поиски новой обители, тюрьмы с высоким уровнем комфорта. — Опираясь на шоу, она здесь ненадолго, — выносит вердикт Мочи, провожая светловолосую макушку взглядом. — Больно прыткая для бывшей заложницы, вы её держали в наручниках с розовым пушком? — шатен громко усмехается, он удивлён в первую очередь тому, что Сона все ещё жива и глава не спешит останавливать девичьи приступы психоза. — С каких пор девичьи истерики стали эпицентром внимания? — консильери осуждающе косится на друга. — Она как мамонт в двадцать первом веке, до жути интересно рвётся на рожон, — Чимин замысловато присвистывает. Тэ безмолвно слушает парней, затем поднимается с места и покидает их общество, осуществить долгожданный диалог с главой, он больше не занят. Чонгуку в собственном кабинете некомфортно, минимализм в интерьере, за который все время топит, напоминает Бермудский треугольник, куда не повернись — монотонно и пусто, остается фантазировать. А в мыслях бестиария только Кан Сона, убитая горем по его вине. Чону хочется наказать весь отряд разом, снять груз неопределенности, вот только легче не станет, ему нужно наказать себя, выдумать, как от твёрдо обиженной блондинки откупиться, исправиться. Брюнет в третий раз тянется за вынутой из пачки сигаретой на столе и на полпути останавливается, в горле и без табака неприятно першит, стенки горла сухой воздух атакует, слюна на самом кончике пропадает. Чонгук косится на графин с водой в углу комнаты, но продолжает бессмысленно терзать себя жаждой, будто идея должна вот-вот настигнуть, и любая смена обстановки все в обломки разрушит. Длинными пальцами скользит по белоснежной рубашке, по очереди расстегивая пуговицы до победной, нервно вытаскивает отделившиеся половины подола навыпуск. Цербер пристально рассматривает татуировки на плавно вздымающейся груди, будто видит впервые, каждый рисунок, надпись, точка — имеют значение, понятное ему одному и никому больше, свой мир, в котором чужакам нет места. Чон накрывает грудину в районе сердца широкой ладонью, ощущая, как орган колющей болью сжимается, необычно медленно бьется, будто готовится затихнуть навечно. Мысли, желания, людей, порывы — все возможно контролировать, но не сердце, вовек руководящее человечеством. Короткий стук в дверь заставляет главу резко переместить ладонь с груди на подлокотник, за ним следует распахивание двери и сам зачинщик. Тэхен входит тихо, аккуратно, обонянием улавливает в воздухе гарь, последствия ссоры главы с блондинкой и не утихшую злость. — Что? — Чон звучит устало, без стабильной управленческой стали в голосе. Видеть кудрявого сейчас отнюдь не хочется, глава возжелал просидеть часами в гордом одиночестве и думать, думать, думать. Пока сон не затянет в свои мягкие сети прямо в кресле, отвлекая от миллиарда скомканных идей, зарождающихся неразборчивыми набросками. Тэхен безмолвно подходит к рабочему столу и суёт руку в карман штанов, недолго копошится, готовился, расставляя нужные предметы в правильных легкодоступных местах. На поверхность дубового стола ложится сложённая вдвое фотография, изображением вовнутрь. — Не вовремя, но есть причина, по которой я не могу смолчать, — начинает Тэ, выдерживает долгую паузу после, словно упрашивает главу разрешить рассказать, и Чон все же снисходительно кивает на кресло напротив, Ким покорно присаживается. — Я нашёл журналистку, которая написала о нас статьи, она также писала десятки статей о власти, особенно изощрённо опускала мэра и всю его деятельность за все годы жизни, вспомнила даже поджог в школе, — Ким сразу же намекает главе отбросить вариант принадлежности журналистки к правовикам в целом. — Фото было куплено у обычного барыги на блошином рынке, который в свою очередь обменял её на дозу у одного из членов подмятого нами клана. Я убил всех, кто знал об этом фото, кроме неё, — Тэхен чувствует фантомную боль у виска, словно недостаточно хорошо выполняет обязанности, словно у него нет права просить после всего, что натворил. — Журналистку ищут, чтоб вытрясти все живое, кажется, она знает достаточно, чтоб навредить их репутации. И я знаю как эти знания использовать. — И почему же ты говоришь мне