Яма и солдат

— Ложись. — Черт, давай... давай я тебе просто отсосу, а? — Юрка уже достаточно отчаялся, чтобы начать умолять, стоя перед Абдулбеком на коленях, лишь бы тот не лез ему между ног. Недостаточно отчаялся, конечно, чтобы позволить совать член себе в пустую глазницу, но Юрка и сам осознавал, насколько опасно близок к тому, чтобы предложить. Боль в заднице за несколько часов едва не свела его с ума. Оставалось только радоваться тому, что никто толком не мог проследить за его усердием — в последнее время за этим наблюдал один Ваха, — потому что каждое второе движение отзывалось раздирающей болью пониже спины. Наклоняться и поднимать что-то с земли оказалось особенной пыткой, Юрке несколько раз мерещилось, что его тело вот-вот разойдется по невидимому шву от задницы и наверх, по животу и до самого горла. После таких острых ощущений даже картинка выпавших из жопы внутренностей не казалась особенно дикой и нереалистичной. Абдулбек покачал головой. — Ложись. Не бойся, член совать в тебя не буду. Не сегодня. «Не сегодня» могло значить что угодно: завтра вечером, завтра на рассвете, сегодня сразу после полуночи, послезавтра или «пока мы снова не останемся одни». Юрка крепко выругался про себя, но в итоге подчинился. — В сортир не ходил? — непринужденно поинтересовался Абдулбек, наблюдая за тем, как Юрка снимает штаны и принимает необходимую позу. — Нет. Про сортир даже думать не хотелось, Юрке и наклоняться-то было адски больно. — И не хочется? — Не хочется, — на выдохе ответил он. — Хорошо. Абдулбек смотрел на его промежность так пристально и внимательно, что Юрка физически почувствовал, как внутри него снова зародился стыд. Стыдно было за свое обнаженное ниже пояса тело и особенно — за грязные следы, которые ему было запрещено смывать. — Еще немного вытекло, — прокомментировал Абдулбек. Похоже, его совершенно не заботило, насколько Юрка был чистым. — Кожа везде красная, будто натер. Здорово я тебя оприходовал, конечно. Ты уж извини, перестарался. «Перестарался». Если бы не постоянная боль, Юрка бы разозлился, но теперь ярость и ненависть с неожиданной легкостью вытеснял ужас; он даже челюсти сжать не мог толком, так сильно зубы стучали. — Ты... извиняешься? Передо мной-то? — Извиняюсь, — кивнул Абдулбек. — Но ни о чем не жалею. Его ладонь скользнула Юрке под коленку; пальцы быстро подобрались по бледным бедрам к низу ягодиц. Юрка едва сдержался, чтобы не перехватить эту треклятую ладонь, но разум вовремя подсказал, что сейчас не лучшее время, чтобы злить Абдулбека. Пока он был в хорошем расположении духа, у Юрки были все шансы обойтись малой кровью. Абдулбек убрал руку. — Не дергайся, это для твоего же блага, понял? Юрка кивнул, прикусил щеку изнутри и заодно зажмурился. Нужно было попробовать представить, что это все происходило не с ним — он смутно помнил, что это могло чем-то ему помочь. Когда влажные пальцы коснулись ануса, Юрка оказался к этому не готов. — Не надо! — вскрикнул он. Абдулбек не дал ему даже на локтях приподняться, навалился сверху, прижал свободной рукой к полу. — Это лекарство. Не дергайся, кому сказал! Ну! — Он позволил Юрке отдышаться, прийти в себя, а потом добавил уже мягче: — Все? Успокоился? — Завались, пидор, — устало огрызнулся Юрка. Наказания за чересчур длинный язык почему-то не последовало. Абдулбек улыбнулся, как улыбается ребенок, увидев, что придушенный им со скуки щенок снова начинает дышать. — Рад, что даже порванное очко тебя еще не сломало. Хотя близко было, а? — Ты что-то там про лекарство болтал? — Юрка спешно перевел тему. Не хватало еще, чтобы Абдулбек начал всерьез задумываться о том, какая пытка может сломать его окончательно. — Просто... постарайся расслабиться. — Абдулбек отпустил