Яма и солдат

До пакета с ножом было немногим больше нескольких широких шагов. Если сгруппироваться, собрать в кулак оставшиеся крохи сил, то, может быть, у Юрки получилось бы добраться туда быстрее Абдулбека и разжиться самым настоящим оружием. Оружием, которым можно выгрызть себе свободу. Он осознавал, что нужно действовать быстро, прямо сейчас, без плана, но на несколько долгих секунд задумался, задержался, и поплатился за это: — Я знаю, куда ты смотришь. Можешь попробовать, если не боишься, — мягко произнес Абдулбек. Он напоминал сейчас обожравшегося и довольного жизнью хищника. Юрка нервно фыркнул и отвернулся. — Боюсь. Тебя вообще сложно не бояться, знаешь? — Ну, есть за что, — легко согласился Абдулбек. — Я много боли тебе причинил и, может, еще причиню. Привычных мурашек ужаса почему-то не было. — Это угроза? — Нет. Просто я… сам знаешь. Юрка вспомнил качели между удушающей нежностью и агрессивным укусом в шею, вспомнил лживое обещание «больше не причинять вреда». — Ага, именно что знаю. Юрка чувствовал себя странно; вслед за истериками к нему незаметно для него самого подкралось знакомое холодное равнодушие. Даже отобранная надежда на спасение будто бы никак его не коснулась. Конечно, по большому счету Юрка и сейчас мог попытать счастье и броситься к заветному пакету даже теперь, когда Абдулбек четко обозначил, что ни о каком эффекте неожиданности больше не шло и речи. Вот только шанс, может, и был, но ничтожный, как растоптанная в труху гордость Юрки, теперь он это ясно видел. Мало того, что ничего сложнее кухонного ножа Юрка в руке в жизни не держал, так еще и слабо представлял, как и, что самое главное, куда бить, кроме шеи, а уж ее-то Абдулбек в первую очередь стал бы защищать. Ну и физическое состояние Юрки, конечно, было на редкость паршивым. Каждое движение отдавалось болью в мышцах и не только, усталость нашептывала на ухо тихие колыбельные, в голове жужжал белый шум. «Нет. Я проиграю при любом раскладе». — Тебе станет легче, если ты просто примешь то, что с тобой происходит. Хотя бы до утра, а? В словах Абдулбека звенела щенячья надежда, и сквозь пелену равнодушия Юрку неприятно кольнуло раздражение. Этого, впрочем, не хватило, чтобы вызвать новую бурю, и слава всем известным богам за это маленькое чудо. — С каких пор ты стал блядским психологом?.. Огрызнуться-то он огрызнулся, но толку от этого не было никакого, ведь неприятный голосок разума — или что еще это мог быть за голос, черт их разбери, — уже зудел на ухо, что по сути Абдулбек был прав. «Утро вечера мудренее, разве не так?» Юрка поднял небольшой рулон туалетной бумаги с пола и насколько мог тщательно принялся стирать следы абсолютной власти Абдулбека со своего тела. — Могу снова сводить тебя помыться, если хочешь, — заботливо предложил он, когда Юрка взялся за потеки спермы вперемешку со смазкой на своих бедрах. — Обойдусь, — спешно отказался Юрка, не то опасаясь повторения того, что случилось накануне, не то из-за простого нежелания тащиться хоть куда-то. Закончив с особым своим ритуалом, Юрка дополз по стеночке обратно и лег на свое место. Принял то, что с ним происходит, но только до утра. Абдулбек улыбался. — Так-то лучше. Юрка не мог заставить себя пялиться на эту довольную рожу и поэтому молча повернулся к нему спиной. Было бы странно, если бы Абдулбек не воспользовался такой возможностью: он заключил Юрку в не самые крепкие, но все же объятья. — Если бы я правда напал, что б ты сделал? — Я не знаю, — ответил Абдулбек после короткой паузы. — И не хочу об этом думать, если честно. Давай просто полежим. — Давай, — бесцветно согласился Юрка. Абдулбек на короткое мгновение прижался носом куда-то к шее и едва слышно произнес несколько слов по-чеченски. Ни одного из этих слов Юрка не знал. — Что ты сказал? — спросил он. — Звучит… печально. Абдулбек только хмыкнул. — Хотел бы я, чтобы ты мог это понять. — Так переведи на русский-то. Не такой уж я и дурак. Вместо нормального ответа Абдулбек только что-то снова забормотал и затих, только сильнее прижал Юрку к себе. Воцарившаяся тишина давила, топила его в спокойном глубоком дыхании, которое он явственно чувствовал у себя на затылке, но это еще можно было перетерпеть, а вот когда Абдулбек начал мягко целовать его туда, где кожу не закрывал ошейник... Эти поцелуи — последнее в этой жизни, что Юрке хотелось ощущать. Он попытался чуть наклониться вперед, отползти, чтобы свести контакт на нет. — Выходит, я все-таки тебе настолько противен, Юра? Настолько. Но вместе жесткого ответа он почему-то сказал другую правду: — Я просто хотел бы побыть один. Без