Тёмные воды (21+)

— А-Ян, что у вас снова стряслось? — допытывалась сонная А-Цин рано утром в тот самый день, когда заклинателям предстояло отправиться в Байсюэ. Накануне Сюэ Ян впервые за много лет принес в дом пару бутылей крепкого вина и выпил их в мастерской. Ночевать в дом он не заходил, и Сяо Синчэнь, усыпив детей, пошел к нему в надежде на еще один разговор. Прошлые им удавались из рук вон плохо, и все видели, что между супругами будто черная кошка пробежала. Сюэ Ян разговаривал с мужем сугубо по делу, проводя все возможное время за подготовкой к Ритуалу и с детьми. Но тот просто не впустил его, заперев дверь каким-то мудреным темным заклятием. Даочжан вернулся ни с чем, и на вопросы А-Цин пробормотал лишь, что умудрился очень сильно обидеть Чэнмэя. И теперь девушка сгорала от волнения за названных братьев. Ведь им предстояло серьезное испытание для их способностей заклинателей, и в этом деле не только силы важны, но и обоюдная поддержка. А сейчас братик и даочжан едва смотрят друг на друга тогда, когда нужно мыслить и действовать как одно целое! — Ничего, — отмахнулся тот. — Присматривай за мальчиками, хорошо? — Да куда ж я денусь, А-Ян! — фыркнула девушка, которая была готова остаться с малышами и А-Вэем на столько, на сколько необходимо. — Вы только миритесь, пожалуйста? — Это вряд ли, — выдохнул Чэнмэй, убеждая себя, что поступает правильно. Он отпустит Синчэня. Хоть к Сун Ланю, хоть на его святую гору, хоть в объятия дочки старосты… или просто от себя подальше. Так будет лучше для всех. Тогда никто не обвинит его в том, что он держит его при себе силой иллюзий или приворотом. Самое главное, сам Сяо Синчэнь так не скажет больше, потому что Ян сделает все, чтобы они не встретились после. В конце концов, у него есть дом. Призраки горы Луаньцзан не повредят своему наследнику и крови от крови его. Значит, вполне можно выполнить волю прадеда и восстановить хотя бы часть того, что скрывало в себе Мертвое Нагорье. Там до него никто не доберется. Тьма соорудила на вершине настоящий бастион, сквозь который даже знаменитой Великой Бессмертной не пробиться. — А-Нин будет с вами, защитит, если что. У меня дурное предчувствие, Цин-Цин. Постарайся никуда не ходить, и не говори при случае с незнакомцами, поняла меня? — Вэнь Нин просился с ними, но Ян уговорил его остаться и охранять детей. И тот не мог не уступить, ведь и сам был привязан к мальчикам, словно к родным. — Я не маленькая. Поняла. Что значит «вряд ли»? Он сам не свой, ты места себе не находишь. Напился даже…  — А-Цин! — неожиданно грубо и резко прервал ее названный брат. — После Ритуала я заберу детей и уйду. Метку сведу. — А-Ян, что ты такое… — Хватит с меня, Слепышка, — прошептал Сюэ Ян. — Была любовь, да вышла вся. Как ни старайся, не отмыться мне от прошлого, что бы я не делал, останусь шлюхой и темным заклинателем, которых этот мир не жалует. И даочжан наш тоже. За эти четыре года я ни цуня доверия не заработал, вот так-то. А раз так, пусть идет своим путем и найдет того, кто будет достоин его святой задницы. Такие, как я, ни родом, ни рожей не вышли для ученика самой Баошань, что Синчэня сыном называла. Не могу так больше. Сегодня извинится, а завтра опять обвинит во всех бедах земли. Лучше уж разорвать этот круг сейчас… я и так погряз в нем по уши, не представляю, как жить буду, А-Цин. Но и так — не жизнь, а агония. — Чэнмэй, но ведь все хорошо было. Я же вижу, он тебя любит. Любит и принимает. Не руби с плеча, — уговаривает девушка, с тяжелым сердцем отпуская братьев. Вот чего опять устроили, идиоты? — У меня было время подумать за несколько бессонных ночей. Там А-Нин идет, встречай. А нам пора. Сюэ Ян вышел за ворота к Сяо Синчэню и Сун Ланю, доставая талисман перемещения. — Лететь долго, а работы много. Переместимся к Храму, у барьера скроете свою ци, и я его сниму. Начертаете нужные символы во дворе, а я вынесу тела из склепа. Ритуал надо будет начать с заходом солнца. Лишнего не болтайте, будьте тихими. Не давайте никому прерывать ритуалы, иначе энергия Темных вод выйдет из-под контроля, и все обернется большой бедой. — А-Ян, можно тебя на пару слов? — просит