Тёмные воды (21+)

— Если когда-нибудь Слепышка сварит что-то съедобное, клянусь, даочжан, я съем свои сапоги! — Сюэ Ян крутился у очага, пытаясь спасти их завтрак посредством добавления в еду ему одному известных травок и специй. Вскоре кисловатый запах сменился на куда более приятный. — Вот увидишь, приготовлю! — надувшись, как мышь на крупу, твердит та. — Я еще посмеюсь над этим видом! Точнее, над звуками! — тут же исправляется она, на что Чэнмэй лишь как-то невесело усмехается. — Я бы и сам посмеялся. Скажи мне кто год назад, что я тут вместо… вместо того, что делал раньше, завтраки тут вам готовить буду… — И что бы ты сделал, А-Мэй? — улыбается даочжан. Его друг после случившегося в лесу перестал прятать свой пряный полынный запах, позволял любить себя ночами и вел себя, кажется, как и раньше, но иногда словно бы что-то недоговаривал. Одергивал себя на полуслове, как сейчас. — Честно? Наверное, кишки бы смельчаку на меч намотал, А-Чэнь. Видишь ли, для омеги у меня слишком крутой нрав, — смеется друг, но отчего-то Сяо Синчэню кажется, что в этой шутке есть изрядная доля правды. Для омеги А-Мэй был слишком силен и потрясающе нагл, а еще Синчэнь не мог не заметить одну странность — потоки ци его партнера были искажены, но он словно не чувствовал никакого дискомфорта. Ни когда отдавался ему ночью, ни когда ночью же с ним охотился. Все чаще закрадывалось нелепое подозрение, от которого он отмахивался, как от назойливого гнуса. Не мог же его заклятый враг делить с ним постель? Готовить ему еду? Прикрывать спину на охоте? Или мог? Но что он тогда задумал? Чего добивается? Сделать так, чтобы Сяо Синчэнь полюбил того, кто рядом, еще сильнее, чем сейчас? Чтобы окончательно сломать? Но шли дни, а дорогой друг так и оставался все тем же грубоватым, смешливым Чэнмэем, не делая ничего плохого. Даже с А-Цин неожиданно перестали собачиться всерьёз, а переругивались и дразнились скорее по привычке. — А-Чэнь, ты о чем задумался? Эй, не собираюсь я никому ничего никуда наматывать, — снова смеется А-Мэй. — Готово, давайте есть, а потом я на рынок схожу? Моя же очередь. «Нет, невозможно, чтобы это был Сюэ Ян, — думает Синчэнь. — Но почему он никогда не касается меня левой рукой?!» Продолжая размышлять, даочжан неспешно съедает удивительно вкусный рис, в который раз удивляясь тому, что у его друга в руках «горит» любая работа. Странно, что такой до сих пор не замужем. Странно, что валялся израненным в канаве. Странно, что никуда не спешит… может, насильно был отдан замуж и сбежал? Прячется в глуши? Убил мужа? — догадка прошлась по загривку молнией, Сяо Синчэнь чуть позорно не поперхнулся едой, сдавленно кашлянув под удивленные взгляды. — Даочжан, супротив кулинарии А-Цин даже мои навыки бессильны? — с беспокойством спрашивает А-Мэй, когда Синчэнь тянется за водой. — Ты с утра сам не свой. Что случилось? — Ничего, правда. Думаю, я немного не выспался. Сходишь на рынок сам? Я хотел бы немного помедитировать. Если отправимся на ночную охоту, я не хочу стать обузой и мишенью для нечисти, — с улыбкой отвечает Синчэнь. На свою беду, врать он не умеет, а у Яна глаза на месте. Тот видит, что даочжан лукавит, но не допытывается. Лишь берет корзину и немного денег, напоследок говоря А-Цин мыть посуду, коль уж приготовить не смогла. Не женой, так уборщицей в дом возьмут. Девчонка показала ему язык, который Сюэ Ян обещал при случае укоротить, но за работу принялась. Чэнмэй ушел, в Синчэнь, собираясь с мыслями, все же не выдержал: — А-Цин, что случилось? — А что случилось? — не поняла девочка, старательно скарябая деревянные миски. — Ты и А-Мэй… — Бог с тобой, даочжан, какие мы с ним? Он омега, а я маленькая еще! — фыркает А-Цин, вгоняя даочжана в краску. — Да я не про то! Хотел спросить… может, он тебе что о себе говорил? Вы ведь в последнее время хорошо сдружились. — Даочжан, я просто к нему привыкла, а он ко мне. Ты не поймешь. Мы оба росли на улице, оба много плохого пережили. Это понятно, если знаешь, на что обращать внимание. И мне, и ему не так легко кого-то подпустить к себе близко. Ты — другое дело, ты добрый человек, и не надо иметь зрение, чтобы это почувствовать. А-Мэй… он опасный. Но не потому что злой. Потому что привык защищаться от всех и от всего. На улице никому нельзя доверять толком. Вот и нам непросто было начать доверять друг другу. Это