об этом сейчас? Просто заставь её выдать все как на духу, а потом — избавься, — Цербер частично вникает в разговор, вовсе не замечая, как бестиарий в каждом предложении придаёт значимости журналистке, взывая сохранить ей жизнь, пытается защитить. — Я уже получил все, что она могла знать, вплоть до людей, которые работают на желтую прессу, караулят звезду на дереве ночами, лишь бы запечатлеть на камеру любовников, — Тэхен тяжело выдыхает, цепляясь взглядом за резко опустившийся кадык главы, им нервозит от напряжения. — Они теперь работают на меня и она аналогично. У неё есть влияние на молодежь, к ней прислушиваются как к голосу общественности. Журналистка будет влиять на принятие переворота людьми, заставлять поверить, что иного выхода нет, только полностью принять нас как управленческий ресурс. — Влияние через статейки в интернете — хорошо, несомненно, — Чон подозрительно прищуривается. — Зачем она нужна, если есть вариант поднапрячь всю редакцию самого популярного источника новостей Унтагана? — Они работают на правительство, создают иллюзию независимости, пишут все, как скажут и не слова от себя, — Тэхен нервно дергает челкой и потирает бровь ребром ладони. — Отравлять нужно постепенно, капля за каплей, пока одна из них не станет последней. — Предлагаешь выбрасывать грязные делишки власти по очереди, подначивая? Где доказательства, что твоя журналистка не является частью всей прогнившей системы? Не выезжает громкими слоганами сугубо для популярности? Может, она хотела, чтоб её заметили власти, начали сотрудничать? — Девушка, что ползала у меня в коленях в баре, это она, — Тэ напряжённо поджимает губы, исподлобья следит за реакцией главы, Чон лишь удивленно вскидывает бровями. — У неё есть личный мотив, только яркая ненависть к правительству могла спровоцировать такое количество негатива. Когда я нашёл журналистку, она думала, что я пришёл именно из-за статей о правительстве, оказывается, её не раз пытались заткнуть. — И опираясь только на это, ты привёл её в «Дефф»? Теперь понятно, какого хрена она меня взглядом разъедала, потому что узнала, черт тебя подери, — Чонгук недовольно хлопает ладонью по столу, заставляя Кима пожалеть о своих откровениях. — Она полностью подчиняется мне, выполняет все, что скажу, — уверенно парирует Тэхен, не желая останавливаться, добьётся своего, убедит всеми возможными способами. У них с лидером появилась общая головная боль — женщина. — Абсолютно чиста, я знаю о каждом шаге, поэтому выбрал её, — произносит так четко, вкладывает всю возможную мудрость и достоверность, вуалируя привязанность к девушке. Цербер поймёт, он должен понять. Чонгук неотрывно мечет молнии в собеседника темными омутами, в попытках расколоть, рассмотреть слабину, хоть песчинку неуверенности в сказанном. Но тот непоколебим, выравнивается для достоверности, излучая обширную силу духа, чем рядом с лидером не часто хватается в правилах иерархии клана. — Женщина подобна кобре, тихо шипит, ползает вокруг, окучивает, гипнотизирует, а потом без предупреждения нападает, вонзая острые клыки прямо в артерию, убивая в мгновение, — Чон больше опирается на персональную ситуацию, на собственные разрушающие чувства, от которых вот уже месяц старается избавиться. Слёзы Сона скоро потекут по его венам, голос вирусной мелодией завирусится в голове, сладкий запах лишит способности различать остальные. Чонгук постепенно раздражается от зависимости, настоятельно начинает её ненавидеть с наступлением ночи, когда образ блондинки всплывает перед глазами, лишь опусти он веки, погружаясь во мрак. Кан никогда не ответит тем же, не сможет так сильно ненавидеть. — Остается приручить, да так, чтоб зверюшка хозяина полюбила, — дополняет Тэ. Тэхен не знает, что такое любовь, с чем её едят и как понять, когда тёплое, но убойное, бешеное чувство охватило разум и тело. Хелли обязана показать, научить, если не полюбит — умрет, а Ким окончательно замкнётся в себе, потому что уже сходит с ума, догадывается, что он совсем близко. Цербер внимательно вслушивается в рассуждения кудрявого и наконец находит в потоке мыслей нужную идею, так долго скребущую о стенки разума. — Если