тебя. Абдулбек снова внезапно замолк, и Юрка невольно напрягся. Больше всего он боялся, что эти слова спровоцируют Абдулбека на агрессию, сексуальную ли или самую обычную, ту, что с ударами кулаком в лицо — это ему еще повезло, что после последнего избиения у него рожа почти не заплыла, — с выбитыми зубами и разбитыми губами. Но Абдулбек неожиданно легко отпустил его, поднялся как ни в чем не бывало. Не произнеся ни слова, он быстро оделся и ушел, только забрал с собой пакет с ножом, и камеру. Дверь захрипела на прощанье плохо смазанными петлями. Вот только для Юрки Абдулбек будто бы никуда не делся, его прикосновения и особенно поцелуи все еще липли к коже и горели-горели-горели знакомым жаром его тела. Юрка сбросил одеяло, раскрылся, чтобы какой-нибудь неуловимый сквозняк слизнул хоть часть этих «воспоминаний», но они никуда не делись, пристали к нему, как жвачка к подошве ботинка. Юрка невольно задумался о том, что случится, если ему все же удастся сбежать. Останутся ли эти призраки прикосновений с ним до конца жизни? Испугавшись несуществующей опасности, Юрка не придумал ничего лучше и начал растирать руками кожу в детской попытке стереть остатки, «воспоминания». Когда это не помогло, он попробовал мысленно нащупать какую-нибудь замену, ведь Абдулбек был не единственным, кто прикасался к нему. Кто угодно бы подошел, лишь бы перестать чувствовать его, нужно было только представить, что до него дотрагивается кто-то другой. И все. Мысль предсказуемо быстро скользнула к семье, и здесь Юрку ждала очередная жестокая подстава. Он не мог вспомнить не то, что прикосновений, но даже лица что брата, что матери. Последние пять лет они виделись редко, раз в год или реже, когда они приезжали в Ростов, все больше говорили по телефону или письма писали по старинке, но Юрка прожил с ними почти всю свою жизнь и должен был помнить хотя бы их лица. Должен был! Дни, проведенные в Чечне что на дне ямы, что в деннике, он помнил до мельчайших подробностей. — Пиздец, — прошептал Юрка и калачиком свернулся на матрасе. — Какой же пиздец, господи… Ма… Прикосновения Абдулбека жгли сигаретными ожогами. От обиды Юрка тонко завыл, но на этот раз слезы не шли, только утробный вой лез наружу откуда-то из самого темного угла его сердца. Ему повезло только в одном: уставшее тело не выдержало очередной волны и через какие-то жалкие минут тридцать укутало его в коконе сна. Вот только это был не сон, а скорее тяжелая и неприятная дрема, похожая на болото с привкусом кладбищенской земли. И чем глубже Юрка погружался в эту топь мертвецов, тем больше это начинало напоминать кошмар. Ему снился родной город, пустой и одинокий, будто заброшенная декорация для какого-то фильма, который так никогда и не сняли. Ему снился безымянный русский солдат с размозженной башкой и почему-то левой ногой. На нем не было формы. Ему снилось что-то неведомое, что можно было назвать только и исключительно космосом ядовитого отчаяния под аккомпанемент долгой, жуткой и заунывной чеченской песни, которую Юрка однажды слышал в плену. Тогда она не казалась ему ни заунывной, ни жуткой, но теперь что-то словно испортило ее, исказило колыбельную в чудовищный хор. Потом звук песни обрел физическую форму — превратился в цепь. Она закрутилась в темноте, набросилась на Юрку, обвив его шею, дернула куда-то вниз, заставила ткнуться лицом в пол, очень щедро уложенный сеном. Шагов он услышал, но почувствовал незримое присутствие другого. — Посмотри на меня. Голос Абдулбека невозможно было спутать с чьим-то еще. Сердце ухнуло в пятки. Юрка боялся даже поднять голову, не готовый столкнуться со своим самым большим кошмаром снова, но тут цепь раскрутилась, пришла в движение и вынудила его приподняться достаточно, чтобы увидеть. Кровь алыми потоками стекала по стенам странной огромной и одновременно маленькой комнаты, что напоминала и ту яму, и этот подвал, и почему-то квартиру Алимова. Абдулбек возвышался над ним, и за его спиной начали проявляться десятки, если не сотни настоящих мертвецов. В первых рядах Юрка сразу приметил даду, нану, Ваху и Сафийю, их бледные истонченные лица сильно изменились, но не узнать их было невозможно. До Юрки дошло: это были не просто ходячие трупы, а трупы Абдулбека, сотворенные им лично или по его вине. Мужчины, женщины, старики, дети… Он не обманывал, когда сказал, что много кого убил. Юрка старался не вглядываться в них, но взгляд все равно останавливался на деталях, да еще и в каком-то странном и нелогичном порядке. Вот дырка от пули во лбу у молодой девушки в обрамлении блестящих черных волос красиво уложенной