***
К слову, вчера в школу они тоже не пошли, не проснулись и решили, что обойдутся без очередного бубнежа учителей, которые только и могут, что клясться уверенно в их беспросветном будущем. Но вот сегодня им пришлось собраться и даже заранее выйти, чтобы успеть на первый урок. Вчетвером решили, что пойдут вместе к учительнице, заведующей музыкальной частью на всех праздниках, чтобы предпринять хотя бы слабую попытку и попробовать уговорить ее на пять минут их выступления на выпускном. Именно поэтому опаздывать нежелательно, первый урок именно она и вела. Появление в школе Шаста и Арсения вызвало бурную реакцию всех тех младшеклассниц, которые были уверены, что их фанатизм нравится парням, что таким образом можно заслужить их внимание. А так как они еще и за десять минут в класс зашли, в шоке были даже встретившие их в коридорах учителя и одноклассники, не представляющие, когда последний раз подобное видели. Конечно, и без ебанутых двенадцатилетних девочек не обошлось, они, изучив весь инстаграм Шастуна вдоль и поперек, узнали мгновенно на Арсе его широченные белые брюки и черную толстовку без принта. Слухов, на которые давно стало плевать, и до этого было много, только вот видеть эти обиженные взгляды со стороны пятиклассниц Антон не хотел, как будто он им должен. За пять минут до первого звонка за свою четвертую парту сели Эдик и Булка, еще в дверях увидевшие друзей, пришедших раньше. Так как Попов не рассказал им еще про развод родителей, пришлось соврать, что, оставшись на ночевую у Антона, он пролил на свою одежду кофе, потому и здесь сейчас в чужой одежде. На самом деле Арсений домой идти не хотел совсем, а с матерью не связывался все еще, то ли реакции боялся, то ли осуждения за трусливый побег тогда ночью. — Шо, идем сегодня к музычке? — развернувшись назад, Эд постукивает пальцами нетерпеливо по парте и разглядывает черные ногти Шаста, задумываясь, что ему даже очень идет. Можно попробовать попросить Попова сделать такие же. — Да пойдем, чего ждать уже? — пожимая плечами, Антон ловит его внимательный взгляд и усмехается, предчувствуя то, что скоро будут они вчетвером ходить с одинаковым маникюром. День начинался для Арсения слишком хорошо, значит, подлость поджидала чуть позже. Не могло и быть такого, что самое теплое и нежное утро с Шастом окажется зарядом на последующий хорошо проведенный день. И он прав. К сожалению, учительницы еще не было, может быть, она бы и постаралась что-то сделать или сказать, дабы конфликта между учениками не произошло. Только заметив Кузнецову, направившуюся не к своей парте, а к пятой на втором ряду, Антон поднапрягся, приподнялся из полулежачего положения на стуле и изогнул вопросительно бровь, слыша, как тонко и пискляво звучат ее беленькие каблучки. Не сказать, что Выграновский планировал набить ей и так разукрашенное лицо, но все равно расположился увереннее под чутким наблюдающим взглядом Егора. Арсений молча смотрел на подходящую девушку в ответ, закинув ногу на ногу и расслабленно облокотившись на спинку стула. — Ну привет, — облизывая ярко-розовые губы, Ира опускает ладонь на край его парты по-учительски и слегка наклоняется вперед, ядовито улыбаясь. — Твой батя такой полный мудак, что бросил жену и ляльку, — тыкая наманикюренным пальчиком Арсу в грудь, она хмыкает довольно, — как ощущения, поделишься? Внутри Антона замирает буквально все, кажется, даже кровь хладеет, он не знает, откуда у нее эта информация, но почти все время он был с Арсением, который, он очень надеется, не подумает на него. — Повтори, — опираясь двумя ладонями на парту, Попов сдвигает стул и рывком поднимается, оказываясь на голову выше Кузнецовой и ледяным взглядом выжигая ее лицо. — Твой батя тебя кинул, — ей в удовольствие доставлять боль Арсу, особенно сейчас, когда тот стоит напротив в одежде ее любимого Шастуна. Широко замахнувшись, Арсений отвешивает ей легкую, но громкую пощечину, за которой следует ее вскрик от неожиданного поступка одноклассника, размеренно выходит из-за парты и толкает ее в плечо, заставляя девушку потерянно шагать назад. Ему в общем-то насрать, кого там учили не бить. Ебланок он бьет еще как. Попов уверенно надвигается на нее, ступая кошачьими шагами в высоких лабутенах и стреляя убийственным взглядом в тех, кто со стороны пытался что-то прояснить или спрашивал, правда ли сказанные Ирой слова. — Че сказала? — напирая, Арс заставляет ее вдавиться в шкаф и нависает сверху, наклонив голову, как император к рабу. — Повторишь нахуй или я могу уже уебать? Она сразу становится меньше, но взгляд неуверенно держит, перебирая нервно пальцы и не отвечая. Сзади Попова уже стоят подскочившие с мест ее подружки, которых расталкивал, чтобы пробраться вперед и вытянуть оттуда Арса, Антон, пока Эд дергано кусал губы от адского желания вмазать ей после Арсения, который почему-то медлил. — Да разойдитесь вы, в цирк пришли? — рычит глухо Шаст, плечами сдвигая замерших в ожидании одноклассниц. — Отойдите все блять, я вам тоже уебу сейчас, — ринувшийся следом Егор не мог оставить их вдвоем в десяти девчонках, которые стояли плотно и пройти не давали, пока их не начинали раздвигать в стороны силой. — А вдруг он ее сейчас поцелует? — раздается девичий голос прямо за спиной Антона, он замирает и на пятках разворачивается, чтобы посмотреть на эту умницу, у которой, видимо, девять жизней. Ну, он подрихтует, будет восемь. — Я ведь уебу, — серьезно предупреждает Шастун, у которого башню окончательно сносило от того, что кто-то мог сказать такое про его Арсения, позволил коснуться личной темы. Да и вообще, с какого момента Арс стал его? Наверное, с того совместного утра, когда все встало на свои положенные места. Дернув за воротник сзади, Булаткин одергивает его, заталкивает с колоссальным усилием в самое пекло и затем пробирается через