***
В штабе работа кипит, бойцы активно переходят из одного помещения в другое, принимая обильные поставки, склады доверху забиты коробками оружия, занимая всё былое пустое пространство, подготовка к грядущему идёт полным ходом, бестиарии знают, что готовятся к восстанию, близится кровопролитная война. Мочи приехал с отчетами о своём складе, удовлетворенно вдыхает запах пороха и поднятой пыли в длинных коридорах, посланники подобно муравьям без остановок трудятся в поте лица, не упуская возможности повысить продуктивность. Тэхен же с раннего утра вертится вокруг Цербера, сменяя третью ручку за день, исписывая синими чернилами документации и бланки о товаре, временно заменяет консильери, Намджун вторые сутки коршуном контролирует границы, предотвращая сбои поставок. Чимин явился в приподнятом настроении, с легкой улыбкой шагает к кабинету лидера, размахивая синей папкой с отчетами при ходьбе, задорно дважды стучит по бронированной двери и без усилий толкает от себя. Взору кофейных глаз предстаёт спокойно сидящий на диване Тэ, на стеклянном столике рядом пепельница доверху заполнена окурками, по периметру аккуратно разложены бумаги по стопкам, вскоре вся макулатура отправится прямиком к финансистам. Кудрявый устало потирает переносицу и первым в помещении реагирует на негромкий стук, пересекается отчуждённым взглядом с воодушевленным Паком, молниеносно меняется в лице, удивлённый неожиданным визитом. — Бумаги Нама ему изменяют? — саркастично хохочет Чимин и налегке ступает через порог, оборачивается к рабочему столу лидера. Всё приподнятое настроение напрочь сносится при виде знакомого точеного профиля, зеницы засверкали вспыхнувшим гневом, папка в напряженной ладони Пака громко затрещала, под нажимом пальцев толстый картон настоятельно ломается в углу, пуская короткие трещины, улыбка сползает с лица, пухлые губы плотно смыкаются, скрипящий скрежет зубов слышит сугубо их обладатель. Хосок смотрит на вошедшего надменно, бросая взгляд через плечо, гордо, полубоком, восседает напротив пустого кресла главы, что даёт возможность Чимину расчетливо закрыть входную дверь и воспользоваться шансом совершить возмездие. — Отлично выглядишь, — бросает папку в руки подскочившего Тэхена, выиграть несколько секунд, хватается обеими руками за спинку стула, на котором сидит невозмутимый парень с ненавистной милировкой, и со всей силы тянет назад, желая опрокинуть к чертовой матери, втоптать кадык нахального трепла в половицы. — Мочи, какая встреча, — Хосок вовремя становится на ноги и саркастично дергает бровями, вовсе не пугаясь яростного вида шатена. — Все никак не успокоишься? — поправляет строгий коричневый пиджак, застёгивая на единственную пуговицу. Чон Хосок совсем не изменился: в меру крупное телосложение, взгляд чуть узких тёмных глаз строгий, губы растянуты в фальшивой улыбке, нервы искусно держит в узде, лишних движений себе не позволяет, любых стычек избегает, он переговорщик и прекрасный шулер, с киллером в отчаянную схватку вступать не спешит, хоть и научен обращаться с оружием. — Не беспокойся, я ненадолго, — берет одну из распечатанных пачек денег со стола и ставит в счетную машинку, новые купюры приятно трещат, успокаивают чуткий слух. Хосок считает пересчёт крупных сумм особым способом унять волнение и негодование, на время расслабиться, прийти в себя с помощью необычной медитации. Парень любит деньги, каждый на земле любит деньги, без исключения. — Счастье не в деньгах, а в их количестве, — довольно вздыхает, хоть и пересчитывает заработанное через порт для Цербера, свою долю уже получил. Мельком поглядывает на дверь, ждёт возвращения лидера посланников после проверки груза из Мексики, Хосок в личном сопровождении переправил фуру с оружием крупного калибра из Вэйта в Унтаган, как того пожелал Цербер. — Эх, нет, — протягивает Чимин, ехидно усмехаясь обманному маневру со стороны старшего Чона, откупиться от него у хитрюги не получится, никогда. — Ты знал, что я приду по твою душу, — Пак бегло изучает предметы вокруг и заостряется на ножнах на карго Тэхена, пистолет использовать не сможет, сразу же привлечёт внимание и кару от лидера. — Мочи, нет, — хмурится Ким, замечая пристальный заинтересованный взгляд на колене. — Отдай или отберу, — быстро тараторит Чимин и дергается в сторону кудрявого, предвкушая момент истины. Позади шатена истошно скрипит бронированная дверь, останавливая необдуманные порывы гнева, Цербер тихо ступает в кабинет массивными берцами, не отрывая строгого взгляда от широкой спины взвинченного Мочи и напрягшихся парней. — Цербер, — бестиарий разворачивается лицом к главе и уважительно кланяется, бросая идею осуществить бойню прямо в штабе, прячет бешеные чернеющие глаза под панамой. — Ты рано, ждал тебя после заката, — без эмоций произносит Чонгук, спокойно подходит к столу и опускается в кожаное удобное кресло, взглядом указывает настороженному Хосоку сесть на место, одним своим присутствием приземляет Пака. Помощник из Вэйта временно нужен в столице, пока сумеет контролировать ядерные выбросы Чимина, но надолго ли? — Принес отчет, в папке так же счета за проданные фуры, — информирует Чимин и выравнивается, на немой вопрос Чонгука неловко косится в сторону остолбеневшего Кима, кивая на синюю папку в его цепком хвате. — Хорошо, — брюнет в непонимании обменивается взглядами с выжидающим с моря погоды Мочи, тонко намекая, что шатен может быть свободен. В воздухе виснет странная недосказанность и неловкость, Тэхен опускается обратно на диван, его услуги защитника больше не требуются, и обреченно бросает принесению Паком папку поверх остальных, на самое видное