Когда цветёт гортензия

      Ночью пошёл дождь. Конечно, в этом не было ничего удивительного, ведь над Тэбэком правил свой бал сезон дождей — влажный, переменнооблачный и капризный, но нечто другое разбудило Ренджуна посреди ночи. За тонкой преградой двери было тихо, и слышалось только, как мерно шуршат капли, пропитывая соломенные подстилки, сложенные в углу, глухо стучат по каменному крыльцу и скапливаются тяжестью на гортензиевых кустах. Эти звуки успели стать привычными и даже уютными: Ренджун спал хорошо уже которую ночь, хотя раньше мог испытывать затруднения с засыпанием. Однако сегодня примешивался к этому саундтреку ночного дождя новый, странный звук — Ренджун, сонно моргая, невольно прислушался, и страх ошпарил его.       Под полом кто-то скребся, мелко топтался и… вздыхал.       Вскочив на постели с беснующимся в груди сердцем, стучащим так громко, что заглушало часть этих пугающих звуков, Ренджун уставился на доски пола. Были они старыми, но в удивительно хорошем состоянии: их не коснулся ни грибок, ни зелёная плесень из шкафа. Дерево было отполированным, умасленным и добротным на вид, но уложенным с крохотными — с иголку толщиной — щелями. И там, в темноте подпола, что-то шумело, едва перекрывая ровный тон дождя. Потянувшись к лампе и включив свет, Ренджун вновь прислушался. Шуршание стихло, и единственным звуком в сонной, ночной тишине, остался мерный перестук капель.       Может, ему показалось?       Поколебавшись пару секунд, Ренджун опустился на матрас, а потом приблизился к полу ухом, тревожно вслушался в его неестественную теперь пустоту, а потом выключил лампу. Пару минут ничего не происходило, но чем дольше он ждал, тем тревожнее становилось — пожалуй, потому Ренджун выдохнул с облегчением, когда уловил топот крохотных лапок и скрип перегрызаемого дерева.       Мыши.       И как он только мог забыть, что в старых домах по типу этого подобная напасть не была редкостью? Раздосадованный на собственную трусливость, Ренджун фыркнул, забрался под тонкое одеяло и накрыл подушкой голову. Вот ещё, мелких грызунов он не боялся! Почуяв, что дом снова обитаем, они пришли для того, чтобы соседствовать. Но делиться новой жилплощадью Ренджун не планировал, и потому решил завтра же зайти купить отраву. Тот странный звук, что мешался с деятельностью мышиного племени, похожий на вздох или шёпот, по-видимому, был плодом воображения.       «Ренджун».       Если бы он действительно прислушивался, то начал бы потихоньку сходить с ума. Это была особенность старого дома: он хотя и казался порой Ренджуну живым, было просто-напросто старым ханоком, с его подгнивающими опорными балками, кое-где проседающим от влажности фундаментом и разбухающими деревянными панелями. Во всём этом неискушенному городскому жителю могло примерещиться всякое, но Ренджун был реалистом, и хотя в строительном деле себя специалистом большим не считал, прекрасно знал, что непривычные звуки, которыми дом полнился время от времени — чаще в дождь, — были вполне себе земной природы. Духов не существовало. Намного страшнее были реальные, живые люди.       Жизнь в Тэбэке всегда была неспешной. Размеренным своим течением она располагала к прогулкам и отдыху, и потому Ренджун, отлично выспавшись и проведя утро в постели за чтением онлайн романа, встал в двенадцать и оделся, чтобы выйти в город. Где-то выше по центральной улице на Гугл картах он видел ресторан с барбекю, и разбуженный желудок явно подсказал, что он голодный, и не против плотно перекусить. Погода стояла отличная, хотя ночью прошёл дождь, и невысохшие лужи виднелись там-сям на тёплом, па́рящим асфальте. Пахло цветочной свежестью, землёй и кошеной травой — Ренджун, медленно шагая по улице, принюхался, и голова вскружилась от сладости. Здесь не было почти ни одного запаха мегаполиса: ни бензина и выхлопных газов, ни смешанного парфюма от толп людей. Как давно Ренджун не выбирался вот так куда-то, чтобы не торопиться, идти медленно, и даже недавно зажившая нога его не тревожила?.. Вся его прошлая жизнь была будто одним длинным, ярким сном, а проснулся он лишь сейчас, этим июньским днём у подножия Тэбэксан, где всё буйно цвело.       