Тёмные воды (21+)

Сюэ Ян, забрав корзинку с купленными товарами, пошел прочь с рынка, борясь с желанием просто упиздовать в туман, окутывающий город И даже зимой, но тянущая боль внизу живота, что беспокоила утром, вернулась. Что ж, малыш выполнил просьбу родителя — не беспокоить во время битвы. Но битва, вернее сказать, бойня закончилась, и теперь можно было вновь сделать попытку появиться на свет раньше срока. Сюэ Ян знал, что подобное неизбежно, а потому, долго не думая, свернул в переулок к дому бабушки Фэй. Они не раз уже говорили о том, что без помощи ребенок не родится… — Чэнмэй! — услышал он голос старосты. — За головы этой восьмерки награда. Пойдем, я отдам тебе деньги, а то местные меня поедом съедят. — Боюсь, прямо сейчас не могу, — отвечает Сюэ Ян, от новой волны боли едва не сложившись пополам. Что-то горячее потекло по внутренней стороне бедра. Хорошо бы, если бы воды отошли, но Чэнмэй каким-то шестым чувством знает — это кровь. — Староста, если хочешь отблагодарить, помоги дойти до дома знахарки. — Ох, батюшки, ранен, что ли? — пожилой мужчина подскочил к нему, осторожно удерживая. Он был бетой, но даже его более слабое обоняние позволяло почуять запах крови. — Да лучше бы ранен был, — шипит Чэнмэй. — Всю жизнь мечтал родить в сугробе… — Срок подошел? — понял мужчина. — Ничего, потерпи. Если что, дотащу, я не настолько еще остарел. Дом-то бабки — вон он. А где же ты так драться научился да мертвых поднимать? Ты не подумай, народ тебе благодарен, местным ты ничего плохого не сделал, но все же охотятся благородные на темных-то… — Кровь дурная, — шипит Сюэ Ян. — Наследственное искажение ци. Вот и способности к управлению «ян» и «инь». Дурного ничего во Тьме нет. Светлая ци тоже убить может, а темная — спасти. Я вам так скажу: пока меня не заденете, никого не трону, а где и помогу. — Ну, гнать тебя из города я не собираюсь. Где еще такого сильного заклинателя найдешь? Да и альфа твой, видно, силен. Давно у нас в городе так спокойно не было… Кстати, Синчэню-то твоему сказать, что… — Не мой он, — шипит Сюэ Ян. — Не надо никому ничего говорить. Рожу — зайду к тебе за золотом и всё же уберусь из города, наверное. Вряд ли мне есть смысл оставаться здесь после того, что он видел... — Да зачем убираться-то? Кто ж тебя гонит, родимый? — запричитал староста, который очень надеялся, что талантливые заклинатели останутся жить в этих местах. Так и подошли к дому лекаря. Бабушка Фэй, как знала, вышла на порог дома, с необычной для старухи силой подхватила Яна под локоть, завела в знакомую комнату и спросила: — Одежду сам снять сможешь? Парень кивнул, поставив корзину на пол: — Бабушка, там ткань чистая, возьми, если нужна будет. — Возьму, как же не нужна. Кровотечение открылось? — Ян удивленно взглянул на нее, раздеться-то еще не успел, а Фэй крикнула старосте: — Старик, не в службу, а в дружбу, натаскай воды из бадьи в чан, а потом иди домой. Метель начнется скоро. Да еще бы Синчэню сказать, что А-Мэй у меня, а то переживать будет… — Не будет, — шипит Ян, скидывая верхние одежды и нижние штаны. — Ты, милый, совсем раздевайся, что я там не видала. А то и так в крови все, потом вовсе не отстирать будет, — улыбается старушка, доставая из шкатулки острые ножи. — Сейчас прокалю их, как следует, резать надо, а то совсем кровью изойдешь… А ты, староста, иди домой. Незачем тебе смотреть на это… — старик наполняет водой чан, ставит его на разведенный очаг и откланивается. — Что случилось-то опять? — хмурится бабушка. — Поругались небось? — Сегодня в город вломилась банда Черного Волка, — выплюнул Чэнмэй. — У меня к ним старые счеты были. Жили они, как свиньи, я и освежевал их, как свиней. Но Синчэню никогда не нравились мои способы с обидчиками разбираться. На кой ему бывшая шлюха, которая способна только мечом махать, да ноги раздвигать? Не думаю, что захочет он меня видеть… — А что ж ты ему