Когда цветёт гортензия

      Оглушительно захлопнув дверь перед чужим лицом, Ренджун выдохнул, но легче ему не стало. Он слышал, как за тонкой стенкой Джено топчется и сопит, явно не желая уходить, но впускать его обратно не собирался. Голова кружилась, и хотелось выплеснуть куда-то эту фрустрацию, и Ренджун вошёл в комнату, схватил низкий столик, скинув с него пару эскизов, и вытащил его на задний дворик до того, как понял, что он делает и зачем. Кажется, тело его двигалось само собой: он достал из шкафа в дальней комнате курильницу, на кухне взял нож и спички и вернулся обратно к столу. Растущий на верху огромных валунов сухой тёмно-зелёный мох отправился в хранящую отпечаток ладана металлическую створку курильницы, Ренджун чиркнул спичкой, чтобы поджечь его, упал на колени на влажную траву и потянулся к растущему рядом кусту гортензии, чтобы срезать ветку. Бабушка пришла как раз в тот момент, когда он сунул в густой, пахучий дым голубое соцветие. Она опустилась с Ренджуном рядом, коснулась его ладони своей, полупрозрачной и туманной, и холодок заструился по коже от её касания.       — Ты так вырос, — сказала она. — Твой первый совершённый ритуал. Никогда не думала, что мой любимый столик станет алтарём.       Взгляд её был нежным, и Ренджун так страстно вдруг захотел оказаться в её объятиях, уткнуться в вышитый ворот ханбока и вдохнуть тонкий, диковинный аромат. Рядом с бабушкой ему всегда было спокойно: она словно знала, что делать, и никогда ничего не боялась. Если бы она была жива, могла бы его жизнь сложиться иначе? Стал ли бы он теряться в темноте, идти на зов таинственного прошлого, отрицать и гневаться, или сразу смог бы принять то, кем был?..       — Мой храбрый мальчик, ты через столько всего прошёл, — выцветшие цветные юбки бабушки всё так же шелестели — листья, растревоженные июньским ветром, — и Ренджун смахнул нечаянные слёзы.       Он не был храбрым, нет. Ему было страшно, и он совершенно не знал, что должен был делать, но бабушка смотрела успокаивающе, и он проглотил комок в горле и проговорил:       — Мне правда нужен этот ритуал? Я не хочу сойти с ума.       Покачав головой, бабушка повернулась, и благодушный и внимательный взгляд её скользнул по нему:       — Ты и правда особенный, детка. И ты не сойдёшь с ума — сейчас ты более в себе, чем был когда-либо.       Облегчение наполнило Ренджуна неостановимым потоком. Только сейчас он ощутил, как сильно сегодняшний день его вымотал. Томительная нега утра, проведенного в объятиях Джемина, сменилась калейдоскопом лиц: госпожа Кан со своим ритуалом, признание Минхёна, объяснение в чувствах с Джемином и тот тяжёлый разговор с Джено. Боже, а ведь он даже не успел поесть с завтрака!.. Хотелось упасть лицом в подушку и просто не шевелиться, и Ренджун потянулся к курильнице, чтобы затушить тлеющие внутри угольки:       — Спасибо. Это всё, что я хотел знать, — пробормотал он, но бабушка взмахнула рукой, и дым смазался, закружился вокруг её тонких пальцев.       — Нет, это не всё. Спроси меня про того мальчика.       В её глазах была усталость и тайна, и Ренджун сглотнул мгновенно ставшую вязкой слюну.       Джено считал, что он — его пара и единственный, кто имеет право находиться рядом. Он сказал, что всю жизнь ждал его здесь, и был уверен в своих особенных правах. Что, если Джено действительно мог требовать? Если судьбу Ренджуна определили задолго до того, как он вернулся в Тэбэк, и это было предрешено, так же как и то, что по жилам его текла отравленная кровь наследника шаманского дара?..       — Что за договор был у вас с Джено? — выпалил он. — Это как-то связано с тем ритуалом изгнания?       Бабушка покачала головой то ли соглашаясь, то ли раздумывая о чем-то своём. Она окинула затуманенным взглядом дворик, грустно улыбнулась и тихо уронила:       — Что есть любовь и почему все мы так страстно желаем, чтобы рядом был кто-то близкий, понимающий нас?       