Тёмные воды (21+)

Вновь, как и много раз до этого, прикасаясь к «дорогому другу», Синчэнь и думать не думает о том, сколько было до него: даже теперь, когда знает, откуда каждый шрам на нежной коже, не чувствует отвращения и презрения. Что мог поделать маленький ребенок против чужого больного, извращенного желания? Но, похоже, это очень волновало самого Сюэ Яна, что был непривычно скован, зажат и молчалив, словно стеснялся каждого рубца на теле и каждого тихого стона. Как никогда раньше Синчэнь был согласен с однажды брошенной Чэнмэем фразой «Счастье — в неведении». Многое бы он отдал сейчас, чтобы по-прежнему остаться слепым к тому, с кем делит ложе, ночлег, еду… жизнь. Но, увы, ничего не отмотать вспять… Когда все заканчивается, Сюэ Ян молча поднимается с лежанки, накидывает на себя ханьфу и уходит во двор — смыть с себя следы «страсти», а Синчэнь на миг задумывается, чем он сейчас лучше тех насильников, и устало обхватывает голову руками. Наверное, ничем. Просто взял свое против воли, хоть и прикрылся благими побуждениями… чем дальше, тем больше дела его и помыслы далеки от праведных. Видела бы его Наставница! Подумав, что А-Цин может вернуться с минуты на минуту, он тоже быстро одевается, отмечая, что с вернувшимся зрением все бытовые дела делаются куда сподручнее. Когда он выходит из комнаты, А-Ян уже крутится на кухне, разогревая еду, попутно добавляя в овощи и рис какие-то сушеные специи. Не то, чтобы А-Цин плохо готовила, просто однообразие пищи приедалось, но Чэнмэй всегда умудрялся что-то наколдовать с приправами, и вчерашний рис был не похож на рис сегодняшний. — Чего застыл, садись, — кивает юноша на лавку у стола. — Или можешь чай заварить. Они сами еще прошлым летом и осенью насушили трав, а теперь собрали новые на будущий год, чтобы не тратить деньги на то, что можно отыскать под ногами, и Синчэнь без труда находит нужные мешочки. Когда вода уже закипает, чувство вины вскипает до предела вместе с ней, и он тихо подходит со спины, осторожно обнимая не потрудившегося нормально одеться юношу, чувствуя, как тот напрягается: — Что, даочжан, так соскучился по плотским утехам, что уже все равно — кому присовывать, другу или врагу? — дикой кошкой шипит он, еле удерживая себя от того, чтоб не врезать этому проклятому даосу. Была, видать, святость, да вся вышла. Но ладонь Синчэня просто аккуратно ложится на округлый живот, осторожно проверяя: боли нет, только почти полное истощение духовных сил у упрямого омеги: — Рот бы тебе с мыльным корнем промыть, — вздыхает он на очередную колкую пошлость, слетевшую с уст босяка из Куйчжоу, — боги, даже не знаю, как извиниться перед тобой… — Извиниться? — удивленно переспрашивает Сюэ Ян, все-таки выпутываясь из чужих рук. — За что, даочжан? — Когда моя сущность альфы пробудилась впервые, — тихо начал Синчэнь, опустив голову и стараясь не встречаться взглядом с пронизывающими темными глазами Чэнмэя, — я пожалел, что не родился обычным мужчиной, бетой, лишенным этих полузверинных инстинктов. Их было нелегко усмирить, и однажды еще на горе один из послушников во время весеннего цветения, не справившись с собой, напал на другую ученицу. Сам понимаешь, ничем хорошим это не закончилось, и тогда я дал себе слово, что никогда не притронусь к женщине или мужчине-омеге без их на то воли. А сегодня ты сказал мне «нет», но я не остановился, думая, что так будет лучше… Сюэ Ян оглушительно расхохотался, вводя Синчэня во все большее замешательство: — Да, насильник из тебя, конечно, никакой, даочжан! Ой, не могу… всякое на моем веку бывало, но чтоб передо мной за еблю извинялись… — Сюэ Ян! — краснеет Синчэнь, одергивая. А ведь А-Ян еще и сотой доли известных ему ругательств не пересказал. — Ладно, — отмахивается тот, — даочжан, я уже не