***
Тэхён со свистом шин залетает на бумере во двор особняка, почти сносит во время разошедшиеся ворота, в открытом окне сидения водителя торчит вытянутая серая рука, ладонь крепко сжимает открытую бутылку виски, громкая музыка разрушает привычную спокойную обстановку. Поднимая облака пыли, умело паркуется на своём почетном месте, один из бойцов почтительно открывает приехавшему бестиарию дверь, остальные низко кланяются. — Бошки к брусчатке, ребята, — Тэ дном полупустой бутылки давит на затылок близстоящего охранника, шумно шмыгает носом, вгоняя дальше белый бодрящий порошок. Редкое мнимое сомнительное веселье, но в противном случае от выпитого двоится в глазах, садиться за руль в состоянии добротного алкогольного опьянения — самоубийство. Чимин, недавно закончивший ненавистную уборку, выходит из дома, реагирует на неожиданный переполох, в ладони крепко держит собранный гармошкой розовый фартук, гневно бросает на стоящий неподалёку стул — меткость не прокуришь. Тэхен расслабленно закуривает, сигарету плотно между зубов сжимает, так смачно, что Паку захотелось к вредоносной привычке вернуться. — Что за суета? — шатен первым начинает диалог, кудрявый выглядит обыденно, но медовые пустые глаза и расширенные зрачки говорят о многом, и дело вовсе не в кокаине. — Гувернанточка, — треснуто тянет улыбку Тэ, завидев Мочи. — Закрой рот, — Чимина от одного мерзкого в его сторону определения к драке заносит, кулаки до побеления костяшек сжимает. — Пьёшь в белый день? Выходной на тебя пагубно влияет. — Возможно, — кудрявый оставляет ни в чем неповинного охранника в покое, неспешно подходит к шатену, а Мочи в два счета улавливает знакомые ноты аромата, у парня между зубов совсем не сигарета. — Ты под кайфом? — выгибает бровь, от части завистливо, не замечает как лицевой нерв сводит. — Да, — без запинки отвечает тот, продолжает наигранно квадратно улыбаться. — Рад за тебя, но не от всего сердца, — фыркает Мочи, косяк отбирает, сам смачно затягивается, уборка знатно утомила разум и тело. Как только люди во время уборки расслабляются? Разве что не перфекционисты, от лишней пылинки у Пака глаз стал дёргаться. — Ты же не куришь дурь, — должна быть причина хорошо обдолбаться, для излишне правильного Кима — стопроцентно. — Что такое диссоциативное расстройство идентичности? — на удивление бодро спрашивает. — Выговорить это определение — язык сломать. — Раздвоение личности, — брови непонимающе сводятся, Тэхен странными вещами интересуется. — Книг начитался? — Статей, — неоднозначно, лишь для него понятно, но Кима этот факт совершенно не волнует. — Не знал, что ты умеешь читать, — Пак низко смеётся, а кудрявый обижено втягивает щеки. — А ты — остроумно шутить, какое счастье, что и не узнаю. — Не дуйся, прикрою тебя перед главой, отрывайся как душе угодно. — Спасибо, не подхалим, — в том же духе продолжает Тэхен, совершает пару глотков виски из сосуда, сердце тарабанит от микса всех тотальных воздействий, в голове ни одной адекватной мысли, благо Хелли в перечини нет, либо конкретно имя журналистки не звучит. — Доставка на троечку, — сечется Мочи на косяк, в шутку переводит, напряжение разбавить, сам не в настроении, но ситуацию в нужное русло постарается направить. — Что произошло? Выкладывай. — В двух словах? — неохотно, но расскажет, пускай, апатия давно утопила по макушку. — Едешь двести двадцать и вдруг перед тобой появляется фура. — Терки с главой? — Мочи не знает, когда бестиарий успел накосячить, ещё и на приличном расстоянии от лидера. — Хм, — разочарованно ухмыляется Ким, на них из окна пристально смотрит похожая красивая причина, краем глаза замечает, как Сона за шторами прячется, долго не пялится, интересным происходящее не находит.***