место, перечитывать документацию сегодня его обязанность. — Хосок, — бросает затею немой борьбы, возвращая внимание к светлому шатену, с фейковым интересом изучающего собственные наручные часы, тот незамедлительно реагирует и учтиво кивает, оповещая, что готов слушать. — На несколько дней задержишься в Унтагане, уедешь в Вэйт с новым отрядом, — Чонгук полностью игнорирует внутренние конфликты, на первый план возводит укрепление позиций. — Я должен спросить по поводу Суа, — деликатно интересуется Хосок, устремляя взор в легком прищуре на отражение Мочи в стакане с виски, шатен стоит столбом позади, не двигается, позволяя Чону облегченно вздохнуть. Цербер бесшумно выдыхает, за два года службы клану Вэйта Хосока к дочери главы припекло, по волнительному виду и частым касаниям к часам парень запросто выдаёт все опасения последствий съезда мафиози, его уведомили лишь о смерти Дурама. — Без неё не смогу вернуться, клан новое управление не примет. — Суа, — пробует новое девичье имя на вкус, вспоминая склонившееся перед ним хрупкое красивое тело и полные страсти зелёные глаза, что только на консильери и смотрели. Хосок от долгой паузы места себе не находит, на мягкой обивке ёрзает, самые грустные картины представляет, кажется, заранее жирный крест над длинноволосой выводит. Тёплых чувств к дочери Дурама не испытывает, скорее о доле родного города печётся, Цербер массовым истреблением славится. — Она сейчас отдыхает, — пожимает плечами, консильери удачно спрятал зеленоглазую от внешнего мира, Чонгуку остается только догадываться где именно, судьба девушки его не заботит. — Отправитесь обратно на юг вместе, когда придёт время. — Понял, — Хосок коротко кивает, не решаясь донимать главу расспросами, поговорит, к счастью, с живой Суа лично. Оперативно откланивается и любезно обходит скалой стоящего Мочи, что изо всех сил старается с места не сдвинуться, за добычей не последовать. — Вопросы? — усмехается лидер, как только дверь за Хосоком приглушенно закрылась, Чон вальяжно разводит руками, читая в кофейных глазах напротив тысячи проклятий. Чимин сдержанно опускается на стул, демонстративно складывает руки на груди, жует нижнюю пухлую губу, слова подбирает, кроме мата ничего на ум не приходит. — Дерьмо, — тихая брань с уст срывается. Он был так близко, на расстоянии вытянутой руки, будь Пак хоть немного быстрее, добился бы долгожданной мести. — Тот, кто умеет ждать, всегда выигрывает, — поучает подчинённого брюнет, Тэхен на заднем фоне согласно качает головой, в этом с лидером солидарен. — Два гребаных года я ждал встречи с ним, последней в его жизни, — шипит Чимин и носком берцы половицы ковыряет. — Он приходит сюда как один из нас, спокойно по штабу разгуливает! — Пак повышает голос, разрывая первую цепь самообладания, от одного вида Хосока в венах кровь лавой циркулирует, кожу обжигает, жажда мести душит, ни о чем больше думать не в состоянии, жертва красной тряпкой перед глазами метельшит, зарится, в руки не даётся. — Ещё раз поднимешь тему о Хосоке, вернёшься туда, откуда вышел! — Чон грозно хлопает ладонью о поверхности стола, гневно прищурившись. — Ты — снайпер, выдержка у тебя в крови, какого черта зацикливаешься на нем? Месть подают холодной, тебе пора остыть и прийти в себя. Больше поблажек не жди, мне осточертели твои выходки. Вон! — Чонгук перенимает чужую тревожность, злость к горлу подпирает, вместо взаимной помощи Чимин о своих проблемах безустанно талдычит, на носу величайший переворот, где нет места слабости, оплошности. Мочи нервно отодвигает стул и вылетает из кабинета, громко хлопнув дверью, вымещает ярость на всем, что под руку попадётся. Чон в том же духе сносит стопку купюр со стола, тяжело дышит, сверлит взглядом опустевшее место, друг целенаправленно теряет самообладание, должную выдержку, не разделяет бизнес и личное, в хаос все вокруг себя превращает, крепкие братские узы рушит. — Должен ли я пойти за ним? — невольный свидетель перепалки поджимает губы в длинную полоску, Чимин в том самом безумном состоянии, в котором совершают кардинальные ошибки. — Продолжай работать, — бросает Чон и сам выходит вслед за другом, только ему удастся усмирить Мочи в истинном гневе. Цербер нутром предчувствует неладное и ускоряет шаг, сканирующим взглядом проходится по открытым дверям, в напряжённых спинах работающих бойцов друга не узнает, фокусируется на звуках, как слепой котёнок теряется, взволнованно характерную панаму выискивает. За окном слышится сигнализация машины, затем раздается ещё одна и ещё, Чон переходит на бег, уличив местонахождение Мочи. На парковке штаба Чимин нещадно крушит собственную машину и все близстоящие, биту в руках крепко держит, сил на удары не жалеет, бешено глазами бегает, всех смотровых, что остановить его пытаются, убить грозится. Лобовое стекло бентли от четкого удара вмиг трескается, острые осколки повсюду разлетаются, асфальт своим блеском покрывают, Пак цепляется взглядом за тонированный мерин, от разрушений легче не становится, гнев пуще прежнего распирает, наружу мощными потоками рвётся. — Сука, подождать?! Сколько, мне, блять, ждать?! — во все горло вопит шатен и заносит биту за спину, намереваясь уничтожить бампер мерина, самого лидера трогать нельзя, запрещено огрызаться, запрещено идти против слова закона в клане. Чимину от собственного повиновения тошно, от бессилия кости ломит, мышцы болевыми спазмами сводит, слепая ненависть непроглядной пеленой стелется, наплевать на все призывает, рискнуть и прямиком против главы пойти, предателем стать. Паку становится наплевать на жизнь, на будущее, что в тюрьме красивейшим закатом казалось, свобода подобна