тот мальчик, понимаешь? Если бы я на самом деле сказал «нет», ты бы уже лишился если не жизни, то, как бы приличнее выразиться, своего корня ян. И если б все так насиловали, к мужикам бы очереди выстраивались. Прекрати сам себе выдумывать проблемы на ровном месте. Я тебе не юная госпожа, не побегу топиться из-за поруганной чести. Ешь уже, а! — перед Синчэнем на стол бухнулась чашка с горячим рисом. — Завтра испеку чего-нибудь, сегодня довольствуемся стряпней Слепышки. — Опять он обзывается! — входит девочка. — Вот, я принесла. Тебе уже лучше, зараза? — Да что мне сделается? Разве что отравлюсь, — подкалывает снова Сюэ Ян, а девчонка дуется, как мышь на крупу. — По-моему, даочжан, мы открыли новый вид нечисти — кухонный монстр! — Готовишь ты, может, и отлично, да вот только твой характер ни один молодой господин не выдержит, — огрызается девочка. — Ну, ничего, А-Мэй, в кухарках и уборщицах не пропадем! — А у меня вариантов побольше твоего: могу делать гробы, грабить, наняться в охрану, талисманы, опять же, темные продавать — доходное дело. Или, в конце концов, вспомню молодость и пойду в «весенний дом» работать, а вот ты там точно всех клиентов распугаешь! — смеется Сюэ Ян, видя, как Синчэнь давится рисом от такого заявления. — Между прочим, когда мы с твоей сестрой танцевали с веерами, все мужики сползались, слюни до пола развешивали… — А ты умеешь танцевать? Научишь? — А-Цин сразу же забыла про все обиды, а Чэнмэй подумал, что надо было поменьше болтать, Слепышка же теперь не отстанет. — Вот рожу, и если не сдохну, научу, — все-таки кивает он. — Уж не сдохни, будь добр! — в тон ему отвечает девочка, Синчэнь разглядывает тарелку, потихоньку начиная злиться. Он тут переживает, что вновь разбередил омеге старые раны, а он шутит! Или не шутит, и впрямь решил в «весеннем доме» подработать? Он издевается? Ощущение, будто уксуса хлебнул… — Ну, вот, Слепышка, мы дожили до славного момента, когда даочжану поплохело от твоего варева, — хмыкает Ян, видя состояние альфы. Разве что пар из ушей не идет… — Сяо Синчэнь, ты в несчастной посуде сейчас дыру прожжешь. Или бери добавки, или — пойдем, поговорим, наконец. Даочжан молча встает из-за стола и идет мыть посуду. — Кажется, зря ты про «весенний дом» заикнулся, — усмехается А-Цин, на что парень лишь отмахивается: — Да уж, мало кому понравится с бывшей шлюхой за одним столом сидеть… Если бы Сюэ Ян не знал Синчэня, то подумал бы, что тот грязно выругался во дворе, услышав обрывки его фразы. Чэнмэй устало упал на лежанку, даочжан скоро вернулся и присел на самый край: — Так что, Сюэ Ян? Что же такого произошло в Байсюэ? Как ты в одиночку умудрился убить больше сорока хорошо обученных монахов? Трупный яд? Артефакт какой-то? — А если я скажу, что фактически их «убил» твой ненаглядный Сун Лань? — выплюнул в ответ парень. — Да как ты… — Ты сам задал вопрос. Теперь изволь слушать! — рявкает Сюэ Ян так, что Синчэнь замолкает на полуслове. — История долгая, и началась она не вчера, еще задолго до того, как мы родились на свет и как был построен храм. Что ты знаешь о Тёмных Водах, даочжан? — Только старую легенду, что рассказывала мне в детстве Баошань-Санжэнь, — тихо отзывается Синчэнь, не желая пока спорить. Он хотел выслушать. — Легенды — это часть правды, что забыта в веках и обращена сказкой, — вздыхает Чэнмэй. — Сюэ Чунхай много веков назад создал Иньское железо, убив множество людей и напитав его их болью, гневом и яростью. Это искусственная Тёмная Энергия, довольно слабая… — Слабая? Ты издеваешься? Иньское железо не могли обуздать даже главы великих кланов! — фыркает даочжан, на что Сюэ Ян лишь смеется: — Все познается в сравнении. Есть сила первобытного хаоса, первородная энергия Инь, праматерь всех тварей, источник Тьмы, который