***
2015 год. Москва — Виктория, не смей со мной пререкаться. Я тебе сказал, ты отучишься одиннадцать классов и поступишь в институт, — переходя на крик, говорил мужчина средних лет, — ты должна стать примером для своей сестры. — Пап, ты мне сказал, что если я найду хороший колледж с хорошей специализацией, я смогу уйти, — крик действовал на девочку очень сильно, отчего стали намокать глаза. — Хватит себя жалеть, — поступил упрёк за слёзы — ты будешь никем после этого твоего колледжа, а вот закончишь одиннадцать классов, сможешь поступить и получить достойное образование. Закрыли тему. — Лгун. — А теперь ты мне скажешь, почему ты не появляешься на тренировках. Я столько в тебя вкладываю, а ты, бестолочь, этого не ценишь? — Я говорила тебе несколько раз, что я хочу взять перерыв от катка, — пытаясь унять вновь подступающую волну слез, говорила Вика. —Сейчас ты хочешь взять перерыв, потом ты захочешь гулять каждый день, а дальше что, Вик? — Сергей сделал глоток виски и продолжил диалог с непутевым подростком, — а я тебе скажу, что дальше. Потом Вика начнёт пить, курить, забьёт на всё, и по накатанной, — мама сидела за кухонным столом, не говоря ни слово. — Так не будет, — шепотом говорила девочка, бросая мимолетный взгляд на маму, чтобы та защитила её. — Не надейся, она не поможет тебе, здесь всё решаю я. А я, видимо, дал тебе слишком много свободы. За это может и надо сказать им спасибо, но это не принесло свои плоды. В институт девушка всё же поступила, кататься не перестала, но у неё не было лишь одного — детства. Детства с разбитыми коленями, догонялками и шалашами. В юности не было отношений, прогулок с компанией друзей, о которых так восторженно рассказывали одноклассники.***
Нервно сглотнув, я нажала на звонок квартиры номер пять. Попутно вспоминая, как отец кричал на меня возле неё за то, что я задержалась на полчаса после тренировки. Дверь открылась через мгновение, будто мама стояла возле неё и ждала меня. — Привет, доченька, — брюнетка хорошего телосложения с глубокими зелёными глазами приняла меня в свои широкие и такие тёплые объятья, — как у тебя дела, ребёнок? Я кинула свой чемодан в коридоре и последовала за мамой на кухню. С теплотой в душе отдавали редкие моменты без ссор, когда я, правда, была счастлива проводя время с родными. Мама что-то тараторила, а я, слушая фоном, прокручивала в голове лишь один вопрос. — А где папа и Ксюша? — Папа на работе, он будет только вечером, а Ксю, она на занятиях, — я усмехнулась, неужели и этому ангелу они не предоставят детства? Время до прихода остальной части семьи мы коротали с мамой в разговоре. Она задавала мне стандартные вопросы про учёбу, работу, но для неё все мои ответы были открытием, ведь я ни разу ей ни о чём из этого не говорила. Но тут дошло дело до моей личной жизни. — Как там Марк? Свадьбу ещё не планируете? — мама сидела напротив меня с чашкой чая в руках. — Мы с ним давно расстались, — сухо произнесла я. — Как? Вы так долго были вместе, боже, Вика, мне так жаль, — она погладила меня по руке. — Мам, он мне изменил сразу после того как сделал предложение. Меня с ним ничего больше не связывает. — Ну а сейчас как дела в личной жизни, появился кто-нибудь? — мама пыталась отыскать ответ в моих глазах, но я так не хотела отвечать на этот вопрос, потому что я и сама не знала ответ. — Всё сложно, я не хочу загадывать и говорить об этом, — взгляд опустился на колени, а я нервно начала перебирать другие темы разговора, — когда Ксюша вернётся? — Занятия у неё заканчиваются в четыре вечера, а дальше кто знает, куда её понесёт, обычно на улице пропадает после них. Но она знает, что ты приехала, так