Тёмные воды (21+)

Уйдя из дома, Сюэ Ян остановился на развилке дорог, глубоко вдыхая и пытаясь успокоиться. Что-то определенно во всем этом было не так… Они с Синчэнем под одной крышей живут почти три года, и если он, Чэнмэй, мог вынашивать планы мести годами, то даочжан, казалось, не был способен на подобное. Отвести на суд — запросто, прирезать в честном бою — раз плюнуть (кто ему даст честный бой, ха!), но разыграть перед ним чувства, ребенка сделать, пометить, а потом выкинуть подобное? У Сяо Синчэня явно на такое бы фантазии не хватило, или Ян разучился разбираться в людях. — Ладно, мелкий. Давай-ка не будем на перекрестке задницы морозить, а навестим бабушку Фэй? Может, она подскажет чего? — решил темный заклинатель. Наверное, еще пару лет назад он бы просто прибил даочжана за его смелые речи и плюнул, но сейчас, обретя семью, он ее терять так легко не собирался. Если Сяо Синчэнь был серьезен в своих заявлениях, он за это заплатит. А если что-то нечисто… вспомнилась дурацкая подвеска от дочки старосты, но в ней не ощущалось никакой энергии. Что еще могло случиться? От Фэй ушел последний пациент, когда Сюэ Ян возник на ее пороге с ребенком. — Заходите! — тут же затащила их в дом хулицзин, скидывая морок и представая перед А-Яном собой. — Заболел малыш? Что случилось, на тебе лица нет?! Сюэ Ян уложил ребенка на уже знакомую ему тахту, где он пока вполне помещался, а сам начал рассказ о минувшей охоте. И еще пару случаев припомнил, когда даочжан вел себя странно. — А, может, и на самом деле кривил душой, говоря, что все равно ему на то, что было? — закончил он рассказ. — По своей воле или нет, а попользован я изрядно. Наверное, не стоило об этом напоминать лишний раз. Проще было прирезать торговца этого, и дело с концом… — А-Ян, — хмурится Фэй, заваривая чай и подавая юноше горячую кружку, — я верю лишь своим глазам. И я знаю, что видела в ту ночь, когда родился ваш сын. Видела, как он испугался, осознав, что ты можешь умереть. Так не боятся за тех, кого презирают. Я уверена, что Сяо Синчэнь любит тебя. Он одолел меня вопросами о том, когда ты придешь в себя, как правильно лечить… И он был намерен оставить прошлое в прошлом. Не могут чувства человека измениться в одночасье. Может, все же положил кто глаз на даочжана твоего? Говоришь, никакое воздействие не ощущаешь? — Да в том-то и дело, что нет! — шипит Сюэ Ян. — Я, конечно, в любовной магии профан, не было нужды прибегать к подобного рода ритуалам. Во всех этих отворотах-приворотах я ни гуя не смыслю… Но все эти подклады, талисманы и прочая лабуда должна оставлять энергетический след? — Должна. Но это не обязательно темная ци, — задумывается Фэй. — Давай так: ты спать ложись, отдохни. На свежую голову лучше думается. А я попробую вспомнить, какие ритуалы могут вызвать подобный эффект и как с этим бороться. Не хочу тебя пугать, но есть среди них такие, которые необратимы. И если тот, кого хотели приворожить, уже влюблен в другого, то это может его убить. Но и для вас с сыном есть опасность. Если на Синчэне такая магия, он может навредить вам с ребенком. Поэтому не ходи домой пока, останься у меня, — договаривает хулицзин. — И раньше времени не тревожься. Может, все не так страшно, как я тут понарасписывала. Иди спать. — Уснешь тут, — бормочет Сюэ Ян, укладываясь на лежанку для пациентов и принимаясь вспоминать все, что он читал о любовных обрядах в библиотеке ордена Цзинь. Знал бы, что понадобится, ржал бы над ритуалами поменьше, а запоминал побольше… *** Утро начинается ночью. Вернее, еще до рассвета. Сюэ Яна и Фэй разбудили крики и стук в дверь. А-Вэй, на удивление, не разревелся, а только заинтересованно глядел на двух местных рыбаков, что тащили третьего. Без ноги. Раненый был без сознания, поэтому львиную долю шума производили его друзья. Фэй, конечно, сразу начала оказывать помощь: останавливать кровь, промывать рану. А Сюэ Ян подошел к мужчине, осторожно касаясь того дымкой темной энергии и чувствуя ответ. Он вытянул из раны остатки темной ци под благодарный взгляд Фэй и шикнул на товарищей раненого: — А ну, не галдите! Кто на него напал? Что на озере делали, лед еще стоит? — Господин заклинатель, мы хотели наловить рыбы. Озеро уже подтаяло, мы решили, что можно будет приманить хоть кого-нибудь… — И приманили? — понимающе хмыкает Сюэ Ян. — Это была не рыбина, — бормочет горе добытчик. — Я заметил, — хмыкает темный заклинатель. — Бабушка, я сейчас покормлю А-Вея и схожу на озеро. Если я правильно понимаю, в нашем озере завелся Яюй. Видно, голодный, раз даже такое в рот тянет. И нападает на группу людей, а не только одиночек. — Ты бы аккуратнее. Тварь опасная… — бормочет Фэй. — Кровь мне его нужна, бабушка, — улыбается А-Ян. Он догадался вчера прихватить молока, поэтому сейчас подогрел его в поильнике, накормил сына, перепеленал и укачал на руках, мурлыкая песенку еле слышно. Но этого хватило, чтоб и перепуганные рыбаки начали задремывать. — Ты чего удумал-то, неугомонный? — нахмурилась Фэй. Кровь нечисти в недобрых ритуалах использовалась… — А если нет на Синчэне никакой магии, я это клеймо, — Ян оттянул ворот ханьфу, показывая метку, — таскать всю жизнь не собираюсь. Ритуал там простой, но болезненный. И кровь сильного духа нужна. Не тебя же потрошить, — добавляет он тише и уходит. — Эй, вы, хорош тут дрыхнуть! — толкает Фэй мужиков. — Идите-ка к Сяо Синчэню в похоронный дом, скажите ему, что муж его пошел охотиться на Яюя — один. Пусть скорее идет к озеру, что за городом, а то как бы беды не было. Знаю я молодежь эту. Как пить дать, ночью после ссоры глаз не сомкнул, бедовый… Рыбаки откланялись и поспешили к Сяо Синчэню. Тот нашелся во дворе похоронного дома, и, честно говоря, лица на нем не было. Как он ни пытался всю ночь, не мог отыскать ни следа энергии Сюэ Яна и их сына. Успел уже и попереживать, и позлиться, что Чэнмэй потащил на холод ребенка, и себя, на чем свет стоит, отругать… как только ему вообще в голову все это пришло? Неужели, ревность настолько может помутить рассудок? Где искать теперь своего омегу и своего сына? — Господин заклинатель! — во двор вошли двое горожан, и Синчэнь поднялся с крыльца, легко кланяясь гостям. — Чем обязан, друзья? — со вдохом отозвался он. Еще нечисти сейчас не хватало! Если пойдет на охоту, потеряет время. И А-Ян может уйти из города… Или он уже ушел? Или — на постоялом дворе? Или у Фэй? Синчэнь с удивлением осознает, что эти догадки пришли в голову только сейчас. Да что же творится с его разумом. — Простите, но, боюсь, сейчас я не смогу вам помочь, потому что мне нужно идти… — он решает скорее проверить свои догадки, а то ведь занимается рассвет, и если Сюэ Ян покинет город, то где же его искать? — Мы от знахарки Фэй! — наперебой говорят мужчины. — Она сказала, что твой муж отправился на озеро за городом для охоты. И чтобы ты тоже шел туда, иначе случится беда! — Мой муж? Чэнмэй? — уточняет Сяо Синчэнь. — А у господина заклинателя есть другой муж? — хмыкает один из рыбаков. — Тот парень, что перебил в одиночку банду Черного Волка пару месяцев назад. — Он с ребенком был? — Да, дите у Фэй дома спит, — кивают