Ресторанчик работал с двенадцати, и Ренджун поблагодарил свою лень за то, что провалялся в постели так долго, и теперь не оказался у закрытых дверей. На улице, под белым навесом, стояло всего три круглых столика, накрытых аляпистыми желто-чёрными скатертями, на каждой из которых победно сияла стеклянными боками вазочка с сухоцветами. Это была такая очаровательная безвкусица, что Ренджун улыбнулся. Чем-то наивным веяло от подобных украшений, и он словно возвращался в детство, где впереди было большое, счастливое будущее, и лето казалось трейлером предстоящих волнительных развлечений. Ренджун шагнул под навес, и аромат свежесваренного кофе и выпечки ласкающе коснулся носа. Внутри было ещё четыре столика, таких же свободных и покрытых скатертями, и какой-то парень, одетый в чёрные скинни, кислотную тай-дай футболку и розовые конверсы, орудовал под одним из них шваброй.       — Здравствуйте! — поздоровался Ренджун.       Он подошёл к барной стойке, чтобы изучить меню, написанное цветными мелками на кардборде, висящем на стене, и в спину ему прилетело:       — О, Боже! Вы из Сеула, да? Скажите, что из Сеула. Я страшно люблю Сеул и хочу туда переехать. Классные шорты, кстати. Вы кофе будете? К нему есть свежие круассаны, с сыром и ветчиной, шоколадом и с клубникой. Последние не советую: клубника там замороженная, и на вкус, как пластик, — парень влетел за стойку и принялся ловко заправлять кофемашину. Волосы у него были красные, как пожарная машина, и скорость перемещений такая же. — Если хотите мясо, то оно ещё не готово: бабушка приносит его ближе к двум, но если закажете, я могу позвонить ей…       Он бросил на Ренджуна взгляд и осёкся. Широченная улыбка проявилась на его лице, парень ухватил Ренджуна за руку, принимаясь отчаянно трясти:       — Ренджун! Так значит, это правда ты! — от него исходил такой восторг, что Ренджун почувствовал себя ещё более неловко.       — Мы… знакомы? — он осторожно извлёк свою плененную конечность, но парень, ничуть не смутившись, выбрался из-за стойки и заключил его в крепкие объятия.       — Бессовестный! Как ты можешь не помнить своего лучшего друга детства? — пробормотал он Ренджуну в шею. — Я скучал. Правда.       Его огромные глаза блестели от непролившихся слёз, и что-то укололо у Ренджуна внутри, вспыхнуло ярко в голове.       — Эй, ты что, плачешь?       Мальчик сидел под раскидистым кустом гортензии, и Ренджун опустился на корточки рядом. Были у него красные сандалии, испачканный землёй комбинезон и взъерошенные волнистые волосы, убранные от лица розовой заколкой.       — Отстань, а то врежу, — шмыгая носом, пробурчал мальчик. Он яростно потёр лицо грязными ладошками, и Ренджун цокнул.       — Если ты из-за заколки ревёшь, то те дураки просто ничего не понимают в моде. Моя мама говорит, что мальчикам тоже идёт розовый. У меня вот есть розовая майка. А вообще, хочешь, я их побью?       Мальчик с подозрением посмотрел на него пару секунд блестящими глазами. Больше он не плакал.       — Не надо, — он покачал головой и встал, робко улыбнулся. — У тебя правда есть такая майка? Давай будем дружить? Меня Донхёк зовут.       Это воспоминание было крохотным светлячком в темноте, и Ренджун беспомощно потянулся следом, поймал светящуюся точку в ладонь. Этот парень… он был повзрослевшей, но ничуть не изменившейся копией того щекастого, улыбчивого мальчишки из глубин памяти, и Ренджун отстранился, чтобы поглядеть ещё раз, внимательнее.       — Ты… Донхёк?       Донхёк был жутко милым и болтливым, мечтал переехать в Сеул и стать певцом. Он успел впихнуть в Ренджуна два круассана с сыром и не менее поллитра вкуснейшнего капучино, пока заваливал его подробностями из их общего детства.       — Как видишь, любовь к нестандартным аутфитам у меня осталась. В остальном я всё так же люблю лазить в горы, пить газировку и доставать Джено, — подмигнув, Донхёк заправил за ухо прядь огненных волос. — А вот ты, Ренджуни… Ты стал очень красивым, — его дыхание сбилось едва заметно, и в лице проступило нечаянное смущение.       Он казался милым в этой своей дурацкой футболке и слишком тёплых для такой погоды джинсах, с пробивающейся натуральной чернотой корней красных волос и истерзанной острыми зубами мягкостью маленького рта — Донхёк явно был геем или как минимум бисексуалом, Ренджун чувствовал это особенным радаром внутри. В Тэбэке влечение к людям твоего пола наверняка было сродни татуировке «я больной» на лбу, и Ренджун ощутил вдруг к Донхёку крошащую сердце симпатию близости, и острую жалость. Чужие глаза блестели опасливой, голодной надеждой. «Может ли быть, что ты?..» так и читалось в их влажной черноте, что Ренджун не удержался. Он облизнул губы от молочной пенки, наблюдая, как чужой взгляд тут же прилип к их чувственному изгибу, а потом улыбнулся мягко, с затаенной игривой насмешкой:       — Я не очень хорошо помню тебя и своё детство в целом, — он поднес чашку к лицу, поверх ободка глядя на парня, неотрывно следящего за его движениями. — Но сейчас ты красивый, Хёкки.       Прозвище сорвалось с его рта, будто само собой — так естественно и легко, что Ренджун даже не успел удивиться. Чужие глаза округлились. Донхёк поглядел на него ещё пару мгновений, а потом медленно отвёл взгляд в сторону, закусил пухлую розовую губу. Пальцы его, смуглые, длинные и узловатые, беспокойно рисовали круги на скатерти. Он вдохнул, потом выдохнул. И только тогда смог выговорить, явно стараясь звучать ровно и бодро:       — Ты как, переехал сюда? Блин, было бы реально здорово. Я скажу парням, что ты вернулся. Вот уж они обрадуются!.. Боже, не могу в это поверить: главный командир нашей Дрим Тим вернулся!       Ренджун провел в ресторанчике значимо больше, чем планировал: он остался ещё и на обед, и пришедшая в два часа госпожа Ли — бабушка Донхёка — отказалась брать с него и воны за потрясающий хотпот, что приготовила специально для драгоценного гостя. Она всё сокрушалась, какой Ренджун «тощий и бледненький», и пыталась накормить даже тогда, когда у него еда чуть ли не из ушей лезла. Донхёк, всё пытающийся отлынивать от своих официантско-барменских занятий, то и дело получал от неё полотенцем по заднице за то, что убегал к Ренджуну за столик, чтобы поболтать — пришлось уйти, чтобы не мешать ему работать.       — Можно мы с парнями в гости к тебе заглянем? Завтра, я выторгую у бабушки выходной. Фотографии там покажем из детства, пива выпьем — как в старые добрые. В смысле, мы не пили пиво в восемь лет, конечно, я имею в виду…       Ренджун ухватил его руку, сжал мягко в своей:       — Хорошо, — Донхёк, беспокойно перекатывающийся с пятки на носок, просиял. — Часам к пяти? Надеюсь, тогда у этой твоей «Дрим Тим» уже кончится рабочий день.       — Нашей. Нашей Дрим Тим, — Донхёк сжал его ладонь в ответ.       Пальцы его оказались горячими и сухими, и касание их было удивительно приятно. Ренджун ещё раз ему улыбнулся, помахал по-детски растопыренной ладошкой и вышел в душный июньский день. С вершины Тэбэксан, чёрная, в рваных лохмотьях, медленно надвигалась грозовая туча.       За прошедшие дни Ренджун успел порядком привыкнуть к переменчивой плаксивости здешнего климата. Сезон дождей и раньше не отличался солнечной погодой, и ливни то и дело окатывали страну целиком. Но здесь, у подножия Тэбэксан, к этой переменчивости примешивался собственный капризный характер горы: дождь мог брызнуть на пять минут, словно играючи, а потом смениться солнцем, чтобы через час или два превратиться в муторный, затяжной и ветренный ливень. Выйдя из дома с зонтиком, Ренджун поблагодарил свою внимательность: уже когда он подходил к хозяйственному магазину, располагающемуся в глубине одной из внутренних улочек Тэбэка, упали первые капли. Не желая возиться потом с мокрым зонтом, Ренджун прибавил шагу, и в магазин уже почти вбежал, когда за спиной сплошной сине-серой стеной полосовали воздух толстые струи.       — Ох, ну и льёт нынче! Не иначе, как бог Тэбэксан гневается. Страдает без голоса, — за стойкой, с журналом в руках, стояла женщина лет сорока. Она задумчиво поглядела в окно, поправила подвитые на концах волосы и улыбнулась, переводя на Ренджуна обсидианово-чёрные глаза. — Я могу вам чем-нибудь помочь?       Это было слегка пугающе и удивительно, как прочно здесь, в провинции, укоренились народные верования. Ренджуну, проведшему часть своей жизни в Гирине, а потом переехавшему в Сеул и привыкшему к рациональному скептицизму их жителей, было непривычно слышать подобное. Особенно, от женщины в таком возрасте: казалось, вера в духов природы была прерогативой старшего поколения, желающего найти объяснение всем тем событиям, что происходили в их жизни. Но Тэбэк словно застыл во времени отголоском прошлого — отзвуки его чудились Ренджуну в этих тихих улочках с ухоженными цветущими кустами, маленьких магазинчиках с горячим, свежим хлебом и открытой общительности местных. Всё это было замешано на традиционной вере в сверхъестественное: горное божество плакало здесь, в Тэбэке, бесконечными июньскими дождями, и духи предков приходили к твоему дому для того, чтобы оставить напутствие. Ренджун, припомнив, что и его собственная бабушка была целительницей, улыбнулся ностальгически и мягко. В этой вере виделось ему нечто робкое и восторженное, словно детское, и вместо того, чтобы спросить про средство от мышей, он уронил:       — Вы знаете Бэ Джухён? Она когда-то жила здесь, лет десять назад.       Отложив в сторону журнал, женщина поглядела на Ренджуна внимательнее. В глазах её вспыхнула огоньком догадка:       — Может ли быть так, что вы её внук?       Похоже, излишняя проницательность была характерной чертой тэбэковцев, и Ренджун рассмеялся:       — Вы правы. Кажется, последние дни я только и делаю, что удивляюсь тому, как легко узнают меня люди.       Чужая улыбка стала шире, женщина забавно склонила голову в сторону и вышла из-за прилавка:       — Вы с ней похожи, Ренджун, — её глаза внимательно, цепко скользнули по Ренджуну вниз и вверх, и лишь когда столкнулись с его взглядом, там и остались. — Госпожу Бэ все знали в Тэбэке. Она была совершенно потрясающей женщиной, и до последнего старалась помочь всем, кто приходил к ней. Я обязана ей жизнью своего единственного сына — этот неоплатный долг висел надо мной все эти годы, но я вижу, что скоро всё разрешится.       Разговор уходил куда-то не в ту степь, и Ренджун неловко переложил зонтик из одной руки в другую. Он чувствал себя неуютно, так, будто не мог уловить скрытый посыл в чужих словах, тот тонкий смысл, лежащий в их прозрачной глубине.       — Спасибо за такие добрые слова. Думаю, бабушке было бы приятно это слышать, — скомкано пробормотал он. — Я сейчас в её доме живу. Он старый, и вчера ночью я услышал, как под полом скребутся мыши. Есть у вас что-то от них?       Ничуть не смутившись от резкой смены темы, женщина кивнула и ловко вытащила из нижней полки пакетик.       — Рассыпьте в местах, где ходят грызуны. Надеюсь, у вас нет домашних животных: для них химикат может быть опасен.       Покачав головой, Ренджун достал бумажник и расплатился, коротко поблагодарил. Ливень за окном утихомирился, превращаясь в тёплый летний дождь, и Ренджун раскрыл зонт, чтобы ступить под косые струи.       — Добро пожаловать домой.       Он обернулся, но женщина не смотрела на него, углубившись в чтение. Ему показалось? Ренджун потряс головой, словно силясь вытряхнуть из неё сомнения, повесил на локоть пакет с ядом для мышей и зашагал вниз по улице.