птичьему полету была, лучшей бесценной наградой. В итоге шатен получает тупой нож в спину, острие между рёбер застревает, каждый день в адской боли мечется, покорно терпит, что почти в пыль разрушен, скрывает. — Все в здание, быстро! — кричит приказ Чонгук, только переступает порог входа в штаб, смотровые низко кланяются и уносят ноги прочь от эпицентра крушения. — Не смей! — Чон свою машину как живого человека лелеет, большую часть времени в ней проводит, души в резвом коне не чает, крупные суммы в тюнинг вкладывает, малейшую царапину тут же устраняет. Пака от враждебного крика лидера трясёт, адреналин в крови эпика достигает, изворотливости пришёл конец, назло впечатывает биту в бронированный кузов, оставляя внушительную вмятину, сигнализация мерина незамедлительно визжит, по ушам лидера бьет, напрочь оглушает. — Остановись, хоть все тачки перебей, дела крушения не изменят! — подлетает к шатену и бьет по внутренней стороне колена ногой, заставляет потерять равновесие, на машину всем корпусом упасть. — Не трогай меня! Я ради тебя в огонь шёл, всю душу безвозмездно отдал, а ты мне сраное трепло запрещаешь убить! — Чон крепко руки парня за спиной удерживает, грубо заламывает, биту прочь подальше пинает. Чимин из стальной хватки пытается выбраться, на боль в плечевых суставах внимания не обращает, им ярость ведёт и все преграды низким бордюром являются. — Отпусти или я на тебя переключусь! — слюной прыскает, лидер знатно в силе превышает, только обманом из живых оков удастся выбраться, Паку вовсе не до логического мышления и расчетливых планов. — Чимин, послушай, — Чон первым идёт на контакт, тон смягчает, издалека заходит, силой запястья друга сжимает до хруста, тот лишь тихо взвывает, в губы зубами вгрызается, ни за что кричать от боли не станет, низко не падает. — Кто ты? — Прекращай психологические опыты на мне проводить! — Пак бьется лбом об смятую лакированную поверхностью мерина, тяжело глубоко дышит, физически никак не сопротивляется, тщетно, Цербер все больше движения ограничивает, к перелому конечностей близится. — Кто ты, мать твою? — напирает, у самого уха рычит, леденящий тон до дрожи пробирает. — Мочи, — отвечает нарвато, неохотно, глава спрашивает слишком банальные, очевидные вещи. — Я — бестиарий, воин, созданный убивать, я живу ради смерти, из кожи вон лезу ради клана! — Я ради тебя пошёл против собственного слова, сохранил твою жизнь дважды, от мучительной гибели уберёг, дал шанс исправиться, одуматься. Будущее клана зависит от каждого шага, малейший отступ и пропасть, из которой вовек не выбраться, — Цербер, резко тряхнув Чимином в полную силу, отступает на пару шагов, шатен выравнивается и расправляет плечи, суставы на место вправляет. — Хочешь убить Хосока сейчас? Дерзай, отдай мне жетон, под знаменем посланников смерти ты поперёк моей воли не пойдёшь, не опозоришь клан. В таком случае тебя ждёт остракизм, — Чимин по щелчку приходит в себя, прямая угроза лидера въедается в память, отрезвляет, оборачивается к брюнету, в легкой панике по нечитаемому лицу скользит. Чонгук полностью серьёзен, прощения Чимин больше не заслуживает, не ценит снисходительности, особого отношения, не станет более друга из толпы выделять, воин обязан оставаться воином до конца. Бок о бок в бой шли, вместе долгий путь взлёта преодолели, Пак выбирает от каравана отцепиться. — Ты либо достойно идёшь со мной вровень в наш новый мир, либо исчезни. Захочешь меня убить — приходи, я всегда жду самоубийц у своих ног. — Цербер, — разочарованно произносит, Мочи тушуется, всем телом к главе разворачивается. — Прости, ненависть меня ослепила… — Чонгук до конца не слушает, хлесткую сильную пощечину отвешивает, всю дурь из друга окончательно выбивает. Чимина чуть вбок заносит, стыдливо голову опускает, во рту металлический привкус появляется, пухлая нижняя губа под натиском рвётся, кровь струйкой по подбородку плывет, крупной каплей на асфальт летит, бордовой кляксой разбивается. Вину перед лидером словами не загладить, ничем не перекрыть, нерушимый пыл не задобрить. — Вспомни, кем являешься. Ещё один подобный выеб и я убью тебя, раздача карт окончена, — холодно произносит Чонгук, на пятках разворачивается и возвращается в штаб, на ходу вязкую слюну смачно сплёвывает, от всей гнусной ситуации воротит.***
Суа взвинчено очерчивает гостиничный номер по периметру, шлепая одноразовыми тапочками по светлому паркету, ломано поправляет воротник байкового белоснежного халата с золотой вышивкой эмблемы отеля справа на груди. — Президентский номер, неплохо, я бы сказал хоромы, консильери не скупится, — Хосок, в отличие от девушки, расслабленно попивает шампанское из высокого бокала, ощущая себя совершенно как дома, по-хозяйски. Бегло изучает вычурный интерьер, — вазы дизайнерские выставили, опрометчиво. — И когда ты собирался мне сказать, что работаешь на Цербера? Я в полной жопе, Хосок, завтра меня могут попросту убить, а ты все о чужих тратах лепечешь! — Суа крышу от безразличия парня рвёт, хватает первую попавшуюся пеструю подушку и пуляет ею прямо в лицо собеседника, прерывая очередной глоток шампанского. Чон проливает содержимое бокала себе на штаны, недовольно хмурится, но в отместку ничего не предпринимает. — Может, уже вникнешь в диалог, мы в одной лодке и она тонет! — Совсем нет, — Хосок нагловато закидывает ногу на ногу и раскидывает руки в стороны, на изголовье дивана, медленно ведёт жгучим взглядом с изящных щиколоток к зелёным взволнованным глазам, похабно облизывается. — У тебя есть шанс выжить, у меня — нет, остается только наслаждаться. Выдержка посланников как раковая опухоль, непонятно, когда наступят