Суа собственная авантюра не сопутствует, творить что-либо за спиной консильери крайне опасно, ставит все на волю случая, фортуна обязана развернуться к ней лицом. Девушка битый час сидит за столиком полуполного бара, отстранённо рассматривает опустевший бокал, окрашенный в розовый после выпитого красного сухого вина. Подтянутое тело облаченное в чёрное бандажное платье, на голове фетровая небольшая шляпа с золотой цепью того же оттенка, на стопах классические лодочки. Суа подобрала одеяния идеально, для похорон. Бегает зелёными глазами по залу, улавливает ухом вскрик ненавистного имени, сразу же на звук голову поворачивает. К официантке подходит рыжая администратор, та, кого шатенка односторонне ожидает. — Нашлась, сука, — удовлетворенно шепчет, белоснежные зубки в оскале обнажает. Хищником идёт за уходящей на второй этаж девушкой, тихонько шпильками цокает, на ходу снимает кожаный тонкий пояс на талии, оба конца вокруг костяшек туго оборачивает. Суа замедляет шаг, когда Эни скрывается за высокой матовой стеклянной дверью, удачно успевает подбежать и остановить закрытие острым носком лодочки. — Намджун, я же соскучилась! — с флиртом возмущается рыжая, через щель скрытая гостья замечает пепельную макушку у окна, парень отстранённо дергает плечами, сбрасывая тонкие ручки. — Я помогу тебе расслабиться. — Эни, мне пора ехать, одного раза на сейчас достаточно, встретимся к ночи, — консильери встряхивает челку, поправляет идеально сидящий на нем пиджак и разворачивается к двери, Суа машинально отходит назад, в суматохе осматривается, в поисках укромного уголка, время на исходе. О его похождениях слышать не приятно, такой мужчина редко одинок, глупые надежды, очевидно — консильери с рыжей шлюхой спит. Безумно прячется за поворотом на веранду, в надежде, что зоркий взгляд Намджуна неожиданную гостью не заметит, прижимает пояс к груди, измазанные красной помадой губы нервно кусает. Консильери быстро несётся мимо, вниз по ступенькам, внимание на окружение не обращает, критично опаздывает, глава опозданий не приемлет. Суа берётся за возможность всеми конечностями, другого шанса не будет. Отталкивается от холодной стены лопатками, нагло в кабинет заходит, фигура Эни стоит там, где ранее стоял блондин, за плечи себя обнимает, по всхлипам шатенка безошибочно полагает, что плачет. Пара шагов, и каблуки утопают в ворсе мягкого светлого ковра, подобно хищной кошке к жертве крадётся, в последний раз проверяет надёжность орудия убийства и закидывает кожаное, так называемое, лассо, на шею рыжеволосой. — Что за? — Эни успевает лишь шокировано выдохнуть, ногтями в женские руки впиться. — Тише, красотка, кричать под чертями в аду будешь, шлюхи в рай путь не находят, — Суа сужает радиус удавки, ждёт пока девушка ослабнет, прекратит сопротивляться. — Кто ты такая? Ты знаешь, кто мой парень? — хрипит Эни, хватается всеми силами за хрупкие запястья, из последних сил сжимает. — Твой? — глаза Суа злостью наливаются, зелёная радужками на два тона темнеет, зрачки настоятельно сужаются, прищур злостный, неоспоримый. Гнев подчистую сметает все сомнения, хоронит внутри жалость. — Что мое — то неделимо, — умело освобождает мученицу от дискомфорта у подбородка и безжалостно, с хрустом, сворачивает рыжей шею. Бездыханное тело Эни бесшумно падает на мягкий ковёр, лицо застыло с выпученными глазами, а губы, блядски приоткрытые, так и не вдохнули полной грудью в последний раз. — Я должна была, — по-своему извиняется за содеянное, достаёт из бюста подготовленную салфетку, тщательно вычищает из-под ногтей павшей собственную кровь и частички кожи, гордо выравнивается, прячет испачканный хлопок в чашнику бюстгальтера. На каблуках разворачивается и выходит из помещения. На ходу возвращает пояс на нужное место, козырек шляпки на брови натягивает, печальные глаза скрыть, губы растягивает в довольной ухмылке. Стучит по стеклянным ступенькам, от бедра к бару подходит, подхватывает стоящий бокал с красным вином, ранее заказанным, модельной походкой к выходу направляется. — Бокалы нельзя забирать! — возмущается бармен, просчитывая приличную, для скромного жалования, сумму, хозяин предпочитает хрусталь. — По хую! — дерзко рявкает Суа, разрушая образ изысканной леди. Напьётся сегодня до беспамятства, в надежде, что совершила последнее преднамеренное убийство в своей жизни, больше так продолжаться не может, тотальная плата обязана дать сочные плоды. Стоит заехать в торговый центр, кратковременный траур окончен.***