его, сел так, чтобы промежность Юрки снова оказалась в поле зрения. — И, ради Аллаха, не дергайся. Лекарство — судя по всему, мазь, — приятно холодила, причем настолько приятно, что Юрка расслабился сам, Абдулбеку даже повторять не пришлось. Боль отступила почти сразу же, а сразу за ней — ужас, как будто растворились в волшебной кавказской мази, наверняка сделанной по старым дедовским рецептам. — Если б я знал про это твое лекарство, — пробормотал Юрка, пряча лицо в предплечьях, — когда мне сапоги в первые дни ноги в кровь стерли, то я, может... Абдулбек аккуратно вставил ему в анус указательный палец на две фаланги, размазывая волшебную мазь по измученным стенкам кишки. — Отсосал бы мне за это?.. Юрка проглотил свое излюбленное «Да пошел ты» и ничего не ответил. Он попытался представить, как отреагировал бы на такое омерзительное предложение в вольные свои деньки, но не смог. Тот Юрка — зеленый еще солдатик-срочник, у которого все глаза и пальцы были при себе, — казался ему далеким и чужим. Фальшивым. Фальшивый Юрка даже в самом страшном кошмаре не смог бы представить себе то, через что прошел Юрка настоящий. Он горько усмехнулся; такие мысли очень походили на бред сумасшедшего. «Не сломали, но надломили», — подумал Юрка. Палец выскользнул из задницы, оставив после себя приятное холодящее ощущение. — Я же сказал, что трахать тебя не буду. Зря боялся получается. Абдулбек снова взъерошил ему волосы. Была в его движениях и словах какая-то нежность. Юрку передернуло от отвращения. Этот мудак горный выебал его без масла — кто бы мог подумать, что Юрка стал бы с ностальгией вспоминать долгие прелюдии, — даже подтереться не дал, смазал анус только после нескольких часов откровенной пытки и вообще... Какая к черту нежность? До побега осталось два дня с небольшим. За час до заката вернулся домой Ваха. Он был один — и глава семейства, и старший брат, Заур, остались у ближайших родственников, пока решалась судьба Ветра, — но Юрка все равно обрадовался, ведь это значило, что Абдулбек теперь к нему не сунется. Отчасти вышла из своего заточения и Фатима. Поутру ей удалось на время улизнуть из дома, который больше напоминал тюрьму, и навестить Юрку. Она принесла с собой несколько сигарет и еще немного волшебной мази в баночке из-под бальзама «Звездочка». Юрка не стал уточнять, насколько хорошо помыли баночку, доверившись Фатиме в очередной раз. — Прости, что не приходила раньше, — сказала она, присаживаясь на свое излюбленное место. Не то чтобы Юрка мог это видеть. — Он меня взаперти держал, только нану и Сафийю в комнату пускал. Знал, что я их видеть не хотела, а все равно... — Не извиняйся. Все в порядке. Фатима вздохнула, ведь наверняка знала, что ничего не было в порядке, особенно у него. Юрка широко чиркнул толстой походной спичкой, поджег одну из сигарет — не Мальборо, конечно, в лучшем случае Беломорканал (или как там назывались самые дешевые сигареты?), но он не жаловался, — и запоздало спохватился: — Ничего, что я курю? — Кури на здоровье, — ответила Фатима. Несколько шумных затяжек спустя она задала вопрос, который Юрка ждал: — Осталось два дня. Решился уже? — Да. Ты была права, оставаться здесь никак нельзя. Нужно уходить. — Хорошо. — В сухом тоне ее голоса Юрка будто бы распознал тщательно спрятанную радость. — Постарайся не пересекаться с Абдулбеком, нам сейчас ни к чему осложнения. — Постараюсь. Он не стал говорить ей о том, что в случае с Абдулбеком у него нет и не было особенно никакого выбора. Если ему бы захотелось прийти, он пришел бы при любом раскладе. Не стал говорить, потому что понадеялся на то, что ему хватит сообразительности не лезть к нему между ног или тыкать членом в рот, пока здесь находился его брат. Про себя Юрка