Порочный принц. Канат меж Тьмой и Светом, Что вновь войну ведут между собой. Разорван ты напополам злым ветром. Навеки проклят, брошен, осквернён. Та часть, что Свет — сидит отныне в башне. А та, что Тьма — во мраке заперта. Что с нею там — подумать даже страшно. А мальчик-Свет — отныне сирота. Не помнит он о прошлых прегрешеньях, О том, за что сидит всегда один. Тьма помнит всё, она горит в мученьях. Ты проклят! Презираем! Нелюбим! Зло и Добро — что значит твоё имя. Меж двух огней — враждующих богов. Вернулся ты войной неукротимой, Карать врагов всегда теперь готов. Чудовище. Хранитель Равновесья, Чем прикрывают ангелы грехи. Пускай вся тьма души твоей воскреснет. И сложат призраки печальные стихи.©*
|Путь Мальбонте|
На смену слепящему до рези в глазах свету пришла темнота. Абсолютная, бархатная и холодная. Она касалась лица, словно изучая его, щупая осторожными подушечками пальцев. Подобралась к глазам и надавила. — Ах… — я попятилась, крепко зажмурившись, вытянула руки и принялась, словно слепая, ощупывать пустоту перед собой. — Мальбонте? — позвала тихо. Никто не ответил. Я не ощущала рядом ни его самого, ни его энергии. Только холод. Странный, живой, укутывающий. Я остолбенела, не зная, что думать. «Что это? Небытие? Я мертва?».Мысли лихорадочно уносились в омуты воспоминаний. Битва. Врата. А дальше… ничего. Бились ли мы с Шепфа? Или погибли сразу, сраженные его чистой энергией на входе? Страх сотней жуков прополз по телу, и я вздрогнула, стряхивая с себя их невидимые лапки, и поёжилась. Глаза начали постепенно привыкать к этой вязкой, тягучей, почти осязаемой тьме. И сердце ушло в пятки. Я огляделась, едва шевелясь от ужаса. В небе летали и извивались нечеткие образы, словно пытаясь вырваться из собственных тел. Бесконечная тропа уходила вдаль меж острых чёрных пиков безжизненных скал, не имея ни начала, ни конца. Ветер тащил по земле песчинки, что, возносясь к небу, закручивались в вихрь. Я подняла голову и снова замерла. Почти всё небо заполонило нечто, похожее на чёрную дыру. Она пугающе нависла над этим миром, медленно, лениво всасывая всё, что находилось поблизости. По другую сторону я заметила оранжевый свет, будто там разыгрался пожар, но этот свет уходил ввысь вертикальной линией, озаряя какое-то место. Я медленно пошла к нему, не переставая оборачиваться и наблюдать за чёрным гигантом, пожирающим всё вокруг. — Нееееет! — детский крик стрелой врезался в уши, вынуждая остановиться. Он был жалобный, молящий, полный ужаса и нестерпимой боли. — Нет! Не трогай меня! Что я здесь делаю?! Где мама с папой?! Но в ответ прогремел лишь промораживающий до костей злобный смех. Тропа вилась, поворачивала, огибая острую скалу. Я замедлила шаг и на цыпочках подошла ближе, прижалась к мёртвому, словно обугленному камню, затаив дыхание, и заглянула за поворот. Ребенок лежал на земле, зарывшись в неё грязным заплаканным личиком. А над ним возвышалось чудище с располосованной, словно разорванной грудью, где за обнаженными осколками костей билось огненное сердце. Он прижал мальчика копытом, наступив сильнее с ликующей жестокой ухмылкой. — У кого ты просишь пощады, мальчик? — прохрипело чудище, усмехаясь, — твой Создатель отправил тебя сюда не в игры играть. А чтобы наказать, так будь наказан! Я закрыла рот обеими ладонями, узнав в ребёнке маленького Мальбонте, услышав, как под напором исполинского копыта хрустнул позвоночник, и его крик вновь пронзил пыльный густой вакуум этого мира. — Мама! Папа! — плакал он, а вместе с ним плакало и вырывалось из груди моё сердце.Я хотела помочь, броситься к нему, но что я могла предпринять против Тёмного Творца? Лишь прижалась сильнее к камню, сделав короткий шаг на неслушающихся ногах, как видение померкло, обратившись прахом. «Он рос здесь…» — я затравленно огляделась, более осознанно всматриваясь в окружающий мир. Вечный мрак, куда попадают те, кто не достоин Небытия. Мальбонте как-то сказал, что предпочёл бы умереть, чем снова вернуться сюда… И, о Шепфа, я только сейчас осознала в полной мере, что он имел в виду. Безжизненный, тёмный, враждебный мир, населенный страданиями и жуткими тварями, рыщущими меж скал. Стоило мне сдвинуться с места, как из-под камней вынырнуло что-то вроде исполинской змеи, раскинувшись кольцами, полными острых, как бритва, зубов. Оно схватило какую-то другую тварь, копошащуюся в вязкой тёмной жиже, заглотило её, и бросилось обратно в укрытие. Я ощутила острый позыв тошноты, отшатнулась и врезалась спиной во что-то, напоминающее истлевшее дерево. — Никто не узнааааает обо мне! Никто меняяя не вспооооомнит! — завопило оно, скрючившись и поднеся к мёртвому одеревеневшему лицу изогнутые отростки конечностей. — Аааа! — я отпрыгнула, упала, потеряв равновесие, и тут же вскочила, боясь, что та змея вернётся и сожрёт меня. Паника, липкая и цепкая, начала захватывать тело. Хотелось бежать, бежать, куда глаза глядят, не разбирая дороги. — Мальбонте! — крикнула я сорванными связками, надеясь, что и он где-то здесь, что нас закинуло сюда вместе, но с другой стороны я уповала на ошибку своих доводов. Ведь… если он здесь, это конец для нас обоих. Если мы проиграли битву с Шепфа, и тот навеки запер нас во мраке, нам уже не выбраться отсюда. Ноги сами привели меня обратно на тропу, и я пошла к свету. Чем ближе подходила, тем отчетливее во тьме вырисовывались очертания исполинского трона, а затем и фигура, спокойно сидящая на нём и словно ожидающая моего прихода. Поняв, с кем мне предстоит встретиться, я застыла, как вкопанная, не в силах сдвинуться с места. Голова закружилась, пульс начал зашкаливать. Сознание вновь прострелило видение. Шепфамалум, как и сейчас, сидел на троне, вырезанном из костей и черепов, а Маль стоял перед ним на коленях, весь в крови, заплаканный, но глаза горели неистовым огнём ненависти. Чёрное облако вырвалось из мальчика и окутало дымкой Создателя, а после исчезло. Было поглощено амулетом, что висел у Шепфамалума на шее. <i>«Что это?», — задалась я, наблюдая, как Тёмный Творец блаженно закрыл глаза, не скрывая удовлетворения, а после произнёс величественно и спокойно: — Уже лучше, но всё равно не достаточно. Чтобы победить брата, нужно больше тьмы. — Нет! — взмолился мальчик, обессилено опустив голову, — нет, пожалуйста, не надо! В ответ на это тонкие бескровные губы Шепфамалума лишь скривились в ухмылке. Крик. Я подпрыгнула, глядя, как Маль упал на землю, корчась от адской боли под воздействием мыслей Творца. Он кричал так сильно, что срывал голос, и ничто… ничто в целом свете не могло избавить его от мучений.