Сона несколько дней подряд не ест, свежим соком и водой перебивается, заливается чашками кофе и отказывается от всех попыток домработницы силком накормить, щеки покрылись алыми пятнами от регулярных слезных истерик, блестящие аквамарины тусклые, потерянные. Принимает горячую ванну, поддерживает стабильный градус на протяжении двух часов, изредка играет с пышной пеной на поверхности воды, погружаясь в ранее детстве, где спокойно, беззаботно, где была по-настоящему счастливой. От пара матовые стекла, разделяющие ванную и спальню, запотели, в помещении стоит влажная жара, стойкий пар прогревает дыхательные пути, слабо обжигает ноздри. Блондинка расслабленно лежит у изголовья овальной, половинчатой капсульной, ванны, уткнувшись в потолок пустым взглядом, наблюдает за плавным полетом равновесного водяного пара. — Бестия нежится в котле? — Чонгук разводит створки в стороны, пропуская в душное помещение потоки чистого воздуха. Плечи и верхняя часть груди блондинки тут же покрываются мурашками, кожа незамедлительно реагирует на смену температур, вытаскивает руки из воды, накрывая ими бортики для удобства, не глядя на дезертира в её мире недолгого релакса. Чон поправляет резинку спортивных чёрных штанов на бёдрах и ступает кроссовками в небольшие лужи на кафеле, присаживает на бортик посредине, не задевая изящные пальчики рядом. — Вылазь, ещё немного и сознание потеряешь, — щечки Кан красные, как спелая малина, вид плачевный, измотанный, отчуждённый. Видеть её такой не приятно, в сердце острыми шипами колет, на душе тошно. Девушка небрежно брызгает водой нежелательному посетителю прямо в лицо, вальяжно возвращает руку на бортик, будто ничего не произошло. Брюнет спокойно вытирает капли ладонью, тряхнув немного взмокшей челкой и опускает взгляд на белоснежную футболку, коротко изучая небольшие водяные серые точки на хлопковой ткани. — Бойкот мне устроила? — натягивает саркастичную ухмылку, поднимается на ноги, уверенно цепляет с вешалки махровое белое полотенце и расправляет, приглашая непослушную в него укутаться. — Хочу тебе кое-что показать, у меня час свободного времени, поторопись. — Так уходи, не трать своё драгоценное время, — бесцветно отзывается Сона, направляя бездушный взгляд в сторону собеседника. Как всегда выглядит мужественно, властно, в тёмных омутах читается напористый прямой приказ. — Не принуждай, я не хочу. — Надо, — стальным тоном произносит, Кан отчужденно закрывает глаза, не желая прислушаться. — Сона! — грубо вскрикивает, злость от безразличия напирает, из себя по щелчку выходит. — Когда уже ты оставишь меня в покое? — бурчит блондинка себе под нос, с отсутствием энтузиазма выходит из ванны, надевает на себя приятный на ощупь халат, на запах, не позволяя парню разглядеть нагое сочное тело со всех ракурсов. Чонгук словил мимолетный момент красивой сексуальной картины, взглядом жадно пожирал каждый изгиб изящного подтянутого тела, осознавая, что не хило заводится. Небрежно бросает полотенце прямо на пол, бесполезный жест заботы. — Я готова, — лениво сует ступни в меховые серые тапочки, акцентируя при этом мужской взгляд на ещё не зажившей ране от пули у щиколотки, глава потерянно отводит глаза на мраморный темный кафель. — Пластырь, — довольно низко срывается с губ, с хрипотцой, прочищает горло, настраивая тональность в прежнее русло. Выходит из ванной комнаты, оставляя девушку в одиночестве, в груди вновь болюче кольнуло, обычная глубокая царапина, не больше, но чувство вины по новой высокой волной накрывает. — Блять, — взъерошивает волосы на затылке, злится на себя, никак от мерзкого щемящего ощущения не избавиться. Позади тихо шлепают тапочки, Сона шумно выдыхает, услышав ругательство. — Идём, — не оборачивается, стремительно выходит из спальни, оставляя дверь открытой для особы, плетущейся хвостиком. Пара спускается на первый этаж, брюнет заводит девушку в неприглядное помещение возле крытой парковки, лишенное