Яма и солдат

Сначала Юрка решил, что это просто странный полуобморочный сон, что он на самом деле все еще валялся на влажном матрасе в горячке, в бреду, в кошмаре внутри кошмара, а не стоял перед Вахой. Потом потрогал лоб — на ощупь вроде нормальный, не слишком горячий, — ущипнул для верности за щеку. Ваха никуда не пропал, мир тоже остался на месте. — Я что, действительно не сплю? — пробормотал Юрка. Ваха выдохнул с нескрываемым раздражением и, притянув его к себе за отворот рубахи, влепил слабую, хотя и ощутимую пощечину. — Все еще похоже на сон? — Не особенно, — после паузы ответил Юрка, вслушиваясь в новую боль, легкую, почти незаметную, но все-таки реальную. — Скажи, про побег… Это шутка такая, да? — Некогда мне шутки шутить. Фатима ждет. На вот, переоденься. — Ваха кинул ему под ноги котомку. — Я эти вещи с мертвого солдата снял. Думал, на память оставлю, а они вот как пригодились. Юрка развязал узел, быстро осмотрел содержимое. В целом выглядело все сносно, только штанина на левой ноге была до колена пропитана красным с очевидными следами от колеса, а на воротнике можно было увидеть пару капель крови. «Если колесо проехало по ноге, то…» Юрка с запозданием осознал, какая смерть настигла неизвестного ему солдата. Должно быть, сейчас он голым валялся на обочине какой-то дороги с размозженной головой и левой ногой. Такого солдатика не опознала бы даже родная мать. Юрка вязко сглотнул. — Чего опять? Одевайся, ну! — Ваха выглянул ненадолго из ямы, махнул кому-то рукой. — Жить не хочется что ли? Жить Юрке хотелось. Очень. Только поэтому он торопливо скинул свои тряпки, пропахшие потом, и надел чужие, пропахшие пылью, землей и смертью. — Я спрятал ружье в долине. Фатима знает, где и как его достать. Это было приятной неожиданностью. Юрка предпочел бы получить какое-нибудь оружие не выходя из ямы, но понимал, почему Ваха не доверял ему ружье прямо сейчас. И правильно делал, что не доверял, Юрка был не до конца уверен, что, получив ружье из его рук, не пошел бы вырезать всю деревню, начав с самого Вахи. — Понял. — Стрелять-то сможешь? Юрка кивнул. Ему вырезали не ведущий глаз, так что в теории стрелять он бы мог. С пальцами, конечно, дела обстояли сложнее, но Юрка был уверен: пока хочется жить — и мизинцем на спусковой крючок нажмешь. — Почему ты нам помогаешь? — спросил Юрка, будто невзначай потирая красный след от удара нагайкой на предплечье. — Я хочу спасти Фатиму, а ты по чистой случайности ее последний шанс. — Юрка решил не говорить о том, насколько хреновый из него выходил «последний шанс». — Если коротко: я всегда был против их брака с Абдулбеком. — Почему? — Это имеет значение? Сейчас? — Я надеюсь, что больше никого из вашей семейки не увижу, так что… Спрашиваю, пока могу. — Ее продала собственная тетка. Насильно. А у нас в семье, чтоб ты знал, до Абдулбека было принято жениться только на тех, кто хотел этого… Короче, нельзя было так делать. Я был против, но помочь ей не мог, а потом уже и война началась, даже не вывезти под покровом ночи. Ваха явно пытался продать ему сказочку — может быть, больше для успокоения собственной совести, — но Юрка не верил ни единому его слову. — Как благородно. — Заткнись. Тебя я тоже немного пожалел, если что. «Скажи спасибо, что не убил, пидор», — расшифровал себе Юрка. — Интересная у тебя жалость. — Какая есть. Бери и беги, пока я не передумал. — Не боишься, что вернусь, если правда доберусь до своих и не сгину по пути? Ваха горько усмехнулся и провел рукой по своим иссиня-черным волосам. — Боюсь, что вернешься, но еще больше боюсь, что ты вернешься не один, — ответил он. — Солдатики ведь не только мужчин в могилу положат, они еще и нану, и Сафийю, и детей пристрелят, если узнают, что тут с тобой сталось. Слухи разные ходят. Озверели твои тут совсем, на войне этой… Пропади она пропадом. Юрка слухов таких не мог вспомнить, но не сомневался, что они могли быть правдивы. Он уже в первые дни слышал от своих еще не хлебнувших крови сослуживцев про то, что «черных надо всех свинцом кормить, от мала до велика». — Ты