и есть вся тайна. Я просто поняла, что он не станет вредить мне, он понял, что я не желаю зла ему. И больше на его подколки не обижаюсь. Это не со зла, мы так привыкли просто… — А он точно больше ничего не рассказывал? — вздохнул Синчэнь, не понимая, что его гложет. — У него есть секреты, это и так понятно. Но всерьез совать в них нос… я не настолько смелая, даочжан. Торговцы на рынке А-Мэя побаиваются, думаю, неспроста. Почему ты задаешь странные вопросы? — Я не рассказывал, как потерял глаза? — прошептал Сяо Синчэнь, и притихшая А-Цин присела рядом, беря его за руку, как бы прося продолжать. — Я сошел с горы Баошань Санжэнь четыре года назад, едва мне исполнилось семнадцать. В одном крупном городе меня едва не ограбили какие-то проходимцы, совершенно глупо обдурив и заманив в глухую подворотню. Мне тогда помог мой ровесник. Он тоже был воспитанником монастыря. Мы познакомились, решили держать путь вместе. Подружились. Вскоре до нас дошли слухи о тёмном заклинателе, который ищет очень опасные артефакты для клана Вэнь, уничтожая всех, кто встанет на пути. Наша погоня завершилась у разрушенного поместья ордена Юэян Чан. Все жители, около пятидесяти человек, были мертвы. А убийца сидел на крыше и любовался своей работой. Когда мы его поймали, оказалось, что ему едва пятнадцать. Он был совсем мальчишкой, младше меня самого, но уже творил такие ужасные вещи… он не пощадил даже детей. Мы передали его на суд клану Нэ. Но он каким-то чудом избежал казни и, более того, оказался в приглашенных учениках ордена Ланлин Цзинь. Он не забыл о том, кто его отправил на казнь. Решил отомстить. Монастырь, в котором обучался мой друг, он разрушил, убил всех монахов, а Цзычэня ослепил. — Ослепил? И тебя тоже? — охнула А-Цин. Ян же говорил, что он виноват в том, что даочжан лишился глаз. Он своими руками их вырвал, что ли? Тогда неудивительно его нежелание раскрывать себя. Он прав. Такое не забудется… — Нет. Просто… понимаешь, когда мы вмешались, это была моя идея. Мое желание поймать преступника, сделать мир лучше. А в итоге он стал еще большим чудовищем. Он хотел досадить мне, причинив боль моему другу. Это была и моя вина. Я отдал Цзычэню свои глаза взамен тех, что он лишился. Жаль, не могу вернуть его семью… — А где сейчас твой друг? — шепчет девочка. Истории, конечно, у А-Яна с даочжаном… впору легенды слагать. — Он меня не простил. Попросил уйти. Я ушел. Потом встретил вас, — улыбается даочжан. — Прогнал слепого, беспомощного человека? Он нормальный вообще? — шипит А-Цин. — А если бы ты погиб? Или гнилой редькой, которую тебе вечно в корзину суют, отравился? Какой это друг? Разве друзья так поступают? Погоди, даочжан. А разговор-то весь этот к чему? Начали с Чэнмэя нашего, закончили Цзычэнем твоим? — Наш друг… порой мне кажется, что он и мой враг — это один человек. Это странно. Я встречал его всего дважды, дрался с ним всего раз. Но Чэнмэй иногда напоминает его. Сюэ Яна. Вот только он был похож на безумца, готовый, казалось, весь мир разрушить. Для него словно игрой была смерть тех людей. А-Мэй с нами почти год, и я просто не понимаю. Если это он, чего ждет? Если не он, что скрывает… Ох, гуль меня задери. Прости, А-Цин. Не знаю, чего ради я говорю об этом с тобой. — Я слышала о Сюэ Яне, — шепчет А-Цин. — Знаешь, даочжан… если все, что слышала, правда, его судьбе точно не позавидуешь. Не от хорошей жизни он все это делал, наверняка. Если А-Мэй и Сюэ Ян — один человек, просто спроси его, за что он убил тех людей. — Думаешь, у него была причина, оправдывающая убийство пятидесяти человек? — усмехается Синчэнь. — Я знаю, что была, — еле слышно шепчет А-Цин, думая, что ее не услышат, но даочжан разбирает тихую фразу. — Может, это все-таки разные люди? И впрямь, зачем такому злодею жить здесь и помогать нам? А друг твой — идиот! Не смей по нему скучать! Лучше женись на А-Мэе, а то благородный такой, а сам… — девочка прикусила язык, а Синчэнь предательски покраснел. И правда — они делят постель, но не супруги. Это очень плохо по отношению к А-Мэю. Он обязательно отведет омегу в храм, только бы убедиться, что это лишь подсознание разыгралось. Что это не тот сумасшедший босяк рядом с ним. И Синчэнь понятия не имеет, что делать, если вдруг сейчас А-Мэй войдет в дом и назовет ему настоящее, ненавистное, оседающее на языке кровью и горечью, полынное имя.