Сяо Синчэнь, осторожно беря его ладонь в свою, и каждое его прикосновение обжигает, как первое. И Чэнмэй с шипением тянет руку к себе, словно его ударили. Мысль о том, что вскоре он лишится этих касаний, этого нежного голоса, этого человека — причиняет боль. Боль настолько сильную, что тяжело дышать. Но эта боль сейчас нужна, как воздух. Он чувствует в себе силы сделать все, что должно. Похоже, сейчас он действительно, сильнее Сюэ Вэйшенга. — А зачем, даочжан? — тянет он. — Разве мы не достаточно уже сказали друг другу? Зачем в иллюзорном мире тратить иллюзорное время? Зачем вообще его тратить на того, кого нет? — Чэнмэй, я не должен был говорить тебе этого. Да я и думать об этом не должен был! — почти кричит Сяо Синчэнь, понимая, что тот опять закрылся он него, и теперь даочжан не узнает, если тот перейдет черту. — Я верю тебе и я буду рядом. Прошу тебя, знай одно — я предпочту жить и умереть в любых иллюзиях, но с тобой, слышишь? Мне не нужна реальность без тебя. Да и жизнь без тебя не нужна. Ты береги себя. Если поймешь, что сил не хватит, просто остановись. Ты нужен нам с мальчиками. Ты нужен мне. В любом из миров. Я люблю тебя. — Увидишь, на что я способен, разлюбишь, — шепчет Сюэ Ян. — Перемещаемся. И они оказываются недалеко от храма вместе со всполохами своих талисманов. *** Сяо Синчэнь рисует талисманы, Сун Лань помогает, и сдерживать свою ци нелегко, но пока им это удается, оба в безопасности. В гробницу, где нашли свой приют Темные воды, Сюэ Ян спускается один и выносит тела, укладывая их в символ «Чоу», чтобы сосредоточить потоки Темной энергии на усмирение. Вскоре тридцать девять тел лежат во внутреннем дворе храма, и Сун Ланя передергивает от этого вида. Эта картина — последнее, что он видел, прежде чем лишиться своих глаз… и от этого жутко. Странно, всего полдень, а солнце стало скрываться. — Комета, — поясняет Сюэ Ян. — Пора. Но мне не хватает тела человека, чтобы завершить символ. Сун Лань, иди и ляг, куда скажу. Сяо Синчэнь, будь добр, проследи, чтобы нас не прервали. Иначе и сами умрем, и эти люди потеряют шанс на свободу. — Не думаю, что тут есть, кому нас прерывать, — пожимает плечами даочжан, окидывая взглядом безжизненный храм. — Пообещай мне, что не умрешь? — Я не даю напрасных обещаний, Сяо Синчэнь, — отвечает Сюэ Ян. — Сун Лань, ложись. Просто лежи и контролируй ци. Больше ничего не нужно. — Ладно, если это необходимо, — кивает монах и ложится на холодные, заросшие травой плиты. Он закрывает глаза, и солнце прячется. Внутренний двор храма погружается в сумерки, завывает холодный северный ветер, где-то бьет раскат молнии. И Синчэнь чувствует, что к храму кто-то переместился. Он вынимает из ножен Шуанхуа и идет к воротам, чтобы у них столкнуться с женщиной в белых одеждах: — Наставница?! — А-Чэнь? С Баошань еще пятеро учеников, все вооружены духовными мечами, но это оружие слабее, чем меч Синчэня. Странно, что он вообще решил сравнивать. Странно, что в груди вместо радости от негаданной встречи щемит неясная тревога. Что она делает тут? Почему сошла с горы? Почему ушла так далеко? Почему появилась здесь, и не одна? Столько вопросов… и Синчэнь не спешит прятать меч в ножны. — О, небо, А-Чэнь! Ты жив! Я так боялась, что с тобой стряслась беда! Все это время твой путь был скрыт от меня, как если бы тебя не стало на этом свете, — в сердцах проговорила Баошань Санжень, глядя на ученика. Пусть он был не вполне здоров, лишившись глаз, но он был жив и все так же силен, если не более силен, чем прежде. — Ты тоже выследил его? Темного заклинателя, пробудившего Силу Темных вод? Нужно скорее убить его, пока не случилось беды… — Наставница, — тихо ответил ей даочжан. — Я не чаял больше встретить вас, зная, что назад мне пути нет. Но я хочу, чтобы вы знали. В этом мире сердце мое нашло покой, я отыскал то, чего так не хватало мне под защитой ваших стен. Я отыскал того, к кому так рвалась моя душа. — Ты нашел пару? Отрадно, А-Чэнь, но сейчас не до сентиментальных разговоров… — оборвала его Баошань, понимая, что тот сейчас буквально перекрыл вход в храм, стоя в воротах с обнаженным мечом. — Нашел. И он поведал мне одну