предлагаешь мне соврать? — Да. В обмен на ружье и лошадь. — Лошадь? — Иначе не оторваться, пешком долго. Придется… потерпеть. Ваха отвел взгляд. Он что, все-таки и перед Юркой чувствовал себя виноватым?.. Даже если и нет, то куда делась его ненависть в глазах? Его собственная ненависть ко всем, кроме Абдулбека, давно уже истерлась. — Я догадываюсь. Фатима ждала их наверху. Лошадь — Ваха принес им в дар Весну, — послушно стояла рядом и так пытливо вглядывалась в Юрку своими огромными черными глазами с пушистыми ресницами, будто хотела спросить: «Уверен, что готов?» Юрка знал, что будет больно, и надеялся, что ему хватит остатков хоть чего-нибудь, чтобы не закричать, запрыгивая на лошадь. Хватило. Почти. Он хотел было отодвинуться назад, чтобы дать Фатиме сесть вперед себя, но та остановила его коротким жестом и прошептала: — У меня все уже зажило, а у тебя еще нет. Так что сзади поеду я… стремена, кстати, тоже твои. Она избегала смотреть ему в лицо, но Юрка пока даже не задумывался об этом, измученный нереалистичностью своей новой реальности, где Ваха не разбил ему голову об стену, а предложил сбежать с женой своего насильника под покровом ночи. Ваха помог Фатиме сесть в седло, хотя, если судить по ее прытким движениям, в этом не было особенной нужды. Ездить верхом она мало-мальски умела. — Прости меня, сестра, — произнес Ваха с тяжелой нежностью в голосе. Фатима тепло ответила ему не то по-ингушски, не то по-чеченски. Что-то про Аллаха. Ваха кивнул и перевел взгляд на Юрку. — Она хорошо знает дорогу, даже карта не понадобится. — Он сделал короткую паузу. — Так что, мне продолжать бояться? — Я еще не решил. Юрка выдавил из себя кислую улыбку и оглянулся на здания позади, спрятанные за красивым плетеным заборчиком. Было слишком далеко и темно; ему не удалось толком разглядеть ничего, кроме разве что лампочки над отхожим местом, вокруг которой кружилась плеяда ночных насекомых. Юрка сплюнул на землю и от всего сердца пожелал Абдулбеку попасть в ад… или куда там попадали грешники-мусульмане? *** Ружье показалось ему тяжелым, тяжелее, чем винтовка, которую выдавали в армии. Судя по обшарпанному виду, из него стреляли еще при обороне Грозного от нацистских захватчиков в сорок втором, если не раньше. «Раньше, — убедился Юрка, снова осмотрев ружье насколько позволяли ограниченное освещение и тряска. — Еще гражданку застало, а когда цельной винтовкой было, то и на благо империи послужить успело». Юрка понял это только потому, что практически идентичное оружие видел у деда. Большую часть времени оно просто гордо висело на стене бревенчатого деревенского дома, но иногда дед снимал свое сокровище, чтобы почистить. Всякий раз он подзывал к себе внуков и объяснял им, откуда это ружье взялось и как с ним обращаться. Дед рассказывал всегда одни и те же истории, которые как легенды с каждым годом обрастали мхом новых художественных преувеличений и откровенного вранья. — Красотку эту кличут берданкой. — Его голос до сих пор звенел в ушах, хотя старик помер, когда Юрке было немногим больше одиннадцати. — И она всегда была и будет моей до той поры, пока не придет мой черед сойти в сырую землю. Теперь у Юрки была своя берданка и, может быть, она тоже будет с ним до конца его жизни. — Далеко нам? — спросил он у Фатимы, чуть повернув голову. Они почти всю дорогу — часа четыре уж точно, — молчали не то от страха, не то от волнения, не то от недосыпа и только теперь начинали переговариваться. Тихо так, вполголоса, будто Абдулбек мог их услышать. — До КПП ближайшего быстро доберемся, может, даже до полудня, надо только продолжать держаться подальше от основных дорог. — Мины? — будто бы со знанием дела поинтересовался Юрка. — Не только. Местные еще. Да и твоих-то я бы не хотела пока видеть… — Понял. Светало. Теперь дорогу им освещал не только на ладан дышащий древний фонарь, спасибо, что не динамо, но и ярко-оранжевые лучи восходящего солнца. Юрка до этого все больше вперед смотрел, а теперь время от времени крутил головой, разглядывая пейзаж, все эти покрытые зеленым