мужики. — А что за нечисть в озере? — спрашивает Сяо Синчэнь, думая, что будь там какой утопленник, хулицзин бы беду не пророчила. — Этот, как его… Яюй. Другу нашему, Чо, ногу отгрыз по самые причиндалы, — вспоминают мужики. — Так с этого и надо было начинать! — рычит Сяо Синчэнь, призывает меч и, не теряя времени, летит к озеру. Как оказалось, у озера собралась толпа. Люди видели, как мужики тащили раненого, как заклинатель пошел к воде, а потому стайка любопытных смельчаков, отойдя подальше от берега, глядела на битву. Синчэнь, подлетая к озеру, увидел, что А-Ян сражается с довольно крупной тварью. Голова дракона с пастью, полной зубов, легко могла перекусить тонкого, хрупкого внешне юношу напополам, а когтистые тигринные лапы на гибком змеином теле способны были вынуть внутренности у не самого опытного заклинателя. Он видит, как Чэнмэй наносит выверенный удар по голове твари, та падает в воду, Сюэ Ян собирается выйти из воды, как гибкий хвост яюя взмывает вверх опутывает темного заклинателя за пояс и тащит вниз. Сяо Синчэнь хочет в тот же миг броситься на помощь любимому, но ноги будто прирастают к песчаному берегу. В голове будто комья ваты или туман, и как сквозь пелену доносятся крики: — Утонул? — Да руку даю на отсечение, утоп! Сожрали, поди! — Гляди-ка, а сожитель-то его и ухом не ведет, стоит, смотрит… струсил или жениться не хочет? Парень-то с характером, тяжко с ним, поди… — Ладно, расходимся. Если что всплывет, похороним… Толпа начинает отходить от берега, а Сяо Синчэнь чувствует, как сквозь ткань жжет бедро что-то. Он опускает взгляд и видит голубые камешки. Прикасается к ним и отдергивает руку — они горячие, словно пламя. Вода в озере ровная. — Он мертв! — звучит в голове. И, повинуясь какому-то мимолетному порыву, даожчан срывает украшение с пояса и бросает в песок. И тут же воля возвращается. Без раздумий он ныряет в ледяную мутную воду, надеясь найти юношу, и, наконец, видит нечеткий силуэт на глубине. Тварь издохла, но ее мышцы свела предсмертная судорога, и Сюэ Ян оказался в плену опутавшего его хвоста яюя. Синчэнь перерубает хвост одним ударом, хватает Чэнмэя, скорее выныривая и с трудом добираясь до берега в ледяной воде. Потом лезет в мешочек цянь кунь Сюэ Яна, умоляя небеса, чтобы там были талисманы перемещения. Потому что у него не хватит сил согреть их обоих и высушить их одежду. Находит два талисмана, и с помощью первого переносит Чэнмэя к Фэй, скорее раздевая его донага, укутывая в одеяло, что без лишних вопросов дала хозяйка дома. Затем пьет отвар, чтобы согреться, пока Фэй поила таким же А-Яна. — Ладно, допивай, и перемещу вас домой. Тебе самому переодеться надо, — вздыхает Фэй. — Ты что устроил вчера, а? — Я сам не понимаю, — обхватывает заклинатель голову руками. — Я люблю его. Не мог я столько наговорить в здравом уме… — А на озере что было? — не отстает хули-цзин. — Когда я прилетел, Ян уже почти убил яюя, но тот напоследок опутал его хвостом и утащил на глубину. А я… я стоял и смотрел, понимаешь? — шепчет Синчэнь. — Шагу не мог ступить, хоть душа и сердце к нему рвались… — А потом? — Фэй видит, что у Сяо Синчэня кровавые дорожки под глазами и носом. А еще — кровь явно текла из ушей. — А потом амулет, что подарила мне дочь старосты, обжег меня. Я его сорвал, и оцепенение будто прошло. Кажется, ожог на ладони остался… — Сяо Синчэнь смотрит на руки, и правая на самом деле в черных волдырях. — Амулет как выглядел? — Фэй достала какую-то мазь и принялась обрабатывать руку, вздыхая, будто у самой кожа с тела слезает. — Да