что, думаю, будет раньше. — Мам, я же знаю ты не просто так меня позвала в Москву, выкладывай, — я нервно настукивала ритм ногтями по кружке. — Милая, у твоего папы рак. В момент всё замерло. Всё казалось таким неважным. Аромат чая больше не отдавал имбирём, звуки играющих детей на площадке вдруг утихли, а в голове было совсем пусто. Хотелось кричать, биться головой о стену, но лишь одинокая слеза упала на рукав кофты. — Сколько? — я не хотела слышать ответ на этот вопрос, а если и хотела, то не тот что услышу. За долю секунды я забыла все обиды, разногласия, мне хотелось лишь обнять отца и сказать, что люблю его и благодарна за всё. — Мы долго не знали о нём. Он всё жаловался на головную боль, но мы списывали это на постоянную усталость. А в последний месяц он совсем сдал. И вот неделю назад нам сказали, что это четвёртая стадия рака мозга. Врачи говорят, что осталось ему от силы два-три месяца, — глаза мамы становились красными, а щёки мокрыми. Вслед за ней я потеряла всю свою хладнокровную натуру. Больше всего я ненавидела беспомощность, я не могла помочь. Лекарства, за которое я бы отдала всё, что у меня есть, — не существует. Мой папа умирает, а с ним и часть моей души. Нагнетающая тишина в моей старой комнате, которая теперь принадлежала лишь одной Ксюше, убивала. Я прокручивала в голове тысячи слов, которые я должна сказать. Слёзы не останавливались, но и истерики не было, была лишь немая попытка осознать этот ужас. В коридоре послышался звук открывающейся двери, и я как 15 лет назад со всех ног бежала к ней. Папа разувался в коридоре сидя на пуфике, раньше он бы сделал это стоя, когда он поднял на меня глаза, в них читалось удивление. Мы не виделись с ним три года. Я на протяжении этих лет росла и становилась женщиной, а он старел буквально по часам. Из крепкого и рослого мужчины он превратился в болезного худого, измученного старика. — Привет, кнопка, — я молча обняла его, а истерика напала на меня, и я явно проиграла в этом бою, — ну чего ты? — Пап, я тебя люблю, прости, что не была рядом. Прости. Прости, — я бы хотела сжать так сильно, как только могу, но я боялась сделать ему больно. Когда наступил этот момент, когда я стала сильнее папы? Для ребёнка родители — самые сильные люди в мире. В моей голове не укладывалось, что я когда-либо стану сильнее папы. Папа гора, хоть иногда и злая. — Ты ни в чём не виновата, Вик, это течение жизни, — он медленно направлялся в сторону гостиной, — пойдём, фильм глянем, что ли. Я просто следовала за ним, за тем, кто зачем-то притворялся моим папой. Мой папа был сильным и всегда шутил, зачем он притворяется им? — Как жизнь молодая? Как жених-недотёпа? — отец усмехнулся и выдавил улыбку, даже это далось ему с трудом. — Никак, мы расстались. Пап… — он перебил меня на полуслове. — Виктория, я предвижу все твои вопросы. Надежды никакой нет, да и я не хочу провести свои последние дни в больнице, даже если бы она была, на сколько дольше я бы жил? Неделя? Две? Я спокойно доживу свой век в своей крепости, со своей семьёй. Я рад, что ты тут, милая, — папа с трудом, но обнял меня. А я всё ещё пыталась принять тот факт, что скоро я лишусь даже этого. Мы ценим, когда теряем, да?***
