Хроника оригинального наказания

      О страхе я, пожалуй, знаю больше, чем многие... В детстве вся моя жизнь состояла из страха перед родителями — меня же боялись некоторые слуги, ведь я был странным, мрачным и слишком рассудительных для своих лет ребенком. (Внешность моя в то время лишь усиливала это жутковатое впечатление: я был чрезвычайно бледен и худ, и мои черные глаза со странным отблеском казались еще больше из-за контраста с цветом лица, а смольно-черные идеально гладкие волосы, затянутые в тугой хвост, придавали мне в сочетании с темными старомодными костюмами какой-то неестественный, почти демонический вид... Прибавить к этому странную для ребенка улыбку и все необычные явления, что происходили вокруг меня — и получится образ, будто сошедший со страниц мистического романа.) После же, став джедаем и одновременно правителем своей планеты, я боялся не справиться со своими обязанностями, и если служить Ордену тогда было довольно легко — лишь потому, что я многого не знал и не замечал некоторых противоречий, — то многие решения по поводу судьбы моих подданных давались мне с трудом: не будучи от природы жестоким или равнодушным к чужим страданиям, я не мог вершить судьбы быстро, не заботясь о справедливости и благополучии тех, за кого был в ответе... Я слышал о том, как народ едва не сверг моего прапрадеда, и в подавлении этого восстания он проявил невероятную жестокость, — и понимал, что не смогу так просто казнить направо и налево, жечь свои же города, отбирать все титулы и все имущество у семей восставших... Это и лишало меня сна. Потом, повзрослев и обзаведясь некоторыми очень дорогими мне отношениями, я боялся потерять тех, кого любил... После был страх подвести учителя...       Лишь один род страха был мне почти неведом — страх перед чем-то неизведанным, непризнанным наукой и большинством здравомыслящих людей, загадочным и таящим в себе непредсказуемые опасности; я боялся призраков, колдовства, демонов и злых духов лишь в раннем детстве. Я обрывочно помню, как у камина в детской слушал разговоры моих сестер — холодный монотонный голос старшей из них ни разу не дрогнул, когда она рассказывала жуткие легенды и предания, а иногда и правдивые по крайней мере по ее словам истории... Верила ли она сама в то, о чем говорила? Признаться, этого я не знаю. Сама она не показывала страха, как не показывала и других чувств... Она была из тех, кто может с совершенно безразличным отстраненным видом сказать: "мне смешно" — и даже не улыбнуться после этого. Лишь раз я видел улыбку на ее бледном лице и блеск в ярких, но холодных зеленых глазах... Я знал, что бесчувственной она не была, но ее манера изложения некоторых историй очень меня пугала. Я даже боялся оставаться один в темноте до пяти или шести лет! После же сестры убедили меня в том, что я сильнее и страшнее любого злого духа, который решится на меня напасть.       Мне казалось, что такой древний страх перед чем-то непонятным и даже не вполне реальным больше никогда никоим образом меня не затронет, однако сегодня он настиг меня... Половину ночи мне снились странные сны о ребенке в белых одеждах, что называл себя Белым Горностаем, Проводником и Светом и звал за собой, — я же чувствовал в этом подвох и отказывал ему. Сейчас я могу вспомнить, как точно такой же ребенок, — а внешне он точь-в-точь похож на меня в детстве, только волосы его белее первого снега, а глаза имеют какой-то особенный электрически-белый оттенок, — приходил ко мне во снах за несколько дней до того, как я впервые неосознанно применил телекинез (тогда он будто бы даровал мне силу прикосновением и нарек меня Бурым Горностаем, чего я до сих пор не понимаю)... Во сне же я чувствовал необъяснимую угрозу, исходящую от этого мальчика, и делал все, чтобы не дать ему коснуться меня, но все же на мое плечо вдруг легла холодная тонкая рука...       