вновь «склеившихся» одноклассниц к очагу, к Арсению. — Смотри, твой защитничек уже прибежал, а то киса оказалась не саблезубой, — ерничает Кузнецова, чуть язык не высовывая от того, насколько, по ее мнению, удачно она выразилась. — Пошла ты, знаешь куда? — Арс дергает ее за высокий хвост и намеревается ударить о шкаф, но его руку блокирует Антон, не давая слишком разойтись разгоряченному и очень резкому сейчас парню. — На блядки свои беги, а то сосать за вот это, — двумя пальцами дергая увесистую круглую серьгу, он слышит тихий писк, видимо, все-таки больно оказалось. Ему не меньше было, благодаря ей, — будет некогда. — А что здесь, скажите, пожалуйста, происходит? — взрослый женский голос отрезвляет всех лицезреющих эту сцену и участвующих в ней, и Шаст понимает, надо поскорее Арсения отсюда увести, пока тот сгоряча не начал хуями крыть и учительницу, с которой они еще хотели поговорить, но явно уже не в ближайшие дни. Пока Галина Геннадьевна рассматривала столпившихся ребят и созревала к разговору о невоспитанности и «плохих словах», Антон незаметно накрывает ладонь Попова своей, сплетает с нежностью пальцы и тянет на себя от замершей в ожидании дальнейших событий Иры, чтобы скользнуть между нескольких одноклассниц серыми мышами. — Давай по-тихому, — одними губами просит Шаст, неторопливыми движениями поднимая с пола рюкзак и делая вид, что что-то в нем ищет, а сам пихает носком кроссовка стул с Эдом, дабы тот тоже собрал вещи и вышел с ними отсюда. Все равно разговора толкового не получится сегодня, все понятно и так. Фоном слушая недовольные высказывания по поводу их поведения, Егор судорожно выдыхает, смотря на Арсения, что с самым пафосным видом крутил в рюкзаке что-то, и надеется, что он не вытворит еще чего-нибудь. Переглянувшись с Эдиком, Арс застегивает молнию на рюкзаке, кидает короткий взгляд на парту и крючок, затем молчаливо направляется к выходу, шагая широкими уверенными шагами. Галина Геннадьевна тут же переключилась на него и, отойдя от доски, где замерла, хотела пойти следом и заставить вернуться, но отошедший от своего места Антон тоже привлекал внимание, и она попыталась призвать хотя бы его к адекватности. — Шастун, а куда это вы? — когда тот проходил мимо нее, учительница изогнула бровь и удивленно ждала, пока Антон все-таки остановится, извинится и вернется на место, но он лишь покинул кабинет вслед за Поповым, не запирая дверь до конца. Махнув рукой на последнюю возможность выступить на концерте, Выграновский забрасывает лямку рюкзака на плечо и, сдвигая стулья второй парты третьего ряда, где никто не сидел, срезает путь. Он выходит также молча, словно выражая этим протест. Начать что-то учительнице объяснять или доказывать — только зря травиться и показывать, что им не наплевать. На самом же деле кристаллически похуй. Егор, бросив взгляд на Кузнецову, держащуюся за свою шею, как будто ее Арсений здесь убивал, а не просто поставил на место, тем же путем покинул кабинет. Поправляя волосы, он глухим хлопком закрывает за собой дверь под звучный аккомпанемент требований всем четверым вернуться на урок под угрозой докладной (для них, честно говоря, это давно перестало быть чем-то устрашающим). Возвращаться они и не думали. Там делать им нечего в данный момент. Конечно, учеба сейчас важна и обязательна, но не так сильно, как разговор с Арсом по поводу слов Иры, как принятие нового решения по поводу выпускного и их срывающегося раз за разом выступления на нем.***
Прикрывая за собой дверь, Антон бегло оглядывает место у раковин и проходит дальше, толкая двери туалетных кабинок брезгливым касанием одного пальца и находя в конце концов Арсения в дальней. Нет, он не рыдал по закону мелодрам, не резал рук, только молча пялился в мобильник, видимо, листая главные экраны между собой. Он аккуратно коснулся руки Арса и сделал попытку прижать его к себе, но тот, фыркнув, дернул плечиком. — Арсений, прекрати, а, — начиная нервно жевать губы, Шаст собирает руки на груди и с уверенностью смотрит на него, надеясь, что тот хотя бы поднимет взгляд. Но Попов показательно молчал, только бровью идеальной повел, закатив глаза. — Это не смешно уже. Ладно, хорошо, мы здесь становимся другими, но сейчас мы вдвоем, никто не слышит и не видит, но ты продолжаешь игру в сучку. Почему? — Я никого не играю, тебе кажется, я всегда таким был, — отмахиваясь, Арсений все-таки убирает телефон в передний большой карман брюк и смотрит в глаза, переставляя с пафосной осторожностью ногу в бок. — Значит, ты играл, когда был у меня дома? Арс, мне правда интересен твой образ стервы, он для нас прекрасен, но намного больше мне нравится тот, где ты мягкий, нежный, там ты Арсений, который хочет целоваться, накрасить мне ногти и все утро обниматься. Да ты полчаса назад не хотел отпускать меня в лифте! — зарываясь пальцами в свои волосы, Антон жмурится, со стоном откидывая голову на грязную стенку и мыча протяжно от непонимания. — Обвиняешь уже? — поджимая губы, он устремляет соколиный взгляд на Шастуна. — Три дня не прошло даже, а я уже, оказывается, плохой, потому что не могу по щелчку пальца от хуйни этой отойти. Да и эта курва слишком много себе позволила, откуда она могла узнать? — и правда, на Шаста даже думать не смеется, у него спрашивает, с нежнейшим доверием смотря в глаза и незаметно, неторопливо стягивая с лица «маску». — А я откуда знать могу? На меня если подумаешь, — Антон подхватывает его изящные пальцы, придвигаясь ближе и начиная их бессознательно перебирать, как будто себя успокаивая, — то я ничего ей и не посмел бы сказать. Мы ведь команда, с какого бы хуя я решил рассказать твои личные проблемы человеку, который тебе неприятен? Да таких людей только убивать, гниды еще те. Человек доверился, открылся, а он, свинья такая, пошел и растрепал кому попало. Ненавижу