окон, точным хлопком по выключателю загоняется яркий белый свет, озаряя темень. Сона панически бегло скользит взглядом по тонкостям интерьера и знакомым предметам, давится подступающей горестью. Чонгук расчетливо закрывает дверь на защелку, предугадав первую острую реакцию. — Нет, — растерянно шепчет, бросаясь к двери, Чон тут же прикрывает собой выход, отрицательно мотнув головой. Она не может уйти прямо сейчас, не попробовав вновь. Должно было понравиться, глава возлагал надежды на правильную идею вернуть Кан в прошлое, воссоздать ощущение домашнего уюта, вырвать из лап глубокого стресса, самобичевания и апатии, перекрыть боль утраты светлыми воспоминаниями. Целых пять дней подчиненные искали лучших гончарных мастеров, выкупая у творцов ценные орудия труда в виде гончарного круга, инновационной печи, красок для росписи, глины и прочего. Расставленные по размеру керамические расписные вазы на длинных навесных полках, вынесены из квартиры матери девушки, добавляя в интерьер немного разнообразности палитры. В углу высокая стеклянная полка, на самом видном месте стоит золотая рамка с общей фотографией Сона и её мамы, которую блондинка, к сожалению, не заметила в силу глубокого шока. — Посмотри сюда, — Чонгук рукой указывает в угол, решая, что подойти и подать фото будет неправильно, излишне, слишком личное. — Эта посуда, — безошибочно узнает искусство мамы, отличительный почерк прерывистых линий и игру цвета, вспоминая воодушевлённые речи родного человека во время разрисовки сосудов. — У цвета есть душа, — еле слышно шепчет, повторяя в точности тон и манерность, много красного, цвета истинной любви. Не касается гладких блестящих поверхностей, опасаясь дрожащими руками нечаянно задеть и разбить бесценные значимые предметы. Подходит ближе к стеклянной полочке, застывает статуей на месте, слёзы поодиночке срываются из уголков глаз, создавая независимые тонкие ручьи, соленая влага щиплет побледневшие щеки. От общего фото веет тёплым вайбом, той незаменимой материнской любовью, что изо дня в день придавала сил, поднимала с окровавленных трудностями колен. Чонгук с характерным приглушённым стуком ставит перед гончарным кругом две дубовые табуретки, одну за одной, имитирует былую ситуацию на ферме, краем глаза наблюдая как погасший огонёк в небесных глазах вновь загорается. Девушка не ругается, не кричит в агонии, не корит за случившееся, что не может не радовать, лидер все же был крайне близок к провалу, рискуя обновить переломный момент. Глина на кругу заранее подготовлена для лепки, как и все вокруг создано с нуля исключительно для комфорта Сона, располагает к процессу. — Присядешь? — кивает на ближнюю табуретку. Блондинка наспех вытирает слёзы, в попытках скрыть свои яркие нахлынувшие чувства, неспешно подходит к табуреткам и опускается на указанную как марионетка, не решаясь начать. Чонгук молча садится позади, прижимаясь крепкой грудью к дрожащему телу, трепетно берет девичьи ладошки в свои широкие, направляя, накрывает горку глины, плавно ступает на педаль, гончарный круг приходит в движение. Сона захлестывают смешанные чувства, бурлят различными цветами в котле души, картинка перед глазами расплывается, дыхание напрочь сбивается, сердце неистово тарабанит, настоятельно оглушает с белым шумом. Парень аккуратно прижимается щекой к виску блондинки для удобства, девушка всем телом напряжена, пальчики не сгибаются в нужном направлении, совсем не двигаются. Нежно успокаивающе гладит измазанным в глине указательным пальцем по тыльной стороне девичьей ладони, оставляя чёткий продолговатый песочный мазок. От знакомого движения Кан срывается, рыдает в голос, не в силах контролировать потоки слез и собственное дыхание. — Мама меня этому научила, человек заостряется лишь на одном продолжительном касании, тревога и злость уходят на второй план, — сорванным голосом прерывисто произносит в промежутках между всхлипами, плотно смыкая веки, слова даются с трудом, будто слоги в горле застопорятся. — Используй мастерскую, чтобы притупить боль, можешь