пять голубых камешков на нитке… — бормочет даочжан, не сводя глаз с Сюэ Яна. Сейчас все прошедшее помнилось словно в тумане, как и последние два месяца. — Батюшки, — всплескивает руками Фэй. — Да где ж она взяла-то эту пакость! Это же амулет пяти душ… Та еще дрянь! Сильный это приворот, а отследить почти нельзя. Я на своем веку помню лишь одну умелицу, что была способна души покойников к обманному камню* привязывать. Так померла она давно! А заклятье это страшное! Если нет любимого у того, кого девка присушить хочет, так тот, словно пес к ней бежит. А если есть, то духи камней пробуждаются от сильных всплесков ци и нашептывают хозяину гадости о любимом. А потом опять засыпают, так что и не отследить их воздействие. Отсюда и ссоры. После ночных охот, поди, ругались-то? — И то верно, — вспоминает даочжан. — На моей памяти эти камни много горя принесли. Парень, что их таскал, в гневе убил невесту свою, а когда осознал, что натворил, руки на себя наложил… а ты-то так с заклятьем справился? Я-то о нем помню, потому что живу шестьсот зим, и все близко к людям. Его почти нельзя ощутить, а значит, и побороть. Разве что, любовь сильнее морока оказалась, — словно сама с собой говорит Фэй. — А где камни-то? — Да где-то на песке валяются у озера, — отмахивается Синчэнь. — Ладно, перенесу вас домой. Он очнется скоро. Воды нахлебался, замерз. А так — в порядке. Но если застудились, А-Цин пришлите, я настоев дам и трав, мигом в себя придете… У вас до свадьбы всего ничего: нечего болеть вам! — хлопочет хулицзин, и Синчэнь в который раз не может взять в толк, как нечисть вдруг оказывается добрее некоторых людей. Ведь сколько живет он тут, никому Фэй не навредила ни словом, ни делом, а уж им с Яном сколько помогала — не перечесть. Оборотень вновь открывает переход, и Сяо Синчэнь с Сюэ Яном на руках оказывается в своей спальне. Забирает у Фэй из рук сына, укладывает в люльку, лиса исчезает, а он переодевается в сухое и бежит греть воду. Надо все же выпить лекарства и ему самому, и, особенно, А-Мэю. А-Цин в доме нет, поэтому у него есть время, чтобы немного прийти в себя. Вторые сутки без сна дают о себе знать, но он борется с дремотой. Готовый отвар он пьет сам и поит сонного Сюэ Яна, кормит сына, оборачивает его в чистые пеленки и без сил падает на постель, крепко обнимая своего омегу. Будь он трижды проклят, если снова отпустит его от себя! Просыпается Сяо Синчэнь по ощущениям часа через три и видит, как полностью одетый Чэнмэй обувается, куда-то собираясь. — А-Ян, ты сильно замерз, прошу, не выходи пока из дома, на улице холодно, — шепчет он. — Да что ты! — шипит Сюэ Ян. — Шлюхе-то там самое место, не находишь? — А-Ян, прошу, прости… я могу объяснить, — Сяо Синчэнь подхватывается на кровати, надеясь удержать омегу, но тот вырывает ладонь из обожженной руки даочжана и шипит гадюкой: — Я знаю, А-Чэнь. Знаю об амулете и его действии. Слышал ваш разговор. Но одно Фэй тебе не сказала. Духи камня не могут что-то просто «нашептать». Они пробуждают мысли. Порой спрятанные, подавленные, засунутые так глубоко, что не всегда всплывают в голове. И раз ты сказал мне то, что сказал, значит, в глубине души считаешь меня грязным, недостойным быть твоим спутником на стезе самосовершенствования. Значит, тебе не все равно, что я тебе, невинному, достался потасканным. А если так, лучше это все сразу прекратить, А-Чэнь. Я соберу кровь яюя, пока не спеклась, и сведу метку на убывающей луне. А потом либо ты уйдешь, либо я заберу сына и уйду. Лучше сразу все оборвать, чем слушать потом всю