полушутливо называл Ваху своим спасителем. «Сглазил, — сказала бы мать. — Как пить дать сглазил». И была бы права. *** Оставшиеся кобылки после травмы Ветра начали вести себя неспокойно, и Ваха предложил вывести их на закате к пастбищу. Юрка не особенно горел желанием идти куда-то пешком в дырявых кедах на босу ногу, но кобылок, Весну и Зиму, было искренне жаль, они и правда весь вечер топтались в своих денниках, били копытами о землю, никак не могли успокоиться. Короткая прогулка могла им помочь. Да и отказывать было опасно, стоило хотя бы прикинуться послушным и исполнительным. Когда уходили, Юрка приметил Фатиму. Она стояла в дверном проеме главного дома и держала на руках сына, убаюкивая осторожными покачиваниями. Фатима смотрела почему-то только на Ваху. Что-то было не так, но Юрка слишком медленно соображал, чтобы понять, что именно. Он почувствовал перемену больше интуитивно, как животное чувствует приближение опасности. Липкое чувство необъяснимого страха только усилилось, когда домики скрылись за холмом; Ваха казался чересчур напряженным, много хмурился, по большей части молчал. Он даже в седло не сел, как обычно, шел рядом, бездумно поглаживая верную нагайку, которая вечно торчала у него из-за пояса во время таких вот прогулок. — Что с конем-то? — спросил Юрка, не в силах терпеть ощущение надвигающейся катастрофы, что повисла над ним как какой-то там меч из какого-то там мифа, Юрка не мог вспомнить название. — Не знаю. Тебе какое дело? — резко ответил Ваха. — Хороший конь. — Юрка не стал реагировать на эту резкость, продолжил разговор как ни в чем не бывало. — Нравится он мне. — Мой младший брат тебе тоже нравится? Юрка остановился. Сколько раз он прокручивал в голове похожие сценарии, придумывал десятки способов, которые помогли бы ему выйти сухим из воды… В голове было пусто. Ничего, кроме белого шума. — Ну? Че молчишь? Юрка не заметил, когда Ваха отпустил лошадей на вольный выпас. Они остались один на один. — Я не понимаю... — Все ты понимаешь, сука! — Ваха почти сразу перешел на крик. — Скажешь, не тебя Абдулбек сладко поебывает, пока мы под пулями бегаем?! Не тебе в жопу спускает, пока жена с его сыном нянчится?! Он схватил Юрку за локоть, притянул ближе к себе. «Как там? Если бы взгляды могли убивать? — не к месту подумал Юрка. — Если могли бы, так я б уже точно на земле дохлым валялся». Он вспомнил Фатиму, ее взгляд, направленный не на него, а на Ваху. Она что-то знала? — Снимай штаны. Хочу убедиться. Юрка замотал головой. Он по-прежнему не сопротивлялся, не пытался вырвать руку из захвата, но не мог заставить себя двигаться. Ваха зыркнул на него с какой-то особенной ненавистью. — Снимай штаны, говорю! Юрка знал, что он там найдет, знал, что догадается, поэтому снова отчаянно замотал головой. Ваха оттолкнул его, сдернул с пояса нагайку и замахнулся, как делал до этого десятки раз, пусть и с лошадьми. Юрка перед ударом только и успел, что пригнуться и схватиться за голову Он знатно прогадал. Кончик плети прошелся по левому бедру, мазнул неточно, но он прочувствовал все равно. Даже через одежду это было больно, будто по ноге полоснули ножом. Юрка не устоял, упал и сразу же стал отползать в сторону, подгоняемый бушующей в висках кровью, хотя толку от этого было мало. Бежать было некуда. Ваха снова вскинул руку высоко вверх. Не похоже, чтобы он целился куда-то конкретно, бил просто так, чтобы выместить на нем всю свою злость, которая, может быть, и не имела лично к Юрке никакого отношения. Он закричал на втором ударе, но утопил крик, зажал себе рот ладонью, как это еще вчера делал Абдулбек; другой рукой рефлекторно попытался защититься, не понимая, насколько такая попытка глупа и бессмысленна. Нагайка предсказуемо впилась ему