В омут глаз твоих бездонных, Занырни — не вынырнешь. Губ дыханье полусонных Лишь вдохни — не выдохнешь.
Сквозь штору пробрались первые лучи сказочного оттенка воробьевита. Розовые блики рассвета вместе с утренней дымкой рассеивались и открывали вид на новый день. Медовые, словно вылитые из янтаря облака возле солнца не спеша плыли по небу. Город пока что спит, ждёт начала своей работы. Заводы по ночам работают, но менее активно, а жилые районы затихают. На серые, в некоторых местах оскверненные плесенью и копотью панели двухэтажных домов падал свет, пока ещё едва видимый на пустых перекрестках улочек. Лавки закрыты, пыльные и грязные окна не мылись очень давно, что в них было не видать ничего, кроме своего мутного отражения. Каменная плитка, коей выложена дорога, вновь запачкана грязью от масла паромобилей, лошадиным помётом на обочинах и всяким мусором. Дворнику либо задолжали зарплату, либо же тот мужчина решил забросить свою неприятную работу. Ворочаясь во сне, Николай сжимал подушку, скидывал одеяло. Достоевский не спит уже около часа и пытается достроить машину, потому не видит происходящего в спальне. Треф трётся о ногу — просит кушать. Вновь тот же шатёр и тот же лис, исчезающий в сумерках. Но почему-то в этом сне Николай уже взрослый. Постепенно, словно снежинка, тающая на солнце, лис растворялся, а на его месте отчетливей виднелся черный, как смоль хищник. - Нет, нет, нет! Этого не может быть! - кричал Гоголь, он знал, чьё это воплощение. Проснувшись в холодном поту и резко вскочив с кровати, парень не обнаружил рядом с собою Фёдора. Буквально выпрыгнув со спального места, парень побежал вниз. Единственное, что пришло ему в голову — мастерская. В приступе паники клоун вбегает в помещение, и, увидев мужчину, даже чуть-чуть успокаивается. Заметив полный недоумения взгляд Фёдора, блондин подходит к сидящему за столом мастеру и обнимает. С максимальной теплотой прижимает ближе, шепчет что-то неразборчивое. - Что случилось? - с беспокойством спрашивает брюнет, поднимая голову и глядя в глаза, полные страха и безумия. Руки светловолосого трясутся, что чувствует механик из-за тесного контакта с ними. Губы плотно сжаты, слегка подрагивая. Брови сведены к переносице, дыхание учащённое, сбитое. Так и не услышав ответа на свой вопрос, хозяин дома продолжил, — может, ты расскажешь, что же случилось? - Прости... - едва слышно сказал Николай, глядя в стену. На веках скапливается влага, губы дрожат сильнее, — я не хотел стать для тебя обузой, не хотел оставлять там. - Коль, ты чего? Будто не слыша Фёдора, Гоголь продолжает: - Тебя не должны были убить, это я виноват! Я! - голос срывался на крик. Блондин очень сильно плакал, перебирая пальцами пряди темных волос. Поднявшись со стула, темноволосый обнял белокурого и поцеловал в щёку. Вытерев слезы голубоглазого, молодой человек оставил легкий поцелуй на носу. Мастер понятия не имел, как успокаивать людей. Прежде парень никогда не сталкивался с подобным. - Федя, — прошептал циркач, — спасибо. Полностью расслабившись в руках мастера, факир вдыхал уже родной аромат лаванды и корицы. От Достоевского всегда пахло приятно, но чаще всего именно этой пряной смесью. Взяв в ладони аккуратное лицо сожителя, темноволосый прижался к мягким губам. От неожиданности белокурый распахнул глаза, но почти сразу ответил. Поцелуй длился недолго, но был очень приятным. - Федь, я говорил тебе, как сильно люблю? - проурчал светловолосый. - Каждый день слышу, - улыбнулся парень. На часах было уже восемь утра. Во входную дверь постучали. Оставив клоуна, механик неохотно поплелся в прихожую, уже желая прикончить нарушившего минуту покоя Дазая. Почему Дазая? Ха, он может прийти в четыре часа утра и не увидит ничего плохого, так что ему мешает ввалиться в дом Фёдора в восемь утра? Правильно, ничего. - Приве-е-е-ет, - протянул друг. Как всегда, радостный и беспечный Осаму пришёл «просто на завтрак». Вообще, ему просто готовить лень, а Чуя наверняка не подпускает к барному холодильнику по причине: «тыдармоедвообщенеплатишьзапроживаниеиещёедумоюхаватьбудешь». - Удивлён, что