Когда цветёт гортензия

      — Открой глазки, чудо, — шепнул знакомый голос на ухо. — Мне надо уходить на работу. Ты можешь спать дальше, или я приготовлю нам завтрак.       Пошевелившись, Ренджун перекинул ногу через лежащего рядом Джемина, и тот опустил ладонь ему на бедро. Тело отозвалось томным, тягучим зовом. Чужая кожа была горячей, и там, внизу, Джемин тоже был твёрдым. Утром всегда особенно сильно хотелось близости, и пока остальные чувства проснуться не успели, Ренджун опустил руку вниз, обхватил пальцами чужое возбуждение. Короткий, сладкий «ох» покинул губы Джемина, он обжег макушку, и Ренджун двинул ладонью настойчивее, ласково погладил головку члена и хмыкнул, когда Джемин поддел его подбородок, чтобы впиться поцелуем в губы.       — Сколько у нас времени? — спросил Ренджун, когда тот отстранился, и Джемин тихо рассмеялся.       — А сколько тебе надо?       — Столько, сколько понадобится для того, чтобы кончить нам обоим. За сколько ты справишься? — он оседлал Джемина, подался назад, чтобы ощутить касание его там, между ягодиц, где всё ещё было чувствительным после вчерашнего, и зашипел.       Требовательное удовольствие взвилось в крови, но сонное, раскоординированное тело плохо отзывалось на сигналы мозга, и Ренджун сжал бока Джемина бёдрами, ощущая, как руки скользят по его спине всё ниже, накрывают ягодицы, и сообщил:       — Если ты будешь лежать, то я всё сделаю сам. Но тогда ты точно опоздаешь на работу.       Джемин под ним был потрясающе красивым со своими чёрными волосами, расплескавшимися по белизне подушки, полускрытыми длинными ресницами блестящими глазами и свежими розовато-сиреневыми метками: они рассыпались, словно цветы, по тёплому песку его кожи, и Ренджун не удержался, оставил ещё один отпечаток своих губ чуть ниже ключицы.       — Вот как? — уронил Джемин, и глаза его хорошо, предвещающе потемнели. — Похоже, я в безвыходном положении. Мне придется заставить тебя кончить за пятнадцать минут.       С тем, как удивительно хорошо становилось от его касаний, Ренджун не был уверен, что продержится даже столько. К тому же, Джемин, будто читая его мысли, явно не намеревался тратить время на прелюдии: он откинул накрывающее их одеяло в сторону, выдавил лубрикант на пальцы и ввёл сразу два, безжалостно точно надавил на сладкую точку внутри. Блаженство переломало Ренджуна пополам, он выгнулся, рефлекторно насаживаясь, подстраиваясь под неторопливый ритм, от которого искры бежали вдоль позвоночника, и спустя всего пару минут потребовал:       — Ещё один, — и Джемин оторвался от выцеловывания его плеча, чтобы шепнуть:       — Подожди, принцесса. Я не хочу, чтобы тебе было больно.       — Не называй меня так, — фыркнул Ренджун, закатывая глаза и морщась, когда Джемин всё же добавил растяжения.       — Тогда как мне тебя называть? Котёнок? Малыш? Куколка? — горячо выдохнул он на ухо, ловя приоткрытыми губами лихорадочные, кусачие мурашки, захватившие чужую кожу. — Может, мне стоит спросить у парней об этом? Спросить, как мне звать моего Ренджуни, когда я трахаю его, и он стонет сладенько, и требует больше?       Удовольствие было безжалостным, оно пробрало Ренджуна острой дрожью от макушки до кончиков пальцев ног. Джемин словно знал какие-то особенные кнопки у него внутри и не просто давил — играл на них, словно на клавишах рояля — и это смущение было сладкой специей, толкающей Ренджуна лишь ближе к краю пропасти. Закончив с растяжкой, Джемин осторожно извлёк пальцы, натянул презерватив и смазал себя. Ренджун не получил никакого предупреждения перед тем, как тот упёрся ступнями в пол, а потом, крепко ухватившись за бёдра, медленно вошёл, погружаясь по самое основание. Заскулив, Ренджун прижался к нему вплотную, губами впился в тонкую кожу на шее, и джеминовы бёдра дёрнулись, заставляя простонать.       — Джемин!.. — выдохнул он, сам не зная, что хочет сказать.       Но Джемину не требовалось разговоров, он словно знал — лучше самого Ренджуна, — что ему сейчас так страстно необходимо. Втянув воздух сквозь сжатые зубы, он задвигался сильно и глубоко, и с каждым толчком Ренджун всё больше погружался в это сладостное безумие. Он сжался весь, лихорадочно метя чужую шею и плечи жадными поцелуями, и когда Джемин вдруг простонал, толкаясь особенно резко, позволил сознанию взорваться фейерверком.       На работу Джемин всё же опоздал: он даже не успел принять душ, поспешно оделся и чуть ли не бегом покинул дом. Ренджун провожал его, накинув халат. На прощание Джемин наклонился, чтобы оставить целомудренный поцелуй на его губах и вовсе не целомудренно сунуть руку под полу халата, чтобы погладить оставленную ещё вчера метку на бедре. Сам он был гораздо менее скрыто разукрашенным, и Ренджун испытывал потрясающую смесь восторга и неловкости, когда смотрел на результат работы собственных губ.       — Будь осторожным, хорошо? — он нежно заправил прядь волос Ренджуну за ухо. — Детка, пообещай, если что-то случится, ты обязательно позовёшь меня.       Что такое должно было случиться, Джемин не уточнил. Впрочем, в этом и не было необходимости: Ренджун знал, как тот волновался за него и вечно твердил никому не верить и вести себя осторожно. Если бы осторожность ещё могла помочь!.. Ренджун раздражённо всплеснул руками, когда по возвращении в комнату снова увидел дух своей бабушки. Она строго поглядела на него и погрозила пальцем. В холодном лице её вдруг всплыла лукавая насмешка, бабушка улыбнулась и вышла на задний дворик — Ренджун последовал за женщиной, но она растворилась под утренним солнцем. Объясняться, рассказывать что-то про нужный для инициации ритуал она явно не торопилась, и Ренджун закатил глаза: явно упрямство своё он унаследовал именно от бабушки. Да, Джемин говорил ему быть осторожным. Но как он мог, если даже не знал, чего должен был остерегаться? Кто были эти люди, желающие от него шаманских дел? Ренджун вздохнул, сел на пол, спустив ноги на нагретые плиты. Вчерашняя гроза засыпала траву во дворике листьями и мелкими ветками, и Ренджун, глядя на них, вдруг вспомнил, что ещё в первый день Минхён говорил о том, что их бабушки были хорошо знакомы. Могло ли это значить, что госпожа Кан являлась одной из тех, кто относится к культу? Ренджун видел бабушку Минхёна раньше: она всегда была к нему дружелюбной, звала в гости на ужин и передавала свежие фрукты из своего сада. Ни она, ни Минхён не были похожи на жутких культистов, способных причинить ему вред, и потому Ренджун решительно встал, чтобы переодеться. Если к кому и стоило идти, чтобы поговорить, так это к соседям.       Госпожа Кан, одетая в роскошный чёрно-красный ханбок с вышитыми по подолу бабочками, была в дальней комнате, сидела за низким столом со стоящими на нём чашками и пузатым глиняным чайником, будто давно ждала его прихода. При виде сервиза внутренности скрутило, и Ренджун едва подавил порыв положить ладонь себе на живот. Что бы там ни было налито, пить он это не собирался, даже если госпожа Кан обидится. Минхён, мнущийся в дверях с таким видом, будто сам не знал, хочет уйти или остаться, ободряюще ему улыбнулся, когда бабушка предложила:       — Присаживайся, Ренджун. Минхён сказал, у тебя есть вопросы.       