последние минуты, — светлый шатен слишком спокоен для неизбежного покойника, волноваться о грядущем — себя не любить, Чон выбирает плыть по течению, не бросаться в бега, как изгой, спокойно примет свою судьбу, прошлого не вернуть и никак не исправить, пожертвовал всем ради достойной богатой жизни, хоть и быстротечной. Хоби всеми руками против волнения и прочей ереси, что только нервы напрочь сжигает, в параноика превращает. Удовольствий на белом свете нескончаемо много, стоит тратить время именно на них, попробовать как можно больше, пока есть возможность. — Переспим? — непристойное предложение слетает с губ, для парня звучит обыденно, для Суа — неслыханная наглость. — Если мой отец мёртв, не значит, что ты можешь бросаться подобными мерзкими словами, Чон Хосок, — шатенка ни на шутку злится, прожигая злостным взглядом собеседника, а Хоби расплывается в упоительной улыбке и еле слышно смеётся. — Шутки шутишь, в клоуны заделался? Я тебя позвала сюда, чтобы ты помог, а не испытывал удачу скрасить вечер! — Как ты вышла после съезда на своих двух? — озвучивает назревающий вопрос, внимательно мимику миловидного личика изучает, девушка опускает взгляд в пол и застывает на месте, прекращая топтать тапочками лакированный паркет. — Что произошло? — улыбка вмиг сползает, тон становится напористым, давящим. — Я склонилась перед Цербером, отец не стал, — утаивает важную деталь в виде поцелуя с консильери, Хосоку знать о сомнительных связях не обязательно. — Мы стали частью клана посланников смерти, в Вэйте будут вывешены их знамёна, — замечает недовольный вздох сбоку и обидчиво дует губы, не принимая осуждения, он однажды точно так же принял чужую сторону. — Ты не вправе судить меня, никто не вправе. — У тебя отобрали все, включая регалии, — подначивает, — пешки долго не живут, ты лишь отсрочила собственную гибель. — Я никогда не буду пешкой, — рявкает Суа, сжимая маленькие кулачки, впивается ногтями в ладони, не жалея себя протыкает тонкую кожу, пуская под ногти капельки алой крови. — Мой отец был слишком слаб, чтоб защитить свою семью, по его стопам ни за что не последую. — Женщины — слабое звено, в мире мафии ты как минимум должна родить предводителя, обрести значимость. Суа всерьёз задумывается над поступком консильери, если к Церберу не подобраться, то блондина не упустит, сделает все возможное, останется близ него до самого конца. — Помоги мне, — решительно произносит шатенка, кардинально меняя настрой. — Мы должны задержаться в Унтагане, как можно дольше. — Исключено, как только придёт последняя поставка из порта, Цербер отправит нас домой, разруливать ситуацию в Вэйте, твой клан ждёт замену Дураму, иначе капо внеклассно вытеснят с поста и дело с концом, — Хосок искренне не понимает порывов дочери умершего главы, стоит укреплять позиции, а не снять разлад. — Скоро начнутся похороны твоего отца и траурный период, нам нужно вернуться в Вэйт. — Придумай легенду для капо, вернусь домой позже. — С чего мне лезть в передряги ради тебя? — самодовольно ухмыляется Хоби, отрицательно покачивая головой. — Моя задача прислуживать клану посланников, чем и занимался последние два года. Нет выгоды — нет помощи. — Цена вопроса? — смекает Суа, прекрасно зная сущность парня, его любовь к деньгам безгранична. Хосок пошло облизывается и молча обводит грудь собеседницы, словно хитрый лис, девушка в загнанном положении, без отца должной суммы ей не отыскать, от лакомого кусочка не откажется. — Даже не думай, — ёжится от липкого животного взгляда, злостно скалится, всеми фибрами отказывается отдаваться такому как он. — У тебя нет таких денег, цены на мои услуги сильно возросли, — пожимает плечами Хоби, — плати сейчас или уговора не будет. — Говори цену, меня ты никогда не получишь, — кутается сильнее в байковый халат, в попытках скрыть все участки кожи от гадкой особы. Если в будущем Нам узнает об их связях, все старания пойдут насмарку, не готова терять редкий шанс на миллион. С консильери ситуация была иной, от блондина веяло силой, мощной мужской энергетикой, от которой шатенка подобно мороженому в жаркий день плавится, дикий зверь, неприступный, ему хочется подчиняться, заслужить протекторат. — Миллион, — Хосок демонстративно достаёт телефон из кармана, недовольный результатом, шатенка зря ломается, из себя протестом выводит, — я скину тебе свой счёт, — активно вводит цифры в чат с девушкой и отправляет сообщение. — Я жду, — кивает на засветившийся экран телефона девушки на столе, привык не верить на слово, особенного изворотливой Суа, что ни раз его вокруг пальца пыталась обвести. — Встречное предложение, — замысловато улыбается, — ты исполнишь мою просьбу, а взамен — не расскажу посланникам, что ты через их порт втихую торгуешь наркотиками, не выплачивая налоги. — Тебе не поверят, — Хосок с силой сжимает телефон в ладони, лица самодовольного не меняет, контролирует, ещё немного и пополам сломает. — Проверим? — блефует Суа и подходит к столику, специально медленно к телефону тянется. — Сучка, — рычит светлый шатен и резко сбрасывает девичий телефон со стола на расписной ковёр. — Угрожаешь мне? — вскакивает на ноги, огибает стол и становится к девушке вплотную, грудью напирает, гневных искр во взгляде не скрывает. — Я тебя по стене размажу, — утробно рычит и за шею хватает, вены на руках набухают, змеями к тыльной стороне запястья ползут, грубо пальцами сдавливает, сил не жалеет, зелёные глаза напротив немного мутнеют, красные капилляры отчетливей просматриваются, Суа достойно держится, ни звука не издаёт, лишь тихо через нос дышит. — Дерзай, посмотрим, что за убийство с тобой сделают в Вэйте, — тихо