</i> Слёзы брызнули из моих глаз, я упала на колени, впившись пальцами в твёрдую сухую землю, и попыталась отдышаться. Как Шепфа мог так с ним поступить? Разве Маль был настолько злой стороной, что заслужил вечные мучения в компании безжалостного чудовища? Лишенный всего, напуганный, загнанный, словно зверь. Только лишь потому, что Шепфа не может управлять тьмой… Он наказал Мальбонте, объявил на него самую настоящую травлю лишь потому, что мальчик с рождения слышал голос Тёмного Творца и ради забавы назвал его имя. Шепфа испугался. Он запретил молиться за Мальбонте, позволил ангелам пленить его, пытаться ставить на нём опыты, вместо того, чтобы вмешаться самому… Хотя мог бы забрать ребенка к себе, выяснить причины сокровенных знаний и оборвать эту связь, возникшую меж Мальбонте и вторым создателем. Так бы поступил мудрый бог, не желающий допустить множества жертв. Но вместо этого Шепфа остался равнодушен, погряз в своём страхе и бездействии. Он знал, что ангелы не справятся с силой, что бушует в жилах Мальбонте, как и сам маленький испуганный мальчик был не способен удержать её. Шепфа знал, что это приведёт к стольким жертвам и допустил это… А после… разорвал ребёнка на две части — удобную и неугодную. Первую оставил себе, а вторую отправил не куда-нибудь, а своему брату! Неужели он думал, что Мальбонте никогда не воссоединится со своей светлой стороной? Неужели и правда не догадывался, что сделает с мальчиком Шепфамалум, желающий ухватиться за соломинку отмщения и превратить единственного выжившего полукровку в своё оружие?! «Сила Мальбонте могла уничтожить миры…», — так писал Винчесто о нём в своём трактате, даже не подозревая, что сила та заключалась по большей части лишь в запретном знании. Знание — есть сила. Знание — есть власть. Осознав всё это, то, в каких условиях рос Маль, и то, что он после всех пыток не сломался, не стал сумасшедшим садистом, вызывало неподдельное восхищение. Моё сердце трепетало при мысли о нём, при мысли о том, что он никогда не рассказывал, что ему пришлось вынести после того дня, когда Шепфа лишил его семьи. Три тысячи лет… в заточении, подумать страшно! Но вместе с безграничной любовью и уважением, вспыхнувшем в моей душе, я ощутила дикую, необузданную, свирепую и фанатичную ненависть к Шепфа. Такую, какую чувствовал к нему Мальбонте. И эта ненависть вырвалась из меня клубом серо-чёрного густого пара, что, подхваченный каким-то особым притяжением, ринулся прямо к трону и вошёл в мерцающий рубин на амулете Шепфамалума. Тот встрепенулся, словно стряхивая с себя вековой окаменевший слой пыли. Глаза загорелись адским пламенем в тон пульсирующему сердцу, даже изорванные и будто бы переломанные крылья, увенчанные демоническими когтями, воспряли. Он повернул голову в мою сторону, и я тут же попятилась назад, не имея ни малейшего желания приближаться, но вдруг что-то сзади схватило меня за шиворот и поволокло прямо к трону. — Пусти! — заорала я изо всех сил, но существо с до боли знакомыми чертами тащило вперёд. Грубо, свирепо и неумолимо. Оно швырнуло меня к ногам Творца, опустив на колени, а само тут же скрылось в темноте. — Потомок моего мальчика… — проскрежетал голос Шепфамалума, и меня всю с ног до головы обдало ужасом. Этот голос я слышала в собственном мозгу, но наяву он казался ещё более жутким. Словно со мной говорила сама Тьма, хотя… так и было. — Слишком много тьмы… для столь светлого создания, — усмехнулся он, выставив амулет перед собой на вытянутой руке, и я поняла, что снова начала источать злобу и страх в виде пара, от которых Тёмный Творец с аппетитом облизывался. — Так я поддерживаю свои силы, — пояснил он в ответ на мою озадаченность, сжав бледные мёртвые губы, — успокаиваю души, забирая из них тьму. Она — мой корм. — Как я сюда попала? Этот мир, он ведь… Ваша темница? — Моя. И тех, кого отвергло даже Небытие, — ответил он, еле шевеля бескровными губами, — потерянные, отверженные души, не заслужившие забвения, в том числе и связанные древними клятвами. Не сложно было понять, на что он намекает, но я отказывалась верить, что оказалась здесь не случайно, а потому что обречена. Ведь это значит, что Мальбонте… погиб, а я не смогла за него отомстить, но… почему я этого не помню? Неужели Шепфа пощадил и стёр мне память о его гибели, чтобы я не страдала? Вряд ли он столь великодушен… — Если я здесь, то где тогда Мальбонте? — страх и благоговение перед существом, во много тысяч раз превосходящим меня саму, не помешал мне задать вопрос с долей нетерпеливой дерзости. Смятение и незнание того, что происходит, было куда страшнее гнева Тёмного Творца. — Мальбонте…? — переспросил он, растягивая это слово, чеканя по слогам, и усмехнулся, — Шепфа отправил ко мне Маля. Выбросил, как кусок протухшего мяса. Бедный мальчик не мог сдержать свой гнев. Сухой рот скривился в подобии ностальгической улыбки. — Я привязался к нему… к этому мальчику, услышавшему мой голос. И решил помочь ему выбраться отсюда, ведь он всё ещё был связан со своим телом по ту сторону. Я взращивал в нём ненависть, как взращивают цветы. Поливал гневом, вытирал лепестки ядом горечи, облучал тьмой. Он сжал подлокотник трона, и ногти, впившись в титаническую оболочку, яростно заскрежетали. — Только ненависть все эти века подстёгивала его выбраться отсюда. Словно в подтверждение его слов за моей спиной раздались крики, всхлипы и лязг оружия. Как завороженная я повернула голову, падая в пучину очередного видения. Мальчик и Создатель. Неумолимая разрушающая энергия, которую маленький Маль не мог подчинить, окутывала его, жалила, словно рой пчёл, заставляя вопить от боли и бессилия. Но его наставник только усмехался и усиливал напор. — Ты должен обуздать её, мальчик! Иначе так и останешься жалким куском плоти, жертвой, дерьмом под моими ногами. Но Маль мог лишь испепелять своего мучителя взглядом, проклинать его и бороться, не сдаваться. Не в его характере было опускать руки и покоряться воле обстоятельств. — Я не жертва! Я справлюсь! — хрипел он, сплёвывая кровь и волоча за собой сломанную ногу с торчащей сквозь одежду костью. «Даже Маль не был злым изначально… его замучил и извратил этот гад». Ярость и злоба вновь вспыхнули во мне, вырываясь чёрным густым