склоны, живописные камни, красивые формы, скрытые облаками. На одном из склонов — из тех, что были в отдалении, — Юрке померещился огромный крест в человеческий рост и чье-то разлагающееся тело, прибитое к этому самому кресту. Юрка моргнул, помотал головой и морок предсказуемо исчез, оставив после себя пустой крест. Можно было только порадоваться, что бородачи с такими казнями даже ради показухи заморачиваться бы едва ли стали, куда проще ведь голову отрезать да в недобрый путь. Юрка сам таких сцен никогда не видел, но знал с чужих слов о всей неприглядности правды. Даже семейка Абдулбека с самого начала не держала его в блаженном неведении: — Благодарен должен быть, свинья русская, что мы тебя не прирезали! Глаз и пальцы всего лишь откромсали, подумаешь! Голоса дады и наны были такими же четкими в его голове, каким был голос собственного деда. Как будто Юрка никуда не уходил. Фатима мягко сжала его плечо. — Остановимся? Мне надо отойти. Женские дела. Юрка тоже не отказался бы быстренько помочиться, поэтому согласился. Фатима первая спрыгнула на землю и улизнула куда-то за особенно внушительный камень. Юрка только сейчас заметил, что на ней был самый обычный платок, такой, что даже не все волосы покрывал, простое темное платье, не похожее на те, что она носила дома — опять ему невольно вспомнилась Машка Иванченко, — не по сезону теплые башмаки и тяжелая мужская куртка из дубленой кожи. «Красивая», — подумал Юрка и, закинув ружье на плечо, сам не без труда сполз с Весны. Та недовольно фыркнула, но потом сразу же опустила голову, чтобы продолжить жевать слегка влажную траву. — Хорошая девочка, — Юрка осторожно потрепал ее по холке. У него оставалось еще немного волшебного лекарства и сигаретка с коробком спичек. Задница саднила, конечно, да здорово так, все-таки верховая езда, но Юрка решил повременить и грязными руками в жопу не лезть, поэтому просто закурил. За спиной что-то хрустнуло. Юрка резко развернулся, сдернул ружье с плеча. Перед ним стоял еще совсем мальчишка, может быть, лет пятнадцати или шестнадцати, не больше, угловатый и нескладный, невысокий, с заспанным видом. Кто он? Откуда шел? Один ли он тут? Что делать? — Стой, — строго сказал Юрка, и мальчишка замер на месте. — Кто такой? Средний палец лег на спусковой крючок непривычно, но Юрка знал, что сможет надавить как следует, если придется. — Рустам, — пролепетал тот в ответ и в ужасе схватился за полы своей куртки, слишком длинной для его роста. — Чего забыл тут? — Домой… Домой иду. От родственников. — Че рано-то так? Рустам всхлипнул. — Так чтобы… не приметил никто. А то заберут. Юрка понял. Забрать Рустама могли и бородачи — лишних воинов не бывает, — и чужие, приняв за одного из таких воинов. Что делать? — Блядь, — выдохнул Юрка, бездумно выцеливая чужое сердце. — Не убивай, русский, — прошептал Рустам. Слезы стекали по его щекам. — Не надо… Отпусти… Никому не скажу, что видел. Пожа… Фатима обошла его сзади — Юрка упустил момент, когда она снова оказалась рядом, — и, схватив Рустама за волосы, несколько раз вонзила нож по самую рукоять ему в шею. Брызнуло красным. Юрка даже не знал, что у нее был нож. Рустам захлебывался собственной кровью и не отводил взгляда от Юрки, как будто не мог поверить в то, что происходило с ним. Юрка тоже не мог в это поверить. — Ты чего сделала?.. — выдохнул он. Его едва можно было расслышать за клекотом захлебывающегося Рустама. Фатима оттолкнула его, и тот упал на бок, содрогаясь в отвратительно жутких предсмертных конвульсиях. — Спасла тебя. Нас. Она выглядела спокойной, но лицо ее было бледным, даже слишком. — Можно было просто его отпустить! — Глупый ты, Юра. Видно же, что вышел он из дома недавно, далеко пройти не успел. Что, думаешь, не вернулся бы он туда, откуда пришел? Не рассказал бы о русском с ружьем? — Я не знаю, — с горечью признался Юрка. — Вот и я не знала. Он опустился на колени перед Рустамом. Тот больше не двигался, и глаза его были пустыми. — Прости нас. Прости… Юрка снова вспомнил о том, как именно попал в плен. Кольцо замкнулось.