ты уверен, дерзай, — Чон озвучивает долгожданное соглашение, позволяя бестиарию развлекаться так, как ему хочется. Поощряет за дальновидность и правильность расположения ступеней достижения цели, ускорение бунта в сердцах народа и диверсия среди врагов будет приятным бонусом. — Дай мне воды. Тэхен подрывается на ноги, подавляя счастливую улыбку и наспех наливает из графина воды в идеальный литой хрустальный стакан, ставит наполненный сосуд перед главой и поджимает губы, чтобы не выдать глупую улыбку вновь. Лидер жадно осушает стакан до последней капли, после вертит стакан в руке, довольно ухмыляясь, приятная свежесть охватывает горло, сухость как рукой сняло, лучшее чувство. — Спасибо, — Ким вкладывает в слово благодарности уважение, учтиво кланяется, аккуратно глянув на Цербера из-под челки. Глава ему руки полностью развязывает, зажигает зелёный свет, Тэ уверен, что принял правильное решение, скрой он новости о журналистке, все закончилось бы абсолютно иначе. Тэхен ценит честность, его этому научил глава. — Не забудь о том, зачем изначально все затеял, — завуалировано говорит Чонгук, предупреждая по-родительски, направляя своё чадо в нужное русло и кивает на дверь. Кудрявый понимающе прощается и оставляет брюнета одного в кабинете. Чон тянется за сложённой фотографией на столе, большим пальцем открывает, словно открытку, и с интересом рассматривает изображение. Сона полная копия матери, такие же глубокие небесные глаза, светлые пряди и лицо, доброе, привлекательное. Мать и дочь стоят на фоне лазурного берега, легко обнявшись, Кан здесь лет шестнадцать, личико по подростковому наивное и кругловатое, немного детское. Не знай он кто на фото, посчитал бы девушек сёстрами, так гармонично рядом смотрятся, слов не подобрать. У Чонгука внутри неприятно закололо, женщину ему не удастся уже увидеть никогда, по его вине блеск в глазах прекрасной особы потух навечно, тело покинула светлая душа. — Не волнуйтесь о Сона, я буду рядом, — шепчет Чон и аккуратно, будто может испортить фото, подушечкой указательного пальца поглаживает очертания блондинки. В комнате просторно, высокие окна открыты нараспашку, впуская в помещение тёплый весенний ветер, развивающий лёгкую тюль, на улице рычит мотор автомобиля, постепенно отдаляется, Сона вслушивается в каждый звук и шорох, сидя на кровати в позе лотоса, не удосужившись снять обувь. Кан не чувствует ничего, абсолютная пустота и нейтральность охватили разум, тело мягкое, невесомое, отдаленное от реальности. Вокруг слишком пусто, и дело вовсе не в предметах декора, ровно половина комнаты заставлена брендовыми пакетами с предметами одежды и парфюмерии, купленные специально для новой жительницы. Одиночество давит на грудь, неприятно растягивается в горле, подобно мазуту, не позволяет разорваться во все горло, чтобы вековые сугробы сдвинулись на мир лавинами, обрушились, поведали остальным её горе и печаль. Девушка невесомо падает на мягкие большие подушки, облачённые в шёлк, цвета, напоминающего хозяина дома, чёрного, как сама кромешная тьма. Ткань даёт приятный холодок коже, хрупкие ладошки без препятствий скользят по нежному покрывалу, оставляя чуть заметные полосы. Потолок цвета серый дымки, напоминает утренний туман после дождя на набережной у реки, где они часто с мамой гуляли по выходным, отвлечься от быта и суеты, вдвоём, в полной тишине, преодолевали достаточно долгую дорогу туда и обратно, просто, чтоб ничего не мешало размышлять. В кармане светлых подпетых джинс покоится испачканный чужой кровью хлопковый платок, и Кан понимает, что теперь так будет всегда, её будет окружать смерть, реки крови всех тех, кто мешает, кто не вписывается в идеальное представление Цербера. Все же спас, вернулся за ней, или же изначально и не допускал мысли отпустить, впуская Сона в лабиринт, выход из которого знает сугубо создатель. В душе затаилась обида, липкая, омерзительная, присосками покрывающая каждый миллиметр субстанции, постепенно сужая охваты. Его темные турмалины непрерывно повторяли «прости», а губы бросали короткие дежурные, привычные характеру фразы. Извинения казались искренними, но Сона их не может