Она смотрела тепло, спокойно и поверхностно, но расслабиться Ренджун всё равно не мог. С чего стоило начать? Спросить про культ или про этот странный ритуал инициации? Госпожа Кан, кажется, прекрасно знала о его терзаниях: она разлила по чашкам чай, протянула одну Ренджуну и сделала жест внуку, чтобы тот ушёл.       — Минхён много рассказывал о тебе, — сказала она. — Кажется, вы все хорошо проводите время вместе, с другими мальчиками. Я помню, как ваша неугомонная компания совершала набеги на мой сад и однажды ты упал с крыши пристройки прямо на грушу, когда пытался достать до вершины. Недостижимый фрукт всегда самый вкусный, не так ли? — она склонила голову в сторону, и сияющий камень в заколке, которой были сколоты её волосы, блеснул на солнце. — Ты всегда был достаточно настойчивым, когда дело касалось того, что тебе хочется.       Она улыбнулась уголком рта, отпила чая и посмотрела на Ренджуна внимательно и открыто. Он видел эти лукавые огоньки в её чёрных глазах — движение янтарных карпов в тёмных, илистых водах пруда. Женщина знала что-то, чего не знал он, и теперь двигалась в беседе вокруг него, словно тигрица на мягких лапах, сужая круги.       Но он не был её добычей, этим беззащитным ритуальным кроликом, подготовленным на заклание. Гнев укусил жёстко, и Ренджун сжал зубы. Так они видели его? Заложником этого дома и города, не имеющим возможности выбирать для себя жизни и обязанным подчиниться дьявольскому зову шаманской крови? Выдохнув пару раз для того, чтобы успокоиться, Ренджун ровно проговорил:       — Я болен щинбён. И я пришёл просить вас рассказать о ритуале нэрим кут.       Злить женщину не было никакой необходимости, но и подыгрывать ей он тоже не планировал. Жизнь научила Ренджуна: чем более холодно и жёстко ты отстаиваешь свои границы, тем скорее люди принимают тот факт, что давить на тебя не стоит. Госпожа Кан медленно поставила чашку, сложила руки на коленях и впилась в него взглядом. Больше не было в нём ни капли поверхностной мягкости, лишь холодная сталь и жадное, нетерпеливое любопытство:       — Ты видел Джухён? Она говорила с тобой?       Так вот, что было ей интересно. Бабушка приходила к Ренджуну вот уже несколько недель: во снах и наяву, и он чувствовал, как их духовная связь лишь крепнет день ото дня. Бесполезно было убеждать себя в том, что ничего не происходило. Ренджун стоял в самой глубине горы, увлеченный погоней за светлячком воспоминаний, но теперь он знал: это были вовсе не светящиеся жучки, нет. Искры огромного костра долетали до него, оставляя обжигающие отпечатки, и с каждым шагом их становилось всё больше. Дальше ждал его инфернальный и жуткий, всепожирающий огонь чрева Тэбэксан. И бабушка была там. Она продолжала звать его из языков пламени.       — Да, я вижу её, — выдохнул он. — Бабушка рассказывает мне о разных обрядах, и я вспомнил, как ещё в детстве участвовал в одном из них — в изгнании квисина. Но я вижу также многих других духов, и это не самое лучшее, что происходило со мной в жизни. Я слышал, что нужно пройти обряд инициации, нэрим кут, для того, чтобы они оставили меня.       — Ты прав, тебе нужен ритуал, — госпожа Кан, слушавшая всё это время неотрывно глядя на его лицо, улыбнулась. — Как ты заболел щинбён? Что с тобой случилось? — спросила она, и Ренджун дёрнул плечом.       — Это может прозвучать глупо, но ничего особенного не произошло. Был дождь и я упал в куст гортензии.       Его едва не снесло бурной реакцией. Женщина подалась вперёд, налегая на стол, и чашки, стоящие на нём, жалко звякнули.       — Потрясающе! Ты говоришь, это гортензия? Слава богам, сила твоей крови просто огромна. Ты даже смог снова вспомнить то, что утратил из-за прерывания становления ещё в детстве, — она потянулась, пытаясь взять Ренджуна за руку, но он отпрянул. Госпожа Кан опустилась на место и сказала уже спокойнее:       — Осталось немногое: провести ритуал инициации, и ты сможешь взять эту силу под контроль.       Разговор Ренджуну всё больше не нравился, но это было уже что-то. Ему просто требовалась информация, а потом он мог бы справиться со всем этим мистическим делом самостоятельно.       — Как я могу провести нэрим кут?       Женщина покачала головой и снова принялась неспеша разливать чай: чашка Ренджуна стояла полной, госпожа Кан бросила на неё короткий взгляд и сказала:       — Всё не так просто. Тот, кто готовится стать шаманом, вначале должен обучиться всем нужным ритуалам. Впрочем, думаю, Джухён уже справилась с этим, — она подула на чай, и до Ренджуна донёсся его лёгкий аромат. Были ли это снова ритуальные травы, или обычные цветы? Сейчас он начинал бояться всего, чем пытались угостить его чужие люди.       — После обучения ты должен пойти в место силы, сложить твой собственный алтарь. И там, в присутствии верующих, провести камлание, — она бросила на него взгляд, впившийся, словно ядовитый дротик. — Нужна жертва богам: то, что установит связь между их миром и нашим, что-то способное помочь богу горы вселиться в шамана и пророчествовать.       Они убили кролика, чтобы принести его в жертву, выкинули в кусты растущей рядом белоснежной гортензии. Тошнота удушливым комом поднялась по пищеводу, и Ренджун закусил губу, умоляя боль заглушить чувство омерзения. Что, теперь он сам должен был лишить жизни несчастное, ни в чём не повинное создание?       — Жертва? — выплюнул он, сжимая руки в кулаки. — Если речь идёт о убийстве животного…       Госпожа Кан не дала ему договорить, она взмахнула рукавами и уложила маленькую, сухую ладонь ему на плечо:       — Этот ритуал особенный, — голос её зазвучал вкрадчиво, и нехорошее предчувствие холодком пробежалось по коже. — Жертва в нём должна быть значительной. Твоё тело, отданное ритуалу.       Во рту мгновенно пересохло. Ренджун моргнул, деревенея, и выдавил, прорываясь через спазм в горле:       — Что вы имеете в виду?       Ладонь женщины скользнула выше, коснулась щеки:       — На алтаре в месте силы должна произойти связь, — медленно проговорила госпожа Кан, и глаза её блеснули. — Интимная близость, при которой дух снизойдёт на шамана и откроет будущее.       Это было что-то настолько несуразное и неожиданное, что истеричный смешок вырвался из Ренджуна помимо воли:       — То есть вы имеете в виду, что я должен сделать что? Заняться сексом на этом самом алтаре, да ещё и в присутствии посторонних людей?       Произнесённое вслух, предположение звучало ещё более абсурдно. Нет, ну не могла же эта старуха на полном серьёзе предлагать ему трахаться в пещере под ритуальные песнопения? Она что, решила реализовать свои эротические фантазии на старости лет? Или уже окончательно поехала крышей?       — Ох, молодёжь, — фыркнула женщина. Гнев проступил в её лице, хотя именно Ренджун в этой ситуации являлся тем, кому полагалось злиться. — Сводите ритуал к банальному акту совокупления.       — Я всего лишь называю вещи своими именами. И участвовать в подобном я отказываюсь, — процедил он. — Если вам больше нечего мне сказать, вынужден откланяться.       Он встал, от раздражения едва чувствуя конечности, и с грохотом отодвинул дверную створку, чтобы выйти в коридор. Острый, словно скальпель, голос госпожи разрезал воздух:       — Ты совершаешь ошибку, Ренджун. Сила раздавит тебя, сведёт с ума и уничтожит, — он повернулся, чтобы дать гневную отповедь, но женщина на него не смотрела.       