Тёмные воды (21+)

— А-Ян, тебе не больно? — с беспокойством спрашивает Сяо Синчэнь, когда они, до вечера пролетев на мечах, остановились на ночлег. Сюэ Ян сразу дал понять, что ночью они в монастырь соваться точно не будут, поэтому они устроились на лесной полянке у небольшого ручья в приличном отдалении от храма. — А ты снова хочешь помочь? Надо же, какой горячий даочжан мне попался, — ухмыльнулся Сюэ Ян, призывно поиграв бровями. — Я просто за ребенка волнуюсь! — вспыхнул Сяо Синчэнь, отчаянно краснея. — И за тебя… — добавляет он тише, и, конечно, Чэнмэй его слышит, стараясь не думать об этих словах. Без того уже дал слабину. Надо как-то отвыкать от душащей заботы, которой вскоре не будет. Говоря о всяких пустяках, они разводят костер, кипятят воду, греют лепешки, устраивают ночлег. Синчэнь набрал тонких веток и нарвал сухой травы, чтобы не стелить одеяла на голую землю. Все-таки уже осень, хоть и не самая поздняя. А зимой у него будет сын. И это первая зима, которую он ждет с таким нетерпением. Даже своего семнадцатилетия он не ожидал так сильно, приняв решение покинуть гору. Он не может не думать о том, на кого будет похож их малыш. На него самого? Будет кротким и спокойным, незлобливым и доверчивым? Или, как Чэнмэй, будет обжигать одним взглядом больших черных глаз? Будет неукротимым, словно пламя, неуправляемым, словно хаос, если причиняют боль, и ласковым, словно котенок, если полюбить таким, каков он есть? Или их дитя возьмет понемногу от каждого? Темную красоту от Яна и… — О чем задумался, даочжан? — Сюэ Ян ополоснул котелок в ручье и теперь собирал вещи и оставшуюся еду обратно в цянькунь, чтобы ночью мелкое зверье не набежало и не растащило ничего. — Думал о том, каким будет наш сын, когда появится на свет. Хочется скорее взять его на руки, — чуть смутившись, признается он. — Я ведь не предполагал даже, что стану отцом так рано. Это казалось таким далеким… иногда даже вообще считал, что лучше провести жизнь, сдерживая свои желания и не ища спутника на пути самосовершенствования... А сейчас еще четыре месяца, и малыш родится. — Скорее всего, ты избавишься от меня куда раньше, даочжан, — понимающе улыбается Чэнмэй. — Бабушка говорит, что, наверное, до девяти месяцев я его не доношу. Так что твое желание скоро исполнится… — А сам ты разве не думал, каким он станет? — Синчэнь смотрит, как Чэнмэй палкой перекатывает угли в кострище, подумав, что надо бы накидать туда еще валежника, чтобы ночью было теплее. Но кто знает, кого приманит свет и тепло? — Будто я узнаю, Синчэнь. Что так, что так - подохну. Надеюсь, похожим на меня, — хмыкает темный заклинатель. — С твоим характером, ты уж прости, он сиротой долго не протянет… — С чего ему остаться сиротой? — Синчэнь тянет Сюэ Яна на лежанку, укутывая его запасным одеялом. — Не надо, тепло же, — отмахивается Чэнмэй, но даочжан все равно его заматывает с головы до пят, еще и к себе прижимая. — Да перестань ты, небес ради! Поперек горла мне эта забота, понимаешь? Хватит, Сяо Синчэнь! Хватит делать вид, что не потащишь меня на суд, едва я смогу встать после родов! Если смогу вообще... Хватит делать вид, что тебе есть дело до меня! Выношу я твоего отпрыска, уж не волнуйся! Ничего с ним не случится! Родится! А сиротой… да что тут думать: я сдохну или казнят, а тебе на какой ночной охоте голову однажды оторвут, потому что суешь ее во имя справедливости, куда не просят! — вспыхивает омега, выпутываясь из кокона одеял и отходя к костру. — Спи, послежу за огнем. Одеяло снова ложится на плечи: — Холодно же. Это я потащил нас в этот лес. Не хочу, чтобы из-за моего упрямства ты простыл… — А я не хочу привыкать к теплу, Сяо Синчэнь. Я боюсь к нему привыкнуть, — шепчет в ответ Сюэ Ян. — Ложись спать, завтра встать надо рано, чтобы успеть убраться побыстрее. — Но раскопать могилы — дело не быстрое, — задумывается Синчэнь. — Воспользуюсь Тигриной печатью. Там такая аура, что никто не заметит. И монахи лежат в склепе, а не преданы земле. Под зданием гробница, — вздыхает Чэнмэй. — Ты же жил там немного, не