будет существовать, даже если последний призрак или лютый мертвец прекратит существовать. Сила настолько страшная, что человеку почти не подконтрольна. Но только лишь почти. Когда-то благородных кланов было не пять, а семь. Шестым был клан Чжан, их главный дворец находится чуть южнее того места, где сейчас стоит храм Байсюэ. Седьмой — клан Сюэ, их бастион стоял на месте, которое сейчас называется Мертвое нагорье. На самую вершину к руинам дворца сейчас никто не суется. Кроме меня, полагаю, — хмыкает Сюэ Ян. — Так туда ты… — неверяще выдыхает Синчэнь. — Да, довольно приятное место, если быть тёмным и наследником рода, — ухмыляется Чэнмэй. — Ладно, не отвлекаемся. Кланы существовали себе вполне мирно, пока в клане Сюэ неожиданно не стали погибать от искажения ци омеги. Некоторые умирали младенцами, некоторые — детьми или юношами на выданье. Никто не мог понять, в чем дело, пока один из принцев клана, омега по имени Сюэ Вэйшенг, не выжил, получив неожиданно искажение ци, совместимое с жизнью. Это был отец Сюэ Чунхая. Принца должны были выдать замуж за наследника клана Чжан, но тот неожиданно воспротивился, а потом пропал. Почти через три месяца принца, изможденного и усталого, нашли в подземельях, в самом сердце горы — в темной пещере, где находилось странное озеро с черной, как ночь, водой. Когда Вэйшенга привели в чувство, юноша смиренно покорился судьбе, говоря, что свадьбе быть. Жених очень обрадовался, на радостях напившись вина и накануне свадьбы вломившись в покои прибывшего в поместье нареченного спутника на стезе самосовершенствования. Он изнасиловал будущего мужа и направился дальше веселиться с друзьями. Настал день свадьбы. Собрались старейшины обоих родов, родители, родственники… в общем, как обычно бывает на договорных свадьбах такого рода. Вэйшенг замазал синяки и надел красные одежды, выходя к гостям. Когда настал его черед произносить клятву, омега достал из одежд украшенный непонятными никому символами сосуд и открыл его, перевернув горлышком вниз. Оттуда полилась черная вода, которая быстро впитывалась в пол. А Вэйшенг запел свадебную песню. И как только прозвучали первые слова, струи черной воды хлынули из-под пола вверх, проламывая его, и утаскивая гостей в подземные пещеры, что также проходили под крепкими постройками. Небольшой подземный ручеек оказался запятнан Тьмой. Но что самое интересное — эта энергия, как бы, имеет свою волю, если не сказать разум. И, попробовав на вкус энергию Ян, энергию золотого ядра заклинателя, она стала ею питаться. Те, кто оказались в плену Тёмных Вод, не умерли сразу. Они словно впали в мертвый сон. Сердца не бились, тела были холодны, пропало дыхание, но их ци продолжала циркулировать, и Тьма постепенно напивалась ею, разрастаясь. Вскоре вся земля под бывшим поместьем клана Чжан была заражена Тьмой. Остатки клана или погибли, или сбежали. На освободившейся земле старались не селиться поначалу, но потом оказалось, что обычных людей без духовных сил Тьма не трогает. А вот заклинатели в тех краях стали пропадать. Вэйшенг вернулся в поместье Сюэ и стал первым омегой, возглавившим клан, за всю его историю. Вскоре родился Чунхай, зачатый в ту ночь, перед несостоявшейся свадьбой. Всю юность он провел в тени своего папы, в тени его силы. Но он не унаследовал силу отца, потому что родился альфой. Вэйшенг, подобно клану Гусу, создал несколько сильнейших заклинаний, десять «Песней», которые помогали управлять Тьмой. Другие кланы и пикнуть боялись. Он один мог погрузить во Тьму весь континент. Чунхаю было лет двадцать, когда Вэйшенг заболел. Возможно, сказалось на его теле управление Тьмой. Она берет плату за ритуалы. Многие ошибочно считают, что Тьму питает ненависть, ярость, но это не так. Тьму питает боль. Чем больше боли ты