таких, душить их надо, как котят моя бабка еще лет десять назад. Тем более ты мне все рассказал тогда, не Эду, не Егору, а мне. Они даже не в курсе дела, понимаешь? — смотря весь свой короткий монолог ему прямо в глаза, он этим самым доказывает, что не врет и не собирается, а Арсений только кивает отстраненно иногда, не выдергивая ладони. — Не хочу выпрашивать верить мне, потому что решать только тебе, но я уверен, что ты сделаешь правильное решение. — А дальше что делать? — соскакивая с дискомфортной темы, Попов накрывает своими пальцами его ладонь, переплетенную со второй своей, и водит носком лабутены по более-менее чистому полу, его мыли регулярно, в отличие от стен. — Эти уебки-одноклассники ее слова по школе ветром разнесут, а я не хотел бы, чтобы мне в спину орали что-то на типе того, что спизданула эта пидрила. — Ну, — Шаст делает мелкий шаг вперед и теперь спокойно втягивает парня в объятия, как будто приручив вновь лисенка как Маленький Принц, подходя ближе и ближе потихоньку, — я бы.. — Наше дело теперь — отомстить, — зайдя бесшумно пару секунд назад, Выграновский кивает в сторону дальней кабинки, направляя Булку, и опирается рукой на перегородку между кабинками, смотря то на Арсения, который так и замер, то на Шастуна, продолжавшего поглаживать его ладонь. Конечно, такой подход точно бы не понравился Егору, но ему Эдик не рассказал, что думает насчет дальнейших планов, сам при этом готовый разбить лицо Кузнецовой в хлам, чтобы различала слова уместные и те, которые лучше оставить при себе. Да, Выграновский помнил, что Антон обмолвился про проблемы в семье Поповых, но о подробностях, тем более таких, не догадывался. Винить Арсения ни Булаткин, ни Эд не будут и не могут, все-таки это его личное дело, кому говорить и когда. Единственное, что не особо приятно, — узнали они все из чужих уст, при ссоре. Но Арс принял свое решение, значит, для этого были какие-то предпосылки. В любом случае сейчас точно не время разбираться, почему он не сообщил это друзьям раньше, а ограничился только Антоном. И здесь Эдик также видит тонкий намек на более близкие отношения с Шастом, раз на ночевках они целовались, хотя эти три дня должны были быть самыми тяжелыми после новости об уходе отца из семьи. — Ты че, чумным доктором заделался? — подходя ближе, Егор слабо улыбается Эду и переводит взгляд на объятия Арсения и Шастуна, тут же меняясь в лице и засияв. Он раньше всех заметил эту химию между друзьями и теперь готов быть другом и одного жениха, и другого. — А ты тогда кто? — Гром, потому что шавуху хочу, — морща смешно конопатый нос, Булка взмахивает головой в ту сторону, откуда они пришли. — Реально, что делать будем? — То, что мы уже никуда не пойдем сегодня и ничего просить по поводу выступления на выпускном не будем, уже понятно было с того момента, как Галька Геннадьевна завалилась в кабинет и спалила движуху. Но оставить просто плыть по течению все мы тоже не можем, — вздыхает Антон, укладывая щеку на плечо Арсу и елозя ей, пытаясь удобнее уместиться. — Может, тогда нахер уйдем отсюда? — порываясь уже выйти из туалета и в целом из школы, Эдик чуть на месте не прыгал от нетерпения свалить. Им в любом случае влетит по полной, потому что Кузнецова наплела уже Галине Геннадьевне наверняка, что Попов на нее сам налетел и хотел избить, а про свои слова по-крысятнически умолчала как пить дать. А они не собираются бегать и трезвонить во все колокола то, что началось все с ее издевок перед уроком. Конечно, Арса этим не оправдать, он виноват, но не козлом же отпущения выставлять его. Они дождутся, пока их привычно вызовут на разговор к классной, которой все быстро донесут, и скажут ей посмотреть по камерам, что же происходило, а не верить на слова. — А поучиться ты не хочешь? — интересуется Егор, вздыхая с теплой улыбкой, которую замечает Шастун, ответно поиграв бровями парню. Если у них в коллективе будет две пары, это будет нечто. — Не, нахуя? — закатив по-веселому глаза, Эдик прыскает и ржет в кулак, понимая, что не все учителя ведут уроки сейчас, но все с радостью поймают их четверку в туалете. — Да правда блять! — встревает в разговор Арсений, так и не отлипший от Антона, который, к слову, тоже не отпускал его и с огромным удовольствием обнимал, как будто они давнишняя пристроившаяся друг к другу пара. — Я тоже шаву хочу теперь, Булка, как нам жить без шавы? — дергаясь от порыва сложиться от смеха вдвое, он морщит как котенок нос, жмурит глаза и крепче обхватывает руками Антона, держась за него, как все эти герои американских катастроф за какую-нибудь ножку стола, пока под ногами нескончаемая пропасть. — Кис, ты хочешь шаву, что ли? — спрашивает шепотом Шаст, приглаживая темные всклокоченные пряди на затылке, а Арс кивает тут же, поворачивая осторожно голову и отклоняясь назад, чтобы заглянуть в зеленые глаза напротив с детской радостью. — А ты сводишь? — нарочито соблазнительно хлопая пушистыми ресницами, Попов запускает по-хозяйски ему руку в челку и поправляет непослушные волосы, укладывая на бок. — Если хочешь, свожу, — одаривая парня влюбленной сияющей улыбкой, он ластится к руке и все-таки портит момент, срываясь на смех из-за того, что боковым зрением заметил, как Эд кривляется и показывает Егору, что развели эти двое тут розовые сопли. Хочется Арсению зарядить чем-нибудь в этого весельчака, но это попозже, сейчас нужно добиться своей шавермы, главное только, чтобы она не вчера мяукала. Хотя лучше, чтобы вообще никогда не мяукала и не гавкала. Надо еще, чтобы этого хохмача Булка уламывал, тогда точно все вместе уйдут с уроков и даже поедят чего-то мясного в надежде, что внутри них не соберется по частям кошка-киборг-убийца. — Ну давайте реально пойдем за шавой? — постукивая каблуком по полу, Арс чуть на Антоне не виснет, покачиваясь в попытке придать объятиям романтики и нежнятины. — А ты по-другому не отцепишься, пиявка? — уточняет на всякий случай Эдик, хотя ответ ему давно известен. Получая отрицательный кивок, он делает вид, что не ожидал такой подлянки, и с напущенным вздохом плетется к выходу, точно делает одолжение. — Справедливость восторжествовала, — гордо заявляет Арсений, бегло оглядывается и, пока ни Булка, ни Эд не видят, бесшумно чмокает Шастуна в губы, оставляя на них светло-алый след от помады.***