хрипит, с трудом медленно произносит, от недостатка воздуха перед глазами мутнеет, тело слабнет. Перед врагом слабости нет места, нет права оступиться. — Охрана у номера стоит, не забывай. — Только пикни, — с отвращением отцепляет длинные пальцы, наигранную улыбку натягивает, в последний раз ей фору даёт, обстоятельства складываются против него. — Я в деле, больше не смей с просьбами обращаться, поняла? — демонстративно откланивается, все ещё является её правой рукой в бизнесе, выходит из номера, громко громыхнув дверью. Суа медленно опускается на колени, нервно покрасневшую шею потирает, от жгучей боли избавиться, жадно ртом хватает воздух, отпуская искусную игру железной леди, потоки горьких отчаянных слёз непрерывно льются из опустевших от надежд глаз. Представления ступень за ступенью в обломки рушатся, лестница в счастливое будущее под ногами трещит. Осталась совсем одна в жестоком мире, без поддержки, крепкого мужского плеча, от Хосока больше помощи не дождаться, кто другом был, злейшим врагом оказался, придётся искать спасения на стороне, там, куда ни один адекватный человек не сунется. Одиночество чувство страшное, разрушительное, наталкивает стать сильнее морально в разы, либо пасть в рутину навечно, заблудшей душой ждать конца. Прошлое должно оставаться в прошлом. Все или ничего, Суа готова рискнуть.***
В стенах особняка стоит гробовая тишина, подчиненные разошлись по своим комнатам, получая законный отдых, Чон интуитивно останавливается у комнаты Мочи, прислушивается, малейший звук станет призывом войти, заставить шатена покаяться вновь, обусловлено объяснить враждебные порывы. От роковой ссоры нет покоя, Чимин меняется, от слепой ярости слабнет, наталкивает на мысли в преданности сомневаться, обрисовывать фигуру друга в лице врага, потерять былое нерушимое чувство долга защищать. В конце коридора приглушенно хлопает деревянная дверь, домработница выходит из комнаты Сона с полным подносом нетронутой еды и остывшим мятным чаем, что должен был немного успокоить нервы блондинки, окунуть в здоровый долгий сон, расслабить на время. Мисс Дан огорчённо вздыхает, внимательно смотрит под ноги, в темноте вместе с весом в руках не навернуться, бестиарий в доме не потревожить. — Господин Чон, — пугливо отзывается женщина и замедляет шаг, безошибочно в высокой фигуре, облаченной в темные военные одеяния, главу узнает. — Вы вернулись, сейчас накрою стол для ужина. — Я не голоден, — отрезает Чонгук, недовольно косится на поднос, несколько дней подряд домработница то и дело продукты переводит, все наготовленные блюда в урну выбрасывает. — Опять от еды отказывается? — переводит строгий взгляд тёмных марионов, женщина с единственной главной задачей справиться не может, человека должным образом накормить. — Я Вам не за кулинарные выставочные способности плачу, не испытывайте мое терпение. — Сона не идёт на контакт, все предложения отвергает, вплоть до миски риса, — мисс Дан опускает голову вниз, от укора подсознательно прячется, нужные слова подбирает, чтобы главу в гневе не лицезреть. — Это траур, господин Чон, я изредка слышу, как девушка тихо молится, рыдая к Богу взывает, молит о спокойном пути матери на небесах, подолгу на ночное небо молча смотрит, из комнаты совсем не выходит, — женщине боль утраты знакома, чувство жалости житья не даёт, сама вытащить блондинку из воронки горести безответно пытается, видит, как человек на глазах потухает, безвозвратно погибает. К диалогу склоняется, в итоге все общение на монологе смыкается, Кан совсем не слушает, никакого внимания на чужое присутствие не обращает. — Отправляйтесь к себе, — Чонгук до боли кусает щеку изнутри, накрепко челюстью сжимает, близок рядами зубов шмат мышцы отгрызть. Ступает в конец коридора, уверенно дверь в комнату девушки толкает, краем уха слышит тихие шаги домработницы у лестницы, и лишь тогда в помещение заходит, плотно дверь за собой закрывает. Двуспальная кровать аккуратно заправлена, все вещи остались на своих местах, пылью покрываются, в воздухе витает свежий запах, из открытой балконной двери медленно пробирается, ни намёка на присутствие Кан, ни единой, еле уловимой, капли спелой вишни. Помещение пустует, как и сама блондинка внутренне окончательно опустела. Чон шумно выдыхает через нос, через тонкую, колыхающуюся тюль рассмотреть точеную фигуру старается, Сона лёгкую тень в лунном свете на паркет отбрасывает, восковой статуей у поручней стоит, голову к небу возвышает. Брюнет медленно подходит ближе к балкону, длинными пальцами за шифоновую ткань цепляется, легонько бесшумно одёргивает. Кан на расстоянии вытянутой руки, её белокурые волосы развеваются на ветру, на острых плечах тёплый кардиган мятного оттенка, в ночи белоснежным кажется, мешковатые коричневые штаны исхудавшее тело скрывают, нагими стопами на ледяном кафеле привычно стоит, холода более не ощущает. Чонгук тянется к регулятору подогрева пола, встроенном в стену на уровне плеча у проема балконной двери, и проворачивает колесико до упора, сменяя зеленый цвет индикатора на яркий красный. Блондинка переминается с ноги на ногу, ощущая тепло под ногами, озадаченно, линейно по чистому кафелю пальчиками ног проводит, что ей не мерещится, удостоверится. — Мисс Дан, это излишне, — Сона устало оборачивается, голос звучит хрипло, сломлено. Личико значительно осунулось, круглые щечки немного впали, блестящие голубые глаза по прежнему обаятельно поблёскивают, но тускло, без былого запала, губы в кровь искусаны, напрочь истерзаны. — Это ты, — никак особо на присутствие Цербера не реагирует, бесцветно отстранённо произносит. Своим присутствием решил почтить, к домашнему