жизнь, что ты меня порченым взял, чем сделал мне великое одолжение… — А-Ян… — Сяо Синчэнь надеялся, что с разрушением проклятья все закончится, но нет. Видно, слишком ранил он своими словами любимого, — умоляю… все, что угодно, только не уходи! Я люблю тебя. Я никогда не считал тебя виноватым в том, что с тобой сделали. Ты не грязный, слышишь? Клянусь нашим сыном, я люблю тебя. Я не смогу без вас. Прости меня, прошу… И под удивленным взглядом Сюэ Яна встает перед ним на колени. Чэнмэй видит, как из его глаз, носа и ушей течет кровь и осознает, что до сих пор блокирует метку. Что же с ним будет, если связь разорвать? Может статься, что не переживет… и злость понемногу утихает. На Сяо Синчэня. А на сучку Дэйю возрастает полноводным цунами. — Встань, даочжан… — шепчет он, присаживаясь рядом и прекращая блокировать их связь. И тут же задыхается от ужаса. Страха, что испытывает сейчас Сяо Синчэнь. Он на самом деле боится потерять его и сына, боится остаться один, боится, что не сможет защитить, если Чэнмэй уйдет, боится, что любимый возненавидит. Что не простит. — Это Фэй заклятье сняла? — Не знаю. На берегу амулет обжигать стал, я и сорвал, — Синчэнь смотрит на свою перебинтованную руку. Сюэ Ян осторожно разматывает бинт, видя черный ожог, грязно выругивается, поднимается с колен, берет нож, надрезает свою руку и смачивает ожог своей кровью. Под удивленным взглядом Синчэня тот пропадает, как не было. — Вот теперь точно все, — шепчет Сюэ Ян. — Так ты сам поборол приворот? — Наверное, — так же тихо отзывается Сяо Синчэнь. — Я знаю, что идиот. Что сам виноват, А-Ян. Не нужно было ничего брать у нее, но мне и в голову не пришло, что кто-то в городе способен на такое. Что тут вообще можно достать подобную вещь. Но я люблю тебя, слышишь? Не позволю больше никому и ничему встать между нами… только не уходи, умоляю. Неужели, у нее получилось все разрушить? Но Сюэ Ян берет меч и выходит из дома: — Если я её убью напоследок, не обижайся, даочжан… — Да хоть весь город перебей, — слышит он вслед. — Только вернись, слышишь? Когда за омегой закрывается дверь, Синчэнь встает с коленей, глядя на здоровую теперь руку, и вздыхает: — Небеса, что же такого мы сотворили в прошлой жизни, что вы испытываете нас раз за разом? Я не святой и не праведный, ясно? Я живой человек! У меня есть надежды, желания, страхи… и все, чего я хочу — быть опорой своей семье. Все, чего я боюсь, потерять любимого человека. Я уже потерял названного брата, родителей, утратил старый дом. Если и это заберете, отнимайте и жизнь тоже! Что толку в этом Правильном Пути, если счастливее не становишься? Но на душе становится легче, когда он осознает, что снова чувствует А-Яна. А тот идет на берег и, подумав, не ныряет за мертвой кровью, а ищет амулет. И находит. Только едва узнает его. Камни потрескавшиеся, почерневшие. И он вновь раскрывает порез на ладони, смачивает его кровью и шепчет одно старое темное заклятье. Нет, он не убьет эту дуру. Но и не отомстить не сможет. Он входит в дом старосты без стука и, игнорируя крики старой служанки, легко находит дочку хозяина, без приветствий говоря ей: — Лови! — и бросает камни ей в ладони. Та на инстинктах ловит, чувствуя, как руки жжет. Камни падают на пол и разбиваются. — Что это? — шепчет староста, что является свидетелем сцены. — А то, что древние проклятые артефакты детям не игрушка, господин, — шипит Сюэ Ян. — Это обманные камни, напитанные душами самоубийц, что сгинули от несчастной любви. И ваша доченька решила подарить их моему жениху, дабы его увести. Не будь меж