Располагаются они на небольшой лавочке возле маленького фонтана. В руках приятно теплится шаурма, играющий ветер треплет волосы, не совсем ясно, холодно или жарко на улице, накрапывал дождь, оставаясь на одежде крошечными каплями. Арсений, впихнув Эду в руки шаурму, длинными пальцами прочесывал путаные волосы, разделяя их на пряди, и затем завязал низкий хвост, чтобы во время еды в рот не лезли волосинки. В свою очередь Егор просто натянул на голову капюшон, упрятав под него светлые кудряшки, и с удовольствием завтракал, откинувшись на чуть влажную спинку скамейки. — Шо ты там волындаешься, Арс, я тоже жрать хочу, — со смешливой улыбкой смотря на все прихорашивания Попова, который считал, что волосы не так лежат, что петух на хвосте большой, что тени каким-то волшебным образом потекли из-за пары капель дождя, Эдик замечает подошедшего с дюшесом Антона и сразу обращается за помощью к нему — Шаст, ну скажи ему, шо он блять, — кивая на оторвавшегося от своего занятия Арсения, он склоняет голову к плечу, стараясь сдержать рвущийся наружу смех. — Давай сюда. Опускаясь на скамью со стороны Арса, Шастун вставляет меж своих бедер бутылку лимонада и тянет руку за спиной парня, чтобы тому не мешать, за шаурмой. Затем он ждет, пока Арсений закончит, спрячет в рюкзак зеркальце и заберет вчерашнюю кошку, а по совместительству сегодняшний обед. Булаткин, дождавшись, пока Эд и Арс распробуют вкус, узнает, нравится ли им, потому что сам и посоветовал взять именно здесь и именно с курицей. На удивление, всем понравилось, но теперь Антон хотел попробовать то, от чего сам отказался и теперь слушал довольные ахи-охи от друзей, поддразнивающих его намеренно. — Да ну, вы че, — еще пытаясь не сдавать позиций, Шаст отрицательно качает головой и отказывается от протянутого Булкой лаваша с начинкой. — Я сам такую же могу намутить, даже лучше. — Ты докажи сначала, сказочник, — подначивает Выграновский, пряча голову за Арсением и не давая дотянуться бутылкой до себя, которой бы Шастун прибил его сейчас. — А то и хуй у тебя большой, и поешь ахуенно, а готовить ты все равно не умеешь нихуя, — буквально вжимаясь в лавочку и пытаясь с ней срастись, он ржет, поджимает колени к груди и сминает пакет с оберточной бумагой в кулаке, готовясь им атаковать в случае чего. Арс давится на словах про член и прыскает, сдерживаясь от того, чтобы не открыть рот и не опозориться среди людей. Ладно, если бы они пьяные вдрызг в гараже валялись и у него бы при лучших друзьях еда чуть носом не пошла, но не на рынке же. Кажется, Эдика убьет не только Антон сегодня, они расчленят его вдвоем. — Ты шо, уже проверил его хуй? — закрывая голову руками, Эд все-таки чуть придвигается и уточняет шепотом, чтобы в него точно не полетела полная бутылка дюшеса подарком от Шастуна. — Иди нахуй, я ниче не проверял, я с другого ржу! — пихая парня локтем в бок, Арсений от смеха морщится и бодает лбом плечо, надеясь столкнуть с лавки Утку. — Конечно, а заржал на хуе! — продолжая гнуть свое через смех, он пихается в ответ, уже заползая пальцами ближней руки под его толстовку. Кажется, ничего и никто бы не помешал их дурацкой игре, но Антон решается все-таки. Сначала он просто тянется за ходящей ходуном рукой, а после нескольких провалившихся попыток и светлых размазанных капель соуса на щеках он действует логичнее и пытается обхватить запястье, но Арсений так трясет рукой, что, кажется, ингредиенты в шаурме почувствовали себя жителем старой десятиэтажки. И вновь следы от майонеза на лице — только уже на подбородке — размазаны, и это максимально не устраивает его. Шаст выдыхает, соблюдая спокойствие и стирая с кожи липкие следы, и кладет ладонь Арсу на плечо, чтобы тот отвлекся от недодраки с Эдом и обратил уже свое драгоценное внимание на него. — Арс, — нетерпеливо дергая за рукав своей же толстовки, утром отданной Попову, потому что у того не было сменной одежды, Антон дожидается, пока он развернет голову и изогнет бровь в немом вопросе, продолжая виться во избежание щекотки, — дай откусить чуть-чуть. — Ты же сказал, шо не хочешь блять, — тут даже Эдик перестал щекотаться и выглянул из-за Попова, отдавшего на растерзание свой обед Шасту. — Вот как знал, шо ему надо было брать, — обернувшись на Егора, он констатирует как таковой факт. Арсению настолько интересно, какой вердикт шаурме вынесет Шастун, от нетерпения он замирает с вопросом в глазах, что Выграновский сопровождает шуткой про кинк у него на шаурму и Шаста. Так сказать, неплохой такой кинк для Попова, самый удачно подобранный. — Ну как? — устраивая ладонь на драном колене на джинсах Эдика, Булка кивает на шаву в руках Антона. — Это ахуенно, почему вы меня не заставили купить сразу? — передавая обратно Арсению его шаурму, он облизывается по-кошачьи, скаля зубы, и быстро стирает с уголков губ остатки соуса. — Я ж реально пойду покупать. Со смехом он поднимается на ноги, опирает бутылку лимонада на бок Попову, сразу ее обнявшему, и через десяток секунд скрывается за дверьми ларька, где они уже были. Провожая его теплым взглядом, Арс улыбается так широко, так нежно, что Егор с романтичным вздохом опирается подбородком на подставленную кисть и не замечает, наблюдая за влюбленным другом, аккуратного взгляда Эда. Он взглянул всего на секунду, потому что уловил движение со стороны, и завис, разглядывая светлые