принять, как бы не хотела смыть грязь с его до жути красивого лица, полюбившихся ранее угловатых черт, пугающе крепкого тела, в объятьях которого было мнительно тепло и безопасно. Теперь и она вся погрязла в болоте, повторно уходит на дно вместе с ним, вдвоём тонут в своей злости. Чонгуком ведёт ненависть, Сона подписывает кровный договор с обидой. Дверь открывается со щелчком железной блестящей ручки, Кан без лишних размышляй хватает с прикроватной тумбы вазу, с одиноким цветом сакуры, и пуляет изящной керамикой в сторону вошедшего, сосуд с ярким звоном разбивается о стену рядом с проемом, острые осколки хаотично отскакивают от поверхности, усыпая темные деревянные половицы, усложняя передвижение гостя. — Я просто принесла завтрак, — домработница треснуто улыбается, вовсе не испугавшись, после годовых выбрыков Цербера ей и война не страшна. Женщина Чонгука любит всем сердцем, пытается заботиться, хоть он настоятельно игнорирует все попытки, принимает как должное, намекая, что пора прекращать. Мисс Дан работает на лидера клана четвертый год, пригрелась к нему, поняла, как проще подступиться, расположить к себе, обезопасить себя от опасности. Чон не позволяет переходить границы, но быт полностью доверяет, недолгие разговоры по утрам поощряет. Женщина уведомлена о тяжелой судьбе господина, хоть он и не любит откровенничать, один раз по пьяни невзначай бросил несколько фактов о себе, по-доброму улыбаясь подчиненной. Тогда мисс Дан поняла, что Чонгуку нужна поддержка, ему нужна она, как человек, который косвенно заменит мать, не претендует на значимый пост в жизни хозяина, но помочь старается всеми силами, насколько лидер посланников позволяет. Она не видит в нем угрозы человечеству, озлобленного страшного диктатора, лишь человека, достойного искренности и тепла, Чон Чонгук достоин этого, как никто другой. — Простите… — Кан тушуется при виде миловидной женщины в возрасте с подносом в руках, нагроможденный нарезанными экзотическими фруктами и свежей выпечкой, рядом с тарелками чашечка ароматного кофе, пускающая лёгкую фигурную дымку пара. — Я не хотела напугать Вас, — блондинка виновато опускает голову, а женщина проходит вглубь, тапочками протаптывает по осколкам, вовсе не обращая на треск фарфора никакого внимания. — Меня зовут мисс Дан, я домработница, — представляется женщина заботливо, устанавливая поднос на письменный столик в углу комнаты, рядом с кроватью. — Я все уберу, — продолжает в том же духе Сона, свесив ноги с кровати, кофе пахнет потрясающе, маняще, но аппетита нет вовсе даже при виде сочной еды. — Сона, — представляется следом, легко склоняя голову. — Господин попросил уделить внимание, если что-то понадобится — мой небольшой домик на заднем дворе или же я обитаю обычно на кухне, — информирует домработница, по-доброму глядит на растерявшуюся блондинку. — Не стоит кричать на хозяина дома, здесь все значимые люди клана, он не позволит подрывать свой авторитет, веди себя мудро. Ты первая девушка, которую он привёл в свой дом, цени это, — немного строго причитает, не оставляя незамеченным недавнюю перепалку Кан и Чонгука, она не вправе вмешиваться, но предостеречь девушку обязана. Сона бегает глазами по полу, не решаясь поднять взгляд и пикнуть поперёк, к старшим стоит проявлять уважение, даже если в корне согласна. — Больше не буду тревожить, отдыхай, — кланяется на прощание, и вскоре дверь за домработницей тихо закрывается. Кан разочарованно вздыхает и косится на поднос, есть так и не хочется, пышный круассан пропитанный малиновым джемом точь в точь похож на мамин завтрак, остается только постараться уснуть с витающим в воздухе ароматом, пока ещё горячего, кофе. Сона чувствует влагу на щеках, удивленно вытирает дорожки соленых горьких слёз, хлещущих через край без причины, она разбивается на части, дыхание настоятельно спирает, от одного прямого напоминания о маме боль вновь окутывает крепкими стальными сетями. Сон станет бесценным подарком, местом, где нет страданий, нет жёсткой реальности. Закрывая глаза, Кан надеется встретить родного человека во снах, что воображение сжалится и поможет справиться с утратой, помилует. Не готова отпустить.***
