Тёмные воды (21+)

Все же наличие детей и гостей накладывало некие ограничения на супружеские отношения, с долей сожаления отмечал про себя Сяо Синчэнь, накладывая заглушающее заклинание на стены мастерской и запирая дверь. Уже темнело, дети заснули, но А-Цин и Сун Лань все еще не ложились, поэтому Сюэ Ян, сверкнув своими черными, как ночь, глазами потянул его на улицу, а потом — в сарай, который они давно отремонтировали и теперь делали в нем различные товары из дерева. А иногда использовали как место, где без лишних глаз и ушей можно было уделить друг другу время. Пока Синчэнь занимался обеспечением этого самого уединения, Сюэ Ян достал из шкафа для инструментов старое толстое одеяло, которое хранил на одной из полок — все-таки ему не улыбалось засадить пару заноз в задницу, если учесть, что Сун Лань и А-Цин уже с честью выполняли роль таких заноз, пусть и метафорически. Синчэнь, едва закончил с талисманами, напористо притянул к себе супруга и поцеловал совсем не невинно, оба соскучились по чувству единения, ведь беременность была непростой, и им пришлось некоторое время воздерживаться от близости, когда малыши уже должны были появиться на свет. Потом тяжелые роды, что тоже не располагало к весенним играм… Но после посещения Мёртвого Нагорья Чэнмэй чувствовал себя здоровым и готовым отдать супружеский долг за все минувшие недели. Только вот наличие лишних свидетелей (в частности, в лице Сун Ланя) неплохо сбивало настрой. Но терпение их было не безграничным, и сейчас Сяо Синчэнь был уверен, что даже сошедшая со священной горы Баошань не смогла бы отвлечь его от губ мужа. Одного поцелуя было достаточно, чтобы огонь страсти прокатился по венам, а в простой домашней одежде стало жарко и тесно. Синчэнь привычными движениями развязал пояс чужого ханьфу, стаскивая верхние одежды с Чэнмэя, тут же скользя ладонями под нижние, оглаживая старые и свежие шрамы. — Не тяни, даочжан, а то, чувствую, или потоп начнется, или землетрясение, — фыркнул Сюэ Ян, и в шутке была лишь доля шутки. Так уж вышло, что пару раз они уже слишком увлеклись друг другом, но были прерваны внезапным появлением Цзычэня. Впрочем, кислая рожа монаха того стоила, думал в подобные моменты Чэнмэй. Но сейчас не хотелось останавливаться. Хотелось ближе: кожа к коже, хотелось переплести потоки ци, чувствовать любимого как самого себя. И даочжан, давно растерявший в их постели остатки скромности, всецело разделял эти желания, без долгих прелюдий стащил с себя и Яна остатки одежды, опускаясь на колени и без лишнего смущения обхватывая губами возбужденный член своего спутника на тропе совершенствования. Его длинные пальцы скользнули внутрь супруга, добавляя к естественной смазке немного масла, а несдержанные стоны Чэнмэя распаляли не хуже самого лучшего афродизиака. На подготовку не понадобилось много времени, Сюэ Ян потянул мужа на себя с нежной улыбкой промурлыкав: — Ты же не хочешь, чтобы все закончилось, едва начавшись? Синчэнь не стал дожидаться повторной просьбы, опуская Чэнмэя на одеяло и без труда проникая в жар любимого тела. Оба знали, что их не хватит надолго, да и не хотелось сейчас растягивать удовольствие, поэтому вскоре стены маленькой мастерской наполнили горячие стоны, прерываемые поцелуями, что граничили с укусами. — Как думаешь, если мы еще немного задержимся, А-Цин нас прибьет? — спросил Сяо Синчэнь вскоре после того, как все закончилось. Ему было мало. Вот сейчас хотелось сделать все неспешно, выцеловывая и вылизывая каждый сантиметр нежной кожи любимого, пройтись прикосновениями по каждому шраму, взять медленно и глубоко, чтобы насытиться партнером, который и спустя почти четыре года отношений был все так же привлекателен и желанен. — Ну, она же хотела водиться с племянниками? — улыбнулся Сюэ Ян. — Никто ее за язык не тянул! — и он втянул мужа в новый поцелуй, который вскоре перерос в очередной акт любви. Более неспешный, чувственный. Их оплели потоки энергии, которую они отдавали друг другу, ощущая друг друга единым целым.