В голосе её была старая, незажившая рана, и Ренджун задохнулся чужой болью, пропустил её через себя. Слёзы снова накатили, удушающе жарко стиснули горло, так, что невозможно было и слова выговорить. Но ему говорить и не требовалось. Бабушка сжала пальцы в кулаки, сминая шёлковую ткань ханбока:       — Ты знаешь госпожу Кан? — вдруг спросила она, и Ренджун кивнул. — Я любила её. Запретно, так, как никогда не должна была любить женщину. Мы бы никогда не смогли быть вместе: её родители не приняли того, что она не хотела выходить замуж и собиралась жить с другой женщиной. Может, не будь я шаманкой, нам бы удалось уехать. Сыльги мечтала о домике на побережье, где-нибудь на Чеджу, чтобы можно было слышать шум моря просто открыв окно и растить чудесные груши в саду. Но я не могла покинуть эти земли: здесь жили наши предки, а душа шамана всегда будет стремиться туда, где сильнее всего его связь с другим миром.       Она перевела свои чёрные, сияющие слезами глаза на Ренджуна, погладила его по щеке, обдавая влажным холодком:       — Потому и ты вернулся сюда, Ренджун. Ты такой же. Я видела в тебе своё зеркальное отражение: мы оба тянулись к тем людям, связь с которыми общество отвергало. Но как я могла оставить моё маленькое сокровище страдать? Я не хотела для тебя такой жизни, Ренджун. Быть мудан — это сложный путь, и я не могла позволить тебе идти по нему в одиночестве. Здесь, в Тэбэке, все будут обращаться к тебе за помощью, но когда помощь понадобится тебе, у себя на пороге ты не увидишь ни единого человека.       — Но почему именно Джено? — кажется, Ренджун уже знал ответ на этот вопрос. Он был написан в лице бабушки.       Это была фатальная случайность, судьбоносная и жуткая в своей равнодушной, чудовищной силе.       — Когда госпожа Ли — мама одного из твоих друзей, — принесла своего ребёнка одержимым сильным духом, я знала, что должна делать. Внутри мальчика была заблудшая душа. Мстительная и древняя, она спустилась с горы тогда, когда он был болен, вошла в него, чтобы терзать, — тяжёлая печать прошлого проступила в её лице.       Это было страшно. Чудовищное существо, ведомое разрушительной силой ненависти, вселялось в тело человека, чтобы медленно свести его с ума, заставить потерять сон и аппетит, уйти в горы, толкая в спину влажным порывистым ветром. Стать сосудом для духа было изнурительно даже для взрослого человека, но если квисин вселялся в ребёнка, то не помещался в хрупком теле, метался, кричал и рвал его на части.       — Изгнать квисина было непросто, и мне понадобилась твоя помощь, — продолжила бабушка, и всё внутри Ренджуна отозвалось пугающим воспоминанием. — Ты был совсем крохой, но уже тогда нёс на себе печать будущей силы. Конечно, я рисковала своей жизнью, принимая основной удар, но я должна была провести ритуал: мальчик бы умер, никто не смог бы помочь ему. Госпожа Ли понимала это не хуже меня и была готова на всё, чтобы её ребёнок остался жить.       — Ты… попросила у неё Джено? Взамен на изгнание демона? — выдохнул Ренджун, сраженный догадкой.       Это не он был отдан Джено, а Джено — ему. Одержимый ребёнок, оставшийся жить в обмен на обещание быть рядом с шаманом, никогда не оставлять его, защищать, пусть даже ценой своей жизни.       — Вы были связаны в тот день ритуалом, переплелись нитями души. Если от тебя отвернулся бы весь мир, то Джено остался бы на твоей стороне. Для него эта связь — меч обоюдоострый: она защищает его, пока ты в порядке, и утянет в темноту, если с тобой что-то случится, — прошептала бабушка.       