ты хотя бы постучал. - Я помирился с Чуей! - хихикнул шатен, — а у тебя что да как? - Всё хорошо, спасибо, - не изменив выражение лица, ответил парень. - Пропустишь? - даже не дождавшись ответа на вопрос, гость проскользнул в коридор, где пересекся с Николаем. - Кофе? Чай? - дружелюбно улыбнулся светловолосый. - Зеленый чай, спасибо. Пройдя на кухню, молодые люди сели за стол. Удивительно, но с приходом Гоголя тут даже стало чисто. На колени к недавно пришедшему запрыгнул Треф, выпрашивая что-то со стола. Не потерпев наглого поведения животного, Достоевский шикнул: - Брысь! - Федь, ты слишком строгий. - А почему твой кот лезет на стол? - брюнет поднял глаза от плоской поверхности. Промолчав, светловолосый устремил взгляд вдаль и зацепился им за шпиль башни, виднеющейся очень далеко. Это был крупнейший завод в стране, перерабатывающий металл. - Мне сегодня надо будет в библиотеку, - сказал механик. Часы тикали, Осаму пил горячий чай, слегка сёрпая. - Ты мне предлагаешь присоединиться? - поинтересовался кареглазый. - Наверное. Если тебе туда нужно, то можем вместе пойти, - Достоевский пожал плечами. Николай до сих пор смотрел вдаль. Он прокручивал те эпизоды из своего детства... Мальчишка бежит по поляне с мягкой зеленой травой в яблочном саду. Июнь. Плоды ещё не поспели, но ими были усыпаны ветки, что тяжелели под их весом. Сквозь сплетения густой листвы солнце пускало свет, образовывая в тени паутину из лучей. Светлые волосы блестели, напоминая волны. - Вот я тебя поймал! - рассмеялся второй мальчик, подбегая к другу. Внешне он был похож на Николая, только волосы были белые. Свалив голубоглазого на траву, мальчишка залился смехом, а следом за ним засмеялся и сам Гоголь. Глаза цвета топаза блеснули, а Коля беззаботно валялся в зелени. Мальчик слез с друга и лёг рядом. У обоих волосы растрепались по траве, царило молчание и было... даже приятно. - Слушай, Коль, а ты бы не хотел уехать? - спросил Иван, не глядя на приятеля. Его мысли были где-то далеко отсюда и как-то вышло, что он действительно задал этот вопрос. - Куда? - блондин посмотрел на Гончарова с удивлением, таким, какое бывает, когда мимо тебя пролетает бабочка с розовыми крыльями. - Ну, далеко от цирка. - Хм, даже не знаю, — задумался Гоголь, — цирк — мой дом и мне тут нравится! А ты бы уехал? - Да, например, в Россию или в Японию, — улыбнувшись, мальчик мечтательно прикрыл глаза. Пока Николай переваривал слова белобрысого, сам же мальчик размышлял о далеких странах, находящихся на другом конце континента. - Если ты туда хочешь, то я тоже хочу, — обрадовался голубоглазый, взяв за руку друга. - Давай я тебя заплету? - Давай, - сев спиной к Ивану, белокурый подставил немного спутанные золотистые волосы. Мягкие пальцы перебирали струящиеся вниз локоны, сплетая их в косу. Сняв со своего запястья красную ленту, мальчик перевязал ею волосы. Закинув за плечо косу, Гончаров стал ждать ответа друга, — ой, Вань, очень хорошо, спасибо!***
Эту ночь Николай старался не вспоминать. Гроза, гремел гром; капли дождя стучали по стеклу вардо. В то время цирк был в Германии, по-прежнему оставаясь бродячим. Наверное, так появляются цирки-шапито? В соседнем вардо находился Гончаров. Хотелось к единственному близкому человеку. За двенадцать лет жизни бок о бок отношения стали очень близкими. Выстрел. Один, второй, третий. Белокурый, конечно, слышал о разборках местной мафии, но не думал, что это коснется и их тоже. Быстро спрятавшись под кровать и укутавшись в одеяло, блондин буквально через пару секунд услышал, как с размаху открылась дверь, ударяясь о стену. Замок звонко упал на пол. Тяжелые шаги медленно прошлись до кровати, останавливаясь возле неё. Мужчина наклонился и посмотрел под кровать. Для себя он ничего не увидел, потому ушёл обратно. Юноша выдохнул. Были слышны крики, выстрелы, а в открытую дверь бил ветер и дождь. На стене плясали тени огня, где-то слышались возгласы на немецком языке. Пролежав так около часа, светловолосый понял, что всё кончилось. Всё также укутанный в одеяло, Николай