облаком. — Вы делали это не ради него! А просто воспользовались своим шансом насолить своему не очень умному брату, который сам же и кинул сюда эту кость! Злобный, почти неслышный смех вырвался из его горла, переходящий в гортанный хриплый хохот, от которого окружающая трон тьма задрожала и завибрировала, словно потешаясь вместе со своим хозяином. — О, ты права. Мой брат совершил несусветную глупость, подарив мне этот долгожданный шанс. Наша война никогда не закончится. Мальбонте — моё оружие. И его здесь нет, иначе я бы уже снёс ему голову. Права на проигрыш он не имеет. Но не успела я испытать мимолётное облегчение от этих страшных слов, как чей-то жуткий вопль пронзил тишину. Я оглянулась и увидела, как чёрная дыра поглотила душу, продолжая заглатывать всё, к чему прикоснётся. — Что происходит? — вопрос сам сорвался с губ при виде этого зрелища глобальной катастрофы, что не оставляла места страху, вытесняла его своим великолепием, заставляя стоять смирно и восторженно наблюдать за незыблемой мощью. Шепфамалум улыбнулся во весь рот, обнажая слишком длинный ряд острых зубов, похожих на акульи. Он будто ждал, что я спрошу. — Здесь, в истоках вселенной, энергия всегда стремится к рассеиванию. Аннигиляция, над которой не властны даже создатели… Это значит, что Свет всегда будет стремиться к Тьме, а Тьма к Свету, чтобы раствориться друг в друге, — он вздохнул, словно в печали, — этот мир умирает. Он создан искусственно, и сила Шепфа не удержит вселенную от поглощения. Шепфа не может справиться с тьмой: её породил я. И он решил отдать меня в жертву ненасытному космосу. Услышав это, я остолбенела. «Да вы стоите друг друга!». — А что будет, когда эта штуковина поглотит Вас? В мире не останется источника тьмы, но останется источник света? Но ведь это разрушит Равновесие окончательно! Разве он может пойти на такое лишь из ненависти к Вам?! Шепфамалум снова расхохотался, царапая ногтями древние кости своего трона. Он посмотрел на горизонт, что сжимался и стягивался большим и страшным Ничто. — Чёрная дыра засасывает этот мир в Небытие. Избавление для тех, кто скитается здесь столетиями. Они обретут покой, когда всё погрузится в непроглядную темень. Что-то мне подсказывало, что радоваться всё равно не стоит. Растущее в груди чувство тревоги и дурного предчувствия разрасталось вместе с этой дырой, образуя похожую уже в моей груди. — Почему я здесь? Мы с Мальбонте зашли во врата, а потом… — Мальбонте там, где и должен быть. Тебя же захватила аннигиляция. В тебе достаточно ангельского, но есть и дьявольское. Тьма и Свет едва не разорвали тебя, но первая всё же увлекла за собой. Ты как глоток свежего воздуха в нашем мире. Светлая энергия, что не рассеется ещё многие тысячелетия. Слабо понимая, к чему он клонит, я отшатнулась, посмотрев себе под ноги, и увидела живую зелень и цветы, распустившиеся на местах, где я ступала. «Чтобы сохранить этот мир от гибели, нужен свет». — Это большая удача — заполучить ангела, — словно прочтя мои мысли, усмехнулся Шепфамалум. Я вскинула голову, чувствуя, как орда мурашек ужаса и беспомощности проносится под кожей. — Я пока ещё Непризнанная. И во мне тоже есть тьма, моего света не будет достаточно. К тому же оставшись здесь, я могу испортить Мальбонте всё дело. Я выставила вперёд ладонь, помеченную Клятвой Крови, уповая, что это убедит Творца отпустить меня. Но он только заскрежетал зубами, издавая звук, лишь отдаленно напоминающий смех. — Маль справится и без тебя, поверь мне… А после его ждёт Небытие и заслуженный отдых, если ты останешься здесь. Без Шепфа мир погрузится в хаос и анархию. Наши создания уничтожат сами себя. Мир давно шёл к этому, и новая война станет последней в его истории. А мы с тобой посмотрим на эту прекрасную картину. «Ты спланировал все варианты, верно? Ты не собирался давать Мальбонте власть! Тебе плевать на его судьбу, лишь бы он выполнил свою работу! Не зря он не пошёл по навязанному тобой пути до конца!». Шепфамалум подал кому-то знак, и тут же чьи-то иссушенные руки схватили меня в кольцо. — Отпусти! — я задергалась, словно пойманная на удочку рыба, изнывая от страха и брезгливости. — Я в капкаааане! — писклявый, срывающийся от безумия голос резанул по перепонкам. Душный, вгрызающийся под кожу, пронзительный звук. Я снова дёрнулась, попыталась сосредоточить на нём энергию. Подействовало. Существо отбросило от меня, и я, не теряя времени, побежала по тропе, сама не зная, куда. Навстречу чёрному гиганту, пожирающему небо, навстречу смерти. Шепфамалум так и остался сидеть на троне… Я бежала от скорчившегося безумца, что нёсся за мной, словно огромный паук, клацая жвалами и не переставая причитать. Оглянулась на свет, от которого отдалялась, ощущая под рёбрами ноющую тоску. «Неужели это конец? Мне не выбраться отсюда! Или… шанс всё же есть?» Я стала лихорадочно искать выход, какую-то трещину, расщелину в этой искусственно созданной тёмной коробке. Этот мир не может быть бесконечен, где-то должна быть дверь, которая навек заперта для Шепфамалума. Эта дверь не пропускает Тьму, но во мне есть и Свет. Оставалось надеяться, что этого света хватит, чтобы сбежать. — Нееееет! — неприкаянная душа настигла меня внезапно, упав откуда-то сверху. Прижала к земле. Я ощутила, как песчинки подо мной дрожат, влекомые гравитацией чёрной дыры. Даже мои волосы тянулись к ней. — ЭТО НИКОГДА НЕ ЗАКОНЧИТСЯ! — завопило существо в агонии мук. И эти глаза вперили в меня взгляд, полный немой истории. Я перестала брыкаться, узнав, кому они принадлежат. «Зигза…» бывший заключенный, прислуживающий Мальбонте, с которым я впервые встретилась в камере Ада. Сколькие ещё попали сюда и превратились в эти безобразные создания? Мать Люцифера? Тот наёмник, похитивший меня? Азазель? Здесь никто больше не узнает их истории. Никто не произнесёт их имён. И это бесконечное стенание в полном одиночестве наедине со своим прошлым и безысходностью — высшая кара и мука. Мне стало жаль, что Эрагон не отправился сюда. Шепфамалум бы ликовал, заполучив такой мощный генератор света. Я чувствовала, что Зигза хочет что-то сказать, ощущала его страдания, тянущиеся сквозь столетия. Но его боль уже ничем не заглушить. Он закричал мне в лицо, и я сквозь слёзы прокричала в ответ: — Я освобожу тебя! — оттолкнула его ногами и бросила прямо в центр огромной безжалостной воронки. Его фигура беззвучно растворилась во тьме. Словно сильным