тогда глаза возвращал? — смеется бабушка. — Откуда вы… — по спине ползет липкая змейка страха, что-то темное всегда было в этой женщине, но Ян списывал это на ее одиночество и непростую работу, что требовала сдержанности в чувствах. Бабушка чуть приподнимает подол своей одежды, и Ян видит лисий хвост. — Вот оно что, — понимающе шепчет он. — Так что же госпоже хулицзин надо от меня? Мое дитя или моей силы? Или на самом деле поможешь? — Даже за мечом не потянулся? — черты женщины стали теперь почти юными. — Мне еще много лет нет нужды в чужой ци. Что до ребенка… я потеряла свое дитя, и ничто не сравнится с этим горем. Потому и осталась тут, помогая людям, когда любимый мой погиб. Однажды расскажу тебе. Я не отниму твое дитя и постараюсь помочь ему остаться живым. Фэй берет небольшую чистую тряпицу и скручивает ее в жгут: — На, закуси, а то язык себе отнимешь. Боль будет дикая. — Поверь, я знаю, — хмыкает Ян, невесомо проводя рукой по одному из самых страшных своих шрамов. — Да, я помню, — кивает Фэй. Сюэ Яну пришлось рассказать ей обо всем, что с ним стряслось, чтобы та точно знала, что именно может пойти во время родов не так. — Кровотечение усиливается, а схватки слабые. Дальше ждать нельзя. Зря ты ничего А-Чэню не сказал. Его помощь бы не повредила. И метки так и нет… непростая ночь будет, — Ян мычит от обжигающей боли, чувствуя, как тонкий горячий клинок разрезает его живот чуть выше старого шрама. Вновь, как в старом кошмаре, режут без обезболивающих настоев, и даже Золотое Ядро не позволяет отстраниться от страшной пытки. Чэнмэй не знает сколько длится эта пытка. Первый надрез — по коже и плоти, второй — по матке. И он, как и в прошлый раз, не теряет сознание! Ян понимает, что это хорошо, что он пока еще не умирает, но, скорее всего, эта беременность станет последней… — Ну, вот, послед от утробы отошел, а не рвется, — бормочет знахарка, доставая дитя вместе с прозрачным окровавленным пузырем, осторожно разрезает и его, достает малыша, совсем кроху, бьет его по попе, с облегчением слыша первый крик. Она заматывает малыша в принесенную Яном мягкую ткань, возвращаясь к его папе. — Кровотечение так и не останавливается. Придется и в середке прижигать. Терпи, парень… И Сюэ Ян терпит. Терпит, чувствуя каждое прикосновение горячего металла к разорванной плоти. Перед глазами все плывет от слез, все больше накатывает какой-то липкий морок. Он уже не чувствует, чем лекарь промывает раны, как осторожно, но быстро, сшивает плоть, подпитывая измученное тело своей темной ци: — Другой помер бы давно. Хорошо, что искажение у тебя, к моей силе восприимчивый, — бормочет Фэй, накладывая последние швы. А потом бежит к малышу. Тот слабенький, тихонько всхлипывает, Фэй с нежностью берет ребенка на руки и идет к чану с водой. Проверяет, не горячая ли, окунает туда дитя, омывает мальчика, пеленает и укладывает на небольшую тахту в доме. Потом шепчет заклинание, и от рук хулицзин ползут к малышу темные нити, плотным коконом опутывая его. Это защитит ребенка, даст ему сил выжить и окрепнуть. Хитрость, старая магия, известная только древним лисам-оборотням. После Фэй вновь подходит к Сюэ Яну, видит, что кровь остановилась, осторожно, при помощи ци приподнимает его над кроватью и застилает новую простыню, его одежду и окровавленные тряпки бросая в бадью для стирки. Потом зальет холодной водой. Остатки теплой воды уходят на то, чтобы смыть следы почти запекшейся крови с тела юноши. На шов, который не выглядит слишком воспаленным, Фэй накладывает лечебные мази и накрывает рану повязкой из чистой ткани. Похоже, самое страшное позади. Главное, чтоб не открылось внутреннее кровотечение, чтоб внутренние раны скорее зажили… но дыхание Чэнмэя спокойное, небольшой жар хоть и есть, но, кажется, не растет. За окном бушует метель, напевая свою холодную колыбельную, малыш в коконе сопит, получив порцию темной ци, которую