Яма и солдат

Юрка был уверен, что все в жизни у него складывалось очень даже неплохо. Пару лет назад ему удалось найти работу в местной малотиражной газете, где он умудрился занять сразу три ставки: веб-дизайнера, рекламщика и верстальщика. Из образования у него были, не считая троечного диплома о законченном среднем, только шестьдесят с небольшим часов по дизайну в вечерней художке и курсы по связям с общественностью, на которые пришлось потратить треть армейских откупных и целую зарплату дворника, но и этого оказалось достаточно. Повезло. Юрка не возмущался мягкостью и вежливому равнодушию своего начальства — они даже про пальцы и стеклянный глаз ничего спрашивать не стали, — ему нравилась эта работа куда больше, чем предыдущая, и уж точно куда больше, чем уготованное ему с рождения место на ленте завода, что доживал последние годы где-то там далеко, на малой родине. Ростов-на-Дону сибиряку-Юрке тоже полюбился — за пять-то лет непривычно теплых зим, — причем настолько, что он даже парочкой друзей здесь обзавелся и теперь мечтал квартирку какую-нибудь поближе к набережной купить, все откладывал на нее, на мечту свою. Короче говоря, жил Юрка сыто, не как сыр в масле, конечно, но тоже неплохо. А ведь первые года полтора, если не больше, спать приходилось в пыльной коммуналке на перепачканном черт знает чем матрасе, вкалывать дворником да иметь в друзьях разве что медсестричек из госпиталя или пропитых алкашей-соседей. Юрка был даже рад, что ему самому не дали утопиться на дне бутылки, как это происходило и происходит со многими ветеранами войн. Впрочем, себя Юрка ветераном первой чеченской не считал: настоящий бой он видел только раз и то издалека, больше на обучении был и в штабе сидел. Конечно, был еще плен, вот только все, что произошло с ним в заточении, Юрка быстро перестал связывать с войной. Он так и не осознал, что это решение было не его настоящим решением, а защитным механизмом психики; разум отчаянно пытался отвязать травматический опыт от события, про которое без устали болтали из каждого утюга. Разум шел на любые ухищрения и самообман, лишь бы не «спотыкаться» каждый раз, когда диктор рассказывал о новых событиях в Грозном, о новых чудовищных терактах, о новых разрушенных семьях. Юрка, может быть, ничего не понял, зато все прекрасно понял Александр Валентинович Алимов, когда Юрка пришел к нему на первый сеанс психотерапии из тридцати необходимых, и, несмотря на официальные свои задачи, говорил с ним о тех событиях как о чем-то отдельном, не связанным с войной в Чечне. Алимов вообще много для него сделал, наверное, больше всех остальных вместе взятых. Со временем он перестал быть его психотерапевтом и сделался другом, с которым можно и по душам поговорить, и в кино сходить просто так, потому что сердце просит, и за помощью обратиться, если жизнь к стенке припрет. За исключением Фатимы Алимов был единственным человеком в жизни Юрки, которому он мог открыться и которого сам принимал со всеми достоинствами и недостатками. То, что Алимов гей, Юрка узнал случайно, когда бухим в стельку приполз к нему на порог и, вытащив запасной ключ из-под скрипящей половицы — как только мозгов хватило, — ввалился в квартиру в четыре утра. Такие ночные визиты уже были не редкостью, но именно сегодня Алимов спал не один на своей легендарно мягкой двуспальной кровати. Его партнером оказался мужчина примерно его возраста, бритый налысо, чуть более коренастый, широкий в плечах. Не то, чтобы Юрка успел его рассмотреть; внимание привлекла и захватила лежавшая на прикроватном столике кобура с застенчиво выглядывающим оттуда пистолетом. У Алимова оружия в доме не водилось. Бандит? Или, что еще хуже, мент? — Я... я не... — только и смог пробормотать Юрка. Алкоголь здорово туманил