ветром меня начало затягивать тоже, и я, вскочив, побежала прочь. В другую сторону, стараясь не оглядываться, но страх всё же заставил сделать это. Я налетела на что-то, упала, ударившись лицом о землю, чертыхнулась, прижав ладонь к ободранной щеке, стряхнула пыль и грязь с глаз, подняла голову и… замерла. Мир-темница Шепфамалума исчез, словно сменившийся кадр плёнки. Исчезла и дыра позади меня. Перед глазами предстала совсем иная картинка. Голубое небо, обрамлённое острыми скалами. Высокие, потемневшие от времени статуи, склонившиеся над бассейном. Я без труда узнала это место. «Плачущие девы…». Сердце в груди пропустило удар. Я осторожно поднялась, боясь пошевелиться, не зная, чего ждать от происходящего. Женские рыдания эхом проносились мимо, а затем поглощались, натыкаясь на горы. Я медленно пошла им навстречу. Вопли стали громче, истеричнее, они доносились откуда-то сверху, с самого края бассейна. Сглотнув, на ватных ногах я стала подниматься, словно забыв и о дыре, и о том, что Шепфамалум до сих пор где-то рядом… или это тоже была иллюзия? Женщина в белом плаще сидела на самом краю у воды, склонив голову над младенцем. — Он умирает! О, Шепфа, он умирает! — плакала она, подняв голову к небу. Капюшон соскользнул с пепельных волос, и я застыла, узнав в ней маму Мальбонте. Она не видела меня, не догадывалась о моём присутствии, порабощенная отчаяньем и скорбью, прижимающая к себе дитя. Я почувствовала, что снова плачу, переведя взгляд на одеяльце в её руках. Мальчик был маленьким, измождённым и очень бледным. Тёмные волосики были влажными и слипшимися. Но его крохотная ручка крепко сжимала край плаща матери, словно он этим жестом пытался до последнего ухватиться за ускользающую жизнь. — Молю, он умирает… я прошу… если он погибнет, я утоплюсь в этом же бассейне! — Анабель зарыдала громко, надрывно, и от её плача мороз пробежал по коже. Я стояла в растерянности, не зная, что делать, не представляя, как помочь, хоть и понимала, что это лишь воспоминание. Что мальчик выживет, что его судьба не оборвётся в этот самый миг. Тяжелые размеренные шаги оглушительно громко раздались со стороны трона. Пространство, где находился бассейн, начало вибрировать и крошиться, словно высохшая старая штукатурка. Анабель замерла, её кожа, лицо, слёзы, плащ и волосы превратились в холодный камень. Лишь ребёнок в её руках остался прежним — беззащитным, маленьким и слабым. Он часто дышал, борясь за каждый вдох, но жизнь медленно покидала его. Я хотела кинуться к Мальбонте, но голос Шепфамалума, звучащий разом отовсюду, пригвоздил меня к ступеням. — Бедняжка, она до последнего надеялась, что брат услышит и спасёт её сына. Как и сотни, тысячи других до неё. Все они плакали, все молились. Но он был глух. Полукровки не могли выжить в разделённом мире, не могли вновь стать теми, кем были сотворены нами их предки. Пропасть меж Тьмой и Светом стала слишком велика, что даже память о иных временах стёрлась в их умах. Я задрожала всем телом, обессиленно смотря на младенца, не сводя с него глаз, словно это могло облегчить его участь. Он кричал, больше не чувствуя тепло матери, но крик превращался в жалобный скулёж. Шепфамалум возник над ним с противоположной стороны бассейна, раскрыл когтистую ладонь и подхватил мальчика, словно пушинку. Такой исполин в сравнении с крохотным дрожащим тельцем. — Я тоже слышал эти молитвы, хоть они и предназначались не мне, — сказал он с каким-то мировым спокойствием, глядя на Мальбонте с жутковатой нежностью в пылающих пламенем очах. Его коготь провёл по маленькому личику, ведя за собой дымку тьмы, которая впитывалась в кожу мальчика, наполняя его, питая жизнью. — Вы… это Вы спасли его! — пораженно выдохнула я, на что Тёмный Творец оскалился в усмешке. — Но… как? Почему именно его?! — Зов крови подсказал мне, что именно этот мальчик должен жить. Что именно он станет воином, которого я так долго ждал. Тем, кто свершит возмездие. В нём была часть меня, как и часть брата. И наши голоса звучали в его голове неразрывной связью. Вот только брат всегда молчал… зато говорил я. Он снова ностальгически ухмыльнулся. — Вы дали ему Силу. Наполнили разрушительной энергией, которую он в детстве не мог бы никак контролировать! — прокричала я, сраженная открывшейся истиной, — Вы сделали это специально, зная, что рано или поздно Сила даст о себе знать, и что сделает Шепфа с появившейся угрозой! Вы всё продумали с самого начала! Дикий, злорадный хохот прокатился по воображаемой пещере, что начала осыпаться, словно карточный домик, обнажая тёмный мир и чёрную дыру, нависшую над ним. — Брат слишком предсказуем. Он мог убить мальчишку, но ему не хватило решимости, — осклабился Шепфамалум с каким-то мрачным самодовольством. Младенец в его ладони растворился невесомой тенью, как и окаменевшая мать, оставшаяся сидеть у ног. — Но… почему он один? А не все остальные? — вопрос сам сорвался с губ, но ответ прозвучал в собственной голове до того, как Создатель озвучил его: — Потому что проще сосредоточить Силу в ком-то одном, чем распылять её на многих. Даже тысячи полукровок не смогли бы одолеть Шепфа, а Мальбонте, одержимый ненавистью и наделённый божественным могуществом… может. Глаза Шепфамалума вспыхнули огнём удовлетворения. — Умная девочка. Думаю, нам с тобой не придётся скучать здесь ближайшую вечность. Пространство вокруг окончательно приобрело реалистичность, и мы с Шепфамалумом остались одни на бесконечной тропе среди острых мёртвых скал. За моей спиной зияла дыра, отступать было некуда. Страх сковал горло. Я попятилась. — Не подходите! Но он только ухмыльнулся, начав приближаться. Издевательски медленно. Его копыта издавали совсем другие звуки, скорее напоминающие поступь человека, и эта несостыковка вызывала панический ужас и даже тошноту. В отчаянии я снова подняла глаза к небу и заметила свет, словно прорезь в тёмном покрывале. «Выход… вдруг это он и есть? Шепфамалум и Маль были заперты здесь и не могли выйти через неё, но у меня должно получиться». Шепфамалум остановился, повернулся, проследив за моим взглядом, и в тот же миг его лицо изуродовала нечеловеческая ярость. — ДАЖЕ НЕ ДУМАЙ! — прорычал он, и от рыка содрогнулись горы. Он ринулся на меня, и от каждого шага земля вздрагивала, словно готовая вот-вот развалиться на части. Тропа покрылась трещинами, настолько глубокими, что из них повалил пар. Того и гляди земной огонь