легко принимает, Ян все еще жив. Фэй разжигает почти погасший очаг, ставит котел с водой для чая и садится у окна. Сейчас она может не прятать свой истинный облик, оставаясь молодой, красивой женщиной с ярко-рыжим хвостом. У нее впереди бессонная ночь, ведь мало ли, что может произойти… Из раздумий ее вырывает настойчивый стук в дверь: — Да не ломись, открою сейчас, — говорит она, вновь оборачиваясь старухой. Как Фэй и думала, на ее пороге стоит Сяо Синчэнь. *** Синчэнь вернулся на рынок, но почти все торговцы собрались уходить, ведь метель уже завывала вовсю, ветер норовил перевернуть и смести с прилавков товары. Никто не видел, куда ушел Сюэ Ян после учиненной над бандитами расправы, и, опросив уже кучу народу, Сяо Синчэнь подходит к последнему торговцу. Дядюшка Ли помочь особо ничем не может, но вспоминает, что за А-Яном пошел городской староста. Все сильнее в груди тревога, и когда даочжан добирается до дома старосты Вана, уже темно, хоть глаз коли. Он нетерпеливо стучит, и ему открывает Дэйю, дочь старосты, что неоднократно пыталась оказывать Синчэню знаки внимания. Вот и сейчас девушка, вместо того, чтобы позвать отца, приглашает заклинателя в дом, желая угостить ужином… На шум вышел сам староста: — Господин заклинатель? Что стряслось? — Дядюшка Ли сказал, вы видели Чэнмэя после той… драки. Куда он пошел? — без расшаркиваний спрашивает Синчэнь. Время уходит, отчего-то это ощущение очень сильное. — Не знаю, он хотел из города уйти, — бормочет господин Ван, памятуя, что темный просил не говорить альфе, где он и что их ребенок вот-вот родится. — Вы лжете, — если бы Синчэнь оставался слепым, не заметил бы, как забегали глаза старика и сжались пальцы… — Он просил не говорить тебе, что я поделаю? — вспыхивает староста. — Я много чего наговорил ему сегодня, и жалею об этом. Уже во второй раз я судил его по поступку, не поняв мотивов. Прошу вас, просто скажите, что знаете, пока все это не обернулось для А-Мэя бедой. — Отец, не говори! — всхлипнула Дэйю. — Ушел, так пусть идет! Не пара этот бандит даочжану. — А, может, вы — пара, юная госпожа? — цедит Синчэнь, теряя терпение, он поворачивается на голос девушки, и той кажется, что он ее видит. Видит насквозь пустыми глазницами, и от этого жутко. Даочжан редко злится, но сейчас беспокойство и вина превратились внутри в бурю посильнее бушующей в городе метели. — Староста, в последний раз прошу: скажите, куда он пошел? Из-за его старых ран роды могут начаться раньше срока, а вы же видите, что творится на улице?! — Да уже начались, — вздыхает староста. — Ладно, ты только не говори, от кого узнал, хорошо? Я его к старухе Фэй отвел. Он сам попросил. И вот еще, — мужчина роется в шкафу, достает небольшой мешочек. — Коль пойдешь туда, отдай парню. Заработал. Эти нелюди городу жизни не давали. Была бы тысяча золотых, тысячу б заплатили: ни монеты на это дело не жаль. А ты что так разошелся-то на рынке? Орал на него, будто он каждый день людей кромсает для забавы. Он преступник или...? — Староста Ван, он однажды из мести убил очень много людей. Я был тем, кто отвел его на суд в Нечистую Юдоль. На суде он был полностью оправдан, а те люди, что пали от его меча, не были безвинными. Как я думал, позже он отомстил мне и моему другу, убив наших близких, но и тут не разобрался толком в том, что случилось… в их смерти Чэнмэй не виноват, хотя, вы сами видели, он умеет отнимать чужие жизни. Однако я не могу его за это винить, хоть сам и не согласен с такими мерами. — отвечает Синчэнь. — Но я уверен, что он никого не тронет без серьезной причины. А сейчас мне пора. Если вы захотите, чтобы мы ушли из города И, скажите, но, прошу, не нужно сообщений в кланы. Нет нужды в бессмысленном кровопролитии... — Живите, сколько хотите, небеса с вами! Я ему сказал и тебе говорю — никто вас не погонит из города, пока я староста. Может, переждешь бурю-то? — Нет, мне