сознание. Он уже не помнил, как дошел до чертовой спальни, и тем более не помнил, зачем вообще притащился сюда через полгорода и что хотел сказать. Алимов быстро спрыгнул с кровати, встревоженный и молниеносный, его не особенно заботило, что на нем не было абсолютно никакой одежды. Юрка почувствовал только, как его пребольно схватили за предплечье и дернули к выходу из комнаты. Он моргнул, дверь за ними закрылась, и они оказались в западне сюрреалистично длинной, узкой и темной прихожей. Это был первый и единственный раз, когда Алимов по-настоящему повысил на него голос. — Вон! — закричал он страшно. — Чтобы духу твоего здесь не было, понял?! Юрка после такого кубарем скатился по лестнице и чуть не расшиб себе лоб об перила. Они не разговаривали больше двух недель. Юрка несколько раз пытался позвонить, оставлял на дорогом кассетном автоответчике пустые куски пленки длиной до минуты, но слова не шли. Алимов пришел к нему сам, отплатил той же монетой: попал в комнату, заговорив зубы добрейшей души соседке по квартире бабе Нюре, когда Юрка еще ругался на работе с недобросовестными журналистами, в который раз напортачившими со сроками. Они поговорили. Все кончилось хорошо. Вроде бы. Их дружба в каком-то смысле стала даже крепче, а Юрка получил дополнительный стимул бросить, наконец, пить. И бросил ведь! После отказа от алкоголя дела только в гору пошли. Времени на халтуру — Юрка зарабатывал деревянные, клепая веб-сайты разного качества и содержания, — стало больше, а, значит, и денег тоже. Компьютера дома не водилось, поэтому всю халтурку Юрка ваял с разрешения начальника на основной работе после завершения рабочего, собственно, дня. Сегодня ему повезло — или не повезло, это как посмотреть — заказов на халтуру не было, со срочными правками по основной работе он тоже разобрался быстрее, чем рассчитывал. Юрка снял со стула свой любимый пиджак бутылочного цвета, что в его глазах забавно сочетался с горчичными брюками, темно-коричневыми туфлями и вырвиглазным галстуком с каким-то инопланетным узором — шутливым подарком от коллег на прошлый день рождения. Градусник показывал, что на улице было все еще около двадцати шести градусов, так что пиджак, наверное, был не лучшим решением, но Юрка решил из принципа с ним не расставаться. В опустевшем здании — даже безо всякой халтуры Юрка почти всегда уходил последним, — было так тихо, что из коридора можно было услышать маленький телевизор, что стоял на посте охраны. — Сегодня в Чечне подводили итоги взрывов, устроенных террористами-смертниками в пяти населенных пунктах, — вещала диктор НТВ. Кажется, программа называлась «Сегодня». — Итоги трагичны: погибли около сорока военнослужащих… Юрке почему-то очень захотелось ее перекричать. — Арина Серговна! — позвал он местную вахтершу чуть громче, чем стоило бы. — Я все закрыл, все проверил, но вы потом еще пройдитесь, ладно? Особенно в типографии посмотрите, чтобы не было, как в прошлый раз, хорошо? Арина Серговна спешно отставила в сторону кружку с горяченным — только она могла пить такое в летнюю-то жару, — чаем и из вежливости выключила звук телевизора. — Конечно, Юрочка, — Арина Серговна заулыбалась ему как родному внуку. — Чаек на дорожку будешь? С печеньем! Ее единственный сын потерял все накопления в «МММ» и... не пережил этого. Юрка видел фотографии; они были немного похожи. Может быть, именно поэтому она относилась к нему с такой заботой. Он не хотел знать наверняка. — Нет, но спасибо за предложение. Приятного вечера, Арина Серговна! — И тебе приятного вечерочка, Юрочка! Она загадочно улыбнулась. Юрка помахал ей рукой на прощанье и прошел через турникет. *** На улице было жарко, пусть и не так жарко, как днем, когда ему пришлось бегать за новыми ватманами и маркерами в ближайший