Ежегодный съезд мафиози всей страны назначен в самом крупном отеле в Унтагане, Цербер впервые предстанет перед обширной заинтересованной публикой лично. Чонгук уверенно шагает первым, в разрыве шага за своим лидером следует Намджун, Тэхен и Мочи идут вровень, как того желают правила, охрана остается за пределами территории отеля. Чимин, впервые после срока в тюрьме, облачённый в чёрный деловой костюм, в соответствии дресс-коду, в строгой одежде чувствует себя комфортно, но лакированные туфли норовят слететь с пяток, Паку бы свои кровные берцы для удобства. На входе, у высоких белых колонн, четверку встречает невысокий мужчина средних лет и коротко информирует о правилах внутри отеля, призывая оставить все оружие в большом железном сейфе у высоких стеклянных дверей, код от которого знает исключительно он. Все внутри построения без оружия становятся уязвимыми, запертыми с такими же зверями, каковыми сами являются. Чон холодно отдаёт оба хаклера консильери, разводит руки в стороны для проверки на наличие других опасных предметов металлодетектором. Охрана заведения производит проверку и любезно открывает для главы дверь вовнутрь, желая хорошего вечера, за спиной лидера шумят подчиненные, складывая собственное оружие, Тэхен задерживается дольше остальных, очищая абсолютно все тайники, с ножами пришлось повозиться. Намджун невольно саркастично дергает бровями на задержку кудрявого, пока все не пройдут металлодетектор остальные не могут войти. Тэхен же расслабленно возится, последний нож бросает с удовлетворённой ухмылкой, задевая при этом удивлённое лицо администратора-мужчины. Как только с проверкой было покончено, посланники продолжили путь вслед за главой, зал отеля в белых тонах, потолки высокие под четыре метра, с потолка свисает огромная хрустальная люстра, на стенах картины, продумано закрытые плотной чёрной тканью, в прошлый съезд один из выпивших мафиози знатно изрезал произведение искусства из-за изображения голого мужчины, полагая, что заведение выразило неуважение к его гетеросексуальной ориентации. Впредь не к чему цепляться, сугубо мебель и разнообразный фуршет, главной причиной порывов агрессии остаются сами приглашённые гости. Цербер не единственный, кто пришёл на сборы не только со своей правой рукой, кланы разбрелись по столикам, не желая чересчур сближаться с остальными, шумно переговаривались между собой, главы передавливали друг друга для незначительных переговоров о делах у отдельных столиков по углам. Для Чонгука каждое лицо знакомо, хоть ни один из них в душе не грядёт кто такой коренастый молодой брюнет, при виде четверки все заметно затихают, не спуская внимательных, изучающих взглядов, бестиарии слишком молоды, слишком самоуверенные. Цербер целенаправленно идёт мимо столиков, не обращая никакого внимания на остальные кланы, ищет взглядом цель — главу клана Вэйта. Перед главой становится крайне храбрый мужчина средних лет, на вид полноватый, покачивая правой рукой с нетронутым бокалом шампанского внимательно изучает взглядом безупречный внешний вид брюнета: чёрный костюм и того же оттенка полностью застегнутая рубашка, дорогие часы за несколько миллионов на запястье выглядывают из-под рукава пиджака, темные волосы зачёсаны назад и уложены, открывая сбритые виски, кольцевые сережки из белого золота сверкают в искусственном свете. Взгляд парня выражает полную отрешенность, смотрит на выросшую перед ним толстую фигуру, как на мусор, мужчина тут же цепляется: — Только бабы носят серёжки, — с лицом победителя с вызовом смотрит в глаза посланнику, пригубив шампанского. Чонгук косится в сторону Намджуна, блондин тут же реагирует и качает головой, оповещая, что мужчина является главой, а не просто прихвостнем. — Только бабы цепляются за внешность, — парирует Цербер, вызывая на лице собеседника едкую принимающую улыбку. — Я не видел тебя раньше, — меняет направление разговора и дружелюбно протягивает руку, — меня зовут Жан Хвасон, глава семьи Волков. — Цербер, — представляется следом Чон, одно имя о многом расскажет, сильно пожимает руку мужчине, тонко намекая, что даже в силу возраста волка больше не