выбивающиеся из-под капюшона вихры длинных волос. А затем, поймав себя на мысли, что он сейчас сидит наверняка как Попов, нерешительно опускает взгляд на свои кеды. Мысли, что их коллектив мог бы состоять из двух пар совершенно противоположных людей, появляются в голове сами, Эдик их не звал и даже пытался выгнать, но возвращение Антона отпугивает их само по себе. И все же не тут-то было. Приблизившись только к скамейке, Шаст невзначай целует Арсения в нос, от чего тот фыркает по-лисьи и тыкает пальцем ему меж ребер, призывая к тому, чтобы телячьи нежности были пока что только наедине. Арсу приятно, он спорить не станет, но не может и не хочет показывать их с Антоном изменившиеся отношения. Скрывать, конечно, от друзей не станет, но целоваться в открытую он пока не готов, к счастью. Он боится, что излишняя открытость, даже перед близкими людьми, помешает их отношениям или сведет их на нет, и готов пока оберегать тайной то, что у них получилось скомкано. — А мы чем-то заниматься планируем или пинать хуи будем, как обычно? — большими укусами уменьшая еще горячую шаурму, Шастун закидывает ногу на ногу и чуть съезжает по скамейке вниз, почти на ней ложась. — Давайте пойдем, может, пару раз трек погоняем? — комкая пакет и оберточную бумагу, Попов кидает получившийся комок в урну, попадает и устремляет взгляд на Эда с Егором, зная, что Антон всегда за любой кипиш и спрашивать его особого смысла не будет, он вечность готов репетировать их песню. — И уже с утра накидаемся. Я согласен. Довольную моську Эдика надо было запечатлеть и в рамку поставить для будущих поколений. — Эд! — одергивает Булка, цокая наигранно языком, и пожимает плечами. — Ты так спрашиваешь, Арс, будто мы откажемся от такого удовольствия. Это ж как дитенка своего учить чему-нибудь, всегда трудно, но и хорошо тоже. — Тогда давайте тут закругляемся в бублики и пойдем уже, все равно смысла в школу возвращаться нет, — справедливо замечает Шаст и, с наслаждением доедая последний кусок шаурмы, уже предвкушает ахуенный день впереди. Словом, до гаража они добрались только через час бессмысленных скитаний по дворам и небольшим магазинам, потому что рассказ за рассказом они вовсе забыли про репетицию и нарезали круги вокруг да около, что-то новое вспоминая и делясь этим с остальными. Первым очухивается Булаткин, когда они планируют зайти в очередной ларек с сигаретами и попробовать ради шутки купить их без паспорта. Проверенные места, где продадут даже десятилетним, были, но Антон обычно покупал и алкоголь, и сигареты на них всех, имея преимущество в виде своего совершеннолетия. Как раз идти до гаража вообще не далеко, можно свернуть и, прекратив бесцельно скитаться по выученным наизусть местам, заняться репетицией или хотя бы обсудить план будущих действий. Егор не любил заменять скуку делом, которое не имеет никакого смысла, и всегда старался найти лучшее применение свободному времени, например, открыть пару учебников или задачников. Если его родители еще считали барабаны и, в целом, их квартет хобби, то Булка так не думал, для него вновь отыграть на своих ударных — работа, приносящая громадное удовольствие, сколько бы раз ни была отрепетирована песня. Да, работа всегда должна приносить хотя бы мизерный доход, но ничего не начинается сразу с гор денег и популярности, нужно безбожно пахать долгое время, чтобы начать значить что-то в своем деле. Нельзя просто написать нескладную музыку и текст к ней, исполнить их пару раз на улице и оказаться в лучах славы, до этого неизменно идут месяца, бывает и годы, тяжелой работы над своим творчеством и детищем. Ничего само по себе не появляется и не приходит, это давно известный закон жизни. Можно, конечно, всегда называть свое творчество простым хобби, если ты сам этого хочешь, но Булаткин, как ответственный человек, не мог работать в каком-то важном и любимом деле не в полную силу. Именно поэтому он всегда меньше всех отвлекался на репетициях и почти не выкидывал коленцов, в отличие от остальных ребят. Даже пьяный, Егор контролировал и ситуацию, и барабаны, и то, чтобы Эдик с Шастом не напились в зюзю в самом начале. Бывало, да, что он мог психовать, бросать в них барабанные палочки и материть их с ног до головы за очередную попытку набухаться во время первого прогона. Но в любом случае для них Булка всегда являлся стоп-краном неуправляемого поезда, готового ворваться куда угодно и разнести все, что только возможно. Эта серьезность, к счастью, не переходила границ, и во всех движухах Егор участвовал с большой радостью, соглашаясь на любые авантюры. Заходить за энергетиками и пивом не было просто смысла, после стольких-то тусовок и ночей вчетвером у них осталось неподвластное счету количество неоткрытых, целых банок и бутылок. Да и они вроде как планировали обсудить план на выпускной и уговоры несогласных учителей, а не опять напиваться, еще и днем, и до сорванного голоса орать то текст песни, то признания всем в любви. На улице после дождя стало еще жарче к обеду, потому, обоюдно решив, что лучше будет в прохладе родного гнезда, чем на жаркой лавке под чьим-то подъездом, они дворами добираются до гаража и запирают за собой дверь изнутри, чтобы создать иллюзию их отсутствия, так сказать, дома. Хлебом не кормите, но дайте Арсению в креслах-мешках поваляться, раскинув широко руки и ноги, как морская звезда. Никакое желание прижаться и уткнуться носом в шею не окажется сильнее жары. Шаст бы хотел присоединиться к нему, обвить талию рукой и устроиться по-семейному рядышком, но после уличного пекла хотелось только в ледяной душ и на чистые холодные простыни, не то что обниматься с таким же нагретым парнем. Чувства чувствами, но жара — враг серьезный. — Мой мозг вообще отказывается думать и работать, давайте просто подрыхнем, пока есть возможность? — забрасывая