идти нужно, — откланивается Сяо Синчэнь. Кошель с золотом жжет ладонь, но он не в праве выбросить его. Это деньги Чэнмэя, ему и распоряжаться ими. Он доходит до дома бабушки Фэй, настойчиво стучит, забыв о терпении, и пока знахарка идет к дверям, мгновения кажутся ему часами. — Заходи, не тарабань, — шипит на него бабушка. — Парень твой без сознания пока, а дитя спит. Слабенький малыш, не в срок родился, но ничего, окрепнет… — Как они? — шепчет Синчэнь, глядя на лежащий в чистых тканях сверток, вокруг которого… темные нити? — Что это? — Это кокон из ци, — отвечает знахарка. — Малышу сейчас защита нужна. Он выживет и, уверена, будет расти крепким, здоровым ребенком, если поначалу его поберечь. Мальчик тоже рожден с искажением ци, как и у А-Мэя, поэтому ему лучше под защитой «Инь». Погоди-ка… что-то не так. Так быть не должно… — бормочет бабушка, вместе с Синчэнем видя, что малыш словно поглощает силовой кокон, а его каналы ци, которые должны быть еще долго закрытыми, неожиданно открываются, а это без сформированного Золотого Ядра крайне опасно. Да что там — смертельно опасно! Синчэнь слышал как-то в обители на горе, что среди учеников был юноша, у которого сразу после рождения несколько лет назад так же открылись каналы ци. Баошань спасла его, ей удалось их вновь запечатать, пока энергия не убила малыша. Но как это сделать? Тем более, с темной энергией? Пока он лихорадочно соображал, что предпринять, всплеск темной ци ударил по ним с бабушкой, натурально выбрасывая их через выбитую дверь на улицу. Дом окружила стихийная Тьма, в черной дымке которой ничего не было видно. — Что случилось? — шепчет он, глядя на бабушку. Но видит красивую женщину с лисьим хвостом! — Где они? Что ты сделала, демон?! — Помогла твоему сыну родиться, — хрипит женщина. Фэй, будучи темным созданием, куда больнее ощутила на себе удар энергии инь. — Я не понимаю, что происходит. Никогда не видела такого за шестьсот лет. Клянусь, А-Чэнь, это не моих рук дело. Я не желаю вам с Чэнмэем зла. Вы — хорошие люди… Да и никому не желаю. Городок и так проклят, куда еще тут резвиться? Любимый мой жил здесь. Убили его, едва мы поженились. Сына своего не сберегла. Так и осталась, не было тут ни врача, ни знахаря. Думала, раз своих не спасла, другим помогать буду… В дом не войти. Мне не утихомирить эту силу, прости. — Что с ними будет? — хрипит Синчэнь. — Понятия не имею. Но в таком вихре силы выжить почти невозможно. Утихомирить стихийный всплеск темной ци может только очень сильный темный заклинатель. А с тех пор, как род Сюэ угас, мало кто на это способен. Может, тот паренек, Вэй Ин, так он погиб, кажется… Что это? Слышишь? Как сквозь пелену доносится чистый голос, который поет… колыбельную на одном из наречий Поднебесной? Кажется, оно было распространено в Куйчжоу…

Місяць по небу ходить, пісню свою заводить. Зорі за ним співають голосні. Місяць мене питає: знаю я, чи не знаю, Як ти мене кохаєш уві сні? Я кажу: «Ні, не знаю я, Не знаю. Доля моя — кохаю я, Кохаю». Місяць по небу ходить, пісню свою заводить. Зорі за ним співають, співаю й я. Як я тебе чекав, тихо вночі страждав. Чом ти пішов, не знав, не знав. Я кажу: «Ні, не знаю я, Не знаю. Доля моя — кохаю я, Кохаю».

Синчэнь слышит знакомый голос и тихо шепчет: — Сюэ Ян? — Как ты сказал? — напрягается хулицзин, слыша знакомую фамилию. — Имя Чэнмэя. Сюэ Ян. Темный род, может, и угас, но его потомки все еще способны управлять Тьмой. Ян — один из них, — отвечает Синчэнь, слушая, как затихает песня, а потом Тьма просто оседает и рассеивается. Они с Фэй вбегают в дом и замирают. Ребенок тихо сопит в своих пеленках, будто ничего и не было, но Сюэ Ян, обнаженный, лежит на полу рядом в луже крови, что успела набежать из разошедшихся швов. Фэй сбрасывает с себя оцепенение первой, подбегает к юноше, проверяет ритм сердца и течение ци, а потом тихо шепчет: — А-Чэнь, он… он умирает.