потерпит к себе неуважения. Хвасон шокировано застывает на месте, удивленно косится в сторону сопровождающих брюнета. — Посланники смерти? Подумать не мог, что медведей сместят дети, — легко улыбается, продолжая наседать на Чона, Цербер с отвращением отталкивает руку мужчины и демонстративно достаёт из пиджака ровно сложенный платок, обтирая чёрной атласной тканью правую ладонь. — Ты представления не имеешь, с кем возвышенно поступаешь, — заводится Жан, стреляя гневными искрами в нахального молодого главу. — С тем, кто десять лет на посту, но никак не продвинулся, звание тебе дал отец, ты его не заслужил, — холодно произносит Чонгук, бросая платок на пол, к змеиным туфлям мужчины. Намджун волнительно опускает ладонь на плечо лидера и чуть сжимает пальцами, призывая притормозить, не лезть в конфликт с первых минут. — Ты поплатишься за эти слова, ты унизил меня перед всеми, я это так не оставлю, — рычит в ответ, не утаивая злобы и проснувшейся враждебности. — Подобные тебе в сырой земле разлагаются, не советую объявлять мне войну, — гордо произносит Цербер, игнорируя невербальные сигналы Нама, самоуверенно дёрнув бровями, на лице растягивается насмешливая ухмылка. — Ты находишься в моем городе, на моей территории. — Может в Унтагане ты преуспел, но за пределами столицы твой клан — пыль под подошвой. Чонгук молча огибает мужчину и как только преодолевает расстояние в пять метров, четко произносит Намджуну: — Его убить, с ним переговоры закрыты. Консильери коротко соглашается, зачистка — единственный выход из конфликта, договор с буйными волками монеты не стоит. Блондин ловит взглядом единственную девушку в зале, стройная фигура будто чувствует взгляд на себе и оборачивается, тут же расплывается в счастливой улыбке, громко восклицая: «Мистер О!». — Что? — негодует Цербер, недовольно зыркает в сторону друга. — Дочь главы клана Вэйта, она вскоре примет полномочия, — информирует Нам, Чонгук же удовлетворенно цепляется за симпатичное лицо, направляясь прямо к ней и мужчине в возрасте рядом. — Рада снова встретиться, — Суа нагло ступает к Намджуну и легко касается губами песочной щеки. Не ожидала увидеть засевшего в сердце блондина на съезде, но лучшего исхода не придумать, на этот раз не мистер О не сбежит от её излишнего внимания. Нам не блещет радостью при виде старой знакомой, не в подобном месте, но уважительно кивает на приветствие. — Добрый вечер, Цербер, — начинает Чон, игнорируя суматоху сбоку, его волнует исключительно мужчина. — Дурам, приятно познакомиться, — приветливо улыбается мужчина, воодушевленно вскидывает чуть белёсыми бровями, полностью поседевший, но в хорошей физической форме, тот случай, когда возраст нагрузкам не помеха. — Посланники смерти удосужились порадовать нас своим присутствием, поздравляю с победой над медведями, их лица на съездах поднадоели, если откровенно. — Мистер Дурам, вы узнали моего консильери, ведь так? — Несомненно, — задумчиво отвечает тот, коротко кивая блондину справа от лидера посланников. — Выкупить мой порт таким способом было подло, но ты оказался смышленей меня, пора ли дать фору молодому поколению? — по-отцовски обнимает свою красивую дочь, что глаз с блондина не сводит, все взглядом пожирает. — Союз между мафиози очень важен и крепок, тем более мой человек уже не единожды шёл вам на уступки, полагаюсь на вашу поддержку и понимание, — Чонгук уважительно склоняет голову, Дурам же недоверчиво глядит на молодого главу, не смекая намеков. — Чон Хосок, контролирует порт, — искореняет недопонимания сразу же, освещая прямую принадлежность клана Вэйта к посланникам. Мочи от одного ненавистного имени меняется в лице, челюсть от злости сводит, яростные глаза опускает в пол, не выдаёт взвинченного состояния. Тэхен молчаливо посматривает на собрата рядом, готовый в любой момент остановить необдуманный поступок. — Хосок, — рассерженно щурится, но мягкого тона не меняет, не рискует, Цербер внедрил в его ряды своего человека, брюнету многое известно. — И чего ты хочешь? — Признайте мое превосходство, под знаменем посланников защита вашего клана гарантирована, и для вашей дочери с нами все пути