нами чувств, он бы уже был вашим зятем. Но они были. И камни стали медленно убивать Сяо Синчэня. — Убивать? — шепчет девушка, и глаза ее наполняются слезами. А-Ян с отвращением смотрит на разряженную в дорогое лиловое ханьфу миловидную девушку и кивает: — Именно. Ты, видно, тупая, как молодая овца, если не понимаешь, что всему есть цена. И ограничения. Нельзя присушить того, кто уже любит. Он в итоге чахнет и умирает, ясно?! Но сначала он бы либо убил меня и нашего сына, либо я бы разорвал связь. И то, и другое убило бы его, повторю. Только он бы даже не взглянул в твою сторону. Не на свое ты позарилась, девочка. А я не люблю, когда зарятся на мое… — Пощади! — падает в ноги старик. Он знает, что перед ним мясник из Куйчжоу, что вырезал клан заклинателей в одиночку. Что ему двое простых людей и служанка? — Да что вы, отец, — улыбается А-Ян недобро. — Мне ваша жизнь не нужна. Все обошлось, а моему доверчивому благородному идиоту вперед наука будет, как подарочки от чужих баб принимать. Но вы правы. Просто так я не уйду. Надо, чтоб и дочурке твоей наука вперед была, как чужих альф уводить. Я ношу его метку, а значит и Сяо Синчэнь принадлежит мне, и эту связь очень трудно разрушить. А у этой дряни почти получилось! Ни любимого не пожалела, ни его сына, который мог пострадать. И теперь пострадать придется тебе. На камнях было заклятие обнаженной души. Теперь ты сама, твои близкие и твой нареченный судьбой будут видеть облик твоей испорченной уродливой души. И тебе придется попотеть, девочка, чтобы тот, кто тебе предназначен, не испугался твоего внутреннего уродства, а полюбил тебя. Лучше бы ему быть слепым. Подойди к зеркалу! Девушка замотала головой. — Подойди, я сказал! — рычит А-Ян. Девчонка подходит, и комнату разрывает крик, а потом она лишается чувств. Подбежавший к ней староста шарахается от дочери, видя, что все лицо ее покрыто язвами, что сочатся дрянью… — Что ты сделал? — Ничего. Это иллюзия. Чтоб ты понимал, мои предки были мастерами темных иллюзий, — вздыхает Сюэ Ян, думая, что и это Синчэню надо рассказать. — Она распадется, когда придет срок. — А когда он придет? — шепчет староста. — Даочжану своему тоже голову заморочил? — Когда срок придет — от нее зависит. Избаловал ты дочь, привыкла она получать то, что хочет. Но одно дело цацка, а другое — человек. Как осознает это, иллюзия спадет. Наверное, годом ранее я бы просто вас на куски покромсал. А теперь сам родитель, и тебя, дурака старого жаль. Одна она у тебя ведь? — Одна, — всхлипывает старик. — Так помоги ей, пока не поздно. Сам-то ты иного склада, — вздыхает Сюэ Ян. — И еще узнать надо, где она эту дрянь взяла. Опасно это, понимаешь? Если бы с сыном или мужем случилось что, я бы этот город дотла спалил. А Синчэню я не лгал. У него нет глаз, его этим не обдуришь. Бывай, господин. А попробуешь пожаловаться на мое самоуправство, помрет твоя ворожея. Это я тебе гарантирую. Чэнмэй уходит под причитания старосты. Надо вернуться домой и спокойно поговорить с Сяо Синчэнем. Решить, вместе идти по дороге жизни или врозь… Но дома ждет сын, даочжан с порога сгребает его в объятия, и он уже знает, что ни сегодня, ни завтра никто никуда не уйдет. Он же сам говорил, нельзя только смерть исправить. И какая-то побрякушка не разрушит их жизнь. И гордость не разрушит. Она и так много судеб покромсала на куски. — А-Ян… — шепчет Синчэнь, не зная, что сказать. — Я дома, даочжан, — отзывается он, целуя свое глупое счастье. И знает, что в этот миг он для даочжана чище небожителя, даже если бы пришел по плечи в крови.