зверьку наведаться, вновь сломить, покуда возможно. Кан уже нечего остерегаться, её мир и страхи вместе с матерью навсегда исчезли, в бесцветную рутину бросили. — Оно того стоило? — задаёт вопрос в никуда, к созерцанию звёздного неба возвращается, сегодня полотно темнее обычного, небесные софиты сияют ярче. — Самые яркие звёзды являются мертвыми. — Все звёзды изначально мертвы, — Чон продолжает стоять на месте, за девушкой внимательно наблюдая, в широкой ладони тюль сжимает, лёгкую выглаженную ткань мнет. — Тебе стоит взять себя в руки, голодом себя зря моришь. — Убирайся, — бросает грубо Сона и разворачивается к брюнету лицом, не желая выслушивать поучительные речи о том, как правильно жить. Ступает к брюнету вплотную, бесстрашно в темные омуты глядит, от нахмуренных тёмных бровей напротив не знобит, не пугается, и даже тогда, когда Чон ткань из ладони выпускает и плечом о косяк демонстративно облокачивается, с места не сдвигается. Отстранённым взглядом изучает заученные точеные черты лица, к татуированной шее спускается, у чёткой линии челюсти капелька влаги блеснула, указательным пальцем мокрого места касается, Чон неотрывно за ней наблюдает, ничего против не предпринимает. Подносит измазанный пальчик ближе к лицу, зрение напрягает, чтобы рассмотреть. — Кровь, — показывает парню отпечаток, грустно усмехается, свежая алая капля явно не признак его собственных увечий. Чонгук, без задней мысли, обхватывает тонкое запястье и тянет к лицу, шершавым языком кляксу слизывает, темные зрачки блеснули возбужденным пламенем. Металлическим вкусом упивается, кровью мертвого врага довольствуется, рискнувший противиться власти Цербера кричал истошно, долго, подыхал в адских мучениях. — Убивать так легко? — Детка, — брюнет выпускает руку девушки из бережного хвата и заправляет белокурый локон за ухо, заостряясь на том, что проколы мочек пустуют. — Где твои сережки? — Сона резко отворачивается, возвращая прядь на место. — Где они? — почуяв неладное, оказывает давление голосом, опускает тембр, напирает. — Ты вошла в особняк с побрякушками. — Потерялись, — говорит первое, что приходит в голову, избегая пронзительного недовольного взгляда, правдиво лгать Кан не удаётся. — Не лги мне, — брюнет недоверчиво щурится, вмиг натягивает гневную гримасу и отступает на шаг назад. Чертова мисс Дан, от неё предательства явно не ожидал, Кан то ли искусно давит на жалость, то ли женщине стало мало месячного жалования, скоротать годы жизни таким способом было огромной ошибкой. — Доброй ночи, — звучит грубее, чем предполагал, откровенно рявкает, теряя былой запал растормошить блондинку, появилось дело не менее серьезное. Не зря штормы называют человеческими именами, назревающий именуют Чонгуком. — Чонгук, — удивленно отшатывается, полагая, что Чон, несомненно, обо всем догадался, так быстро и легко отсканировал подвох, хватило лишь минуты для раскола, голой правды. — Все не так, послушай, — боится утратить последний шанс сбежать, исчезнуть из поля зрения Цербера, найти, казалось бы, невозможный выход из крепких татуированных оков. Глава тянет уголок губ вверх, четко читая на лице напротив массу опасений и встревоженность, подтверждает его догадки, сама того не осознавая. Резво спелись, браво. Вот только аплодисментов не услышат, Цербер прерывает представление у кульминации, затмевая главных артистов. Чонгук спешно выходит из спальни девушки, оставляя дверь нараспашку, предостерегая, что он ещё вернётся. На кухне домработницы не оказалось, Чон пулей вылетает на задний двор и идёт прямиком к домику персонала, где предположительно находится причина потери нервных клеток этой ночью. Мисс Дан готовится ко сну, расхаживая по комнате в длинной ночной рубашке и пучком на голове, в одиночестве никто к внешнему виду придираться не станет. Дверь в комнату резко распахивается, ручкой о стену бьется, оставляя небольшую вмятину и осыпающуюся краску, женщина испуганно пятится назад при виде разозлённого господина. Чонгук не говорит ни слова, целенаправленно подходит к комоду и резко открывает верхнюю полку, прекрасно зная, где домработница хранит драгоценности и прочую лабуду. Мелкие коробочки и пестрые платки летят на пол, золотые украшения с лязгом высыпаются из шкатулки на лакированный паркет, хаотично рассыпаются у ног, брюнет без доли угрызения совести драгоценный металл берцами при ходьбе топчет, громко полку на место фиксирует, ко второй стукается. — Что произошло? Господин Чон, прошу, успокойтесь, — пугливо опускается на стул в углу комнаты, подальше от разъяренного гостя, явно потерявшего чувства такта и самообладания. — Вы взяли серьги Сона, о чем она попросила? Сейчас же говорите! — Чонгук в сердцах выдирает полочку с креплений и вываливает все содержимое на пол, на корточки опускается, прилипчиво каждую вещь осматривает, чтобы не упустить ничего, что на серьги девушки зрительно похоже. — Мисс Дан! — грозно вскрикивает, полностью уверенный в обвинениях, через плечо взгляд яростный на женщину кидает. — Прошу… — страх к горлу подпирает, непроизвольно к месту тайника поворачивается, к керамической вазе с искусственными цветами, хлопковую светлую ткань сморщенными пальцами сминает. Чон тут же следит за ее взглядом и выравнивается, сжимая кулаки до побеления костяшек. — О чем просила моя женщина? — четко акцентирует внимание на принадлежности блондинки, заставляя мисс Дан вжать голову в плечи, от жуткого страха поежиться, мысленно себя дважды живьём похоронить. — Она хотела тайно съездить на какую-то лошадиную ферму в нескольких километрах от города. Я бы ни за что не позволила ей сбежать, тем более содействовать побегу, Ваши