пережил, тем меньшей властью обладают над тобой Тёмные Воды. И на закате своей жизни Вейшенг создал две последние Песни — «Песнь Смерти» и «Песнь очищения». Хотел доказать себе, что способен одолеть саму Тьму. Он вернулся в пещеры, где около двадцати лет Тьма пожирала золотые ядра его родни, вновь открыл сосуд со знаками, которые сам когда-то начертал после медитаций у Изначального источника, а потом запел «Песнь Смерти». Эта «Песнь» должна была обуздать Тьму, вытащить ее ростки из тел заклинателей. У него получилось. Он запечатал Тьму в сосуде, а затем исполнил «Песнь Очищения». Она должна была пробудить людей, вернуть их души, если можно так выразиться. Но их золотые ядра были слишком повреждены. Кто-то не пережил ритуал, в основном люди клана Чжан, так как заклинатель не знал их близко, кто-то вернулся безумным, а кто-то просто человеком без духовных сил. В итоге его папа, брат и сестра оказались живы, но слабы. А сам Вэйшенг умер, не выдержав отката, что ощутил после проведения обряда. Его родня вернулась в клан Сюэ, но власть перешла к молодому господину Сюэ Чунхаю. Он не раз за свою жизнь делал попытки обуздать Тёмные Воды, но у него не было к эту способностей, и потому он решил воссоздать эту энергию искусственно. Поначалу он не хотел порабощать континент, просто желал сравниться в величии с отцом, которого боялись, как огня, зная о его тёмных способностях. Но когда другие кланы поняли, что до демонического папаши Чунхаю далеко, стали показывать головы. Обозвали энергию Инь, первородную энергию, запретной техникой и пошли карающей дланью на клан Сюэ. Хоть Чунхай и создал Проклятое Железо, даже этой мощью управлять, как следует, не выходило. Он порождал бессчетное число марионеток, не понимая, что даже искусственно созданная Тьма способна на куда большее. С большими потерями пять Великих Кланов все-таки пробились к дворцу Сюэ, и тогда Чунхаю пришла в голову самоубийственная идея: напитать Иньское Железо до кучи Изначальной Тьмой. Он начал исполнять «Песнь Смерти», но едва дошел до второго куплета, если так можно сказать. Слова-то там любые можно петь, важна мелодия, гармония… В общем, его не постигло искажение ци, как пишут официальные исторические источники. Чунхай не был женат, но кучу прислуги перепортил. У него было шесть бастардов. Одному из них удалось сбежать, прихватив с собой записи деда и отца, он и описал потом кончину любимого папочки. На глазах у изумленного отпрыска тело Сюэ Чунхая просто разорвало на части от необузданной энергии, но Иньское Железо все же успело впитать в себя Изначальную Тьму. Вот почему оно стало таким сильным. Сперва-то оно было невинной побрякушкой в руках не самого умелого адепта на Пути Тьмы. Записи Вэйшенга и Чунхая в одном из моих бездонных мешочков, даочжан. Можешь почитать, если не веришь. Мой отец, потомок того бастарда, когда уходил от матери, отчего-то его не забрал. И все бесценные знания первого настоящего Тёмного адепта, Сюэ Вэйшенга, чье имя сейчас просто вырвано из истории, как страшный сон, теперь у меня. — Удивительно неправдоподобная легенда, — шепчет Синчэнь, у которого все равно идет от нее мороз по коже. — Как это связано с Байсюэ? — Да как-как, — улыбается А-Ян. — Прямо, даочжан! Вейшенг вытянул Тьму из родственничков. Боги знают, зачем он вообще принес сосуд с Тёмными Водами в клан Чжан! Может, для защиты, может, изначально хотел их всех убить и получить власть над кланом Сюэ… этого в записях нет. Но есть описание сосуда, значение символов и упоминание Чунхая о том, что Вэйшенг умер в подземной пещере у очищенного от скверны ручья, а сосуд остался на его дне, его никто не стал подбирать, выжившие, кто очнулся в своем уме, просто бежали оттуда, а когда узнали, сколько лет их не было, едва повторно от шока не