магазин канцтоваров. Со стороны реки подуло приятным летним ветерком, и Юрка решил, что в такую хорошую солнечную погоду было бы грешно не прогуляться немного. Тем более, из-за работы и халтуры в последние недели он только и делал, что катался туда-обратно на двадцать втором троллейбусе. Юрка свернул направо, прошел мимо красного здания Академии строительства и архитектуры с его знаковыми гигантскими окнами и дальше, к набережной. Вдруг кто-то вполголоса окликнул его: — Юра. Этот голос он знал не просто хорошо, а слишком хорошо. У Юрки не было времени, чтобы остановиться и подумать о том, как он умудрился разобрать свое имя посреди оживленной и полной разных звуков улицы. Чужие разговоры, шум машин, громкий визг тормозов Газели, перед которой лихо пролетел черный бумер, заглушили бы что угодно, кроме, может быть, выстрела, но у него не было времени, чтобы остановиться и подумать. Он резко обернулся, в удушающей панике скользя взглядом по искаженным лицам прохожих. Кто-то из них. Кто-то из них... Кто? Где он? Где?! «В моей голове. Его голос существует только в моей голове. Успокойся. Дыши», — попытался спасти ситуацию разум, но было уже поздно. Юрка упал на колени, как мог быстро отполз к бордюру и картинно сблевал прямо в решетку канализационного смыва. Рвоты было немного, так, на полторы горсти, все-таки днем он жил обычно на одних только чае и сушках. Во время приступов Юрку всегда тошнило, с самого первого раза, когда его накрыло на выходе из госпиталя. Алимов твердил, что такая реакция — это вариант нормы, особенно упрямо настаивая на этом, если он сам становился свидетелем таких эпизодов и потом помогал избавляться от дурно пахнущих пятен. Часто к тошноте и панике добавлялись и другие... штуки. Раньше, когда Юрка бухал все выходные напролет, разного рода слуховые и визуальные галлюцинации случались с ним регулярно, его могло накрыть прямо на улице, например, если из какого-нибудь парка доносилось ржание лошади. С тех пор, как он бросил пить, приступы почти исчезли, и Юрка даже почти поверил, что они никогда не вернутся. А теперь… Впервые за долгое время это снова с ним случилось. Слуховая галлюцинация. Средь бела дня. Посреди улицы. Юрка заставил себя подняться с асфальта, как мог отряхнул пыль с колен, вытер рот старым носовым платком. Вокруг перешептывались невольные свидетели. Ему не очень хотелось объяснять Арине Серговне, почему он решил вернуться и почему выглядел таким помятым и бледным, но на пункте охраны телефон всегда работал безотказно. *** Алимов поприветствовал его с плохо скрываемым сарказмом в голосе. — Отличный костюм. Он искренне считал бутылочный пиджак, горчичные брюки, темно-коричневые туфли и узорчатый галстук худшим сочетанием на планете и абсолютно не стеснялся об этом говорить. — Твой тоже ничего, — парировал Юрка, кивая на черные брюки-трико с белыми полосками. Алимов чертыхнулся. Дома он ходил в спортивном костюме и белой майке-алкоголичке. Все это вместе со знаковыми очками в роговой оправе и высокими залысинами производило неизгладимо угрожающее впечатление на всех, кто встречался с этой его версией впервые. — Кофе? Чайку? Какао? Водочки? — с мягкой улыбкой спросил Алимов. — У меня даже коньяк есть, для дорогого гостя ничего не жалко. Юрка улыбнулся в ответ и сел в предложенное мягкое удобное кресло красивого темно-бирюзового цвета. — И что, если бы я попросил у тебя водки, ты бы без вопросов мне налил? — Нет. Зато я бы сразу начал за тебя волноваться. Алимов не шутил. На мгновение его лицо снова стало таким же суровым, как и в первую их встречу там, в Чечне. — Это еще почему? — Да тут любой бы заволновался. Ты же уже целый год в завязке. Юрка рассмеялся. — Я уже и забыл... — Хотелось бы мне, чтобы ты забыл кое о чем другом. — Алимов