легенду, согласно которой пораженных Темными водами заклинателей можно спасти. Очистить от скверны. И сейчас он подчиняет себе Темные воды, чтобы запечатать их. Наставница, ритуал нельзя прерывать. Иначе погибнут люди. Эта сила не пощадит никого. Подумайте о тех, кто пришел с вами, — проговорил Сяо Синчэнь, уповая на благоразумие Баошань. Но ученик Бао с криком бросился на Сяо Синчэня, однако тот не успел даже отразить атаку, как громыхнула молния, и от ворот вздыбился столб Темной энергии, сбивший Донгэя с ног, но не навредивший Синчэню. И в тот же миг все услышали нежный голос, выводящий строки страшнейшей из известных миру заклинателей гармоний — Песни Смерти: Как я любил тебя? Мне было больно, Но эту боль я признавал За справедливую расплату. Как я любил тебя, Пожалуй, бог не знал… — Началось, — прошептала Баошань. — Нужно скорее убить его, нельзя, чтобы эта мелодия вновь прозвучала! Вперед! Ученики рванули к воротам, но снова были отброшены Темной энергией. — Прекратите! — вдруг натурально рыкнул Сяо Синчэнь, взмахивая мечом и одним ударом вызывая волну ци — снежную бурю, что остановила полет учеников. — Как ты смеешь? — прошептала Баошань, — Как смеешь использовать меч моего отца, чтобы защитить темного заклинателя? Того, кто осмелился воскресить мертвое и проклятое знание? Отойди! — Простите, наставница, — так же тихо отозвался Сяо Синчэнь. — Я не могу, — и он вновь играючи отбил атаку Донгэя, старась, впрочем, не калечить. — Не лезь, ученик Бао. Я не сдвинусь с места. Я дал слово. И Баошань вынула из ножен свой клинок: — Ты разочаровываешь меня, родной. Как мог ты из всех людей мира связаться с… с темной тварью? О, небеса… Над храмом сгустилась тьма, Темные воды собрались в шесть вихрей, кругом били молнии, небо затянулось чернотой, и мрак был бы непроглядным, если бы не жуткие белые вспышки, которые хлестали в камень брусчатки храма под жуткий вокализ, который сейчас выводил супруг Синчэня, некоторые ноты сводя к звериному рычанию. Пожалуй, бог не знал, Что мои кости Растрескивались по частям, Дробились от Безмолвной злости. Как я любил тебя, Пожалуй, бог не знал, — Сам Сюэ Ян встал в центр сложенной из тел фигуры и пел песню, в которую была вложена вся его боль. Старая баллада о жестокости. Не странно, что именно она пришла на ум, когда нужно было найти песню на мелодию. И сейчас дико ныла левая рука, боль разламывала виски, вены и артерии были готовы лопнуть от напряжения, но Чэнмэй пел, пел так, как услышал однажды эту песнь на Мертвом Нагорье. Пел во всю мощь чистого сильного голоса, где-то на фоне слыша голоса и чувствуя всплески ци супруга. Значит, Вэйшенг не солгал. Она здесь… Баошань вновь предприняла попытку прорваться, но Сяо Синчэнь отразил ее атаку своим мечом. Их оружие схлестнулось, выбивая искры, но ни один не отступил. Баошань все бы отдала, чтобы увидеть ясные глаза бывшего ученика, но белая повязка скрывала пустые глазницы. Есть ли за ними та чистая душа, что она так ценила в кротком мальчике, которого растила много лет? Который сейчас выбивал из нее дух ее же приемами. И чьими-то еще. Более грязными, но действенными… — С дороги, мальчишка! Ты что, не понимаешь? Он околдовал тебя, задурил голову? В тебе… в тебе Тьма? Что он сделал?! — Да ничего он не сделал, — прошипел Синчэнь, отражая знакомые удары. Никогда они не бились всерьез. Но все бывает впервые, как любит говорить А-Ян. — Прошу, остановитесь! Наша ци может нарушить течение ритуала. Внутри живые люди. Если… если что-то пойдет не так, я сам его остановлю, даю свое слово! Просто поверьте мне. Как я всегда верил вам… — Глупый мальчишка! Тьма коварна. Она дурачит. Она заставляет верить в то, чего нет… — И чего нет? Этого храма? Монахов внутри? Людей, которых нужно спасти? Или, может, нет моих сыновей, которые ждут нас обоих дома? Или, может, меня самого уже нет? — Сыновей? — выдавила Баошань. — А-Чэнь… — Последний из рода Сюэ — мой супруг. И за то время, что мы вместе, не сделал ничего, чтобы я усомнился в нем. Но я все равно сомневался. Вспоминал ваше учение и сомневался. В этом нет ничего хорошего и правильного — обвинить человека, не узнав его мотивов. И