помнишь? — Я не то, чтобы проявлял излишнее любопытство. А ты откуда знаешь? — тема сменилась, оставляя горький осадок на душе у обоих. Сюэ Ян не ждал от Синчэня пылких речей в стиле «ты не умрешь!», «мы будем растить его вместе!», «я тебя не отпущу!», а даочжан был близок к тому, чтобы их сказать, чтобы А-Мэй перестал думать о себе, как о расходном материале, инкубаторе, который потом будет выброшен за ненадобностью. Но если сказать это вслух — значит, простить прошлое, значит, предать свои идеалы, значит — окончательно довериться врагу. И сердцем он уже верил, уже принял, уже назвал своим, но разум все еще противился. Принять Яна значит предать Цзычэня… Только, если у него на самом деле всего два месяца, нужно решить. Нужно сделать выбор: живет он прошлым или настоящим. Он может никогда больше не увидеть друга, но ради этой памяти потерять… наверное, семью? — Но разве можно всю жизнь провести в холоде? — наконец, снова спрашивает он в ответ на затянувшееся молчание. — Можно, даочжан. Если ты один против всего мира. А откуда знаю… Был там после. Но решил не рисковать. Завтра сам все увидишь. *** Утром они поднялись ни свет, ни заря, быстро перекусили, добираясь до монастыря еще засветло. Древние плиты были покрыты пылью и опавшей листвой, стояла гробовая тишина, ни птиц, ни насекомых не было слышно. Синчэнь загривком ощущал Темную Энергию, но одергивал себя от того, чтобы применить силы. Сюэ Ян за утро раз сто повторил ему, что нельзя допустить ни всплеска светлой ци. — Похоже, тут давно никого не было, — шепчет он. — И их счастье, — бурчит Чэнмэй. — В прошлый раз в склепе было сорок три свежих тела. Шесть начали разлагаться, тридцать семь остались нетленны спустя почти три месяца после случившегося. Надо проверить, не добавилось ли тел… — Ты думаешь, что их могло стать больше? — напрягается Синчэнь. Что, если Цзычэнь вернулся? Что, если Тьма прибрала к лапам и его? — Я уверен. О монастыре почти сразу стали ходить недобрые слухи. Не удивлюсь, если сюда забрела парочка заклинателей в надежде на славу или какой завалявшийся в стенах храма артефакт… — Но их-то ты выгреб? — осуждающе смотрит Синчэнь. — Для меня здесь не было ничего интересного. Даже денег не взял. Но сокровищницу я запечатал. Вдруг бы что понадобилось однажды… идем, возьми факел, там темно даже днем, — Сюэ Ян уверенно проходит по внутреннему двору, что еще пару лет назад был усыпан трупами, находит в темноте монолитных стен неприметную лестницу и спускается по ней. Усыпальница большая, поначалу идут каменные гробницы настоятелей, а на небольших постаментах стоят гробы попроще. Многие истлели и стали трухой, но мощи никто не трогает. — Нам дальше. Они в глубине этого тоннеля, — говорит Сюэ Ян, и Синчэнь думает, что если Чэнмэй его сейчас прибьет здесь, тело никогда не найдут. Они доходят до нужной залы, и даочжан потрясенно выдыхает. Он видит шесть тел, что уже практически разложились, но вокруг лежат нетленные монахи, словно спящие. Ни трупных пятен, ни черных вен, ни следов гниения… они словно живые и прилегли отдохнуть. — Ну, что скажешь? — удовлетворенно тянет Сюэ Ян. — Погоди-ка…даочжан. Их тридцать девять! Было тридцать семь! — О, нет… — шепчет Сяо Синчэнь, теперь без страха подбегая к каждому телу, с ужасом и болью в сердце узнавая знакомых монахов и послушников. Замирает у тела настоятеля, и идет к двум оставшимся телам, что облачены не в погребальные саваны, а простые ханьфу. Несколько мгновений нужно, чтобы понять, что Цзычэня среди них нет, и выдохнуть облегченно. — Лю? Ган? — шепчет Сюэ Ян, подходя к мужчинам. Они молоды, наверняка, их ровесники. И Чэнмэй их знает. — Кто это? — Синчэнь силится вспомнить, но нет. — Еще до резни в Юэян Чан мы с ними вместе работали на Владыку Бессмертного. Они заклинатели. Альфы. Охотники за темными артефактами. Вряд ли они знали, с чем имели дело, иначе бы так глупо не попались. Радует, что если мне удастся провести обряд, их души не растворятся, раз уж мы знакомы. Я поставлю вокруг храма темный барьер, чтобы другие заклинатели