вздохнул. — Жаль, что это так не работает. Юрка сложил руки на груди и откинулся на спинку кресла. В конце концов, в этот погожий пятничный вечер он навестил старого друга в первую очередь для того, чтобы поговорить «кое о чем другом». — Может, все-таки правда поедим и по чайку? У меня на плите гуляш стоит томится, макароны только отварить осталось. Ну, как тебе идея? Юрка махнул рукой. — А давай! Я же только с работы, не жрал ничего весь день. — Знаю, поэтому и предлагаю, небось все еще сушки одни уплетаешь вместо нормальной еды? — Юрка виновато кивнул. — Вот-вот! Хоть бы за шаурмой бегал, не знаю... Ладно, я тогда на кухню, а ты хоть для приличия раз в жизни книжку в руки возьми. Юрка только хмыкнул, но, когда Алимов исчез за приятно шуршащей занавеской из разноцветных деревянных бусин, ноги сами потащили его к огромному шкафу с книгами, что занимал целую стену в гостиной. Библиотека была крайне разнообразной и пестрой. Серьезные тома по психологии и психиатрии со сложными названиями, которые Юрка не до конца понимал, соседствовали с томами по искусству, а те в свою очередь — с дешевыми детективами, которые можно было купить в подземных переходах. Юрка взял самую увесистую книгу с названием на иностранном языке, кажется, на английском. По-английски он не понимал ничего сложнее «Меня зовут Юра, я живу в Ростове», но имя на обложке расшифровал легко. Микеланджело. Юрка раньше искренне считал, что это имя принадлежало одной из тех черепашек-ниндзя, по которым фанатели соседские девчонки и мальчишки. Наверное, о настоящем Микеланджело даже что-то рассказывали в школе, но Юрка на истории обычно в карты играл на задней парте или вообще прогуливал, поэтому ничего такого не помнил. Он и в искусстве-то мало понимал… Из книги торчала небольшая закладка, и пальцы как-то сами открыли заложенную страницу. Женщина держала на руках тело мужчины. На секунду Юрка даже забыл, что это камень, так искусно были высечены лица, складки на одежде, так красиво бликовал свет на отдельных участках. Юрка не мог оторвать от скульптуры взгляд, словно заприметил в ней что-то особенное — себя и ее — все продолжал всматриваться, изучать. Он дотронулся пальцами до изображения, будто хотел через бумагу почувствовать холод мертвого мрамора. — Нравится? Юрка вздрогнул, запоздало услышав шуршание занавески, но постарался не подавать виду. — Вроде того. — Это Пьета. Оплакивание Христа. — Понятно, — сухо ответил Юрка и поставил книгу обратно, убедившись, что закладка осталась на месте. — Что, ужин уже готов? — Почти. Алимов грустно улыбнулся. *** Ужинали они молча, памятуя про любимую присказку многих бабушек и мам, но теперь, когда горячая еда осела внутри приятным грузом, появилось окно. Умом Юрка понимал, что сейчас самое время рассказать о новом эпизоде, но не хотелось портить момент. — Все еще один? — спросил Алимов и подлил им обоим еще кипятка в кружки. Юрка кивнул. — А что Настя? С Настей он познакомился два года назад, когда она, учившаяся на факультете журналистики, пришла на практику в «Мой Ростов-на-Дону», где Юрка только-только начал работать. Для такой, как Настя, в свое время девятнадцатилетний Юрка Землю бы в другую сторону раскрутил. Бойкая и одновременно терпеливая, яркая и родная, она быстро подружилась с ним, сама сделала все первые шаги, которые обычно в отношениях должен делать мужчина. Юрка хотел любить ее. Очень хотел. Но не смог ни эмоционально, ни физически. Она время от времени появлялась на горизонте, пересекалась с ним по делам, связанным с работой. Всякий раз — если, конечно, она сама не была на тот момент в отношениях, — Настя не то в шутку, не то всерьез предлагала ему попробовать снова. Алимов об этом знал. — Последний раз виделись месяца четыре назад, я вроде