приходить сюда в любое время, — хрипит уверенно, перенимая её бушующее волнение, тяжко на душе, затруднительно. — Здесь я одинока, ты лишь создаёшь иллюзию поддержки, — выскальзывает из-под широких ладоней, ломая все планы главы скрепить контакт, стать ближе. — Всю жизнь я был один, мне не знакомо понятие семьи, я понимаю, какого это, быть единственным деревом на пустынных широтах, — соберёт блондинку заново, по мельчайшим осколкам. — Зачем ты устроил все это? — Сона поворачивает голову к парню, призывая посмотреть на неё в ответ. Движение круга прекращается, кроссовок соскальзывает с педали, а турмалины с тенью сожаления смотрят в небесные слезливые. — Я виноват, должен исправить, — опускает взгляд на пухлые губы, безумно по ним соскучился, тянется ближе, Кан немного заносит назад, увеличивая расстояние. У Чона в груди громко громыхнуло, она не верит, попросту не доверяет, выстраивает непробиваемую каменную стену, ограждается от него вновь. — Хочешь, я уйду? — разочарованный вздох срывается с губ. — Ты правда просто уйдёшь, если попрошу? — удивленно-недоверчиво, в неверии, что сам Цербер к ней прислушается. Чонгук ведёт себя по-другому, нежнее, аккуратнее, без привычных резких высказываний и напора, старается не задеть, расположить к себе. Он рядом, когда так нужен, будто чувствует, когда девушка на грани. Темные омуты пронзительны, искренни, перед ней тот самый, с мощным пьянящим отчаянным чувством позволит Чону остаться таким ещё немного, в памяти запечатлит. — Да. — Останься, — услышав ответ, брюнет сразу пробует ещё раз, мажет по желанным губам, не спеша сминает, вкладывая в поцелуй всю заботу и тёплые чувства, отдаёт все ей, без остатка, до последней капли опустошается. Всем нутром к ней мощным магнитом тянет, в голове девичий родной образ, Чон ощущает зависимость пуще наркотической, от неё не вылечиться, ничем жажду духовной и физической близости не перекрыть. Изрисованные чернилами руки накрепко обнимают осиную талию, опасается, что Кан испарится, исчезнет из объятий, подобно миражу. — Не отпускай, — шепчет блондинка прямо в горячие губы, накрывает ладонью щеку у чёткой угловатой линии подбородка, измазывает песочную кожу глиняными разводами, оставляет свой след. Чонгук перемещается на состыковку мебели, закидывает длинные ножки на своё бедро, вновь по локти обнимает, до хруста в позвоночнике в себя бы вжал, частью не только сердца, но и тела сделать, ближе хочется, тело к телу, чтобы все время предельно близко находилась, а плотнее некуда. Поцелуи ленивые, расторопные, равноценно полны ласковой сладостью, чувственной чуткостью. Сона разрывает мягкий интимный контакт, котёнком в заботливых объятиях ютится, утыкается носиком в шею, опаляя жарким прерывистым дыханием чувствительный участок, гуляет ладошкой по выпирающему объёмному татуированному бицепсу, пачкая рисунки глиной, Чон разрешает своей девочке измазать его всего нежными касаниями. В правом кармане чёрных спортивных штанов завибрировал телефон, Чонгук незаметно отодвигает ногу в сторону от девичьей спины, чтобы Сона не отвлекалась, не почувствовала и не услышала, что пора расставаться, придерживает одной рукой блондинку за талию, вторую суёт в карман, без колебаний тушит разрывающийся от звонков телефон. Часа оказалось мало, время рядом с ней летит со скоростью света, стремительно бесследно утекает водой сквозь пальцы, никак не остановить, не ухватиться. Глава решает повременить с уходом, он нужен ей, здесь и сейчас. — Так страшно, Чонгук, я словно погибла, — откровенно шепчет Кан, вдыхая приятный мужской парфюм, безошибочно узнает его запах из тысячи иных. Просидеть бы с ним вот так до глубокой ночи, в полной безопасности в крепких надежных руках, слушать ровное дыхание и внимать тепло, переменчивого грубияна катастрофически не хватало до ломки. Короткий трёхчасовой сон даёт о себе знать, полная тишина располагает к дрему, сонно закрывает глаза, приобняв парня за предплечье. — Я пережил свои самые темные времена в одиночестве, прости, веду себя так, будто мне никто не