***

В доме захныкал Дэлун, которого А-Цин тут же взяла на руки и стала укачивать. Она уже хорошо умела управляться с младенцами. — Может, стоит позвать их папу? — хмыкнул Сун Лань. — Поздновато для работы в мастерской. — Шутишь? — фыркнула А-Цин. — Тебе сколько лет, благородный даочжан? — Двадцать шесть, — буркнул Сун Лань. — Ты о чем? — Да о том, что братики там явно не работой заняты, а кое-чем поприятнее! — рассмеялась девушка, и даже сумрак не укрыл то, как вспыхнуло лицо Цзычэня. — Ты… ты всерьез хочешь обсуждать… подобное? — выдохнул он. — Да тебе-то уж не просто обсуждать пора, — покачала головой А-Цин. — Они любят друг друга, и я могу только радоваться их счастью. Радоваться, что им хорошо вместе и в работе, и в охоте, и в супружеской постели… — Хочешь сказать, они совсем не стесняются тебя? — выдавливает Сун Лань. — Почему же? Они заботятся о том, чтобы я не видела и не слышала того, что не предназначено для моих глаз и ушей. Но ты же помнишь, где я росла? Для меня тема плотских утех не в диковинку. И я с пониманием отношусь к их желанию побыть вдвоем. Мне не сложно посидеть с детьми, когда им хочется уединиться. Тем более, А-Ян говорит, что я всегда смогу обратиться к нему, если у меня будет муж, с которым я захочу провести время, и дети, которых нужно будет спихнуть на поруки дядюшке, — смеется девушка, окончательно вгоняя монаха в краску. — Чересчур скромный ты, Сун Лань. — Разве плохо, что я решил не давать волю низменным страстям? — насупился монах, который не представлял себе, что однажды будет обсуждать интимную жизнь своего друга с юной девой, которая только от намека на подобную тему должна чуть ли не в обморок падать во имя приличия. — Если любовь для тебя — всего лишь низменная страсть, то мне тебя жаль, — пожимает плечами А-Цин, — а я бы хотела влюбиться. Встретить того, кто будет смотреть на меня так же, как братик на даочжана. Заботиться и оберегать так же, как они заботятся друг о друге. Это счастье — найти свою половинку. Сун Лань в который раз смотрит на девушку и думает, что даже несмотря на почти потусторонние глаза она очень красивая и хрупкая за своей кажущейся дерзостью. Она с нежностью укачивает сына Синчэня, и Цзычэнь уверен, что А-Цин будет безумно любить и своих детей тоже. «Если найдется безумец, который на ней женится!» — вспоминаются шуточные подначки Сюэ Яна. И Цзычэнь думает, что ей обязательно встретится человек, который полюбит эту совсем не похожую на других девушку. Когда Сяо Синчэнь и Чэнмэй, разгоряченные страстью и довольные, возвращаются в дом, Сун Лань делает вид, что спит. *** Утром всех обитателей бывшего похоронного дома будит Фэй, которая, ворвавшись в комнату к Сюэ Яну, заявляет: — Все, А-Мэй, мне пора умирать! Синчэнь, еще полусонный, на миг лишается дара речи от таких заявлений, а Ян лишь фыркает: — Не замечал в тебе тяги к самоубийству. Думаешь, пора? — Уверена. Я живу в городе слишком долго, это подозрительно! — в ответ совершенно по лисьи фырчит хулицзин, успевая поиграть погремушками с близнецами. — Мне нужна помощь! Надо меня похоронить! — Фэй, ты здорова? — выдавливает, наконец, Сяо Синчэнь, разглядывая немного всклокоченную подругу. — Абсолютно, А-Чэнь! Тут ситуация такая… — начала объяснять целительница. — Помните, я говорила, что у меня был муж? А у него был брат, который перебрался в столицу. У него была дочь, у дочери — еще дочь, и вот мне сообщили письмом, что девушка несколько месяцев назад скончалась от лихорадки! Звали девушку Мао Фанг. В городе И знают, что у меня была внучатая племянница, но не знают, что она умерла… — И ты хочешь взять ее личность, чтобы предстать пред горожанами юной девой? — понимает Сюэ Ян, усмехаясь. — И ты хочешь, чтобы при помощи темных иллюзий я сделал из тебя покойницу? Тогда Мао Фэй умрет, а на ее месте окажется безутешная сирота Мао Фанг? Которую утешит наш А-Нин? — Все-то ты знаешь! — улыбается Фэй, и ее хвост переливается всеми оттенками рыжины. — Что за темные иллюзии? — вздыхает Синчэнь. Он все еще пытается уловить хитросплетения