ногу на стену от скуки, Егор тяжело вдыхает значительно потеплевший воздух и откидывает руку на колено Эдику, устроившемуся рядом с бутылкой ледяного пива. — Эд, давай хотя бы мы поспим, а? Пусть эти дальше милуются, — дергая парой пальцев натянувшуюся ткань джинс, он вымотано жарой прикрывает глаза и взмахивает волосами, чтобы они свисали с дивана и не утепляли его еще сильнее. — А шо нет, давай, тока жарко пиздец, — последним глотком осушая донышко, Выграновский кивает неспеша, опускает руку с пустой бутылкой на пол и оставляет стоять ее там до следующей уборки. — А кто из вас после сна готов ебашить часа три по накатанной трек? — интересуется Антон, лежавший на прохладном полу голой грудью и болтавший до этого момента ногами. А еще любопытно ему было, почему же спиной он чувствует чужой взгляд. В их гараже точно не завелись приведения или тайно приведенные люди без определенного места жительства, поэтому смотрел на него именно Арсений, расположившийся сзади в паре метрах. Поворачиваться и пугать его Шаст не хотел, пускай наблюдает за тем, как плавно перекатываются мышцы, как блестит при тусклом свете кожа, как покачиваются игриво — только для Арса — бедра. Попову только самому будет от этого хуже, на улице и так жарко, что невмоготу даже дышать, какое там учиться, в особенности таким оболтусам, а здесь он еще и бросает неоднозначные взгляды на чужое тело, наверняка чуть влажное от пота и очень горячее. — Да ты шо, я всегда готов пахать с песней, — возмущается больше показушно Эдик, понимая, что даже обожатель своего дела — в частности оживленного и безудержно эмоционального — не сможет справиться с такой жарой. — На улице явно не плюс тридцать, значит, летом мы точно все передохнем как мухи помойные, — гогочет Антон, широко улыбаясь и слыша одобряющий прокуренный смех Эда. — Фу! Эдик, ну почему ты такой мерзкий? — морщится, пихая его в бок, Егор, прибирая обратно руки и даже для вида отодвигаясь. В любом случае вплотную лежать, да и просто касаться друг друга, приносило с собой только лишь омерзительную липкость и новые волны жара. — Сам ты мерзкий, — Эд фыркает и поднимается, чтобы уйти к холодильнику в очередной раз. — Ты набухаешься в пизду и свалишься еще до вечера, харе уже, — Антон незаметно обхватывает лодыжку Эдика, когда тот проходит мимо, но уже с бутылкой пива из морозилки. — Я не пить, — подпрыгивая от неожиданности на одной ноге, он опускает такой улыбающийся взгляд, что, кажется, сейчас за секунду он изменится на тот, что был у Пеннивайза, и Шастун получит свой «любимый дружеский тычок в бочину», как любил говорить Выграновский. И реально же не пьет, только ложится на диван обратно и прикладывает к шее себе тут же запотевающую бутылку, довольно простонав от долгожданной прохлады. Как будто оазис нашел посреди километров огненных песков. — А шо вы еще не слиплись? — похихикивая, Эдик указывает взглядом на Арсения, лежащего в креслах-мешках в отдалении, и с вопросом смотрит в глаза Шасту, который от скуки перевернулся на спину и чуть сдвинулся с нагретого лежанием места, найдя вновь себе холодящую кожу часть на полу. — Мы тебе че, макароны? — ржет Арс, затем переводит взгляд на валяющегося Антона и прыскает. — Вот Шаст точно спагетти, остается мне подобрать макаронину. — Я знаю! — выкрикивает тут же Шастун, поднимая руку, как в школе, и с кошачьей ухмылкой по-доброму льстит возлюбленному. — Арсений у нас будет бантик, такой же очаровательный и аккуратный, прям весь из себя. Закатывая от так называемых розовых соплей глаза, Эд как самый главный и единственный их шиппер готов сам Антона подтолкнуть к Арсу, но тот и сам отлично справляется, перебираясь поближе к парню — на соседние кресла-мешки. По взгляду Шаста понятно, теперь все могут спать, он ни к кому не прицепится, сам с удовольствием приснет сейчас, обнимая, вопреки жаре, Арсения мягко за талию, но не прижимая к себе, все-таки душно. Они не макароны, но все же слиплись.***
Близилась ночь, но никто из четверых так особо и не напился за репетицию. Казалось, сегодня что-то у них поменялось кардинально, раз три часа подряд исполнения песни не закончились пьянкой. К Антоновому сожалению, Арсений отказался вновь ночевать у него дома и сказал, что лучше вернется домой, узнает, как там мама, ведь ей тоже наверняка тяжело, как там отец, уехал уже или нет. Именно поэтому Шаст еще на полчаса остался в гараже, чтобы помочь Егору разобрать разбросанные в эмоциональном порыве подушки, выбросить мусор, состоящий из знакомых всем оберток из «мака» и пустых бутылок за прошлые разы, да заодно и проводить его вместе с Эдиком, поболтать лишний раз не мешало никогда. Поднимаясь по родному подъезду неспешными шагами, Арс улыбался слабо, надеясь, что зайдет в тишину квартиры, заглянет в родительскую комнату и увидит там спящих родителей, будто и не было никакой ссоры, не планировался развод, ни одна тарелка не билась в гневе матерью. Но иллюзии любят рассеиваться, особенно когда ими чуть ли не бредишь. Он все так же в вещах Антона, отдаст завтра, если не забудет. Постучав, зная, что звонок работает с перебоями, да и его обычно никто не слышит, Арсений ждет от силы минуту, и, когда распахивается перед ним дверь, первое, что он замечает, — синяки под глазами у матери. Она ничего ему не говорит, смотрит только осуждающе и вопросительно одновременно, отойдя в сторону и пропуская в квартиру. — Где был? — У Антона ночевал. Папа дома? — нерешительно ступая за порог, он осматривает полку с обувью, где только женские балетки, шпильки и его кроссовки, поднимает взгляд на напольную вешалку, где висит в одиночестве джинсовка. — Уехал наутро после того, как ты ушел тогда, — пожимая беспомощно плечами, Татьяна Викторовна скрывается за дверьми в спальню, не запирая за собой и как бы приглашая сына поговорить. — Навсегда? — подцепляя