поднимется на поверхность и зальёт этот мир мощью губительной стихии. «Пора!». У меня не было времени раздумывать. Шанс на спасение только один, а иначе — неминуемая гибель. Я распахнула крылья и резко взлетела. — РРРРРААААА! — за моей спиной раздался оглушительный рёв, пробирающий ужасом, промораживающий кровь, но я не оглядывалась. Махала крыльями изо всех сил, сосредоточившись на полоске света, что разрасталась с моим приближением. — Ну же! Ещё немного! Сердце колотилось в сухом горле. Глаза невыносимо жгло. Шепфамалум взмыл в небо вслед за мной, и когти его сомкнулись на моей лодыжке. — Нет! Пусти! — закричала я, поддаваясь панике и лихорадочно соображая, что делать дальше. Вырываться бесполезно, бороться тоже. Что бы я ни делала, мне не убить и даже не ранить его. А значит, нужно делать то, чего он от меня не ожидает. «Шепфа и ангелы для него слишком предсказуемы, но я попробую перехитрить его». Я закрыла глаза, сложила крылья и, вытянув руки, полетела вниз. Шепфамалум не удержал меня, на мгновение оставшись в воздухе понаблюдать за тем, что я делаю. Я падала, чувствуя, что земля совсем близко, но держала крылья прижатыми к лопаткам. Как тогда на «обряде посвящения Непризнанных», который придумали Сэми и Ади. Чем ближе земля, тем страшнее. Но если раскрыть крылья слишком рано, аплодисментов не заслужишь. Раз… два… Я глубоко втянула носом воздух. «Три». Я раскрыла крылья и опрометью рванула ввысь. Крылья заныли от такой нагрузки, казалось, будто я вывихнула часть суставов, но на слабость времени не было. Шепфамалум сбросил недоумение и бросился за мной. Он вытянул когтистую руку, стараясь схватить меня. — РрррАА! Но я увернулась. Щель была совсем близко, и я стремилась к ней на всех парах. Но меня что-то удержало. Я опустила глаза. Амулет Тёмного Творца, которым он всасывал тьму, уцепился за ремешок моего сапога. — Ааа! — я вырвала ногу, не останавливаясь ни на миг. Амулет сорвался с тоненьким звоном. Я подхватила его и полетела дальше. — Нееееет! Свет звал и манил меня. Он светил слишком ярко, и Шепфамалум не мог больше меня преследовать. Создатель остался среди порождённой им же тьмы, и истошно, по-звериному, рычал. Ещё несколько рывков, сквозь боль и истощение… несколько… рывков… — Ну же! Свет поглотил меня, а тьма отступила. Я очнулась на вытоптанной, пропитанной кровью земле, с трудом разлепила ноющие от чрезмерного зажмуривания веки, но пелена перед глазами померкла не сразу. В нос ударил тошнотворный запах крови и гари, разложившейся плоти и дыма. Такой навязчивый, душный, проникающий в лёгкие и разъедающий их, словно кислотой. Я закашлялась, согнувшись пополам, и кое-как проморгалась. Первое, что бросилось в глаза — пурпурные небеса с пролетающими по ним разрушенными сгоревшими островками, на которых, словно кости, зияли уродливые скелеты деревьев. Павшие стены Силентиума, его некогда величественные башни, простоявшие столько веков, заваленный камнями двор. И груды тел перед воротами, над которыми кружили стервятники. «Что это? Битва закончилась? Но…». В живых никого не осталось. Ни единой души, лишь скорбная песнь смерти сочилась над побоищем. Я осторожно пошла меж трупами, вглядываясь в застывшие навеки лица, боясь узнать среди них тех, кто был мне дорог. Не понимая, где я, и что произошло за время моего пребывания во мраке. Шла, не разбирая дороги, пока не заметила… — Нет! Нет, нет, не может быть, Мими! Подруга лежала среди них с разорванным горлом, пустой взгляд широко-раскрытых в ужасе глаз укоризненно уставился в небо, словно обвиняя Шепфа в своей смерти. «Как же так?! Ты ведь была жива, когда мы вошли во врата!», — я бросилась к ней, принявшись трясти её за плечи, надеясь, что Мими очнётся. Слёзы заволокли глаза, тотальное чувство обреченности и бессилия заполонило разум. — Малышка Мими! — я зарыдала в голос, прижимая к себе мёртвую подругу, пока не увидела рядом с ней Люцифера… в облике человека… с разорванными внутренностями, словно на него напал какой-то бешеный дикий зверь. — Ах! — из горла вырвался пораженный писк, я упала, отползла, качая головой. «Нет! Всё не могло быть зря! Не могло кончиться вот так!» Стоило мне осмотреться чуть лучше, лишь бы стереть увековеченный перед глазами образ погибших друзей, как взгляд выудил из массы тел и всех остальных. Мамон и его жена сжимали друг друга в ледяных объятиях, неподалёку от них лежал Дино, расклёванный Субантрами. Шея ангела была неестественно вывернута, а голубые стеклянные глаза наблюдали за мной, будто осуждая. — Это всё из-за тебя! Это ты виновата! — говорили они, пронзая моё сердце невидимыми стрелами. Я и не заметила, как прикусила щеку, и тонкая струйка крови потекла по губам. — Нет, нет! Простите меня! — я вскочила и поддалась слабости и чудовищному чувству вины, разъедающему мою грудь. Побежала, не разбирая дороги, подальше от этого хаоса, прочь из этого кошмара. Но вдруг застыла. Дыхание спёрло, горло, словно сдавила кольчужная перчатка, а сердце хоть и кровоточило, но в миг наполнилось странной болезненной радостью. Над всем этим адом, спиной ко мне стоял Мальбонте. Его бордовые крылья были прижаты к спине, голова опущена, словно он тоже скорбел о погибших. — Ты цел! — выдохнула я, и мой слабый голос пронёсся эхом над всеобщим безмолвием, — что произошло?! Мы победили Шепфа?! Почему… почему все мертвы?! Вопросы сыпались с моих уст вперемешку со всхлипами, меня колотило от внутреннего озноба. Скорбь была такой сильной, что лишала возможности нормально дышать. И согревала лишь надежда на то, что всё это не было зря. Мальбонте медленно обернулся ко мне, и только сейчас я поняла, что он что-то держал в обеих руках. Головы… светловолосую и вовсе лишенную волос… оторванные, с выпученными от страха и мольбы глазами. — Ма… па… — хрипящие звуки вылетели из моего рта вместо осознанных слов. Перед глазами всё поплыло, я упала на колени, прижав руки к груди, не в силах выдавить из себя даже вздох. Он держал останки моих родителей. Тот, кого я любила, кому простила собственную смерть, за кем пошла, несмотря ни на что… убил их… обезглавил. И только сейчас подняла глаза на лицо Мальбонте. Искаженное яростью лицо, покрытое черными венами, выделяющимися сквозь бледную кожу. Глазницы целиком заполонила Тьма, обжигающая, лишенная сострадания, неумолимая. — Ты! Что ты?! — пропищала я, судорожно пытаясь вдохнуть, — что с тобой сделала эта Тьма?! Он