плана. — Помнишь дочь старосты? Все на ее лице видят страшные язвы… — Я не вижу. — Потому что у тебя нет глаз, а природа камней не подчиняется этим заклятиям, — объясняет Сюэ Ян. — Поэтому я не смогу заморочить твою голову, если мне захочется. Но могу выдать за тело Фэй хоть погребальную куклу – для остальных. Жители города будут думать, что в гробу лежит она в облике старухи. — Эти заклинания так сильны? — выдыхает даочжан. — Могу с помощью Печати и талисманов хоть весь город погрузить в мир грез. Есть несколько вариантов, как это работает, — отвечает Сюэ Ян. — Я не показывал тебе свитки с этим знанием. Если хочешь — прочти. Я не использую эту силу. Ну, кроме того случая с Дэйю. — Так ты поможешь? — с надеждой просит хулицзин. — Я не хочу уезжать из города, бросать дом. Я привыкла. — Помогу, конечно, — кивает Сюэ Ян. — Внушать горожанам, что Мао Фанг приехала в город на повозке с проезжающим мимо торгашом? — Было бы неплохо. Напишу сама себе письмо, мол, что болею, хочу повидаться... — Но бедная девочка не застанет бабушку живой, — подхватывает Сюэ Ян. — Зато застанет симпатичного ученика бабушки... — Мне нравится. Я деньги принесла. Хочу красивый гроб, — улыбнулась хулизцин и ушла порталом, оставив у колыбели кулёк монет. — Сун Лань! — кричит Сюэ Ян. — Купи у торговки Сян погребальную куклу? Скажи, что для охоты. Денег дам. Бабка живет через улицу от рынка. — Ты помирать надумал? — отзывается Цзычэнь. — Не дождешься. Надумал, но не я. Сун Лань после короткого объяснения решает помочь. Сюэ Ян, вроде, не задумал ничего плохого, но Синчэня смущал способ, с помощью которого его муж собирался провернуть обмен Фэй старой на Фанг молодую. Ян отдал ему свиток, описывающий ритуал темных иллюзий, и вскоре у Синчэня волосы на голове встали дыбом. Владеющий этой почти магией был практически непобедим. Он был способен вогнать врагов в транс, и те засыпали под чарами темной ци, видя сны, будто живут дальше. Или просто видели то, что хотел показать заклинатель, как в случае с несчастной погребальной куклой. Вот так заморочить голову всему городу? Возник и иной вопрос. Что, если Сюэ Ян солгал? Что, если он может наслать иллюзию на Синчэня? Что, если он сейчас спит в похоронном доме, видя сон, а жители города И и Сун Лань давно мертвы, что если нет никаких детей, а Сюэ Ян — все такое же чудовище? И однажды ему надоест играть? Наиболее страшную месть и придумать нельзя — заставить поверить в счастье, а потом просто… разбудить. И оставить в темноте и одиночестве. Что, если этот мир нереален? Что, если Фэй, А-Нин, А-Вэй, глупышка Дэйю, малыши-близнецы — все темная иллюзия?! Впервые за много дней из глазниц вновь стала сочиться кровь. — А-Чэнь, что с тобой? — Сюэ Ян оказывается рядом, стаскивая повязку и утирая кровь, а потом нежно целуя. — Даочжан, что случилось? — Чэнмэй… скажи, как хорошо ты владеешь этой техникой? — цедит он. — С темными артефактами — в совершенстве. Без них — тоже вполне сносно, — без задней мысли отвечает Сюэ Ян. — Эти заклинания требуют очень много сил, но иногда могут быть полезны, если нужно отвлечь врага… «Отвлечь врага», — про себя повторяет Сяо Синчэнь, а потом ругает себя: ну зачем выдумывать что-то, искать подвох? Здесь и сейчас он счастлив. Ну почему его муж обязательно должен быть злодеем? Почему надо сомневаться в нем? Вот только странный зуд, мандраж не проходит. Он приглядывается, смотрит, слушает, ищет хоть малейший намек на иллюзорность этого мира, но не находит. Фэй разыгрывает болезнь, и спустя несколько дней А-Цин и А-Ян весьма натурально рыдают у крепко сколоченного и украшенного талисманами гроба целительницы, в котором Синчэнь видит всего лишь куклу. Рядом с ним плачет Фэй в своем истинном облике — только хвост спрятала. И люди тоже плачут. Уговаривают А-Нина остаться в городе, иначе городок зачахнет без лекаря. Лютый мертвец согласно кивает. Фэй «хоронят», Фанг остается жить в доме «тетушки», позволяя молодому господину Чжан остаться квартирантом, и в городе проходит слух, что после траура быть