носками пятки кроссовок, Арс мгновенно их сбрасывает и следует за ней, спустив рюкзак с плеча и держа его в руках. — Да, Сень, — он морщится от такой формы имени, просьбы не упоминать которую его мать словно забывала через минуту, — навсегда. Ты же сам видишь, что вещей нет никаких здесь его, — садясь на неразложенный диван, она вздыхает тяжело и заправляет прядь волос за ухо, не глянув больше на Арсения. — Знаешь, может быть, я в чем-то виновата, но ты. — женщина качает головой в беспомощности, и Попову думается, что она пожалеет его, скажет, что отец не был прав, оставляя его, но ошибается. — Ты своими этими закидонами, макияжем, группой вашей это все испортил. Твой отец хотел сына, который выучится хорошо, поступит куда-то и сделает что-нибудь на благо общества, а ты только и можешь, что краситься и на ночь сбегать в ваш этот гараж. Как бомжи сидите там, Арсений, как ты вообще можешь так жить? Где твои книжки любимые, где те оценки, что были в пятом классе? Почему из школы мне звонят, где ты уже одноклассницу побить пытался, прогуливал много? У тебя здесь, — она рывком поднимается и, притянув к себе сына за плечо, тыкает пальцем в лоб, — мозги есть или пусто? Не зная, что говорить даже в такой ситуации, Арс только молчит, смотря на мать со вселенским разочарованием в глазах. Да, он стал кошмарным и проблемным ребенком, но ведь это не повод обвинять его во всем, что происходит вокруг. Ни за что бы раньше Арсений не сказал, что у него плохая мать. Естественно, бывали моменты, когда ему хотелось навсегда стереть из своей памяти семью и прожить жизнь заново, но всегда он приходил к тому, что все равно они ему родные люди, не думая, что и близкий человек может сделать пакость. А теперь — после сказанного — Попов не понимает, как дальше быть, его мир тепла и нежности безбожно рухнул второй раз. А он-то, глупец, думал, что она его поддержит, согреет и предложит справляться с уходом отца вдвоем. Больно, обидно и еще капельку страшно за завтрашний день. — А он ничего не просил мне передать? Ничего мне не хотел сказать? Почему ты не позвонила, чтобы я пришел попрощаться с ним? Где он сейчас? — это пока что все, что Арсений готов у нее спросить прежде, чем уйти отсюда вновь. — Он молча собрался и ушел утром, откуда я знать могу? А тебе я звонила, — о черт, правда же она тогда ему звонила, Арс выключил сдуру телефон! — ты не захотел общаться. А сейчас он, скорее всего, уехал куда-нибудь, клялся мне, что к нам больше ни ногой, раз такие дела. — А что дальше..? — бегло стирая с щек покатившиеся так внезапно слезы, он промаргивается и выдыхает, пытаясь прийти в себя. — Разведемся и все. Благо его я уже не увижу даже в ЗАГСе, он всего лишь напишет заявление, что дает согласие на развод, и приезжать не нужно сюда. Как быстро и сумбурно все закончилось, Арсений не успел поймать вырвавшиеся из рук поводья и упустил такой кошмарный миг, ничего не успев сделать. Остается только грустно смотреть вслед, чувствуя, как часто и глухо бьется собственное сердце в груди. Отвечать он ей не хочет, молчаливо разворачивается и уходит к себе в комнату, чтобы взять какую-нибудь одежду, белье, ноутбук, тетради, пускай и не планирует учиться. Покидав все беспорядочно в другой рюкзак, больше обычного и шире, Арсений надевает лямку сумки для ноутбука на плечо и максимально бесшумно выходит в коридор, где дверь была только немного прикрыта, что значительно увеличило возможность уйти снова без истерик и скандалов. Он опять убегает от проблем, наступающих ему на пятки, да, это трусливо и по-идиотски, но в который раз он не хочет оставаться в компании Татьяны Викторовны и прячется в свою норку. Как все-таки хорошо, что он пришел в кроссовках, их легче вынести в руках, чем лабутены. Арсений, стараясь без стука, прикрывает за собой дверь и с двумя рюкзаками, сумкой с ноутбуком и кроссовками спускается вниз точно так же, как и поднимался — по ступеням. Звонить Антону, которому отказал еще полчаса назад, он боится, потому босиком по асфальту идет куда глаза глядят, не волнуясь ни о том, что он с дорогой техникой ночью по дворам шляется, ни о том, что утром в школу он не пойдет в очередной раз. Ноги сами по себе приводят его на лавочку под дом, в котором и была квартира Шастунов. В окнах родительской спальни свет уже не горел, как и в Антоновой. Значит, все давно спят. Ну ничего, можно и разбудить Антона, тот, Арсений предполагает, будет не сильно против родного тела под боком на ночь, сам же говорил, что с Арсом ему засыпать легче. Как хорошо, что дверь какой-то еблан, на таких обычно жильцы сильно орут, подпер кирпичом, и Попов легко зашел в подъезд и тут же рванул по ступеням, не чувствуя себя комфортно в тусклом свете слабых лампочек. Зря понадеявшись на то, что Шастуны-старшие молча пустят его и сейчас, он стучится с осторожностью в знакомую давным-давно дверь, слушает крадущиеся шаги за ней, и тут-то его прорывает на слезы. Почему-то присутствие Антона рядом нагло срывало с Арсения маску и превращало его в самого нежного и ранимого котенка, который не переносит никаких эмоциональных подъемов. Была возможность прорыдаться и прокричаться на улице, но, ей не воспользовавшись, Арс стоял в слезах-соплях под дверью Шаста и слышал через пелену, как тот медленно проворачивает ключ в замке, по-видимому, боится разбудить родителей. — Ты че? — распахивая приглашающе дверь и пропуская нагруженного вещами Попова в квартиру, он жмурится от света, ударившего из подъезда в глаза, и сдвигается к стене, с непониманием разглядывая дорожки от слез на бледных щеках, которые еще несколько часов назад целовал, и те очаровательно краснели. — Почему не остался дома? Арс? — следуя за ним на цыпочках, Антон, кажется, просыпается на ходу от одного только вида пришедшего парня. — Что-то мама сделала, ударила? — хватая