нужен, — облегченно выдыхает, потому что наконец готов развеять собственные сомнения, — будто мне не нужна ты, — мягко касается губами к темной макушке. Признание с парящей легкостью пера слетает с губ, счастливо улыбается, скрывая широкую глупую улыбку от причины. Чонгук впервые чувствует себя счастливым, окрылённым. — Никому не позволю причинить тебе вред, — Чон накрепко сковывает своего внутреннег яростного зверя на сотни цепей, клыки прячет, к ней послушно ластиться. — Детка? — девушка обмякла в его руках, еле слышно сопит, но бицепс из хвата не выпускает, подсознательно отпускать ни в какую не хочет. — Чонгук, — бормочет себе под нос, во сне брюнета зовёт, и там для него нашлось особое место. Глава вновь растягивает губы в легкой улыбке и бережно заправляет выбившиеся белокурые пряди за ухо, несмотря на онемевшие ноги продолжает сидеть на месте, обнимая своё сокровище, наслаждается моментом. — Ещё немного, несколько минут, — еле слышно одними губами уговаривает себя не спешить, отсрочить выполнение полномочий в роли главы клана, только ему решать когда Цербер выходит наружу.***
Тэхен просыпается с жуткой головной болью, вертолёты в сознании продолжают наматывать круги, громкий гул выбивает всю сонливость, измученно мычит, с трудом распахивает веки наполовину, яркий свет солнца пробирается сквозь полупрозрачную тюль, раздражает сетчатку. На тумбочке у кровати рассыпан белый порошок, две бутылки виски пусты, замазанный отпечатками бокал лежит вверх дном, в алкогольном опьянении он, скорее всего, призывал себя остановиться. Садится на кровати, устало потирает блестящий чистый лоб, семичасового сна для отдыха не хватило, под нагими стопами трещат сломанные сигареты, в воздухе витает вонь дыма никотина, вперемешку с ганджей. Яркая тряпка у кровати привлекает расфокусированное ранее внимание, Тэ присматривается, для достоверности наклоняется ближе. — Белье? — низко хрипит, девичья вещь в особняке, да ещё и в его спальне — неслыханно. Тянется к закрытому в одеяле трезвонящему мобильному телефону, ставшему причиной раннего пробуждения, не глядя принимает вызов. — Как самочувствие? — бодро начинает Элл, на втором плане клацает клавиатура компьютера, в отличие от главного, хакер в поте лица трудится с девяти утра. — Ты в кураж ушёл вчера. — Я звонил тебе? Что было? — Тэхену откровенно лень вспоминать произошедшее, да и не выйдет хронологию выстроить, сплошной конфуз. — Модель тебе прислал, ты девчонку выгнал, сказав, что не заводит, парни её убили, чтобы не болтнула лишнего, — вещает Элл. — Плевать, — безразлично потирает переносицу, его больше волнует не затронул ли короткий глубокий загул его, и без этого, натянутые отношения с Хелли. — Понял, — хакер сразу отбрасывает идею рассказывать в красках, переходит к ярким моментам. — Я отправил в пентхаус десять букетов красных роз с записками. — Что? — Ким, словно ребёнок, уточняет, в надежде ошибочного понятия в силу нестабильного состояния. — Да, ты приказал написать «заебала», но я перефразировал в «достала», девушке ведь адресовано. — Ты идиот?! — Тэ вскакивает на ноги, за голову от мигрени пятерней берётся, череп словно пополам раскалывается. — Уберите записки, пока она не прочла. — Девушка прочла все десять, — обнадёживает Элл, хмыкнув. Приказ главного пытался оспорить, но в момент агрессивного кайфа Тэхен не желал слышать возражения и здравый рассудок. — Намджун уже в штабе, вылазка через два часа. — Я помню, — рычит Ким, одна головная боль сменяется другой, работать с блондином приходится впервые, уверен, будет профессионалом, несмотря на внутренний конфликт бестиарий должен выполнить работу превосходно. Разделять поодаль обязан. — Буду через час, отключаюсь, — недовольно хмурится, сбрасывает вызов, впервые за утро глядя на экран. Густые сдвинутые брови ползут вверх, медовые глаза несколько раз проходятся по второй строке в разделе вызовов, считывая имя журналистки и тридцать не принятых вызовов с её стороны. Опускается ниже, часом ранее, вызов дошёл до адресата — парочка разговаривала добрую минуту, чего предостаточно для Кима, вложить все недовольство удалось бы и в тридцать секунд. — Какой дурак, — корит себя за содеянное, вспоминая каждое слово, брошенное в адрес брюнетки.*Прошлой ночью*