желания для меня превыше всего. Поверьте мне, умоляю, я долгие годы преданно служу Вам… Кроме Вас у меня никого нет, Вы вся моя жизнь… — В моем особняке не должно быть тайн, мисс Дан, — Чонгук доволен ответом, но доверие благополучно подорвано. Первая оплошность женщины становится последней допустимой. — Я запрещаю говорить с Сона, с сегодняшнего дня в доме будут установлены камеры, буду следить за каждым Вашим шагом, замечу хоть что-нибудь, что мне не понравится — отправитесь в карцер, ухаживать за еле живыми заложниками. — Спасибо огромное, такого больше не повторится, я поступила опрометчиво, не подумала, что мой поступок причинит Вам дискомфорт, — становится на ноги и низко кланяется. — Серьги, — протягивает руку в прошении, женщина быстро движется к вазе и достаёт оттуда маленькую атласную коробочку, учтиво перемещает вещь в широкую ладонь. Чон большим пальцем открывает коробочку, удостоверившись, что в руках именно те украшения, что Сона постоянно носила. — Обесценивать мою снисходительность у Вас не получится, я мягок к Вам в силу возраста, жалование урезаю вдвое, безвозвратно. Жизнь маслом больше не будет казаться, советую больше не разочаровывать.***
Намджун размеренно идёт вдоль отельного коридора, вертит между пальцев магнитный ключ, краем глаза отсчитывая нужное количество пройденных номеров, охрана позади ступает крайне медленно, сохраняя большую дистанцию, чтобы не сбивать громким шуршанием двух пар тяжелых берц мысль консильери. У нужной двери резко останавливается, наспех открывает дверь, не заморачиваясь о недовольстве Суа из-за неожиданного визита. В просторном помещении очень тихо, будто гостья покинула пределы здания, Ким шумно закрывает за собой дверь, оповещая о присутствии постороннего во временной обители шатенки. — Суа! — спустя минуту стойки столбом у самого порога, блондин решает ярче заявить о себе. Если бы Суа заказали, киллер, несомненно, выполнил работу быстро, шатенка вовсе не на чеку в такое непростое для клана Вэйта время. — Минута! — отзывается девушка из спальни, удивление и укор оставляет на потом, благо полностью одета, Хосок же в прошлый раз заявился очень не вовремя. — Консильери, — вальяжно выходит из-за распахнутой двери, широко улыбаясь, облачённая в мешковатое длинное платье и мягкие белые тапочки с эмблемой отеля, на лице легкий макияж, немного растрепанные длинные волосы собраны в тугой высокий хвост. Нам про себя усмехается, от ее вида сексуальностью и не пахнет, какой она себя показала при первой встрече. — Через три дня ты улетаешь в Вэйт, в центре Унтагана не появляйся, это может быть опасно, не все мафиози разъехались после съезда. Бестиариям нечего остерегаться, а вот твоя защита спорна, — намекает на внушительное количество охраны девушки у отеля, но такой некомпетентной. Чтобы пройти Намджуну понадобилось лишь пригрозить и все схвачено. — Так быстро, — Суа в мгновение ока поникла, стирая былую яркую улыбку. Ненавязчиво, по-девичьи, рассматривает блондина с ног до головы короткими взглядами, не выдавая заинтересованности. Ким выглядит достаточно устрашающим, немного запаханным, словно глаз не смыкал несколько суток, костюм на нем выглядит прекрасно, только расстёгнутая до половины рубашка выдаёт лёгкую былую нервозность. Наяву же шатенка не ошибается — консильери мечтает добротно выспаться, а не несколько часов днём, как это происходило при поставках, его ждут еще три тяжелых дня на границе, короткая суточная перезагрузка поможет вернуться в строй с новыми силами, полностью обновлённым. — Чаю? — задаёт вопрос, считая формальным, и сразу же направляется к заранее заказанному чаю в чайничке, как знала. У блондина нет права отказаться, провалиться в маленькой миссии девушка не планирует и в любом случае задержит парня минимум на полчаса. — Приятный очень, ты знал, что у отеля есть своя плантация? Представляешь, владелец крайне помешан на чае и кофе, — лепечет о всех новостях, что удалась узнать взаперти, Суа не ветрена, выходить за пределы отеля сейчас будет крайне глупо, лучше быть живой и осведомленной, после перепалки с Хосоком запал разгуливать по столице напрочь пропал. Не спеша наполняет две фарфоровые чёрные чашечки, учтиво ставит на туалетный столик в гостиной, взглядом приглашая присоединиться, Нам так и остался стоять у двери, заторможено наблюдая за всем происходящим. — Отравишь? — отшучивается Намджун, хотя совсем не в восторге от данной идеи чаепития. — Это мелисса, успокаивает нервы и помогает глубоко уснуть, если есть желание, присаживайся, буду рада хорошей компании, — спокойно опускается на мягкий диван, прямо посредине, расчетливо обозначая, что далеко отсесть от неё у Нама не получится. — Разве, мы друзья? — саркастично выгибает бровь, не понимая чрезмерной дружелюбности, посланники убили Дурама прямо на зелёных глазах, а его дочери хоть бы хны. — Ты называешь это так? — замысловато ухмыляется. — Дружба немного иная, или я ошибаюсь? — У меня достаточно подружек, не беспокойся о правильном определении, — игриво подмигивает шатенке и согласно присаживается в полуметре, широко расставляя ноги для удобства, почти коленки длинноногой касается. — Странно, что ты не обозлилась на меня после убийства отца, — внимательно следит за мимикой Суа, желая распознать подвох. — Рано или поздно большая рыба съедает абсолютно всех мелких, — грустно растягивает губы в печальной улыбке, слегка треснутой. Без отца крайне трудно, все кубарём катится вниз, с Олимпа к подножию. — Использовать троянского коня было хорошей идеей, — медленно кивает сказанным словам, посланникам можно позавидовать хорошей беспроигрышной тактике ведения