осторожно вышел из вардо. Дождь кончился, погасив перед этим огонь. По территории стоянки разгуливали жандармы с керосиновыми фонарями в руках. - Сколько убитых? - спросил мужчина в коричневой форме. - Четырнадцать! - с другого конца лагеря отвечает уже другой служащий закона. - Выживших? - спрашивает тот же жандарм. - Шесть! - говорит уже другой. Повернувшись в сторону ещё одного вардо, возле которого и стоял Николай, парень крикнул, — семь! Главный повернулся к Гоголю: - Ты ранен? - Нет, — отвечает Николай, — можно пройти в соседнее вардо? - Нет, там двое убитых, - сказал капитан, — может, знаешь их, там паренек лет шестнадцати и ещё какой-то мужчина, очевидно, не живущий в стенах этого помещения. Сердце Николая пропустило удар. Внезапно ноги подкосились, пришлось рукой опереться о дверной косяк. Дыхание участилось, но кислород будто исчез. - Ему плохо, он падает! Патрик! - закричал главный. Белокурый потерял сознание. Очнувшись в госпитале, парень вскочил с койки. - Тебе положен отдых, - говорил всё тот же жандарм. - Вы распознали убитых? - обеспокоенно спрашивает Николай. - Приношу свои соболезнования, - пауза. Казалось бы, такая короткая, но для юноши она длилась вечность. Медленно, словно опускающаяся с лепестка на стебель роса, катится слеза. После, блондин начинает плакать навзрыд. - Вместе с Иваном... лиса? Мы не знаем, что это за животное, но оно смутно напоминает лису или собаку. По возможности заберите животное, - светловолосый заплакал ещё громче. Полицейский всё понимал, потому дал возможность выплакаться. Спустя минут десять он продолжил, - я слышал, что почти весь цирк остался в Англии, это так? - Да, - горько заключил голубоглазый. Мужчина подошёл к парню, положил руку на плечо: - Крепись, - после чего вышел из палаты. Николай вышел следом за главным.***
- Коля, - уже в который раз зовет Достоевский, — алло, Земля вызывает Юпитер. - Да-да? - засеменил перед механиком циркач. - Когда завтрак? - Ой, да, точно, - тут же белокурый засуетился на кухне. Спустя пятнадцать минут было подано три порции овсяной каши с малиной. Прикончив пищу буквально за несколько ложек, Осаму довольно протянул: - Как вкусно, спасибо! - Не за что, — улыбнулся белокурый, — может ещё? - Ой, спасибо, но откажусь. Закончив с трапезой, молодые люди убрали тарелки в мойку, а Николай поставил чайник. - Да, Коля, готовишь ты конечно классно. - шатен уже в третий раз хвалит кулинарные навыки парня. - Мх, он даже из овсянки кулинарный шедевр сделает, - ухмыльнулся Фёдор. Клоун в момент покраснел. Чайник засвистел. Быстро выключив газ, парень расставил кружки, достал печенье и подготовил всё к чаепитию. Спустя некоторое время Дазай ушёл. Собравшись в город, сожители вышли из дома и... совершенно не узнали свою серенькую улицу. Во-первых, напротив открылся магазин, специализирующийся на продаже пиротехники. Во-вторых, этот самый магазин был выкрашен в любимый цвет Коли — красный. Взяв за руку Гоголя, Фёдор потянул его от опасного места (опасного для самого Фёдора). Через пять минут парни были уже на одной из центральных улиц. Высокие трехэтажные дома, ровно стоящие в ряд, аллейки, на которые падает тень от дубов, росших ближе к дороге. На первых и цокольных этажах располагались различные магазины и лавки. На этой улице всегда было много людей. Хороших и нет, улыбчивых и угрюмых. Обычно торговцы гнали отсюда бедняков, просящих подаянье, потому здесь было хоть в какой-то степени чисто и приятно находиться. Подойдя к большому двухэтажному зданию с надписью: «Центральная библиотека имени Исаака Ньютона», молодые люди остановились. Блондин внимательно рассматривал изящное строение здания: четыре колонны, упирающиеся в резной фриз, образующий вместе с карнизом и архитравом антаблемент. Само здание было выкрашено в горчичный цвет, имело один главный вход и вмещало огромное количество книг на двух этажах. Войдя в помещение, светловолосый ахнул от высоты потолка, от стеллажей, что доходили до него, от произведений на любой вкус и цвет. Около входа сидел библиотекарь за большим столом