— Пиздуй вон, — кудрявый сидит у подножья кровати, уперевшись спиной в холодное дерево, совершает пару глотков виски, полностью опустошая сосуд. — Не расстраивайся, — утешает незнакомка, не захотел он модель, не возбудился, с многими случается, на конскую дозу марихуаны списывает, парень явно с высоким либидо. — Мое белье, — тянется к щиколотке кудрявого, где комком валяются слетевшие от былого напора яркие красные кружевные трусики. — Не заставляйся меня ждать, — рычит Ким, в ладони телефон проворачивает, дождаться не может, когда кукла спальню покинет. Модель красивая, а толку одним словом ноль, не заводит, наоборот — все желание напрочь уничтожает. За достаточно высокой фигурой закрывается дверь, крики по ту сторону приглашаются широкой ладонью, девчонке не уйти на своих двух, а Тэхена чужая боль вовсе не заботит, в нем есть своя, куда более пронзительная, не утихшая. Ким набирает знакомый номер и плевать, что не звонил туда ни разу, просто помнит и проклинает себя за превосходную память. — Почему звонишь? — слышится шёпот по ту сторону, Хелли удивлена позднему звонку, его звонку. — Я хочу… — Тэ закрывает глаза и тяжело выдыхает, «отомстить тебе, за мою боль» не озвучивает, то ли язык слишком заплетается, то ли доля здравого рассудка призывает перефразировать, смягчить нападки. Парень тяжело дышит в динамик, настраивается. — Достала? — журналистка проводит тонкими пальчиками по кровавым бутонам, в темени глаз с записки на топе не сводит, вокруг кровать букетами заставлена, аромат цветов в нос бьет, и даже открытое окно не помогает, настойчиво благоухают. У бестиария свой способ извиняться, понятный лишь ему, но журналистка, почему то, понимает. — Спасибо, за цветы. И за то, что отомстил за меня. — Мне не нужна благодарность, — Тэ рычит, злится, жлобское «спасибо» слух режет, Хелли не скучает по нему, не тянется ближе, не чувствует. — Пригласи меня, сейчас. — Зачем? — ладонь на лепестках дрогнула, Ким звучит угрожающе, откровенно гневно. — Ты в порядке? — Да, — чеканит, пальцами в кудрявые волосы зарывается, лжёт. — Как и ты, ведьма. Ты обязана меня слушаться, поняла? Опять постараешься скрыться от меня — убью, Хелли, я убью тебя! — Тэхен… ты обещал, что… — брюнетка вскакивает на ноги, по комнате круги наматывает, бестиарий не шутит, не в таком тоне. — Иначе, я сойду с ума, — не дожидается ответа, сбрасывает, за бутылку берётся, забыться не вышло, катастрофически разбит.***
Намджун коршуном наблюдает за подготовкой отряда на главном складе, в военной форме жарковато, от поднятой пыли чихать хочется, сдерживается, на цокоте ногтей на дробовике фокусируется, борется с желанием отчихаться подобно кольцевому взрыву. Шин входит в открытую железную дверь, шустро направляется прямо к блондину, нижнюю губу жует, глаза активно бегают, смотреть прямо на консильери опасается, реакция на новость может лишить помощника жизни. — Консильери, — завсегда уверенный Шин обращается подавлено, голос дрожит, звучит еле слышно. — В чем дело? — у Кима нервные тики от опоздания Тэхена появляются, много на себя берет, заставляет ждать, черт пойми чем занимается. Глава трубку не поднимает, Ким за зоной досягаемости, вся ответственность гордо и уверенно ложится на широкие плечи блондина. — Прояви благоразумие, приведи сюда Тэхена. — Бмв паркуется у входа, — Шин частично благодарен за оперативность Элла, минус одно наказание, главный облегченно вздыхает, совсем скоро отвесит хороший нагоняй опоздавшему. — Эни нашли мертвой в Дефф, сломана шея, умерла на месте. — Это все? — Намджун безэмоционально поднимает глаза на парня, тот коротко кивает. — Возвращайся на склад, не прохлаждайся. — Есть, — Шин низко кланяется и скрывается в коридоре. Консильери тупит взгляд в пол, тяжелый вздох вырывается из приоткрытых пухлых губ, в голове циклично «мертва», сознание факт