говорил. И нет, ничего не вышло. Как всегда. — А с другими... не пробовал больше? — Нет, — соврал Юрка. На самом деле пробовал, причем несколько раз, но каждый раз все шло по одному и тому же сценарию с небольшими различиями. Юрке нравились девушки, но он не чувствовал сексуального возбуждения ни от поцелуев, ни от прикосновений, как это было раньше, до плена, до Абдулбека. Ему хотелось секса, было легко дрочить, но когда какая-нибудь симпатичная задорная Алена или Саша пыталась утянуть его в постель, ничего путного из этого не выходило. В лучшем случае его называли мудаком, импотентом или психопатом и выгоняли из квартиры или номера в отеле. В худшем срабатывало то, что Алимов называл «спусковым крючком». Юрка предпочитал не вспоминать о таких случаях. Ему до сих пор было стыдно за то, что пару раз пришлось расплачиваться за испорченные простыни или одежду. — Врешь, — раскусил его Алимов. — Твое дело, впрочем. Осуждать не буду. Это было приглашением, сигналом, знаком. «Я вижу, что тебя что-то беспокоит, можешь рассказать, я тебя выслушаю». — Знаешь, у меня сегодня опять припадок случился, — слова неожиданно легко слетели с его языка. Алимов даже не дернулся, но Юрка все равно почувствовал в нем какое-то неуловимое изменение. — Рассказывай. И Юрка рассказал про все, не утаивая, не пытаясь приукрасить. С плеч как будто спала тяжелая ноша, и он невольно выдохнул с облегчением. — Может, стоит вернуться к терапии? — Ты мне больше как друг нравишься, Александр Валентинович. Откажусь. Юрка сделал глоток из кружки. Зеленый чай с жасмином — его любимый. — Как будто у нас специалистов не хватает! Я ведь предлагал найти тебе кого-нибудь, и не раз, помнишь? — Предлагал, и спасибо тебе за это, но я обойдусь, правда. И таблетки мне не нужны. Это просто... остатки. — Остатки? — Ну, отголоски прошлого. За последний год приступов стало ничтожно мало, я думаю, что скоро они пройдут совсем. — А сегодня тогда что было? Такая четкая слуховая галлюцинация — это не шутки, Юра! — Это исключение, которое подтверждает правило. Как в математике. Не волнуйся, я серьезно, все уже в порядке. Алимов только покачал головой. — Если бы все действительно было в порядке, ты бы не пришел ко мне. С этим было трудно спорить. — Не нравится мне все это, — Алимов поднялся со стула и начал вышагивать по комнате. Три шага вправо, поворот, три шага влево и так по кругу. — Давай сделаем так: я тебе постелю на диване в гостиной, дам одежду, и ты останешься до воскресенья или до обеда. Я заодно за динамикой понаблюдаю. Можно даже попробовать… Он запнулся и замолчал. — «Спусковой крючок» какой-нибудь? — догадался Юрка. — Я не против. Только давай я сначала в магазин напротив сбегаю? Не могу я остаться с ночевкой, никак не отблагодарив дорогого хозяина. Алимов, наконец, перестал маршировать по комнате. — А я и не против! Купи порошок стиральный и шоколадку какую-нибудь, ладно? На том и порешили. Темнело. Юрка вспомнил, что летнее солнцестояние уже прошло. — Теперь день только на убыль пойдет, — пробормотал он себе под нос и невольно поежился. До осени, конечно, еще было жить да жить, но мысли о ней уже поселились в его голове. Он никогда не любил осень. Юрка аккуратно закрыл за собой дверь подъезда, вежливо поздоровался с бабушками на лавочке, которые как обычно осыпали его комплиментами — он предпочитал не думать о том, о чем они потом перешептывались за его спиной, — и отправился по длинному темному переулку навстречу надписи «Продукты». Когда он оказался точно на границе между сумраком и пятном света, кто-то окликнул его. — Юра. Этот голос ни с чем нельзя было перепутать, он вечным позорным клеймом отпечатался в его голове. Юрка замер, как замирает мышь под взглядом змеи, и не смог заставить себя обернуться.