и читал какую-то книгу. Сейчас в заведении было не очень много посетителей: какая-то девочка лет двенадцати, выбирающая сказку, пожилой мужчина и сами же молодые люди. Пройдя к стеллажу с художественной литературой, находящемуся дальше остальных, Достоевский стал искать Гюго, быстро перекидывая взгляд от корешка книги к другому корешку. Почувствовав над ухом горячее дыхание, механик повернулся к Николаю, нависающему над ним. Гоголь прижал Фёдора к стеллажу с книгами. Прошипев ругательства в сторону блондина, Достоевский резко подался вперед, втягивая в поцелуй клоуна. Голубоглазый сразу же ответил, положил руку на затылок брюнету и несильно надавил, углубляя поцелуй. Губы мялись, но всё это время глаза парней были открыты, наблюдая за действиями друг друга. Неожиданно блондин прикусил и слегка оттянул губу механика, вызывая недовольное мычание со стороны пассии. Положив руку на талию Николая, темноволосый ухмыльнулся и поменял положение, из-за чего теперь Гоголь оказывался в том же положении, что и мастер пару минут назад. Фёдор расстегнул ремень на брюках факира, приспуская их, и взял в руки половой орган. Отстранившись от лица клоуна, парень усмехнулся: - Даже нижнее белье не надел. - Люблю, когда свободно, — облизнулся Гоголь. Белокурый перехватил свой член и начал надрачивать, в то время, как механик наблюдал за его действиями, бесцеремонно сжигая взглядом, желая это красивое тело. Грубо сжав руками талию, на которой вероятнее всего останутся синяки, брюнет правой рукой провел по пояснице, спускаясь к ягодицам. Проскользнув пальцами меж них, мастер дошел до тугого колечка мышц. Медленно входя одним пальцем, преждевременно намочив его слюной, парень попутно оставлял на светлой коже бордовые следы от поцелуев. Голубоглазый напрягся, когда начал входить второй палец. Едва ли не вскрикнув, Николая заткнули поцелуем, после чего белобрысый расслабился и размяк. Сняв с Фёдора штаны вместе с нижним бельем, светловолосый провел рукой по животу, спускаясь к паху. Когда Достоевский ввёл третий палец, то факир еле слышно застонал, стараясь быть тише. Внутри переполняло странное чувство, казалось, что сейчас может кто-то прийти именно к этому отделу. Уже и забыв о своих тревожных мыслях, молодой человек сам стал насаживаться, потому брюнет подхватил тело Николая, держа на руках, заменяя пальцы членом. Подставив его ко входу, темноволосый не спеша вошёл на всю длину. Дав парню привыкнуть к странному чувству наполненности, Достоевский начал медленно двигаться, переходя на более быстрый темп. Блондин тихо стонал, прикусив губу. Спустя пару минут Фёдор стал очень быстро двигаться, из-за чего светловолосый кончил раньше механика, а через пару сильных толчков кончил и старший. Прикушенная губа до крови, светлая кожа в засосах, изящное тело… это то, что сейчас видел перед собой брюнет. Поцеловав в кончик носа, мастер потихоньку опускал парня на пол. Одевшись, молодые люди быстро прошли мимо стола, за которым сидел библиотекарь, даже не поменявший своё положение. Ухмыльнувшись, Достоевский дал понять, что в принципе доволен своими действиями, а Николай раскраснелся пуще прежнего. Взяв за руку пассию, клоун повёл его в кафе напротив библиотеки. - Ты хочешь там тоже потрахаться? — загадочно протянул темноволосый, — я не против. - Нет, я хочу попить с тобой чай, может, скушать десерт какой-нибудь. Мы же даже на свидания не ходили, — ответил факир, крепче сжимая ладонь механика, будто тот сейчас куда-то сбежит. Николаю не нужны были свидания, но приятно провести время, растягивая этот миг хотелось. - М, хорошо, - пожал плечами темноглазый.***
Уже вечером молодые люди были дома. Гоголь собирал вещи, а Фёдор подготавливал машину к дальнейшему использованию: проверял исправность механизмов, закидывал инструменты, продовольствие. - Федь, — позвал со второго этажа белокурый, — а Трефа брать? - Что, прости? Мы его утром оставим у Акутагавы, - ответил механик, задумываясь, а может действительно взять кота? Да нет, бред какой-то. Следующие несколько месяцев пройдут незабываемо и ярко...