быстро принимает, хоть и с опозданием. Вскакивает на ноги, обдумывает, кому понадобилось убрать любовницу, ошибочно насолить, уничтожить дорогую консильери вещь. — Утро доброе, охломоны! — Тэхен врывается в зал с кривой улыбкой, отходники не жесткие, но стеклянные глаза говорят блондину о многом. — Это ты? — Нам бросается на первого попавшегося подозреваемого, Тэ доводилось угрожать безопасностью рыжей, чем себя и скомпрометировал. — Кто ж ещё? — не понимает вопроса кудрявый. — Ты её убил?! — Намджун умело снимает дробовик с предохранителя, перезаряжает и без предупреждения стреляет по ногам младшего, ярость слепит, усидчивость ослабляет, ни одна пуля из десяти бестиария не задевает. — Кого её?! Ты из ума выжил?! — возмущённо хмурится, на два шага назад отходит, в просторном помещении спрятаться трудно, Ким трусом сбегать не собирается. — Эни! — Намджун целится точно в сердце, пока кудрявый не в бронежилете — одиночный выстрел станет фатальным. — Я был в особняке целый день, по-твоему, я — дух?! — Не мне рассказывай, твоих рук дело, физически находиться не обязательно! — Хорошо, стреляй, мне подходит, — Тэ разводит руки в стороны, поступок отчаянный, объясняться не собирается, его случайная смерть станет ношей консильери, когда парень найдёт истинного виновного. — Не ты? — рычит Нам, смотря на парня через призму прицела, Тэ закатывает глаза, шоу устраивать блондин умеет мастерски, конфетти не хватает. — Захотел умереть быстро? Обойдёшься, — Ким опускает дуло дробовика, пинает упавшие гильзы под ногами, железо звенит, косвенно призывает остолбеневших бойцов продолжить подготовку. — С тобой что? — не конфликтность кудрявого на настораживает, консильери не следит за передвижением и душевным состоянием Тэхена, но бестиарий ведёт себя необычно, больно покладистый. — Недалеко от твоего, — опускает руки по швам, на секунду показалось, что если консильери выстрелит, станет легче, тело полегчает, в разум наконец-то очиститься от надоедливых мыслей о журналистке, полная амнезия спасёт грешную душу. Парни смотрят друг другу в глаза, видят собственное отражение и кристальную пустоту падших душ, полагая, что боль разделяют на двоих. — Все готово? — Элл появляется из неоткуда, замедляет шаг, ощущая накалённое напряжение между главными, неожиданно захотелось явиться позже, встревать в междоусобные конфликты — себе дороже. — За дело, — консильери по щелчку переключается, отводит взгляд, не время думать о помехах, вывести из строя военачальника не получится ни у одной живой души, у мертвой получилось.***
Приглушённые шаги берц раздаются по пустому чистому коридору, ковёр под ногами шуршит, ворс цепляется за каучуковую аппликацию. Консильери натягивает маску выше, скрывая переносицу, Тэхен рядом сжимает в правой ладони дробовик, предвкушая истребление скота, на карго несколько пятен от крови убитых охранников, кляксы въедаются в материю, покрывают предыдущие, создают приятную прохладу. Намджун ногой толкает дверь, без предупреждения стреляет, взывая остальных последовать примеру, вонзает пять пуль в первую жертву, хватило бы и двух, но блондин слишком зол, чтобы остановиться на норме, радиус ран становится больше, олицетворяя чёрную дыру в сердце убийцы. Тэхен благоверно качает головой, опустошая магазин, стреляет четко в цель, не упуская из виду тех, кто тщетно старается скрыться, умоляя помиловать. Каратели узнаваемы, несравнимы, отличительны. Сломленных никто не миловал, время отплатить. Ломай так, как ломали тебя. Круг ада смыкается. — Повелевай и властвуй! — вскрикивает консильери, карие радужки чернеют, воздух холодеет, на губах всплывает едкая ухмылка. «В первой половине дня был зверски убит чиновник иностранных дел Сум Ихван и вся команда предводителей главы министерства, массовое убийство произошло в кабинете заседаний. Оперативники сообщают: флаг посланников смерти был зафиксирован в солнечном сплетении чиновника, помещение буквально залито литрами человеческой свежей кровью. Цербер совершает второе яркое заявление, страну охватывает паника».