откинулись. Они объявили, что все это время были заперты в подземельях, где сумасшедший Вэйшенг издевался над ними, лишив сил, и спокойно дожили свой век. Земля на месте почившего клана понемногу очистилась, и вскоре группке бродячих монахов приспичило строить на месте проклятого поместья храм! Как ты догадался, это был ваш не к ночи упомянутый Байсюэ! И все было хорошо до того момента, пока не случилось в тех краях маленькое землетрясение. Незадолго до того, как я появился в храме. Помнишь, наверное? Часть земной породы обвалилась, и местные, решив покопаться в образовавшихся расщелинах, откопали сосуд, от которого Тьмой разило, как от… неважно. Так как я занимался поиском темных артефактов для Цзинь Гуаншаня и работал над восстановлением Тигринной печати, да, именно над ней, она до сих пор у меня, и не смотри на меня так! — рычит Сюэ Ян в ответ на изумленный возглас Синчэня. — Так вот, мне сообщили о странной находке, и я понял, что эти идиоты раскопали! Это надо было срочно закапывать обратно, даочжан, так как даже у меня на тот момент не было знаний о «Песни Смерти». Гармония считалась утерянной. И если бы эти придурки открыли сосуд… Простой смертный вскрыть его не мог. Но вот припершиеся в деревеньку возле храма семеро монахов умудрились. Энергия жаждала выбраться, у нее это получилось. Как потом рассказали крестьяне, когда крышка слетела, вырвавшаяся сила буквально впиталась в тела горе-исследователей. Но они не умерли, а преспокойно дошли домой. Потому что Тьме было мало семи золотых ядер, в прошлый раз она сожрала почти целый клан! Я догнал эту семерку возле храма. Если бы я убил их, их золотые ядра бы угасли, а Тьма, потеряв подпитку, ненадолго стала бы податливой и ее можно было собрать назад в сосуд даже без «Песни». Я убил шестерых, прежде чем появился Сун Лань. На моих руках только их кровь. А вот если бы твой дружок не помешал мне, седьмой стал бы в ту ночь последней жертвой. Мы стали драться, он ранил меня, а седьмой монах благополучно вошел в храм. Сун Лань ждал помощи, но никто не пришел. Я, уже порядочно истекая кровью от раны, он мне плечо пробил, швырнул в него первый попавшийся под руку яд. Это оказался трупный порошок, я про него тебе рассказывал. Попал в глаза, что ослепило его, но не убило. И ему повезло. Из-за порошка Тьма, видимо, приняла его за мертвого, «непригодного в пищу», вот он и выжил один из всех. Когда я дополз до храма, было уже поздно. Все монахи были в коматозе. Но их ци продолжала циркулировать. Так что формально они, наверное, все еще живы, если их «жрут» с прежней скоростью. Меня хватило только на то, чтобы забрать сосуд и убраться оттуда, пока самого не зацепило. У меня ядро тогда слабее было, поэтому повезло уйти целым. Сосуд тоже в мешке. Младший брат Вэйшенга потом провел подсчеты, выяснив, что если бы Вэйшенг осуществил ритуал раньше, хотя бы лет через восемь-десять, то смог бы спасти всех, только некоторые все же остались бы без духовных сил. А монахов потом местные похоронили, погребя в склепе храма вместе с Тьмой. Но теперь время от времени Тёмные Воды пробуждаются, поэтому Байсюэ отныне обходят десятой дорогой. И лучше бы твоему другу туда не возвращаться. Но если Сун Лань жив, можно попробовать загнать Тьму обратно и вернуть в Изначальный Источник, — договорил Сюэ Ян. — Это мне и так придется сделать, если переживу роды, но я вряд ли помогу монахам. Для этого в ритуале должен участвовать тот, кто их хорошо знал… — И я должен в это поверить? — хрипит Синчэнь. Сюэ Ян встает, достает из мешочка рукописи, Темный Сосуд и Тигриную Печать: — Рукопись изучай, а это лучше руками не трогай. Еще искажение ци заработаешь с непривычки. А я спать пойду. И уходит в свою каморку, оставляя Сяо Синчэня один на один с ожившей легендой.