Джено и правда хотел подарить ему весь мир, отдать всего себя. Ренджун не знал, известны ли были детали этой связи Джено, но он выглядел таким искренним в своём желании защитить, как будто не думал о том, что сам будет расплачиваться по чужим счетам в том случае, если ничего сделать не сможет. Он был не просто влюблен. В нём сидело чувство гораздо более сильное, оно пустило в него свои корни ещё тогда, много лет назад — Джено отдавал ему свой велосипед, и готовился отдать жизнь, если это потребуется. Но…       — Я не люблю его. Я… люблю Джемина, — слова легли тяжестью на сердце.       Ренджун не был властен над собственными чувствами. Даже зная, какую страшную жертву Джено готов был ему принести, принять этот груз ответственности он не мог. Ренджун всё ещё был так молод, и хотел любить того, кого хочется, а не кого должен.       — Я знаю, детка, — улыбнулась бабушка, и лицо её совершенно преобразилось, стало ласковым и тёплым. — Забавно, как после смерти некоторые вещи становятся ясными. В тот день, когда я проводила ритуал, была страшная гроза — деревья словно стонали, и ветер плакал, заставляя стены содрогаться. Бог Тэбэксан скорбел вместе с нами. Наверное, тогда он тоже чувствовал, что у него нет выбора, и эта связь обязана случиться. Но вот решение с кем провести свою жизнь принадлежит лишь тебе, Ренджун. Не позволяй никому у себя его отобрать, даже самому богу.       Склонившись над курильницей, она подула легко, и дымок, струящийся из резных створок, развеялся в воздухе. Бабушка растворилась с ним вместе в сгустившемся воздухе, напоследок особенно, внимательно поглядев. Она словно собиралась сказать ещё что-то, но не могла или передумала, и Ренджун ощутил, как томительное предчувствие тянет мышцы чутким напряжением, но всё так же остался сидеть заворожённый и тихий, и только слушал, как вдалеке над Тэбэксан занимается гроза и тревожно кричат птицы, спускаясь всё ниже. Он чувствовал, что этот вечер проведёт в объятиях особенного человека, от которого внутри спокойно и сладко.       Дождь влажно и свежо дохнул в лицо, и с одежды Джемина на обнаженную вырезом халата кожу упало несколько обжигающе ледяных капель, когда тот склонился, чтобы поцеловать. Его мотоцикл был небрежно припаркован у калитки, и теперь безбожно мок, и Ренджун втянул такого же мокрого насквозь парня в дом.       — Я не написал, ничего страшного? Так захотелось скорее к тебе, что напрочь забыл об этом. У меня с собой есть сладости для тебя, а ещё я взял всё нужное для того, чтобы приготовить ужин.       — Раздевайся, — шепнул Ренджун, прерывая монолог и за собой провёл гостя в комнату.       — Что, прямо так сразу? — чужой смешок отпечатался поцелуем на коже, и Ренджун закусил губу, в последний момент успев поймать рвущийся наружу всхлип.       — Шутник, я погляжу? — цыкнул он, но не отстранился, подставил щёку.       Щеки Джемину оказалось мало, и он исцеловал всё лицо, шею и открытую вырезом халата грудь, а потом чувственно накрыл приоткрытый для частого дыхания ренджунов рот. Джемин был горячим, и холодным от дождя. Он стянул через голову футболку, небрежно кинул её в сторону, а потом уставился в сад на заднем дворе. Обеденный столик, забытые на нём промокшие спички, блестящая курильница — глаза его округлились, но он быстро взял себя в руки:       — Говорил с бабушкой? — едва слышное напряжение зазвенело в его голосе натянутой струной.       — Откуда… Ах, да. Алтарь, — Ренджун достал из шкафа два полотенца. — Пришлось импровизировать. У меня были к ней вопросы.       — И что же она сказала?       Джемин уселся на пол и принялся сушить волосы. Кожа его влажно блестела в тусклом грозовом свете, и когда он поднял острый взгляд на Ренджуна, гром прокатился низко над крышей, заставляя невольно вздрогнуть.       — Про Джено. А ещё о том, что ритуал инициации мне не нужен.       — Вот как, — кажется, ответ Джемина успокоил. Он сложил полотенце, а потом неспеша расстегнул ширинку, заставляя сердце подскочить, забиться в горле.       — Значит, с Джено ты тоже успел побеседовать. Много узнал?       Потянув штаны вниз, он ухмыльнулся, глядя, как судорожно сглатывает Ренджун, неотрывно следя за его движениями, и тот не сразу сообразил, что Джемин ждал ответа, и с каждой секундой его улыбка становилась все шире и самодовольнее. Он явно наслаждался тем эффектом, что производил. Пожалуй, потому Ренджуну захотелось его подразнить:       — Хм, — сказал он, складывая на груди руки, — на самом деле, узнал я больше, чем рассчитывал. Кажется, у моих друзей есть интересная особенность: они все предлагают мне секс, — его тон был наигранно невинным, и Ренджун склонил голову в сторону, хлопая ресницами. — А некоторые ещё и очень настойчиво. Не думал, что Джено может быть таким напористым: раньше он казался мне нежным милашкой.       О, это было истинным удовольствием: наблюдать, как самодовольная ухмылка стекает с джеминова лица, и он поджимает губы, а зрачки его растекаются жидкой смолой в глазах, затапливают радужку. Будто отзываясь, вспышка молнии озарила комнату, и Ренджун проглотил тянущую губы улыбку.       — И что ты ему ответил? — процедил Джемин, резко выпрямляясь, цепляясь за край чужого халата пальцами, чтобы потянуть на себя.       Ренджун рассмеялся:       — Кажется, я уже слышал этот вопрос сегодня, — он игриво нахмурился, усаживаясь на джеминовы бёдра и ощущая, как руки мгновенно оказываются на талии, прижимают ближе. — Тебе интересно только это? Только мой ответ, и ничего больше? Знаешь, Джено был очень убедительным. «Если ты хотел чего-то, почему не позволил сделать это мне?» Злой он выглядит очень горячим: прижал меня к стене, жарко дышал в губы. Говорил, что сможет обо мне позаботиться так, как я этого заслуживаю. И что же мне надо было ему ответить?       Хватка чужих пальцев стала крепкой на грани с болезненной, и жгучие волны возбуждения расходились от неё по телу, словно мощные подземные толчки землетрясения. Что-то треснуло в небе раскатисто, и ливень забарабанил в дверные створки, будто силясь ворваться вовнутрь.       — О, детка. Что же ты со мной делаешь? — уронил Джемин.       Губы его ткнулись в чувствительное местечко за ухом и ладонь скользнула ниже, забралась под халат чтобы погладить между ягодиц, и Ренджун всхлипнул. Он начинал задыхаться от возбуждения, и захныкал, когда чужие движения стали лишь более медленными. Джемин поднялся, подхватывая его, чтобы опустить на постель.       — Знаешь, сейчас я тоже зол. Очень, очень зол, — пробормотал он, и глаза его темно, хорошо блеснули, будто огонь пробил себе путь в тёплом камне. — Уверен, что сможешь справиться с последствиями?       Но Ренджун и не думал бояться. С Джемином ему было захватывающе и вместе с тем так невероятно спокойно, словно он стоял посреди шторма в уютной защитной капсуле, и страшная сила стихии не могла навредить ему.       — Ты много говоришь, — фыркнул Ренджун, желая продолжить дразнить. Сердце бесновалось в груди, и он развёл ноги в стороны, с удовольствием наблюдая, как чужой взгляд мгновенно падает между. — Но сможешь ли ты обо мне позаботиться?       Удивительно, но чужой взгляд вдруг потеплел, Джемин рассмеялся, развязывая пояс халата и пробегаясь кончиками пальцев по покрытой мурашками коже.       — Конечно, принцесса. Разве я уже не доказал, что способен сделать это? — он поцеловал нежно и неторопливо, и Ренджун обвил его шею руками, чувствуя, как медленно тонет в щемящем блаженстве.       Гроза за окном затихала, сменяясь на мягкий, тихий дождь. Звуки откровенной близости смазывались им, растворялись в сладостном шуме успокаивающихся деревьев, шуршании цветочных кустов и перестуке капель. Насытившись удовольствием, Ренджун уложил тяжёлую голову Джемину на плечо и закрыл глаза.