новой свадьбе. Синчэнь все больше задумчив и тих. Он говорил с жителями города, никто даже не усомнился в смерти Фэй, и червь сомнения гложет все сильнее. Сюэ Ян видит, что что-то не так, и в конце концов не выдерживает: — А-Чэнь, ну что такое? Это… из-за Сун Ланя? Ты был влюблен в него, а теперь, когда он здесь, чувства с новой силой возродились? — Что? Нет! — краснеет даочжан, думая, как А-Ян вообще пришел к такому выводу? Но Чэнмэй понимает это по-своему: — Три дня, Синчэнь. Я проведу ритуал через три дня. Я не знаю, что на тебя нашло, что ты шарахаешься от меня, как от прокаженного. Но если ты меня не любишь больше… так и скажи. Не изводи неизвестностью. Мы обещали сказать друг другу, если наши чувства изменятся. А они изменились. Я же не идиот. — А-Ян, я… — Синчэнь думает, что если этот мир иллюзия, то чертовски добротная. Он буквально чувствует боль и смятение своего партнера, поэтому просто подскакивает к нему и обнимает: — Я… я просто боюсь потерять тебя. Боюсь потерять все это. Прости, что заставил тебя думать невесть что! — Лжешь, — шепчет Сюэ Ян, и в груди больно так, что дышать тяжело. — Мы ведь обещали не лгать друг другу. Какого гуя, даочжан? Или говори, как есть, или бери своего дружка, и уебывайте отсюда, чтоб глаза мои вас не видели! — Тот свиток, — шепчет Сяо Синчэнь. — Я не могу отделаться от одной мысли. — Какой, даочжан? — шипит Чэнмэй, хотя уже понимает. — Что очнусь от морока, а ничего этого нет. Нас нет, — едва слышно произносит Синчэнь, и пощечина больно обжигает бледную щеку. Сюэ Ян в ярости, даочжан видит, как наполняются тьмой его жгучие глаза: — Ты думаешь, я околдовал тебя? Морок навел?! — горячие слезы побежали по щекам Чэнмэя прежде, чем он успел их задержать в уголках глаз. — Что играю с тобой? Знаешь, что, Сяо Синчэнь. Когда проведу ритуал, убей меня. Тогда узнаешь наверняка, сон это или нет. Думаю, результат тебя удовлетворит. И между твоей высокой дружбой с этим ебаным монахом ничего больше не встанет! И вылетел вон из спальни прежде, чем Сяо Синчэнь попытался хоть что-то объяснить. За всеми его сомнениями на самом деле стоял страх. Простой человеческий страх потерять любимых. Страх проснуться однажды и узнать, что нет дома, нет детей, нет мужа. Только тьма и жизнь без цели. Но в глубине души он чувствовал, что его муж с ним честен. Что нет никакого заклятья или морока. Что они есть, непоседа-сын есть, в колыбелях сопят их новорожденные дети, и это единственная реальность… Он идет за супругом и находит его у того озера, где Ян сражался с Яюем. — Что же мне сделать, чтобы ты верил мне, любимый? — дрожащим голосом спрашивает Чэнмэй. — Умереть? Я не знаю, что мне сделать. Видимо, для тебя я всегда останусь темной тварью. Отродьем. Сюэ Вэйшенг был прав. Жаль, что припозднился он с советами, даочжан. — Я верю тебе, слышишь? Я люблю тебя, — Синчэнь тянется обнять, но Сюэ Ян выкручивается из его рук: — Беда в том, что, кажется, я в это сейчас не верю, даочжан. Готовьте светлые талисманы, медитируйте… и постарайся мне глаза не мозолить. Мне нужно вновь собрать себя по кускам, а это с каждым разом все труднее. — А-Ян, я ведь ни в чем тебя не обвиняю… — в отчаянии шепчет Синчэнь. — У тебя на лице все написано. Если выживу, сведу метку, и гуляй. Будешь свободен от меня, моей Тьмы и моих иллюзий. А я избавлюсь от своих, даочжан. Пора кончать этот цирк. Синчэнь вновь чувствует кровавые дорожки на щеках, когда Сюэ Ян впервые за много лет сознательно блокирует их связь. — Любимый, прошу, — шепчет он, нежно касаясь левой искалеченной руки. — Не говори так. Знаешь, я всегда предпочту мир, где мы вдвоем, пусть он трижды иллюзорный. Мне не нужна реальность без моего любимого. Прости! Прости, что снова все порчу! Просто после той тьмы, что окружала меня, вдруг все стало настолько хорошо, что мне порой не верится. Не верится, что можно быть таким счастливым. Это глупо, недостойно, я идиот. Но я люблю тебя больше жизни, слышишь? — Поживем — увидим, — в который раз говорит Чэнмэй, и от холода этой фразы немеют ладони.