челки, кровавые потеки на бедрах одного сорокалетнего мужика, обрывки дорогого делового костюма на другом, помоложе, бабушка в испачканном кровью белом платке, половинчатая улыбка пятнадцатилетнего пацана, у которого почти срезало неведомой силой часть головы. У Юрки тоже, должно быть, стоял за спиной похожий пятнадцатилетний пацан, только с продырявленным горлом. — Не надо, — прохрипел Юрка. Ему стало паршиво от одного только призрачного напоминания о несчастном Рустаме. — Уйдите. Все уйдите! Не надо!.. Абдулбек молчал. Первым шаг вперед — и чуть в сторону, — сделал Ваха. Его тело было испещрено пулями. — Мы не его мертвецы. Мы твои мертвецы. — Замолчи… Юрка зажал уши руками, но звук голоса Вахи все равно добрался до него: — Ты убил нас всех его руками. Его бездействием. Его бессилием. Это было неправдой, озлобленной ложью давно умершего мудака, который был только чуть-чуть меньшим мудаком, чем остальные члены его проклятой семейки. Юрка не хотел сопереживать ему, но ничтожная часть его души все равно делала это, пусть и против его воли. — Я никого не убивал! Крик разлетелся эхом, и от этого остальные призраки зашевелились, заныли, начали двигаться, но не бесцельно, как могло показаться на первый взгляд. Они нестройно пошли к Юрке, нашептывая слова Вахи своим собственным эхом: — Ты убил… — …нас всех… — …его руками. Он отполз так далеко от них, как позволила цепь, но потом, почувствовав за спиной стенку, запаниковал. Юрка сам нашел в надвигающейся толпе равнодушное лицо Абдулбека и попытался докричаться до него, срывая голос окончательно: — Убери их! Я все сделаю!.. Все, пожалуйста! У Абдулбека не дрогнул и мускул. Он просто продолжил стоять и смотреть, как мертвецы окружали Юрку, нависали над ним… Бабушка в окровавленном белом платке и мужчина в разорванном костюме прижали руки Юрки к полу. Ими двигала ненависть, и ненависть эта подарила им невиданные силы. Его кожа была как пластилин; пальцы с легкостью погружались в нее, с еще большей легкостью рвали, обнажали мышцы, кости даже. — Ты убил… — …нас всех… — …его руками, — бесконечно вторили мертвецы. Сафийя содрала с его живота длинный лоскут и медленно погрузила ладонь внутрь. — Спаси! — продолжал орать Юрка. — Умоляю! Абдул, умоляю! Он проснулся только после того, как Сафийя с помощью каких-то незнакомых детишек и того парня без половины башки вытащила из него все внутренности, до которых смогла дотянуться. Он проснулся рядом с Абдулбеком, почему-то не таким спокойным и безразличным, как Абдулбек из сна, даже наоборот. — Это просто сон, Юра, все хорошо, все закончилось, — прошептал он и, дотронувшись дрожащей рукой до его лба, вдруг обеспокоенно вскрикнул: — Аллах, у тебя лоб горячий! Юрка легко вспомнил слова Вахи о том, что «крысу русскую лечить не будут» и усмехнулся. Теперь, когда кошмар постепенно уходил, привкус болота и кладбищенской земли быстро сменился на слегка желчный вкус и пересохший рот. — Воды. Абдулбек мгновенно подлетел к нему с кружкой, наполненной почти до краев, помог приподняться, аккуратно придерживая за влажный от пота затылок. — Я за таблетками съезжу в ближайшую аптеку, — сказал он. — Вроде через пару часов должна открыться… — А если мне хуже станет, что будешь делать? — прохрипел Юрка. Он еще не настолько свыкся со своей судьбой, чтобы говорить «спасибо», но Абдулбек, похоже, ничего не имел против. Он какое-то время просто смотрел на него, кусал щеку с внутренней стороны, обдумывая ответ. — Я не знаю, — выдохнул он, наконец. Абдулбек положил ладонь на щеку Юрки, ту, по которой еще могли скатываться слезы, и стал мягко поглаживать уже далеко не гладковыбритую кожу. Не то из-за горячки, не то еще из-за чего Юрка вдруг понял, что на самом деле Абдулбек уже придумал план на случай, если ему и правда не станет лучше. Юрка в полузабытьи меланхолично пожелал себе нож и быструю смерть. Или это какой-то из голосов нашептал ему на ухо эту крамольную мысль? Абдулбек еще долго сидел рядом с ним, вытирая пот с его лба и поднося снова и снова кружку с водой к губам. Периодически он поглядывал на наручные часы — «Победа» с красивым синим циферблатом и треснувшим стеклом. Тусклая лампочка красиво освещала лицо Абдулбека. Так, как он смотрел на Юрку, не смотрят на рабов. — Только не умирай, — тихо прошептал он, когда Юрка сделал вид, что снова уснул. — Юра… Абдулбек взял его ладонь в свои и чуть сжал, едва слышно нашептывая что-то себе под нос, что-то неприятно похожее на молитву. Юрка не хотел сопереживать ему, но ничтожная часть его души все равно делала это, пусть и против его воли. И он ненавидел себя за это.