Я проснулся, едва не вскрикнув, и тут же понял, что рука не имеет к сну никакого отношения. У моей кровати стоял один из детей... Еще несколько секунд потребовалось, чтобы узнать в нем молчаливого Яна. Его неподдельный ужас ощущался почти физически... Заглянув в его серые глаза, я слегка улыбнулся и спросил его довольно мягко: — Почему ты пришел? Что случилось? — и он стыдливо отвел взгляд, когда понял, что ворвался без стука в оставленную незапертой дверь. — Там... безголовый ученик... Я знаю, вы в него не верите, но он сейчас правда в комнате! И... все спят, я один его видел... И, кажется, он украл уже кого-то из наших... — пробормотал он, глядя в пол. В тот момент мне казалось, что ребенку просто приснился кошмар, который он принял за явь... — Вот как... Что ж, давай проверим, что сейчас происходит в спальне, — я старался сдержать усмешку, говоря это.       Я не ожидал увидеть в спальне кого-нибудь кроме спящих детей, но, как только дверь открылась, мы почти столкнулись с фигурой в белой мантии... Головы у фигуры не было. Признаться, это могло бы удивить и даже напугать меня, если бы я не увидел сразу, что плащ незнакомца, который, кстати, явно был ему очень велик и тащился по полу за ним почти на стандартный метр, сделан из простыни. Я хотел сдернуть с юного шутника простыню, но меня опередил внезапно проснувшийся Илай... Разумеется, это был просто изобретательный ребенок в самодельном костюме. — Черт возьми, все же так хорошо было! На кой ты всё испортил?! — так звучит цензурный вариант высказывания виновника всей этой истории... Это был тот самый ребенок, который поразил меня своей привычкой к сквернословию в первую неделю. (Он лишь недавно прибыл из дома, где непечатными словами не ругаются, а говорят, и, по словам Алиры, в первые несколько дней от него никто не слышал ни одного приличного слова — сейчас же мне пришлось заменить на более приличные лишь три слова из двух предложений... Это большое достижение, хотя и не окончательная победа над его вредной привычкой.) — Грегори, не ругайся, пожалуйста, и объясни мне, зачем ты это делаешь? — ответил я спокойно. Грег тут же обернулся и застыл с выражением легкого ужаса на лице. — Простите, мастер Джек... Это шутка, понимаете? Розыгрыш... — Хороший розыгрыш, Грег, только вот ты пугаешь других... Какой смысл в этом? — вставил Илай с недовольным видом. — Ты слишком любишь пугать малышей и особенно впечатлительных. Мастер Джек, простите, что влезаю в ваш разговор... — О, ничего страшного, Илай: раз ты оказался участником этой ситуации, ты имеешь право участвовать и в ее обсуждении... Грег, это правда, что ты уже не в первый раз пугаешь остальных? — Ну, да... Просто они трусливые и шуток не понимают... и верят во всякую ерунду. — Вот как... Я услышал твое мнение. Что ж, нам есть о чем поговорить, но это будет уже завтра. А сейчас ложись спать... Ян, ты сможешь уснуть? — Я постараюсь, мастер Джек. — Я смогу успокоить Яна, если это понадобится... — произнес Илай. — Я и за Грегом могу проследить, чтобы он еще чего-нибудь не натворил. — Я ценю твое желание помочь, но тебе тоже сейчас лучше лечь спать, — мальчик в ответ на это кивнул, и я, убедившись в том, что Грегори действительно отправился в постель, вышел из спальни. Мне и потревоженному внезапным визитом испуганного ребенка коту оставалось спать еще пять часов...       ...Сейчас же я думаю о том, что можно предпринять, чтобы научить Грега сочувствию и уважению к тем, кто более впечатлителен, чем он, и направить его изобретательность в мирное русло. Я не хотел бы читать нотации, ведь они редко приносят желаемый результат, так что мне необходимо продумать ответы на все возможные вопросы, браваду, показную грубость и небрежность... Также нужны идеи для более мирного развития талантов этого трудного ребенка.       ...На удивление Грег проявил определенное понимание. Он изо всех сил старался выражаться цензурно, а также сказал, что совсем не понимает чувств окружающих, но хочет этому научиться... Хотел бы я точно знать, как это сделать. Пока же я лишь попросил его не делать с другими того, что было бы неприятно ему, и предложил не разыгрывать детей, а показывать что-нибудь необычное всем. Я не могу пока понять, к чему это приведет, но он уже решил вечером показать всему классу свой костюм безголового призрака... Что ж, будем надеяться на лучшее. Я полагаю, они оценят это по достоинству.