Взгляд её был пугающе пустым, когда она улыбнулась болезненно печально, так, словно нечто мучительно терзало её изнутри:       — Для больного щинбён нет пути назад. Быть мудан — это твоя судьба. Судьба избранного богами человека. И чем раньше ты примешь её, тем меньше боли она тебе причинит.       Судьба? Да к чертям шла бы такая судьба! Стремительно подлетев к входной двери, Ренджун сунул ноги в сандалии и ступил на крыльцо, едва успев остановиться до того, как столкнётся с Минхёном. Тот держал большую корзину фруктов и чуть не уронил её. Изумление в его лице было таким очаровательным, что Ренджун мгновенно растерял часть своего раздражения.       — Ты уже уходишь? — с сожалением спросил тот, и Ренджун не сдержался, фыркнул:       — Да. Но лучше бы я вообще не приходил. Кажется, в Тэбэке половина старшей части населения помешана на шаманстве: во мне видят мудан, чуть ли не посланника богов. «Ты особенный». «Ты избранный». «Это судьба». Шаман? Я? Да пусть идут ко всем чертям! Кто-нибудь спросил меня, хочу ли я быть им? Я не выбирал для себя такой жизни, и просто хочу, чтобы меня оставили в покое.       Минхён, ошарашенный подобным выпадом, неловко, заискивающе улыбнулся:       — Кажется, ваш разговор и правда прошёл не очень. Можно, я провожу тебя до дома? — он поставил на крыльцо корзину и стянул с головы соломенную шляпу. — Я… хочу кое-что сказать.       С разговорами сегодня что-то у Ренджуна не задалось, но было в ауре Минхёна нечто, мгновенно завоёвывающее твоё расположение. Быть может, дело было в том, как искренне и широко он улыбался, или в том, каким радостным он выглядел, когда говорил с тобой. Ренджун встрепал волосы пятерней и выдохнул. Пожалуй, общество Минхёна действительно было неплохой идеей.       Когда они вышли на улицу, тот, захватив с собой горсть абрикосов для Ренджуна, неловко прочистил горло и спросил:       — Так… Бабушка рассказывала про ритуал?       Ренджун кисло кивнул и поджал губы. Если Минхён хотел поговорить об этом, то Ренджун не мог сказать ему ничего хорошего:       — Да. Не самая приятная информация была. Ты не обидишься, если я спрошу, в порядке ли у неё с психическим здоровьем? — он толкнул калитку своего дома и сел у дверей, чтобы снять обувь. Минхён, вошедший следом и держащий в руках фрукты, неловко рассмеялся:       — Она нормальная. Просто ритуалы здесь, — он замялся и покраснел, — могут быть несколько специфическими.       Специфические? Это так теперь назывался публичный секс в пещере? Минхён выглядел так, словно вот-вот воспламенится от смущения, и Ренджун хмыкнул, а потом направился в кухню, чтобы взять тарелку. Минхён бесшумно вошёл следом. Он высыпал абрикосы и принялся освободившимися пальцами теребить подол майки.       — Тебе ведь будет плохо, если не провести ритуал. Эти духи… охренеть как страшно, если честно, — поделился он, подходя ближе. — Ты очень смелый.       Ренджун мыл фрукты, и вздрогнул от неожиданности, когда Минхён мягко коснулся его плеча, заставляя к нему повернуться. Было в его лице что-то особенное: сладкая, солнечная нежность с твёрдой косточкой решимости в самой своей сердцевине, и Ренджун удивлённо моргнул. Минхён смотрел так, будто собирался сказать что-то важное, и Ренджун ощутил, как волнение подымается внутри, заливает уши приторным воском.       — Мне всё равно, мудан ты или кто-то ещё. Для меня ты просто Хуан Ренджун. Этого достаточно для того, чтобы ты был для меня особенным, — пальцы Минхёна ласкающе пробежались по руке вверх, очертили линию плеча и погладили за ухом, заправляя непослушную прядь волос.       