Тёмные воды (21+)

С того дня, как Сюэ Ян и Сяо Синчэнь посетили храм Байсюэ прошло чуть больше двух месяцев. И в последнюю неделю окраины городка и окрестные села одолела нечисть разных мастей. Синчэнь пропадал на ночной охоте, что имело свои плюсы — перепуганные крестьяне неплохо для этих мест платили, хотя даочжан, конечно, никогда не брал неподъемных для простого люда сумм. Он бы, наверно, и этого не брал, но его сын вот-вот должен был появиться на свет, а, значит, деньги не будут лишними. Он сам мог прожить более чем скромно, но не хотел, чтобы в чем-то нуждался малыш. Да и Чэнмэю было уже куда труднее работать с деревом, поэтому он либо брался за работу сам (благо, теперь он видел, а значит, не был бесполезен, тоже имея какие-никакие навыки), либо просто не разрешал брать лишние заказы, что завершалось скандалом. Сейчас Сяо Синчэнь, вернувшись с очередной ночной охоты, направлялся к местной портнихе, чтобы забрать заказ. Несколько теплых вещей на зиму для всех, пеленки и одеяльца для малыша, красные ханьфу для него и Чэнмэя. Они больше не возвращались к разговору о будущем, но Синчэнь решил, что все-таки поступит по велению сердца. Отведет в храм, как положено, они совершат три поклона, а после он все же убедит Чэнмэя принять его метку. Ребенок родится, никто не умрет, все будет хорошо. Все будет в прошлом. С этими мыслями он доходит до дома портнихи, проверяет пошитые вещи, остается доволен качеством, расплачивается и прячет все в мешочек цянькунь до поры. Едва он выходит за порог, его чуть не сбивают бегущие люди, которые кричат: — Прячьтесь! Бегите! — Спасайтесь! — Они вернулись! — Они на рынке! — Банда Черного Волка в городе! — Запирайтесь в домах! — Прячьте детей! — Спасайтесь! — Госпожа Чэнь, что происходит? — Синчэнь касается рукояти Шуанхуа, раздумывая, вмешиваться или нет? Беда в том, что стражи у города И не было отродясь, только староста да пара его помощников, все уже мужчины немолодые. И если пожаловали разбойники, защитить горожан, по сути, некому. — Ох, А-Чэнь, горе-то… уж, почай, года два эти ироды не показывались! Головорезы, ни небес, ни преисподней не боятся. Повадились они лет восемь назад детей красть да лавки грабить… а детей в городе и так мало родится, да и с торговцев взять нечего. Всеми силами насобирали мы всем миром награду за их головы, пятьдесят золотых. Но смельчака так и не нашлось… — Похоже, нашлось, — шипит Сяо Синчэнь. Он чувствует Цзян Цзай. — Спасибо, госпожа Чэнь, я пойду. — Сгинешь, ведь, — шепчет женщина, глядя вслед проворному для слепого заклинателю, но тот уже спешит к городскому рынку. *** Сюэ Ян, купив немного масла, приправ и отрез ткани, чтоб нашить пеленок для малыша, уже почти направился домой с рынка, когда увидел толпу бегущих людей. Поставив корзину к стене одного из домов, он пропустил бегущих, но один из тех, кто за ними гнался, все равно сильно толкнул его. Так, что Чэнмэй приложился спиной о камень.Тут то он его и разглядел… — Это же… — не веря своим глазам, прорычал темный заклинатель, отталкиваясь от стены. Живот с утра противно тянуло, но сейчас это было не важно. — Слышь, мелкий, ты там посиди смирно, не пинайся. Папа щас парочку мудаков на меч насадит, и домой пойдем, — дико улыбаясь, проводит он свободной ладонью по животу, а в правую руку уже скользнул Цзян Цзай. — Эй, долбоебы! Далеко побежали, обмудки?! — Чэнмэй, ты разума лишился? Это же убийцы… головорезы… — Сюэ Ян оборачивается и видит местного старосту, господина Ван, что спрятался за прилавок одного из торговцев