ухмыльнулся. Жёстко, злорадно. Отбросил головы родителей в сторону, словно мешки с мусором, и двинулся на меня. — Тьма? Она наполняла меня с самого детства. Но ты слишком хотела видеть Свет, чтобы замечать её. Мальбонте приблизился, его широкая окровавленная ладонь сомкнулась на моём горле, а я не могла даже воспротивиться, глядя на него неверящими широко-распахнутыми глазами. — Ты думала, я что-то чувствую к тебе? — прошептал он почти ласково, скрипнув зубами в брезгливости, — ты — всего лишь жалкий сосуд, волей случая получивший мою силу. И теперь, когда ты мне больше не нужна, я с радостью тебя убью. Сердце отдалось болью от этих жестоких слов, но задетая гордость в то же время придала решимости. Я оттолкнула его от себя, что было сил. — Это не ты! Ты бы так не поступил! Но он снова расхохотался. Чужим неприятным смехом, схватил меня за волосы и потащил по земле. Жестоко, беспощадно. Я пыталась вырваться, кричала, задыхалась, взывала к Бонту — всё бестолку. В какой-то момент мне удалось освободиться, и я побежала. Куда, зачем? Прочь из этого кошмара, прочь, прочь. Поле битвы плыло под ногами, трансформируясь на глазах. Кровь впитывалась, тела исчезали, начинали двигаться, вздрагивать, словно в конвульсиях. Я старалась не оглядываться на Мальбонте, не знала, преследует ли он меня. Трупы вставали, обступали меня, я мельком заметила скорбное лицо Ади с заполоненными тьмой глазами, Сэми, Энди… Мама и Эрагон… Лой и Асмодей. Лора, Ости. Их руки тянулись ко мне, как в долине смерти, пытаясь схватить, утащить в губительные омуты. — Нет! Нет! Я уворачивалась, стараясь любой ценой сохранить равновесие и не упасть, а когда мне удалось оторваться от призраков, кто-то снова поймал меня. Его энергию я узнала бы из тысячи. Не видела лица, потому что он обхватил меня руками со спины, крепко сжимая в объятиях, лишенных всякой нежности. — Не думай, что ты чем-то лучше меня! Ты ещё большее чудовище, ведь все они мертвы с твоей подачи. Я хотела ответить, но Мальбонте потянул волосы вверх так, что перед глазами потемнело. От шока я не могла сообразить, что он пытается сделать, лишь чувствовала, как одна его рука сомкнулась на моём подбородке. Смутное осознание толкнулось в беснующийся разум, и с губ сорвалось короткое: — Нет… Резкий рывок в сторону, яркая, но мимолётная боль… тошнотворный хруст позвонков. Темнота… Я пришла в себя с диким воплем в незнакомой комнате незнакомого дома… или замка, судя по богатому убранству. Вскочила, схватившись за шею. Сухость в горле стала болезненной, каждый вдох с силой царапал грудь. «Что…? Где я?». Хуже всего полное неведенье того, что происходит, даже какой сейчас день… месяц… год? Где я, чёрт возьми, нахожусь?! Перед глазами поплыли смутные образы. Темница Шепфамалума, поле битвы, мёртвые друзья… Мальбонте, одержимый тьмой, хруст моей собственной шеи. Что из этого было правдой?! Я прижала колени к груди, сжав пальцами пульсирующие виски. Попыталась успокоиться. Мысли путались, отдавались болью, ужасом и скорбью, но степенно расползались по полочкам. Битва. Даже если Люцифер, Мими и остальные погибли сразу после того, как мы с Мальбонте скрылись во вратах, то головы родителей в руках короля… не могли быть реальностью. Маму убил Эрагон, её тело покоилось где-то в Цитадели… Мальбонте не знал ничего об этом… он так сказал, он пообещал найти её могилу, он не мог лгать… а папа… И восставшие друзья, глядящие с осуждением. Вздох облегчения опьянил так, что захотелось расхохотаться. Так бывает, когда понимаешь, что твой кошмар был всего лишь сном, а холодный пот, выступивший на коже — просто иллюзия. Потерев глаза, я снова выдохнула, оглядевшись. За окном слышался шум большого города, ликующие крики, смех, восклицания… Комната не походила ни на одни покои Силентиума, богатая, светлая, огромная, с прилегающей ванной и гардеробной. «Я в Цитадели? Но что я тут делаю? И что творится на улице?» Я прислушалась к собственным ощущениям, чувствуя странную растерянность и опасение. Память не спешила помогать и подсказывать, что могло произойти. Мы победили Шепфа? И народ теперь празднует восшествие Мальбонте? Может, меня ранило во время боя, и я провалялась без сознания несколько… дней? Недель? Тело не болело, я чувствовала себя абсолютно целой и здоровой. Откинула одеяло. На мне была надета шелковая сорочка, которую я никогда прежде не видела. А на вешалке у входа в гардеробную висело роскошное платье: белоснежное, расшитое золотыми и серебряными нитями в виде узоров, символизирующих Равновесие. Похожий герб я уже видела в зале Совета Цитадели. «Мальбонте решил сохранить его?». Я не сомневалась в том, что он победил… что мы победили. Ведь иначе бы я точно не лежала на королевском ложе. Свежий ветерок и пение птиц проникали в покои вместе с солнечными лучами. Крики и радостные возгласы толпы заражали своим ликованием. «Всё кончено! Пусть я и не помню, как это случилось!». Странная лёгкость, даже окрылённость наполнили мои вены. Я поднялась с постели, и в этот самый миг в двери постучались. — Да? — неловко спросила я, и массивные врата приоткрылись, впуская худенькую девушку-ангела с белыми крыльями и сияющими голубыми глазами. — Вам помочь одеться, Советница? — спросила она робко, заставив меня замереть на середине комнаты, так и не дойдя до окна. «Советница? Я теперь состою в Совете?». Не то, что бы я тосковала по королевскому титулу, который так долго меня смущал и казался чем-то инородным… но… нет, наверное, я и правда слишком к нему привылка. «Советница», пожалуй, звучит лучше. — Гелиус заждался, да и церемония скоро начнётся! Вон сколько бессмертных собралось на площади! — Гелиус? — переспросила я в недоумении. Я не встречала никого с подобным именем, не считая древнегреческого бога солнца на уроках мифологии. Девушка торопливо закивала и нырнула в гардеробную, принявшись хлопотать с платьем. — Да, Ваш подопечный! Вы сами настояли на его вступлении в Совет. Я задумалась, начав усердно рыться в памяти, но не могла вспомнить ни лица этого Гелиуса, ни того, откуда я его знаю. Разве у бессмертных бывает амнезия? — Кто он такой? Почему я… ничего не помню? — я чувствовала себя странно, и это начинало пугать. Скорее бы найти Мальбонте или Дино, или Мими, хоть кого-нибудь, кто мог бы объяснить сложившееся положение, заполнить возникшую брешь в моём сознании. Девушка, будто нисколько не удивилась вопросу и сочувственно