Они расстались без печали, Забыты были счастья дни, Но неутешно угасали И снова встретились они.
Николай ушёл из дома вчера. Казалось, что погода тоже отражала его душевное состояние. Тёмно-серые тучи собирались над городом. Тепло, что было ещё вчера, пропало и сменилось сбивающими с ног порывами ветра; раздражающие угрюмые лица хотелось обратить в весёлые, смеющиеся маски. Надоедливые презрительные взгляды разодетых в дорогие вещи прохожих могли бы заставить чувствовать себя неполноценным. Это был один из престижных районов, переходящих в элитные кварталы. Бедняки жили в полуразваленных халупах с южной окраины города, а тут обитало население среднего класса. Бессмысленно скитаясь по улице, где постепенно появлялись торговые лавки и различные кафе, Николай услышал знакомый полуистеричный голос: - Дазай, мать моя винодел, какого хера?! Из открытой форточки на кухне были хорошо слышны крики Накахары. Маленькие капли дождя падали на лоб. Выбора не было, Гоголь вошёл в бар. Приоткрытая дверь кухни очень хорошо пропускала шум. - Я тебе сейчас в бокал харкану! - очередной крик Чуи эхом разносился по пустому помещению. - Не Накахара, а Нахаркало какой-то... - усмехнулся Осаму, прикидывая ближайший выход: дверь или окно. Рыжий будто взорвался после слов шатена. Выбежав с кухни, кареглазый вихрем пронесся мимо Гоголя и спрятался за барной стойкой. Разъярённый винодел выбежал в зал. Увидев белокурого он немного опешил: - А, привет. Ты не видел Скумбрию? - Привет. Понятия не имею, где он может быть, - парировал гость, косо глядя на рабочее место друга. Услышав там шорохи, рыжий со скоростью света забежал туда и стал бить Дазая тапком. Вся эта картина вызывала у Николая смех и он даже на долю секунды забыл о своей проблеме. - Ну Чуечка, прости душу мою грешную, не буду я, смертный, так больше делать! - взмолил бармен, прикрывая голову и шею. Вся ситуация больше напоминала сцену погорелого театра. Недовольное лицо Чуи сменилось улыбкой. - Молись и кайся, грешный! - засмеялся рыжий, прекращая бить Дазая. Выпрямившись, Осаму притянул к себе хозяина заведения и нежно, почти невесомо поцеловал его в губы. - Ну, что будешь брать? - переключился на гостя темноволосый, доставая два бокала. - Коньяк, - твёрдо сказал Николай, доставая фунт. Монетка покрутилась на плоской поверхности стола и упала прямо перед барменом. - Да ладно тебе, за счёт заведения, - улыбнулся шатен, наливая и себе. Медовая жидкость опалила хрустальную емкость в форме черепа. Тусклый свет переливался искрами в янтарном напитке, придавая ему вид драгоценного камня. - Только не набухайся тут, - бросил Чуя, после чего пошёл на кухню. Спустя полтора часа оба были пьяные в дрова. Запах спиртного исходил от них, смех был слышен после каждого слова. Осаму выяснил, что Николай поссорился с Достоевским. По обоюдному согласию они решили попросить прощения у Фёдора.***
Дождь лил как из ведра. Капли стучали по запотевшему стеклу, отбивая неровный ритм. Сегодня отключили электричество из-за погодных условий. Фёдор сидел за столом. Огонёк от зажжённой свечи давал тусклый свет, но его хватало, чтобы были видны страницы книги. Дым от сигареты грел горло, приятно обжигал слизистую глаза. Достоевский очень давно не курил, но стрессовое состояние давало о себе знать. Треф спал на коленках парня, изредка посапывая. Механика всё так же терзал вопрос: «что он сделал не так?». На губах до сих пор теплился вчерашний поцелуй. На теле чувствовались мягкие руки, сердце билось сильнее, разум потихоньку затуманивался. Поднявшись на второй этаж, парень остановился перед дверью на балкон. Через запотевшее стекло было видно окно на чердаке дома напротив и туман, оседлавший горы. Уже повернувшись в сторону спальни, темноволосый услышал протяжное «Федо-о-о-о-ор!». Выйдя на балкон, хозяин дома увидел шатающихся и насквозь мокрых друзей. Белые пряди, выбившиеся из косы Гоголя липли ко лбу, а одежда потяжелела и облепляла стройное тело. - Федя! - радостно воскликнул Николай, — солнце, я прощаю тебя! - Да, Федя, мы прощаем тебя! - поддакивал Дазай. С очередным порывом ветра дождь нахлынул волной на стоящих на улице, и шатен закинул руку на плечо белобрысого. - Да заходите уже оба! - крикнул в ответ Фёдор. Спустившись на первый этаж, темноволосый встретил весёлых и пьяных друзей. Достоевский кинул им в руки два полотенца. Гоголь зашёл в чулан под лестницей и переоделся там. Осаму же держал в руках кусок махровой ткани и думал: «зачем?». - Я не останусь у тебя, - прямо сказал кареглазый. Он отдал полотенце Фёдору, — пока. Гость ушёл. Удивлённый мастер сидел на стуле возле чулана. Когда переодетый в домашнее Николай вышел, то брюнет бросился к нему в объятия (что очень несвойственно для него). Гоголь обнял в ответ. Он стиснул руки на талии темноволосого. Приятные ощущения переполняли душу клоуна, и циркач поцеловал Достоевского в висок, после чего лицом уткнулся в затылок. Вдохнув приятный аромат лаванды, белобрысый погладил спину Фёдора. - Коль... - начал механик, — я подумал над твоими словами.... - Твой ответ? - заинтересованно спросил молодой человек. - Я не знаю. Но останься, - прошептал темноволосый, прижимаясь ближе к иллюзионисту. Несмотря на опьянение, Николай ловко подхватил на руки худощавое тело и отнёс на второй этаж. Он понимал, что возлюбленному нужно время, и был готов дать его.***
Тучи смыкались над городом, ночная гладь разрушалась с каждой новой молнией. Светящиеся копья природного явления метались из стороны в сторону. Осаму мок под дождём. Ноги уже хлюпали в насквозь мокрых туфлях, плащ висел мёртвой ношей на плечах, встречный ветер давал холод и бежал мурашками по коже бармена. Почувствовав приглушённый и очень приятный запах сыра, шатен увидел приоткрытую дверь в кладовую сыроварни и вошёл туда. Убедившись, что там никого нет, кареглазый улегся на молочные продукты и пустился в лёгкую дрёму, постепенно проваливаясь в глубокий сон.