открыты. — Предлагаешь мне преклониться пред тобой? — Дурам холодно отзывается на предложение, обдумывая пути отхода или откупа, потеря полного управления над людьми клана означает рвануться в пляс под чужую дудку, зависимость. — У вас будет ещё один шанс изменить решение, — Цербер легко кланяется Суа и главе Вэйта, оставляя их в раздумьях. Чонгук поднимается с бестиариями на небольшую сцену, проверяет работу микрофона на стойке лёгким хлопком, привлекая всеобщее внимание. — Позвольте представиться, я — Цербер, дон клана посланников смерти, — начал Чон, огибая взглядом всех присутствующих, мафиози насмешливо глядят на молодого выскочку, упиваясь развлекательным шоу. Недооценивать тихого добермана — огромная ошибка, он нападает тихо, продуманно, вгрызается прямо в глотку, не затягивает, убивает на месте. — Прежде, чем озвучить ответ, хорошенько подумайте о последствиях, — Чонгук задорно улыбается, веселится, не вкладывает серьёзности в предупреждение, он победит в любом ключе, откроет все нужные двери, куда не поверни. — Мафию боятся, но не воспринимают, считают бесчестными, безмозглыми головорезами, что только пакеты с кокаином фасуют, грязные деньги считают, угрожают социальному спокойствию. Без нас куда лучше, спокойнее, безопаснее? Без нас Инлаг бы в два счета загнулся, денежный оборот вертится сугубо в кругах коррупционного правительства, все новые постройки принадлежат нам, все торговые пути идут под нами, экономика страны стоит на мафиози, как на подложке. Предлагаю вам присоединиться ко мне, встать на мою сторону, дать клятву верности и взамен, я не трону ваш клан. — Мне нет дела до всего этого, мой клан прекрасно процветает и без всей глупой борьбы за имя! — Жан насмешливо поднимает бокал шампанского ввысь. — Мне плевать на принятие и на громкие бессмысленные речи! Мафиози охотно поддерживают мужчину, тихо переговариваются, соглашаясь с мнением более опытного предводителя. Чонгук расслабленно достаёт подготовленную сигарету, поджигает кончик золотой гравированной зажигалкой и смачно вдыхает едкий дым, останавливая пламенную речь на перекур. Намджун без слов понимает призыв действовать и кивает Шину в зале, одетому в форму официанта, все бестиарии тут же бросают железные подносы на пол, привлекая внимание резким выбросом шума, бойцы направляют пистолеты с глушителями в присутствующих в зале, держа на мушке каждого. Шин не медлит, выполняет главный приказ, стреляет в лоб Хвасону и одному волку сидящему рядом с мужчиной, правую руку Жана оставляет в живых, наблюдать за падением главы семьи во всей красе, кровь вмиг павших смачивает белые скатерти и мраморный кафель бордовыми брызгами. В воздухе запах пороха и свинцовой гари, обстановка накаляется до градуса плавления вольфрама. Охрана мафий за пределами особняка беззаботно поглядывает на зашторенные полутораметровые окна, не услышав ни единого постороннего звука, Цербер продумал каждый шаг до мельчайших деталей. Головорезов нужно поймать и объездить, подобно резвому мустангу, силой подчинить. — Вы гости в моем городе, не забывайте, — Чонгук выпускает облако дыма ввысь к потолку, упоительно качает головой на удивлённые протестующие возгласы. В доме правила устанавливает его хозяин. — Тишина, друзья мои, тишина, — все мафиози значительно затихают, с ненавистью глядя на Цербера, нарушившего главное правило съезда — неприкосновенность. — Решите объединиться против меня в тихую — уничтожу, сотру кланы с лица земли. Мои бестиарии — кровожадные, нерушимые воины, ваши люди — подростки, держащие пушку впервые, и безвольные мужики, что за символическую сумму вас запросто продали. Преклонитесь предо мной и познайте истинную силу, либо сдохните, — Цербер толкает ногой стойку, опрокидывая вместе с микрофоном со сцены, с падением аппаратуры по залу разносится пронзительный гул, ударивший по ушам. Хищник подавляет хищника, сжирает до последнего куска тёплого свежего вкуснейшего мяса, набивает желудок до предела, и нет той перенасыщенной тошноты, только ярый неутолимый голод. Непослушным зверькам место в клетке, в усмиряющем ошейнике, да на толстой железной цепи. И те, кто смерти значения не предаёт, смотря