оглядела меня. — Вы получили тяжёлую травму, миледи. Погибли бы, если бы не Гелиус. Он закрыл Вас собой в последний момент. Не волнуйтесь, лекари говорят, что со временем провалы в памяти исчезнут, и Вы поправитесь. «Как я могу входить в Совет с такой явной проблемой? Быть может, Мальбонте временно отстранил меня от дел… это было бы верным решением». Служанка подозвала меня, и я покорно подошла, позволяя облачить себя в торжественное церемониальное платье, севшее точно по фигуре. С белоснежной великолепной мантией. Мне было неловко спрашивать, что за повод, но мало ли поводов в новом мире для праздника? Достаточно было и того, что народ ликует, а не обливается слезами. Значит, свержение равнодушного Создателя пошло на пользу всем, как мы и хотели. Эта мысль очень приободрила меня, и я смогла сбросить груз подозрений с плеч и легко улыбнуться. — А Его Величество, он… уже на посту? «Ох, как же нелепо это прозвучало. «На посту», но, надеюсь, девушка меня поняла. Как же её зовут?».Я бы предпочла, чтобы мне и здесь прислуживали Мелади и Ирис. Нужно будет решить этот вопрос в ближайшее время, я очень привязалась к этим двум дьяволицам. — Его… Величество? — замялась служанка, будто не понимая, о ком я говорю. Но тут дверь снова открылась, и на пороге возник древний сгорбленный старец. С большими ангельскими крыльями и лицом, один взгляд на которое, внушал умиротворение. Большие, бесконечно добрые и участливые глаза оглядели меня с какой-то отеческой теплотой. — Советница Виктория, идёмте же скорее. Вас заждались, — поторопил он, мягко улыбаясь. Я пыталась уловить в простом морщинистом лице хоть один намёк на то, что за торжество меня ждёт, но старец лишь восхищённо кивнул головой, делая скромный комплимент моему наряду и придержал для меня дверь. Мы шли по пустым величественным коридорам дворца Цитадели, и стук моих каблуков отражался от сводчатых стен. В конце пути нас ждал балкон с видом на всю обширную площадь перед дворцом, где стояли пять кресел с высокими спинками, на которых кто-то сидел и скучающе постукивал пальцами по подлокотникам. Золотые крылья и короны на белокурых головах. «Ангелы… Серафимы? Но…», — моё сердце ёкнуло в каком-то дурном предчувствии, — «почему среди них нет демонов?». Мальбонте бы, наверняка, включил в Совет кого-то из высших чинов Ада… Я бы порекомендовала ему Мамона, которому доверяла бесконечно и на которого могла всецело положиться. Или Геральда — не сыскать демона честнее и достойнее, чем он. Уверена, король бы одобрил мой выбор. — Почему…? Но не успела я озвучить вопрос, как старец рядом со мной осторожно взял меня за руку. Его ладонь была тёплой, сухой и уютной, словно прикосновение родного дедушки. Я вмиг успокоилась, чувствуя, как волнение и тревога постепенно отступает. — Я понимаю, Вики, что тебе, возможно, не следует присутствовать сегодня здесь, — заговорил он, подбирая слова и поджимая губы в тягостных сомнениях. — О чём Вы? — сердце в моей груди болезненно сжалось, стукнувшись о рёбра. Я с нарастающим беспокойством взглянула в сторону балкона. Старец крепче сжал мою руку. — Я знаю, моя девочка, как это может быть тяжело для тебя. Но это твой триумф. Ты должна быть здесь, народ должен видеть свою героиню. Не выдержав, я вырвала ладонь из хватки Гелиуса и, приподняв длинные юбки пальцами, рванула прямо к балкону, замерев у перилл. В трёх из пяти кресел действительно восседали Серафимы, лиц которых я никогда прежде не видела. Они глядели вниз с искреннем торжеством на восковых, жестоких лицах. Два трона посредине предназначались мне и Гелиусу, но на свой я так и не села. Площадь была полна народа. Ангелы и демоны, нищие и знать. Казалось, все Небеса и Ад собрались сегодня у стен дворца. Ликовали, бушевали, праздновали… вот только поводом к этому всеобщему веселью… служила казнь. — Не может быть… Я припала к каменным перилам балкона, не веря своим глазам. Толпа окружала массивный эшафот с установленной на нём виселицей. «Раз, два, три…». От количества петель из прочных жёстких верёвок, от вида того, как они покачиваются в такт ветру, ожидая своих постояльцев, меня замутило. Ногти сильнее впились в камень, ломаясь… крошась… Руки завибрировали от напряжения. — Смерть изменникам! — кричали внизу. — Отправьте их вслед за их предводителем! — Пусть мучаются подольше! Чья-то участливая ладонь легла на моё плечо, но с гневом сбросила её, трясясь от страха и осознания. — Вики, прошу тебя, присядь, — всё также осторожно попросил Гелиус, но я не успела ответить, как толпа внизу загудела с новой силой. — Чудовище! Монстр! Несите его! Несите его сюда, мы хотим посмотреть! Не помня себя, оглушённая этими жуткими криками, напоминающими вопли гиен, я повернула голову к площади, словно в замедленной съёмке. Четверо крупных мужчин тащили к эшафоту Мальбонте… его окровавленное тело. Понимание, что он мёртв, со свистом врезалось в разум огненным зарядом, распыляя по венам кипящую смолу. Я окаменела, не способная даже вдохнуть, забывшая о том, что нужно дышать. Лишь смотрела в безжизненное, изуродованное побоями и ссадинами лицо моего короля… моего супруга… моего… Мальбонте. Оно не было безмятежным, даже в смерти лоб его хмурился, а густые брови срослись на переносице. Перед ним расступались, в него плевали, его проклинали и цеплялись за пропитанный кровью дублет и мягкие бордовые и такие прекрасные перья. — Монстр! Больше никто не станет бояться тебя! Больше ты не опасен! «Они хотят осквернить его тело… им мало его гибели!» — Нет, не смейте! — закричала я, но Гелиус удержал меня, вновь взяв за предплечье. — Тише, девочка, тише, — прошептал он, — я знаю, сколь сильна твоя ненависть. Из-за него ты ведь чуть не погибла, и пали многие твои друзья. Он успокаивающе провёл ладонью по моим крыльям, но я дёрнулась в приступе отвращения. — Шепфа поступил мудро, что отдал тело этого выродка своим созданиям, — подал голос один из советников на тронах, словно не замечая моей реакции, а рассуждая с самим собой. — Верно, — подтвердил второй, — бессмертные должны видеть, что главный враг их покоя повержен окончательно и больше не вернётся. Века страха и опасений остались позади. — Нет! — покачала я головой и зажмурилась, заставляя себя проснуться. Очнуться! Вынырнуть из этого кошмара, но не получалось. Он был слишком реален. — Не волнуйся, ты не отправишься следом за ним, ты свободна, ты ведь знаешь, — шептал Гелиус, всё