Он был так близко, что Ренджун ощущал его пахнущее сладким фруктом дыхание и отпечаток свежего ветра на коже.       — Знаешь, в тот день Джемин был прав. Хотя я и сам до конца не понимал, что чувствую к тебе, — пробормотал Минхён, и взгляд его опустился вниз, прямо на разомкнутую линию ренджуновых губ. — Ты мне нравишься, Ренджун. И… если понадобится помощь с ритуалом, я могу сделать это.       Он подался вперёд, ладонью поглаживая затылок, накрыл чужие губы своими и крепко, коротко поцеловал. На вкус он был как недавно съеденный абрикос и солнечный июнь, и Ренджун растерянно упёрся ему в грудь, мягко отстраняясь. Чужое сердце билось ему прямо в ладонь — открытое и нежное, надеющееся страстно и тщетно.       — Ты…       — Пожалуйста, не отвечай мне сейчас ничего, — Минхён опустил руки и сделал шаг назад. — Я просто хотел, чтобы ты знал. Про мои чувства.       — Это я сломал дерево.       Минхён стоял перед ним, и колени его едва заметно дрожали. Ренджун шмыгнул носом: свезенная о жёсткую кору коленка ныла, и он незаметно дёрнул штанину шортов ниже.       — Значит, это ты сломал мою грушу? — госпожа Кан пристальным взглядом окинула группу стоящих перед ней детей, останавливая взгляд на своём внуке.       — Да, это я, — голос Минхёна упал, он опустил голову вниз и побледнел, и Ренджун вцепился в его футболку.       Это не Минхён был виноват. Ренджун полез на крышу стоящего рядом сарая, чтобы дотянуться до верхушки дерева, где росла самая красивая груша — жёлтая, с красным боком, большая и спелая. Она лежала в его ладони ароматной, прохладной сладостью, но больше Ренджуну есть её не хотелось. Толстая, крупная ветка, усыпанная кое-где всё ещё неспелыми плодами, валялась на земле, и стоящий рядом Джемин задумчиво глядел на неё. Даже со всей своей любовью к правде на грани жестокости, в этот раз он ничего не сказал, и Ренджуну эта ситуация нравилась всё меньше. Наверное, стоило признаться: лучше пусть бабушка Минхёна заслуженно ругает его, чем накажет внука. Госпожа Кан всегда казалась им серьёзной и суровой: она владела семейным бизнесом и помогала бабушке Ренджуна с ритуалами — её боялись все, пожалуй, кроме Ренджуна, успевшего познакомиться с внутренней её стороной. Госпожа Кан любила его, потому что любила его бабушку. Она смотрела на неё так особенно, как смотрел папа на маму, и Ренджун знал, что вряд ли она станет очень злиться, если узнает, что это именно он виноват в том, что теперь её любимая груша лишилась ветки. Но Минхён решил иначе.       — Прости, бабушка, — предупредительно он сжал руку на ренджуновом запястье. Пальцы его мелко подрагивали, и комок подкатил к горлу.       — В таком случае, ты будешь наказан, — глаза госпожи Кан ярко, грустно блеснули. Она посмотрела через плечо внука на Ренджуна, на грушу в его руке, и добавила:       — Ты должен здесь убрать. И никаких сладостей всю следующую неделю. Надеюсь, в будущем ты будешь более разумным и не станешь делать того, о чём пожалеешь.       Она развернулась и ушла, шурша длинной юбкой, и Минхён — всё ещё бледный, но с облегчением улыбающийся, — повернулся к Ренджуну, и тот выпалил:       — Это несправедливо! Давай я пойду и всё расскажу.       Минхён покачал головой. Он неловко рассмеялся, взъерошил свои и так растрёпанные чёрные волосы:       — Не надо, всё хорошо. Я люблю убирать в саду, правда. И сладостей уже наелся.       — Тогда хотя бы грушу возьми, — Ренджун ухватил его за руку, вложил туда нагретый теплом его ладони фрукт.       — Давай разделим её? — предложил Минхён, очаровательно краснея. Его взгляд метнулся к стоящим невдалеке Джемину, Донхёку и Джено. — Разделим на всех.