овощами. — А я кто, по-твоему, старик? — рычит Чэнмэй. — Ты мне скажи, что мне будет, если я их тут покромсаю при куче свидетелей? На суд потащите или побежите Верховному на произвол жаловаться? — Да тебе в ноги любой поклонится, — шепчет женщина, имени которой Ян не помнит. — За их головы награда в городе объявлена. Не самая большая, но все же… — Ничего тебе не будет, — отмахивается староста. — Мертвеца не повесишь! А бандиты тем временем останавливаются и оборачиваются на окрик. Их восемь. — А кто это у нас такой милашка? — тянет главарь, мужчина со шрамом на всю рожу, пялясь на давно заметный живот. — Так ты оприходованный уже? Ну, это ничего… не жениться же на тебе потом... Парни, он ваш! Цзян Цзай раздваивается, Сюэ Ян, используя Темную Энергию, подлетает к ломанувшимся к нему бандитам первым, двум снося головы с первого удара. Тела падают под ноги товарищей, хлеща кровью вокруг, местные верещат, а Чэнмэй шутливо кланяется: — Мясник из Куйчжоу к вашим услугам, господа! — и улыбается. Недобро. Местные притихли, они слышали о парне, что вырезал целый клан, но был оправдан самим Верховным Заклинателем. Теперь все с нетерпением ждут, чем окончится бой. Оставшаяся пятерка заметно бледнеет, парочка хочет отступить, но их сбивает с ног поток темной ци, выворачивая и ломая незадачливым беглецам ноги: — Мальчики, в городе нет тюрьмы, — усмехается Чэнмэй. — Поэтому вам придется сдохнуть! Наиболее смелые бросаются к нему с оружием, но даже на седьмом месяце беременности Сюэ Ян — очень опасный боец. Одного он осыпает трупным ядом, и тот страшно орет, закрывая руками глаза, второй тоже опутан черным дымом, а с третьим Сюэ Ян откровенно забавляется, нанося едва заметные раны. — Я не проиграю какой-то шлюхе! — шипит враг. От него не укрылось отсутствие метки. А, значит, его враг обзавелся пузом вне брака. — Какой-то — определенно, нет, — хохочет Сюэ Ян. — Но я — шлюха отборная, лучшая в клане Чан. Припоминаешь, господин Ван? Припоминаешь, как двенадцать лет назад ты, два твоих приятеля с отрубленными бошками и ваш уважаемый глава вломились в дом к бедной портнихе в Куйчжоу? Как насиловали ее восемь часов, пока она не умерла под вами? — горожане слушают громкий голос, зажимая себе рты, чтоб не охать зря. — Как потом оттащили ее семилетнего сына в бордель, что держал под поместьем Чан Цыань? Наверняка, ни хуя ты, господин Ван, не припоминаешь. А вот мальчик поклялся вас освежевать, как свиней! — рычит зверем Чэнмэй, всаживая меч в бок бандита так, чтоб не умер сразу. А потом достает чистые талисманы, окунает палец в свежую кровь, выводит символы и лепит на лоб врагу. Под вопли горожан с него начинает сползать шкура. Он и впрямь вопит, как будто свинья на скотобойне, а Главарь смотрит на юношу полными ненависти глазами: — Так это ты, щенок? Ты, все-таки, разнес поместье? Лишил нас прекрасного источника дохода, гаденыш! Плохо, видно, тебя там ебали, что ты… Темное заклинание летит в него, неведомая сила ставит на колени: — При мне ты и твои выебки привели в притон как минимум тридцать детей. И я не знаю, сколько было после за те четыре года, что я учился убивать, — голос Сюэ Яна на миг дрогнул. Память неблагосклонна, он помнит лица почти всех, что были там до него, тех кого притащили потом, тех, кого выносили под окровавленными простынями, зарывая в холм за поместьем... — Знаешь, какую боль испытывает ребенок, которому засовывают хуй в задницу? Не знаешь? Сейчас мы это исправим, уёбок! Лезвия меча смыкается, он становится толще и шире: — Меч осквернять не