ещё пытаясь привести меня в чувства. Я ошалело взглянула на него, а после перевела взгляд на свою ладонь. Шрам. Он исчез. Клятва была разорвана. — Что?! — вопрос сам слетел с губ и повис в воздухе. Старец аккуратно напомнил: — Шепфа избавил тебя от смертельных оков, всё позади. Твой мучитель повержен. Его волокли по ступеням, чтобы подвесить к возвышающемуся над пока ещё пустующими петлями кресту, чтобы все на площади видели бездыханное тело того, при чьём имени веками содрогались. Маль-бон-тее. Я не могла отвести от него глаз, из которых потоками лились слёзы, а я даже не думала их сдерживать. Он был прекрасен, горд и величественен даже сейчас. Даже мёртвый, слабый и неподвижный Мальбонте внушал в сердца первобытный страх. Бессмертные боялись его и прятали свой ужас за насмешками и плевками. Те, кого он когда-то пощадил, теперь совсем не торопились щадить его, готовые разорвать голыми руками и втоптать его достоинство в грязь. «Толпа, рукоплещущая твоей коронации — та же толпа, что придёт рукоплескать твоей казни». Я радовалась, что он мёртв… ведь, если ему было суждено изначально проиграть битву с Шепфа, смерть и Небытие — для него высшая награда. Он не достанется этим стервятникам, они не станут наблюдать его предсмертную агонию. Пусть потешаются, сколько влезет. Мальбонте уже всё равно. Его уже нет в этом мире и ни в каких иных мирах. Его не сломали ни враги, ни обстоятельства. И от осознания этого моё сердце, разрывающееся от скорби, ликовало так, что хотелось злорадно расхохотаться, заявить всем, какие они глупцы, что оплёвывают свою последнюю погасшую надежду на лучший исход. Они потонут в своей гнили, сколькие из них сгинут под гнётом абсолютной и никем не ограниченной власти ангелов. Пусть Совет и сменился целиком, но порядок остался прежним! — Слава Виктории! — по толпе вдруг пронеслись другие выкрики. Некоторые головы обернулись ко мне, другие же продолжали любоваться тем, как палачи закрепляют тело Мальбонте к приготовленному сооружению. Я вздрогнула, испытав чувство мерзкого дежавю. — Слава Виктории! Слава спасительнице! — Что… что случилось? — пересохшими от боли губами спросила я, сама не зная, у кого. Гелиус тихо погладил меня по плечу. — Ты героиня, Вики. Они любят тебя. Ведь именно ты в последний миг сокрушила чудовище и защитила от него Шепфа. Я лихорадочно дёрнулась, словно в бреду повернувшись к старику и уставившись на него полыхающими отчаянным безумием глазами. — Хотите сказать, я ударила Мальбонте в спину?! — проорала я, болезненно расхохотавшись. Внизу меня не могли слышать, но Серафимы повернули головы и взглянули с вопросительным сочувствием. Но мне было плевать. Я была готова стереть эти жалкие гримасы с их рож. Меня колотило от злобы и скорби. Настолько, что я была готова потерять сознание от безысходности. — Этого не могло случиться! Не могло, слышите! Потому что… потому что… Горло сковал спазм, и вместо слов вырвался лишь тихий всхлип. Я снова повернулась к балкону, взглянула на безжизненное лицо мужа и прошептала хрипло, надрывно: — Потому что… я любила его. И верила в него. Я бы не предала его. Никогда. Не зная, что делать, я рванула вперёд, распахнув крылья. Намереваясь не допустить надругательства, собравшись попытаться унести его тело отсюда, от этих голодных жаждущих, кровожадных глаз и похоронить где-нибудь подальше. Чтобы он обрёл покой! Наконец-то обрёл покой! — Куда Вы, Виктория? — раздался за моей спиной голос одного из Серафимов, но он тут же потонул в гуле топлы. Моё сердце снова замерло. На эшафот вели… нет, гнали мятежников. Торендо шёл, покорно опустив голову. Кроули еле плёлся, казалось, постаревший ещё на несколько столетий разом. Астарот и Астарта держались за руки, неразрывные ни в чём. Завершал процессию Мамон со связанными впереди руками и гордо поднятой головой. Крылья всех пятерых были туго стянуты проволокой. — Нет! — тонкий хрип. — Свита короля! Свита короля! — смеялись зеваки, бросая что-то в пленников. Гнилые овощи, камни, навоз. Стадо дикарей, пришедших поглазеть на позор тех, кто боролся до последнего за свои идеалы. — Мими? Что с Мими? — выдохнула я, ища её глазами в толпе. Благо, что среди обречённых её не было. — Новая царица Ада осталась на своей территории вместе с новым Сатаной, — пояснил Гелиус, — напряженная ситуация, Вы же знаете. Люцифер объявил Ад автономным и требует пощадить бывшего хранителя Алчности… — Но предатели и отступники должны получить по заслугам, — вмешался серафим, сидящий слева от меня. Их лица слились в одно мыльное пятно настолько, что я даже не могла разглядеть его черт. — Но… ведь это же повлечёт новую войну! Я не позволю! Отпустите Мамона немедленно! «Хотя бы его…». Я была, словно пьяной от боли и тоски. Настолько, что даже весть о том, что Мими и Люцифер живы, никак не отозвалась во мне. Советники покачали головой. — Люцифер не осмелится снова развязать войну. Жизнь его тестя — плата за мир и спокойствие в Аду. — Необходимая плата, — кивнул ещё один, — Шепфа рассудил так. Я с ужасом наблюдала, как пятерых «мятежников» под свист и улюлюканья с позором заводят на эшафот, как на их шеи надевают петли, как ветер треплет перья их кровоточащих крыльев. И бессилие достигло своего апогея в моей душе. Когда боль так накрывает тебя, что ей на смену приходит оцепенение, не оставляющее места даже ярости. Многие считают, что предел есть только у силы, у борьбы, у мечты. Миг, опускающий руки и приводящий на смену вдохновению и веру в лучшее полную апатию. Нет. У бессилия, как раз, тоже есть границы. Высшая точка, перешагнув которую, человек становится способен буквально на всё, и плевать на последствия. — Нет! Я должна быть с ними! — упрямо и твёрдо заявила я, не дожидаясь, пока кто-то захочет меня остановить или вразумить, раскрыла крылья и рванула к последователям Мальбонте через всю площадь. Толпа замерла, наблюдая за мной, издав тихий коллективный: «Ах!». В последний раз взглянув в лицо Мальбонте, я поняла окончательно, что поступаю правильно. Лучше умереть вместе с теми, кто шёл за ним, чем жить с грузом вины целую вечность. Встав рядом с Мамоном, что поджал губы при моём приближении, я развернулась к затихшей в ожидании толпе и прокричала, полная решимости и сил: — Казните и меня тоже! Потому что я тоже мятежница! Я поддерживала идеи Мальбонте! И продолжаю искренне в них верить! Я лучше умру, чем останусь жить в вашем мире!