не смогли пройти. А Тьма - выйти. Мне считать для тебя их ци? — спрашивает Ян. Синчэнь задумывается на мгновение, чтобы ответить: — Пойдем отсюда. Я верю тебе. Вряд ли есть здесь хоть что-то, что уберегло бы их тела от тления. — Тогда — барьер, и домой, пока Тьма не заинтересовалась. Твою ци полностью не скрывают даже темные амулеты, — хмурится Сюэ Ян. Он возится с талисманами и заклятиями добрый час, прежде чем они встают на мечи и летят домой. Синчэнь убедился, что ему не солгали, и в душе теперь буря и смятение. Он привык считать Сюэ Яна чудовищем, достойным только казни, но чем больше узнает о нем, тем больше понимает, что ошибался. И от этого больно. Он не в праве был судить. Не в праве желать человеку смерти. Не в праве презирать. На его долю не выпало и десятой доли испытаний, что перенес за свою юность Чэнмэй. И сейчас мысль связать их меткой уже стала менее пугающей. На руках омеги куда меньше крови, а в руках — куда больше заботы, нежели он думал. *** Сун Лань странствовал с группой бродячих заклинателей почти два года. После того, как он в порыве отчаянного гнева накричал на лучшего друга, они не встречались. Цзычэнь обошел так много сел и городов, но если поначалу о слепом заклинателе в белых одеждах были хоть какие-то вести, то вот уже больше года — тишина. Пугающая и вгоняющая в еще большее отчаяние. Как он мог тогда сказать такое? Как мог прогнать, да еще так жестоко? Словно не был благодарен за дар, который Сяо Синчэнь не обязан был преподносить, обрекая себя на вечную ночь... Лучше бы Сюэ Ян отрезал ему язык! Синчэнь отдал ему глаза в уплату за их общее «благое дело», а он… он же знал, каково это — оказаться во тьме. Каково это — быть в черной пустоте. И Сяо Синчэнь был рядом. А сейчас рядом с ним не было Цзычэня, который мог бы уберечь и защитить, и это сводило с ума. Как он? Жив ли, справляется ли со своей натурой альфы? Научился ли передвигаться на ощупь и на слух? Встретил ли кого-то доброго на своем пути, что не оставил юношу во тьме? Спустя годы Цзычэнь решил взглянуть страху в лицо. Посетить храм и усыпальницу. И вот он подходит к родным когда-то стенам. Золотое ядро дрожит от напряжения, потому что столько темной ци он не чувствовал никогда. Едва он подходит к воротам, как его обжигает что-то. — Барьер? — непонимающе шепчет Сун Лань. — Темный? Но не успевает он подумать, как видит, что в центре внутреннего двора поднимается будто бы столб черной воды, которая медленно катится к нему. Внутренности сковывает каким-то первобытным ужасом, он пятится от выбитых ворот, когда перед ним возникает фигура Настоятеля. Не призрак, а будто бы…проекция? Как если бы тот был жив и хотел передать послание: — Монастырь проклят. Беги. Спасайся. Беги, Цзычэнь! Проекция рассыпается, а Сун Лань разворачивается, встает на меч и стремглав летит прочь от дома, стараясь не смотреть назад. Черная энергия бросается за ним, но Сун Лань видит, как вода (это вода?) натыкается на сплетенный будто из черных шелковых нитей барьер и утекает в подземелье. Он мог поклясться, что слышал разочарованный рев. — Что там за монстр? Что стало с храмом? Что сделал Сюэ Ян? Что ты сделал, тварь?! — рычит в бессилии Цзычэнь. А потом улетает прочь, пролетая над лесом замечает неплохую поляну, опускается на твердую землю без сил и падает на остатки лежанки. Видно, путники делали привал. А потом подскакивает, как ужаленный. Сухая трава пропитана до боли знакомым морозным запахом, переплетенным с запахом горчащей полыни. Синчэнь? Здесь? Он шел в храм? Он… мертв? — Я схожу с ума, — шепчет Сун Лань. Жаль, что он бета, и не сможет найти друга, уловив тонкий шлейф запаха. Может, просто похожий? Может, просто ночью ударил мороз? Может, Сяо Синчэнь не пошел в храм, и его не сожрало это… что бы это ни было? — Я клянусь, брат, — решает Цзычэнь. — Я найду тебя. Хоть всю Поднебесную пройду с севера на юг и с востока на запад, но я тебя найду. Ты же не погиб, правда? Приди он на пару часов раньше, знал бы наверняка. Но Сяо Синчэнь и Сюэ Ян уже были на пути к городу И.