грязных дел. — Очень важно сделать правильный выбор, злость быстро гаснет, на смену ей приходит смирение и осознание. Из-за его отказа могла погибнуть, как и весь наш клан, — не секунду задумывается и исправляется, у мертвых нет ничего своего на живой земле, — мой. Ты спас меня от смерти, я благодарна за это. — Если бы Цербер приказал убить тебя и не отреагировал на мой нескромный поступок в твою сторону, я бы выполнил приказ, благодари за подаренную жизнь именно его. Суа плавно поворачивает голову в сторону собеседника, укоризненно цокнув языком. Намджун явно скромничает, не принимая искреннюю благодарность, ничем себя не обязывает, не желая быть причастным к жесту доброй воли. — Начистоту ты говоришь только с теми, кого через минуту убиваешь? Так это работает? — обводит взглядом бесцветное лицо и берётся за фарфоровую чашку, пригубив горячего ароматного чая. — Твои тайны молчаливо уносят на тот свет, и никак не подобраться. — Я могу тебе рассказать многое, мне не страшен трёп за спиной, ты сама поймёшь, что обо мне с кем-либо говорить не стоит, — Ким следует примеру и начинает пить чай вровень. — Мне интересно не потому, что изнемогаю обсудить твою жизнь с чужаками, — шатенка спокойно возвращает чашку на блюдце и раскидываешь руки в стороны, на изголовье дивана, невзначай касаясь подушечками пальцев плеча парня. — Может, я молода, и опыта гораздо меньше, нежели у тебя, но в мире мафии законы не писаны, они выскоблены на коже каждого, кто однажды ослушался. Ты привык убивать, а вот спасать — это ново. Намджун громко усмехается в золотистый ободок чашки, допивая содержимое до самого дна, откладывает чашку в сторону на столе, демонстративно подальше от блюдца, раззадоривая нутро перфекциониста. Хватает близлежащую подушку, аккуратно укладывает на бёдра девушки и ложится на неё головой, беспардонно закинув ноги на диван, не снимая дорогих чёрных туфель. — Когда мы перешли на «ты»? — задаёт совсем неравноценный диалогу вопрос, достаёт телефон из кармана, без задней мысли откладывает гаджет на столик, экраном вниз. — Ты первый обратился неофициально, я поддержала, — поджимает пухлые губки, не решаясь коснуться пепельных волос или скинуть наглеца на пол, избавиться от небольшой тяжести на ногах. Нам в свою очередь устраивается поудобнее и глядит на девушку снизу вверх, с интересом изучая миловидные черты склонившейся над ним персоны. — Надеюсь, ты понимаешь, что мои заигрывания в Вэйте были банальной игрой? — Неужели? — берётся за блестящий темный локон, игриво наматывает на палец. — Твои губки сладкие, чертовка. — Чудак, — приглушенно смеётся, пересекаясь с пронзительным взглядом тёмных, в меру узких глаз. — Почему так смотришь? — Нравишься, — без стеснения произносит, будто о звёздах рассуждает. — И жду, пока мелисса подействует, твой смех укачивает, можешь посмеяться ещё немного? — Не могу, у тебя плохие шутки, — на неожиданное признание никак не реагирует, он не всерьёз, как же очевидно. — Такими словами не шутят. — Не клоун, уж извини, — легко тянет за локон ближе к себе, Суа противится, гордо шлепая широкую руку по тыльной стороне ладони. — Ц, не борзей. — Ты в моем номере, кто из нас здесь борзеет? — Я доставил тебя сюда. — Ещё напомни, что сам оплатил, своей драгоценной картой, — саркастично дергает бровями, недовольная услышанным. — Я не сноб, уж тем более из-за денег не кичусь, дело в другом, — тянется рукой к гладкой на вид щеке, шатенка закидывает голову на спинку дивана, громко вздохнув. — В чем дело? — сжимает ладонь в кулак, изворотливость девушки начинает не хило бесить. — Не то, — шепчет, а блондин улавливает ноты разочарования. — Так хочу пожаловаться на мир, в котором сыр в мышеловке и подавно зацвёл. Ты ведь мог просто написать, зачем лично пришёл? — Удостовериться, — в чем именно блондин опускает, не важно, сам не знает, просто так нужно и никак иначе. — Ну же, поделись переживаниями, поговори на фоне, как ящик, — закрывает глаза, складывает руки на груди, готовится ко сну, хоть и чуткому, шатенке доверять не готов, мысли и слова девушек всегда отличаются. Рядом с Суа не легко и не тяжко, что-то между, неопределённое, но цепляющее, запоминающиеся. В глубине души надеялся, что дерзкая навсегда исчезнет из его жизни, но судьба распорядилась иначе, устроила ультиматум: либо навьючить бремень ответственности, либо избавиться. Вандалы завсегда уничтожают прекрасное. Намджун не вандал. — Четырнадцать, ровно столько человек отец заставил меня застрелить за раз в двенадцать лет, потому что жалость должна оставаться в чулане, и там же подохнуть, — Суа опускает веки, полностью расслабляется, консильери не представляет угрозы, пока что. — Я родилась в клане, не выбирала, меня заставили стать жестокой. Мать умерла при родах, отец во мне души не чаял, пытался создать свой прототип в женском обличии, подначивая высказываниями о том, что мне не хватает выдержки. Ненавидеть родного отца, почувствовать некое облегчение после его смерти, разве так должно быть? — Ты — девушка, — аргументирует Ким, будто этим все сказано, слабая по природе, и мужчину в силе никак не преуспеть. — Я не в порядке, и ты, кажется, тоже… — опускает голову вниз, заостряется на точеных чертах лица лежащей персоны и преспокойной мимике. — Мы оба полные идиоты, Суа, и так должно быть. Экран телефона блондина загорается без характерного рингтона и вибрации, Суа опасливо тянется к гаджету и переворачивает экраном вверх, зорко считывает женское имя вверху дисплея, шепча бесшумно короткое и уже ненавистное имя «Эни», уверенно сбрасывает вызов, желая усмирить пыл звонящей. Он занят, теперь всегда будет для неё занят.