хочется, но Цзян Цзай простит меня, — смеется Сюэ Ян и в эти мгновения выглядит безумным. Женщина, что говорила с ним до этого, срывается в рыдания: — Так вот для чего они похищали их… наших детей! А когда поместье Чан стерли с лица земли, перестали приходить… убей его, Чэнмэй! Умоляю, убей! Если что, весь город встанет на твою защиту, пусть только посмеют тебя судить! — Заткнись, сука! — шипит главарь, но черный дым вздергивает его кверху, Сюэ Ян подходит сзади, разрезая на нем завязку штанов: — Я не привык совать ни член, ни меч во всякое дерьмо, но сегодня, видимо, придется… но сначала… Что ж, отрубленных мужских хозяйств в этом городе еще не видели, а потому парочке торговцев совсем поплохело. Главарь заверещал, словно баба, но Сюэ Ян сделал пас рукой, и тот заткнулся, только сдавлено замычал. — Теперь самое интересное. Перед смертью ты испытаешь все, на что обрекал невинных детей. Ты сам сотворил чудовище, Хэ. Когда притащил туда. Когда через пару зим сам меня навестил… позволь вернуть тебе эти незабываемые ощущения! — и он всаживает острое лезвие меча в зад ублюдку, медленно, на пол цуня проталкивая его в тело твари, сломавшей его жизнь. А потом еще. И еще. — Ну что, уже кончил, сука? Испытал удовольствие? Господин Хэ умер от боли, когда меч пропорол снизу легкое. — Нас там не было! — прокричал один из выживших. — И поэтому вы подохните быстро! — отвечает Сюэ Ян, просто закалывая их. А потом достает новые талисманы, что-то на них рисует и лепит на тела. Под испуганный шепот горожан они поднимаются. — Идите прочь из города. Никого не трогать. Это приказ! — шипит темный заклинатель. — И головы с причиндалами подбери! — обращается он к мертвому главарю. Тот наклоняется, поднимая свой отрезанный член, потом хватает отрубленные головы за длинные волосы и идет к выходу из города И. Остальные мертвецы идут за ним. — Не бойтесь, — вздыхает Сюэ Ян. — Я знаю много приемов Темного пути, но мне нет нужды никому из вас вредить. Вы не трогаете меня, я не убиваю вас. А эти, — он кивает на медленно бредущие трупы, — сгорят, едва выйдут за пределы города. Кто их хоронить-то будет? Они никому зла больше не причинят. — Что ты натворил?! — слышит он знакомый голос. Обернувшись, Сюэ Ян видит бледного, как смерть, Сяо Синчэня, который держит в руках обнаженный Шуанхуа. Он смотрит на изуродованных людей — без голов, глаз, кожи, со сломанными ногами, оскопленных, и жалеет впервые, что снова видит. Он не слышал почти ничего из сказанного, успел лишь увидеть, как Сюэ Ян насаживает на меч одного из мужчин, а потом добивает раненых. Расправа сродни той, что он видел в клане Чан. И Синчэнь не понимает, за что такая жестокость сейчас. Зачем убивать? Можно же арестовать, судить… — Монстр, — срывается с губ, прежде чем он успевает замолчать. — Сумасшедшее чудовище. — Да, даочжан, — тихо, без следа былой ярости, говорит Чэнмэй, и когда поднимает на него взгляд, глаза его полны слез, что на забрызганном чужой кровью лице смотрится жутко. — Я монстр. Чудовище. И если бы я знал, что они все еще живы, всю Поднебесную бы прошел до последнего цуня, но из-под земли достал и сделал то, что сделал. Ни один суд бы их не наказал. Они работали на очень серьезных людей и потащили бы их за собой. Меня-то справедливо судили, а, Сяо Синчэнь? Вздернули на виселице, как я того заслуживаю? Вот и их бы отпустили, и они бы дальше творили все, что вздумается! Но ты верь в правосудие, в справедливость, в идеалы! Сколько раз нужно окунуться в ушат дерьма, прежде чем слетит с тебя эта ебаная