сейчас мотивы моего мужа не злы и не коварны. И я буду его защищать до последнего вздоха… — Защищать? Это? Это чудовище не нуждается ни в чьей защите! Жаль, что ты не видишь эту тварь… — крикнула Баошань, наконец, рассмотрев своего врага. — О, небожители… это… Вэйшенг? — в центре магического символа, сложенного из мертвых тел, стоял юноша в черном боевом ханьфу, в руках держал ненавистный сосуд для Темной энергии, созданный Вэйшенгом, из его отверстий цисяо текла кровь, глаза были черными, словно целиком состояли из зрачков, но голос… он околдовывал, приковывал к земле, не давая двигаться, погружая в пучину, и вот Баошань увидела себя еще ребенком уже на пороге поместья, от которого остались одни руины после несостоявшейся свадьбы. Сюэ Вэйшенг, окровавленный, дикий, безумный, страшный, держал ее за подол платья, не позволяя упасть в провал к остальной семье: — Ты не в ответе за грех брата, дитя. Беги. Пока она провалилась в свои воспоминания, ее ученики тоже остановились, потрясенные увиденным: красотой и мощью того, кто создал в Байсюэ почти такой же вихрь, что лютовал на Луаньцзан. Я стал жестоким. Я Сжался. Скрылся. Прямолинейней по щекам Хлестал чужих, Чужих и близких. Я стал жестоким к десяти* годам. Я — сильный. Не веришь? Сильный! Я сам сгноил утробный крик Дрожащими руками, Сильный. Я сам сгноил утробный крик… — и Сюэ Ян давится собственной кровью, падая на колени, ведь проводить Ритуал, удерживая потоки тьмы, и насылать морок на непрошенных гостей — непосильная задача. Он чувствует, что легкие горят огнем, почти рвутся, горькая почерневшая кровь перекрывает горло, и он не может дальше петь. Плечо больно сжимают, он оглядывается и видит свою старшую копию. — Не ты ли говорил, что теперь сильнее меня, наследник рода Сюэ? — смеется призрак Вэйшенга. — Я… я был самонадеян, — без слов отвечает Сюэ Ян, пытаясь сделать вздох и не отключиться. — Нет, дитя. Ты был прав. Для тебя нет границ. Дыши. Дыши и пой дальше. Так, как выйдет. Кто сказал, что гармонию нельзя менять? Или расширить? Вдохни! Я здесь! Я задержу их. Зачаруй Тьму, заговори, заворожи, словно площадной фокусник! Сделай то, что я не смог. Ты сможешь. Твоя боль станет твоим самым страшным оружием. Даже у меня такого не было, — обещает Вэйшенг, и Чэнмэй из последних сил выдыхает первую ноту вокализа, который пел после первого куплета, и которого больше в песне быть не должно, вспоминая самые страшные минуты своей жизни. Детство, смерть матери, насилие, смерть, Синчэня. Что резал без ножа своим недоверием… Жуткие ноты собирают Тьму в единый вихрь, кружащий над сосудом, Баошань выныривает из морока и видит это. — Синчэнь, убей! Пока не поздно, убей! Он потерял контроль! Это не та гармония! Сяо Синчэнь оборачивается к наставнице и видит, что ее сдерживает призрак. Сюэ Вэйшенг внимательно посмотрел на Синчэня и прошептал: — Он ошибся. Ты такой же. Несешь нашему роду только боль. Не смей даже касаться его. Не смей больше ломать его. И не смей держать его. Сдерживать его. Он был рожден для этого, как и я когда-то. Не научился доверять, так хоть не путайся под ногами, ублюдок рода Чжан… — Что? — не понял его Синчэнь. Он не принадлежал к роду Баошань. — Ничего. Смотри. И Синчэнь увидел, как его муж, сплевывая кровь и кулаками с силой отталкиваясь от камней, встает и продолжает петь. Одними губами даочжан просит мужа остановиться, боится, что тот не выдержит, умрет, но тот лишь кивает, мол, поздно уже, завершает вокализ и выводит новые слова: Я был ребенком. Я был птицей. Я был всем тем, что ты сказал. Бессилие растит убийцу. Я сам себя же убивал… Я — сильный. Не веришь? Сильный! Я сам сгноил утробный крик Дрожащими руками. Сильный. Я сам сгноил утробный крик! — и с последним почти что рыком, крышка сосуда захлопнулась, забирая с собой Темные воды, запирая их. Но круг темной ци остался, а над телами собрался сгусток странного желтоватого свечения. — Сун Лань, вставай, — прохрипел Сюэ Ян. — У нас мало времени. Нужно очистить их души и вернуть в тела… — Что? — прошептала Баошань. — Это сказки… — Я сделал это, — услышала она ненавистный голос человека, отнявшего ее семью. — И он сможет.