ей в глаза до панической дрожи, боятся предшественника. Главы мафиози сползают со стульев под четким прицелом, опускаются на колени, склоняя головы перед Цербером, ребёнком, что под покровом ночи был рождён, смерть с ним вровень шагает. Чон продолжает не спеша курить, внимательно изучает каждого, кто колеблется, гордостью пожертвовать отказывается, сомнения порождают предательство, а предатели не достойны жизни. — Сделаем это, — Суа тихонько толкает отца в бок, замечая, что седой мужчина уверенно встал в оборонительную стойку, гордо расправив плечи, и мысли не допускает склониться перед молодым лидером посланников. — Они перебьют всех наших если откажемся, прошу, это единственный способ остаться на плаву, не уйти на дно, — шепотом уговаривает и сама принимает решение, не дожидаясь позитивного ответа, стелет на пол белую хлопковую салфетку и опускается на колени, немного задирая строгое зелёное платье до колена, сохраняя опрятный внешний вид. Приклониться перед Цербером для Суа не унизительно, она выбирает сильную сторону, становится соратником победителя. — Суа! — тихо возмущается Дурам, со злостью сжимая кулаки. Бестиарии обложили со всех сторон, крепость его клана в обломки пала. — Подними её, — отдаёт приказ Чонгук консильери, смачно затягиваясь табачным дымом. — Что? — Нам растерянно бегает глазами по невозмутимому профилю брюнета, подобное в план не входило, их мнения расходятся, убивать склонившихся не принято, недостойный поступок для победителя. Чон с нажимом переводит взгляд на блондина, задерживая сигаретный дым в ротовой полости и не выпускает до тех пор, пока Нам не сходит со сцены. Намджун медленно шагает к склонившейся Суа, пропуская в голове тысячи мыслей, пытается опередить грядущее, рассчитать, что ей уготовано. Вальяжно подаёт руку, останавливаясь совсем рядом, девушка расплывается в тёплой улыбке и принимает поддержку, поднимаясь на ноги, легко сжимает ладонь блондина в своей. Бездыханное тело Дурама с грохотом мешком падает на пол, неподалёку звенит упавшая гильза от смертоносной пули, девушка испуганно шумно вдыхает, наполняя легкие кислородом до упора, глаза вмиг слезятся, боится взглянуть на мертвого отца, огорчённо завопить, поддерживает зрительный контакт с ледяными темными глазами посланника. Ким подаётся вперёд и успокаивающе накрывает девичьи губы своими, останавливая крики полные боли утраты, тем самым спасая темноволосую от неминуемой гибели, Суа мертвой хваткой цепляется ладошками за пиджак блондина, окончательно принимая сторону посланников смерти. Отец не смог совладать с гордостью и потерпел поражение, потерял все, что нажил тяжким трудом, и только кровное чадо сможет спасти клан Вэйта от массового истребления. Тэхен с Мочи коротко переглядываются, не скрывая удивления от поступка консильери. Лидер гордо глядит сверху вниз на покорно склонившихся гроз Инлага, и тех, кто пал от рук бестиарий подобно скоту на бойне, выбирая свою дешевую гордость, подручный волков смиренно стоит на коленях одним из первых, прижимаясь лбом к кафелю, не поднимая головы на шум вокруг, судьба его семьи в руках кровожадного клана Унтагана, он выбирает жизнь под протекторатом. Цербер не сводит с него пристального бесцветного взгляда марионов и резко властно разводит руки в стороны, имитируя высокий легкий полёт. — Повелевай и властвуй, Цербер! — восклицают хором бойцы, возвышая оружие над головой. У Чонгука в груди люто колотится сердце от громких ликующих голосов своей семьи, они сыты на сегодня, до отвала накормлены. Повиновение врагов питает жадное эго, наполняет траурной процессией, будоражит каждую обновлённую клетку. Мелкие потоки сливаются в глубокие реки, впадают в бездонный океан. Цербер заложник своих нескончаемых целей, достичь невозможного удастся лишь тому, кто зовёт себя непобедимым. Говорят, незаменимых нет, есть тот, кого заменить не рискнёт никто. Он дал обет вершить насилие, став хозяином преступного мира, каждый поголовно будет сломлен и преклонен. Коронован не тот, что регалиями кичится, а тот, кто без короны способен управлять заблудшими душами. Власть приторная на вкус, с яркими нотами терпкой ванили.