Хроника оригинального наказания

      Наверное, я уже не меньше десяти раз повторил, что счастливых воспоминаний из детства у меня почти нет... Первые семь лет были беспробудное пьянство отца и его бессвязные пьяные речи, бесконечные гаммы, которые мать заставляла меня играть на рояле, разные умиленные особы с шаблонными бессмысленными вопросами к "милым малышам" и постоянные напоминания о странных правилах этикета того времени, а также страх перед наказанием. После же — страх перед прикосновениями, который я смог преодолеть лишь несколько лет назад, обмороки, учеба, не оставляющая свободного времени, скучнейшие светские приемы, обучение музыке, фехтованию на шпагах и прочим обязательным для наследника навыкам — изматывающее и не дающее никакого права на неудачу... Конечно, мое детство не ограничивалось только этим, однако более светлых моментов у меня было очень мало. Могу сказать лишь одно: в школу ходить мне нравилось, ведь там меня не секли розгами за каждый вздох в неподходящий момент... Телесные наказания в школах тогда все еще практиковались, но детей по крайней мере не наказывали лишь потому, что учитель не в духе. Дома же меня могли избить за любое, даже самое незаметное, действие, которое не нравилось моей матери.       К счастью, в Академии дети могут наслаждаться жизнью. Их запрещено бить, у них есть свободное время, их не могут лишить еды или прогулки... (Моя мать наверняка сочла бы такое воспитание вседозволенностью, которая может только испортить! Впрочем, какое мне дело до ее мнения? Она умерла при родах, когда мне было четырнадцать лет, родив мертвого ребенка... Не могу сказать, что ее смерть кого-то расстроила: она была безумным жестоким тираном, и ее не любил ни один из членов семьи.) Однако же даже события в Академии заставили меня невольно провалиться в собственное болезненное прошлое.       Началось все с урока физики... Надо сказать, преподаватель этого предмета — весьма колоритная персона: не обладая внушительным ростом, этот мужчина средних лет привлекает всеобщее внимание своим потрепанным костюмом, острым языком и неизменными темными очками. (Встретив его в первый раз, я даже подумал, что он слеп, но после, разумеется, понял, что это не так.) Сегодня наш "особенный класс" (так этих детей называют учителя Академии — и в этом нет ни капли презрения или жалости) должен был изучать агрегатные состояния вещества и их особенности. Чтобы продемонстрировать свойство жидкостей оставлять неизменным объем, меняя форму, мастер Карл (именно так зовут учителя физики) принес на урок маленькую модель гидравлического пресса... Что ж, он недооценил способность некоторых детей портить все, что попадает в их руки. Учитель предложил Харви нажать на один из поршней, но тот резко нажал на оба... Разумеется, прозрачные стенки резервуара из дешевого пластика не выдержали напора, и вся жидкость вытекла...       ...Честно говоря, я был впечатлен словарным запасом преподавателя, когда он рассказывал нам о произошедшем. Он ворвался в учительскую, где мы сидели, едва не выбив дверь, и кончики его огрубевших пальцев искрились от молний... Старая коричневая шляпа слетела с его головы, длинные рыжеватые волосы растрепались, а грубоватое загорелое лицо было искажено гневом; он выглядел устрашающе, даже несмотря на свой небольшой рост. Что же до его речи... Что ж, если опустить все непечатные слова и выражения, то сказал он следующее: — Ваш маленький паразит сломал мое личное оборудование в кабинете, чуть не покалечил товарищей осколками, да еще и залил мне кафедру крашеным маслом! Сделайте с ним что-нибудь, иначе это сделаю я! — а после он сорвал свои темные очки, и мы невольно встретились взглядами... Его глаза горели гневом, но в них не было ни вселенской печали, ни жгучей ярости, которые я прежде себе представлял. Если не считать гнева в тот момент, в этом взгляде есть лишь суровость, но не злость... Вероятно, мастер Карл даже является добрым человеком, но этого я пока сказать не могу. — Успокойтесь, мастер Карл, мы обязательно справимся с этим... Посидите пока тут, выпейте чаю... Так нервничать вредно для здоровья, вы же знаете, — произнесла Алира, встав со своего места и мягко усадив взбешенного учителя на стул. — Пойдем, мастер Джек.       