святость? Нет в этом мире справедливости, милосердия, любви! Живут с удобными, судят по размеру кошелька, чистоте крови или остроте меча, а таких, как я, смешивают с грязью и топят в канавах, перед этим вытрахав всю душу! Вот она — правда. Так что просто порадуйся, что переспал с грязной шлюхой бесплатно, и поищи себе спутника получше! Не монстра и не чудовище, способного только мечом махать да ноги раздвигать. А меня можешь вязать и тащить в Цинхэ Нэ. Это же — твоя справедливость, даочжан. Может, хоть раз восторжествует! — Сюэ Ян разворачивается и идет прочь с рынка, подхватывая корзину, староста вылазит из-под прилавка и бежит за ним, Сяо Синчэнь разворачивается в противоположную сторону и хочет уйти, а вслед ему летят слова все той же женщины: — Так вот кого защищают «благородные заклинатели»? Тварей без чести и совести? А тех, кому хватает мужества уничтожить их, наплевав на продажные суды, ведут на казнь? Ты хоть знаешь, кого он убил?! — Людей, — шепчет Синчэнь. - Он убил людей, госпожа Дун. — Да, только эти люди страшнее любых ночных тварей, — всхлипывает женщина. — Не смей даже думать о том, чтобы тащить этого парнишку, куда ты там собираешься. Мы все скажем, что это ты их убил, ясно? Скажем же, люди?! — Скажем! — Да! — Что они сделали вам? — выдыхает Синчэнь, впервые видя такую единогласную ненависть. — Они больше пяти лет воровали с улиц наших детей. Мы жаловались, куда только можно, но разве есть дело великим до нашего захолустья? Женщины рожать боялись, боялись детей выпустить на улицу поиграть… Мы догадывались, зачем они это делают. А Чэнмэй твой это подтвердил своими словами. Они поставляли наших малышей в клан Чан, в чертов притон, понимаешь? И Чэнмэй… — Тоже был там, — заканчивает за нее Синчэнь. — Я знаю это. Знаю. Мне просто страшно знать, с какой жестокостью он творит свою месть. Словно сходит с ума в этот миг. Перестает быть собой... - шепчет он скорее самому себе. Эта жажда мести однажды сожжет Яна дотла! — Но он в своем праве. Если не разойдетесь, скажи ему, чтоб забрал у старосты золото. Мы специально собрали. Не теряли надежды, что однажды их головы украсят городскую стену… Сил у Сяо Синчэня хватает только на то, чтобы кивнуть. Он тоже уходит с рыночной площади, догоняет бредущих мертвяков. Те, и правда, никого не трогают, а едва выходят за стены города — загораются. — Как он это делает? — шепчет Синчэнь. Он не помнил, чтобы Старейшина Илина умудрялся управлять мертвецами настолько мастерски. Но трупы догорают, а он идет домой, надеясь, что Сюэ Ян вернулся. Нужно извиниться за сказанное в запале? Нужно бояться его такого? Нужно забрать ребенка и отвести на суд? Прогнать? Перед глазами окровавленный меч, выпачканные в чужой крови руки и лицо... и взгляд потерянного ребенка. Красные ханьфу в мешочке словно жгут грудь сквозь него, и сейчас Сяо Синчэнь, вновь столкнувшись с темной, жестокой стороной омеги, не знает, сможет ли до конца ее принять. Дома он сталкивается на пороге с А-Цин. - Ты куда собралась, холодно на улице, - останавливает ее даочжан. А-Цин радостно улыбается и частит: - Наконец-то ты вернулся, я уже вся извелась! Эта зараза ушел на рынок, и нет до сих пор! А с утра шутил, что живот тянет, и родит к вечеру. А, может, и не шутил. Я искать его пошла, вдруг, что случилось? - Случилось, - шепчет Синчэнь. - А-Цин, ты вернись домой, очаг разожги, метель будет. А я пойду в город, найду его, хорошо? И он вновь противоречиво жалеет, что не поставил метку Чэнмэю. Сейчас он бы точно знал, где его бедовый омега...