Уже неделю Глеба оставляли в раздумьях протяжные гудки телефона после тщетных попыток дозвониться Виктории. Он волновался? Скорее, да, чем нет. Странно, такое преследовало его не часто, точнее единожды в отношении девушек. Он курил, много курил. Пил? Да, часто. Он опять утопал в своей рутине: студия, бар, кровать. Каждый день как день сурка. Третья сигарета была вырвана из рук тонкими, наманикюренными пальцами. — Ты меня уже бесишь, кому ты так настойчиво пытаешься дозвониться, м? — черноволосая выбросила тлеющую палочку в окно, — ты уже недели три сам не свой, бесишь. — А меня бесишь ты. Отвяжись, Ник, — он спешно начал выходить с балкона, но его остановила вся та же бледная рука. — Милый, если ты думаешь, что я «отвяжусь», — расставив кавычки пальцами в воздухе, — то ты глупый. Но я бы хотела узнать про предмет твоих страданий. Ника была глупой, надменной, в общем-то шаблонной моделью, но моделью стоящей внимания она была только для себя. С Глебом их свёл какой-то знакомый, имя его, конечно же, никто не помнил, а надо ли? Где они познакомились помнила лишь Ника. Она держалась за эти отношения как за спасательный круг, лишь бы не утонуть в омуте одиночества. Его не волновали её ночные похождения, когда она якобы уходила и приходила незамеченной. Глебу было плевать, но он знал, что кто-то есть рядом, кто-то, кому не плевать, пусть даже самому плевать. Он был сломлен, и она пыталась честно и отважно собрать его, хоть и в своей манере. Они получали от этих отношений всё, что было нужно, не больше, не меньше. В полной темноте он нащупал какие-то спортивки и футболку. Закрывая дверь квартиры, он бросил лишь сухое: «Я на студию». В машине было тихо, умиротворяющее спокойно. Он набрал номер, который, по его мнению, должен знать, где блонди. Продолжительные гудки заставили его нервничать, но после них поступило вялое: — Алло, — абонент явно спал или готов был уснуть. — Где Вика? — в своей манере Голубин, грубо, но по делу. — Я ебу? Последний раз она писала мне полторы недели назад, сказала, что к родителям едет. И я бы её на твоём месте не трогал, она рано или поздно вернётся. Вообще зачем тебе это знать? Короткое спасибо и пока, вопрос так и останется без ответа, ведь даже Глеб его не знает. За окном дорогой машины сменялись дома, а лобовое стекло всё было в маленьких каплях. Дорога до друга была долгой, но Глеба успокаивало вождение, он бросал мимолетные взгляды на пассажирское сидение, а голове возникали картинки. Он корил себя за то, что сделал с ней. Ублюдок. Вот как бы она его назвала или всё же нет? Их последняя встреча была многообещающим началом для их дружбы. Сможет ли он стать ей другом? Кто знает, скорее всего, Виктория даже не думала об этом.***
Виктория тихо курила на балконе. Вид с балкона на 2 этаже не был удивительным, но даже так она могла сказать, что любила Москву, но не её ритм. Безусловно этот город вдохновлял её, заставлял расти в своём деле, но в сравнении с Питером тут было душно, даже Подмосковье душило хуже, чем центр Санкт-Петербурга. Евгения бесшумно подкралась к дочери, но её выдал вздох, который она, увы, не могла сдержать при виде курящей Вики. Женщина была против алкоголя, курения и уж тем более чего похуже. Но запретить травить себя она ей не могла, в её силах было только подсказать ей. — Мам, только не начинай, — окурок полетел в окно, а сама девушка на маленький диванчик. — Я и не собиралась, я уже давно поняла, что противоречить тебе нельзя. Расскажи мне лучше, что за «Глеб» звонит тебе каждый день с тех пор, как ты здесь? — мама присела рядом и по-родному обняла дочь. Знаете, это ощущение, когда пахнет домом? Вот мама пахнет так же, её объятия ощущаются так же. Сколько бы ссор ни было, сколько бы обид Виктория не таила, она любила эти моменты, любила родных. — Это мой… — а кто он ей? Друг? Точно нет, друзья так не поступают. Парень? Слишком неподходящее слово для такого ублюдка. Может быть, ей хотелось его простить, но она никогда бы не смогла. Никогда. Признайся он ей хоть тысячу раз в своей бесконечной любви, она бы не смогла ответить тем же. Неважно сломлен ли он, зачем