в предплечье, обхватила его на мгновение в жестокий захват, заставила отдернуть руку только для того, чтобы снова вонзиться в тело. Одежда не спасала совсем, липла к влажной от пота коже, не хуже плети вгрызаясь во вздувшиеся темно-розовые веревки — следы от ударов. Кончик нагайки попал точно по ребрам, и этот удар словно выжег весь кислород в его легких. «Он меня убьет. Я умру». Умирать не хотелось. Не сейчас, когда он прорвался сквозь бесчисленное количество пыток и унижений, не сейчас, когда у него появился призрачный, но все-таки шанс сбежать из этой дыры. Ваха остановился. Это он скорее всего для того, чтобы отдышаться, такое кого хочешь — даже самого опытного палача, — утомит. — Он же... меня... силой, — зашептал Юрка, все еще пытаясь вспомнить, как правильно дышать. — Я… Ваха с чувством швырнул нагайку на землю, схватился за голову, зашипел что-то неразборчивое под нос. Юрка быстро терял связь с окружающим миром, то проваливаясь, то возвращаясь из непроглядной темноты обморока. Его последней осознанной мыслью была мысль о лошадях. «Такие спокойные, несмотря на крики, — подумал он. — Привыкли». *** Юрка пришел в себя в яме, один на один с холодными липкими стенами и влажным полом, что так и не просох до конца после недавнего ливня. Он не помнил, как попал сюда — с ним остались только очень размытые воспоминания про то, как кто-то перекидывал его через коня будто мешок картошки, — не знал, сколько провел здесь времени. «Вот и все. Вот и весь ваш побег», — пробежала мысль, но Юрка проигнорировал ее, утрамбовал глубоко внутри себя. Рука как-то сама скользнула под подушку. На этот раз там были две баночки из-под бальзама «Звездочка» и три сигареты с маленьким коробком спичек. На покосившемся детском стульчике у кровати стояли сверток, от которого пахло чем-то съедобным, и кувшин с водой. Следы от нагайки болели не так чудовищно, как задница, но ощутимо, поэтому Юрка смело открутил крышку у первой баночки, зачерпнул пальцем — не очень щедро на случай, если не хватило бы, — и принялся за дело. Хватило, даже еще осталось. Юрка лег обратно на отвратительный матрас и провалился в беспокойный сон, решив, что за ним спустятся утром. Утром за ним никто не пришел. И днем. Вечером тоже. Юрка провел в яме целые сутки один на один с собой. Умирая от скуки и одиночества он делал все возможное, чтобы не погружаться в собственные мысли, полные голодного отчаяния. Вместо того, чтобы прыгнуть в омут собственного разума, он просто старался как можно больше спать. Если быстро вернуться в спасительную дремоту не выходило, то Юрка ковырял ногтем стену, воображая из себя художника в тюрьме, медленно ел, пережевывая каждый кусочек по тридцать, а то и пятьдесят раз, изучал все надписи и узорчики на баночках... Он мог бы, конечно, подняться по лестнице и закричать, позвать кого-нибудь сквозь решетку, но решил не подставляться раньше времени. Ваха теперь точно знал о его «отношениях» с Абдулбеком, и такое могло обернуться не просто жестокой поркой, особенно если остальные мужчины уже вернулись домой. После полуночи, если верить звездному небу, наверху заскрежетал замок. Юрка сорвался с места, наплевав на внезапную боль, быстро-быстро собрал одеяло так, чтобы создавалось ощущение, будто кто-то лежит на матрасе. Потом он затаился в небольшой нише, которую не было видно с лестницы. Худоба даже на руку сыграла, сделав его меньше, незаметнее. Юрка был уверен, что тот, кто спускался сейчас в яму, пришел сюда, чтобы убить его. Юрка же теперь очень хотел жить, и без боя сдаваться был не намерен. Тот, на лестнице, пропустил пару ступенек и спрыгнул. — В солдатики поздно играть, — сказал ночной гость голосом Вахи. — Да и не нужно. Я здесь, чтобы помочь тебе сбежать.