Не знаю, что преподаватель сказал в классе (и я уверен в том, что это было нечто не вполне цензурное), но когда мы вошли туда, дети были явно потрясены, если не шокированы. Моя напарница увидела сломанный пресс, осмотрела осколки, лежащие перед первой партой, вздохнула, а после встала перед всеми и довольно громко спросила: — И кто это сделал? Я обещаю, что провинившегося не накажут более серьезно, чем он того заслуживает, — и Харви, чье лицо просто горело от смущения, молча встал. — Вот как... Насколько я понимаю, ты нажал на оба поршня одновременно? Зачем? — Я просто хотел посмотреть, что будет... Мастер Карл хочет меня выпороть за это, да? — ответил мальчик, не поднимая глаз от пола. — О, я не удивлюсь, если это так... Он в ярости, и ты, вероятно, уже видел это. — Да, меня бы за подобное точно высекли... — пробормотал я, тяжело опираясь на стол. В глазах у меня потемнело, а в голове звучал, отдаваясь эхом, ледяной голос матери... Кажется, Алира спрашивала, в порядке ли я, но до меня ее слова долетали очень искаженно, будто сквозь слой воды, и ответить никак не получалось; я не мог выдавить из себя ни звука. Я готов был потерять сознание — а возможно, и потерял на несколько минут. Все было словно в тумане, и я не знаю, сколько времени был в таком состоянии... Наверное, я вызвал изрядный переполох своим внезапным "провалом в прошлое".       Очнулся я в кресле в общей комнате. Мое тело тряслось от долгого напряжения, глаза были полны слез, и хотелось просто упасть на пол и разрыдаться... Так ужасно я себя не чувствовал с тех пор как лишился рук. Воспоминания о худшем наказании в моей жизни, после которого на бежевых обоях кабинета моей матери были брызги крови, а у меня появилось не меньше двадцати новых шрамов, были слишком ярки, чтобы не думать о них. Я хотел бы забыть об этом и отвлечься, но перед глазами все еще стояли пятна крови на обоях. Дело в том, что наказали меня тогда за то, что я уронил стеклянный стакан, а после поранил руки осколками... Даже не знаю, что больше разозлило мать — разбитый стакан, испачканный кровью светлый паркет или тот факт, что мне пришлось бы на некоторое время отказаться от уроков музыки из-за порезанных пальцев. Тогда меня сначала выпороли так, что каждое движение причиняло боль, а после мать прижгла мои ладони свечой, и шрамы от этого так и не сошли... Теперь мои собственные руки не напоминают мне о том дне, но это не спасает меня от таких приступов воспоминаний.       Я просидел в кресле неподвижно несколько минут, после чего мне на плечо мягко легла большая, но изящная ладонь. — Как же вы напугали нас, мастер Джек! Дети подумали, что вы умираете... С вами бывало подобное раньше? Это опасно для вас? — произнесла моя напарница небывало мягким голосом. — Мне жаль, что я напугал вас всех... Да, такое иногда случается, и это не опасно, но очень... выматывающе, — выдохнул я, и мой собственный голос удивил меня: он стал тихим, хриплым и будто бы сломанным. — Я вижу, как вы сейчас слабы... Может быть, вам стоит завтра отдохнуть? Я смогу справиться с детьми одна в течение одного дня. — Спасибо вам за заботу, но завтра я уж точно смогу работать. Вероятно, я смогу уже через пару часов... Хотя в последнем я не уверен. Я не вправе оставлять вас одну с тридцатью детьми, и потому постараюсь привести себя в порядок как можно быстрее. — А вы настоящий герой, граф! Наверное, война закаляет... — Если бы это была война... Думаете, на войне я приобрел подобные особенности? Ах да, вы же не знаете, что со мной произошло... Я буквально провалился в свои собственные воспоминания, если коротко, и вспоминал я далеко не войну. — А что же тогда? Вы можете мне доверять: хранить секреты я умею. — Это даже не секрет... Может быть, это будет трудно, но я расскажу вам, — и я действительно рассказал все, не злоупотребляя подробностями, но и не стараясь смягчить эту историю. И когда я поднял глаза на свою собеседницу, ее лицо стало еще бледнее, чем обычно, а руки мелко дрожали... — Это... это как ночной кошмар! Ваша мать была законченным маньяком... — прошептала она, нервно сжимая в руках платок. — Вы совершенно правы, мастер Алира. Именно поэтому я рад видеть, как живут дети в Академии... У меня не было счастливого детства, но отрадно знать, что у других оно есть, — я вздохнул, незаметно смахнул слезу и медленно поднялся. Силы вернулись, но в душе был странный разлад; как телу, покрытому неглубокими ранами причиняет боль обыкновенная вода, так мой разум терзала почти каждая мысль... Меня в тот момент хватило лишь на один вопрос: — Тот мальчик... он не слишком испугался наказания? — Не переживайте о нем, граф. Я велела ему извиниться перед учителем физики и помочь ему изготовить новый маленький гидравлический пресс — Карл сказал, что это очень легко, если иметь все необходимое для этого. Я бы ни за что не поступила так же, как ваша мать, и правовые нормы — наименее весомая причина для этого. А теперь, пожалуйста, отдохните хотя бы до окончания уроков... Вы очень бледны, и даже я вижу, как вы дрожите. У нас есть еще четыре часа, да и тренировку я могу провести одна, если вам не станет лучше. — О, это я и собирался сделать... Надеюсь, я смогу провести тренировку... — с этими словами я дрожащей рукой открыл дверь своей комнаты, а после, оставшись наедине с котом, упал на кровать и немедленно провалился в глухой тяжелый сон без сновидений...