ломать других. Скорее всего, её раздумья были вызваны обидой на весь мир, который так несправедливо решил отнять у неё отца. Но сейчас она твёрдо была уверена, что хочет исчезнуть из его жизни навсегда. — Коллега, знакомый, просто над проектом вместе работаем. Ничего больше, — тяжело выдохнув сказала блондинка. Мама знала, что это не правда, конечно, ей хотелось знать всё, но доверие надо было получать раньше. Она ушла так же тихо, на последок кинув: «Не засиживайся до утра». А щёки Виктории вмиг сделались красными. Глаза предательски намокли, а в мыслях лишь прокручивались счастливые моменты детства, где всё хорошо, где тепло и солнечно.***
Дорогой жилой комплекс, не окраина и не самый центр, Артём знал, как комфортно жить. Дверь открылась, а на блондина бросилась маленькая собачка, он взял её на руки, пожалеет же. Йорк вмиг начал облизывать старого друга. Вот бы все было так просто как у них, никак забот, прокрутилось в голове у Глеба. Следом в коридоре появился силуэт, с его лица, казалось, никогда не сходит улыбка. Он радостно поприветствовал блондина и провел его в гостиную, где уже стоял дорогой виски и два стакана. — Ты знаешь как встретить друга, — усмехнулся на эту картину блондин. — Я просто очень надеюсь, что благодаря этому, — Артём кивнул на кофейный столик, — не придется вытягивать из тебя все клешнями. — Это будет сложно, но мне очень нужен совет. Артём был единственным, кому Глеб мог доверить все свои тайны, абсолютно всё, что угодно. Хоть убей он кого-то, брюнет бы пошёл бы на всё, чтобы помочь ему. Они были знакомы буквально с пеленок, в детстве Артём всегда доводил Глеба, ведь был на несколько лет старше. Музыкой начали заниматься вместе, на турах вместе. Но после смерти Евы блондин закрылся даже от него. Артём пытался его подлатать быстрее, но всё зря. В этом помогло лишь время, да даже оно не справилось на все сто. Пол бутылки улетело на всякое «не о чём». Но Артём всё же решил поднять тему, ради которой Глеб и приехал. Осторожно, но напористо он начал: — Я же знаю, ты приехал не просто угрохать дорогущую бутылку вискаря под разговор о политике, — он крутил содержимое стакана, попутно поднимая глаза на Фару. — Помнишь Вику? Та, которую Егор привёл в клуб, — он начал издалека, — в общем, в тот день я вёз её домой. Я не был в хлам, помнишь? — он словно скулил, как виноватая собака, — короче, я её изнасиловал. В глазах Тёмы читался шок. Все мы не без греха, он вспоминал, что в своё время делал так же, ему казалось, что все его хотят, и все эти пустышки лишь притворяются неженками. Но Бульвар не понимал одного — к чему ведёт Глеб. Запугать её, чтобы та не писала заявление или там что-то другое, более страшное. Он встряхнул головой, чтобы выпроводить за дверь все эти мысли, и всё же решился спросить. — К чему ты ведёшь? — Я не знаю, что я чувствую. Я боюсь, мне стыдно. Она не заслужила такого, она другая, не такая как те, в клубах, — он выдержал паузу, глубоко вдохнув, сказал, — она знала Еву. Молчание. Оба знали и зареклись не поднимать эту тему. — Глеб, что ты чувствуешь, кроме стыда и страха? Животное желание к ней или, — раз уж начали ворошить прошлое, то надо делать это до конца, — чувства такие же как к Еве? — Тём, я не знаю. Она пахнет мёдом, её кожа бледная, гладкая, глаза... они, они… такого слова не существует, — он задыхался, а в носу послышался запах мёда, — это нелюбовь как к Еве, это нечто новое.***
В теплую погоду всё живое растёт, в холодную — умирает. Те, кто холодны душой, не смогут познать радость, даже если их осенит милость Небес. Только те, у кого горячее сердце, способны изведать беспредельное счастье и вечную любовь.