уже в своей комнате его за запястье, Шаст замечает, что тот шел без обуви, белые носки стали черными, и бегает напуганным взглядом по его лицу. Следов, синяков нет, значит, никто его не бил. Только для чего Арсений притащил с собой вещи, если все вроде как должно быть хорошо? По-хозяйски Попов опускает рюкзаки у стола, кладет сумку с ноутбуком на стул и разворачивается, обнимая обессилено свои плечи руками. — Арсений? — ото сна хрипло переспрашивает Антон, приближаясь и касаясь кончиками пальцев его груди, дабы не спугнуть. — Она размазала меня, как ебаные сопли по стене, понимаешь? Я оказался виноват, что папа ушел от нас. По интонации, по голосу, по арсеньевскому виду Шаст понимает буквально все, словно читает парня как раскрытую книгу. — Иди ко мне, — неправильно будет пытаться переубедить Арса прямо сейчас, он ничего на эмоциях не поймет и не запомнит, Шастун понимает, что ему нужно тепло и уют, сон и его объятия. Обнимая его, будто тот хрупкая роза, а сам Антон — Маленький Принц, Шаст целует в смольную макушку беззвучно и прижимается к ней губами, замирая на последующие минут пять в таком положении. Когда Арсений расслабляется, но всхлипывать не прекращает, Антон отлепляет его от себя через силу и желание утянуть в постель в уличной одежде и без каких-либо намеков на непотребность помогает раздеться до нижнего белья, убирает на спинку стула одежду и отдает свою футболку Арсу, оставаясь на ночь только в трусах. Он укладывает Попова на свою грудь, поглаживая без слов по волосам и устало смотря в потолок, на котором отражались фары чьей-то машины во дворе. Хочется набить кому-нибудь ебальник, чтобы выпустить пар, но все это лишь эмоции, которым поддаваться не стоит, лучше понежить побольше Арсения, который теперь прижимался к его боку подобно котенку и сопел сбивчиво в шею, зажмурившись. Он точно не спал, но Шаст даже не собирался пытаться с ним заговорить, поддержит пока одним своим присутствием. Антон уверен, что если он заговорит сейчас с Арсом по поводу семьи, то тот треснет и расплачется, а ведь только успокоился вроде как, хотя бы не плакал больше. — Ты засыпай, родной, завтра поговорим уже, если захочешь, — слышно только для Арсения произносит Шастун и утыкается губами в лоб, вплетаясь пальцами в волосы и перебирая их у корней, чем приятно массажирует кожу. Ответа ему не нужно, пусть отдыхает, Антон все равно чувствует, что парень ему безмерно благодарен. Когда Арс, кажется, уснул беспокойно в его руках, в коридоре послышались медленные шаги по скрипящему полу. Превозмогая желание остаться в постели и притвориться спящим, Шаст перекладывает с чувственной осторожностью парня со своей груди на подушку и перелезает через него, подумав со слабой улыбкой, что расти тому и так было некуда. Ручка двери дергается раньше, чем Антон доходит до нее, и он ловит удивленный сонный взгляд матери, которая только, видимо, зря обрадовалась, что ее сын не привел домой в очередной раз Арсения. Она не была против ночевок у них дома, не выгоняла никого, но аргумент «у него что, своего дома нет?» женщина с удовольствием использовала при любом удобном случае, да и тем более сейчас ее разбудили. — Che cazzo vuoi? * — недовольно рычит себе под нос Шаст, тут же окстится и не дает открыть дверь полностью, с вопросом смотря на мать. — Антон, можешь выйти? — хотя бы при госте она не стала раздувать скандал, за это Антон ее уважал. Если уж хотела покрыть его хуями, то не при друзьях и знакомых. Оглянувшись молча на Попова, то ли непроснувшегося, то ли притворившегося спящим, Шаст кивнул ей и просеменил в небольшую щель, прикрывая за собой дверь. — Арс опять у нас ночует? — собирая руки на груди, Майя Емельяновна поднимает на сына уставший от подобных внезапных выходок взгляд, никак не отреагировав на иностранный язык из уст Антона — привыкла. — Давай я тебе все объясню утром? — протирая глаза, он очень хочет спать. Во-первых, Попов его из полудремы выдернул, во-вторых, через минут десять он уснул бы опять, если бы не мама. — А давай-ка сейчас, — настаивает на своем женщина, опираясь спиной на стену позади. — Это займет много времени, мам, давай завтра обсудим? — упираясь как баран, Шастун вздыхает глубоко и сжимает губы в тонкую полоску. — Давай так, — Майя Емельяновна кладет ладонь ему на плечо и заглядывает в соловьиные глаза, — ты мне рассказываешь сейчас вкратце, а завтра утром встанешь и объяснишься вместе с Арсением, хорошо? — из всего нужно вычленить свою выгоду, поэтому женщина хочет поговорить еще и с Арсом, узнать, мало ли какие-то серьезные проблемы, чтобы вовремя вмешаться. — Без Арса, тогда согласен, — Антон склоняет голову к плечу и смотрит матери в ответ, сдерживая раз за разом зевки. Он не хочет и не собирается вплетать в их разборки Арсения, лучше уж сам наплетет какой-нибудь ереси про ремонт в квартире Поповых, чем заставит того снова все вспоминать. Одно дело рассказать близкому человеку о проблемах в семье, другое дело — его матери. В крайнем случае Шаст сможет выкрутиться, нарочно проспать и, избежав разговора, куда-нибудь увести Арса. Как он не хотел в который раз пропускать школу, но, во-первых, нужно узнать будет с утра у Арсения, если тот проснется, собирается ли он туда вообще, а во-вторых, хочет ли побыть один или корректней будет с ним остаться. И уже в зависимости от его ответов принимать решение, быть ему в школе или не быть. — Хорошо, давай так, — под устойчивостью Майя все-таки сдается и треплет его по запутанной примятой челке пальцами, намекая, чтобы тот поскорее все коротко объяснил и каждый мог идти спать. Но завтра утром точно попросит самого Арса перекинуться парой слов. Все-таки это ее с мужем квартира, и ответственность лежит на них и за собственного сына, и за его Арсения. — У них там ремонт сейчас, ну, а ты понимаешь, все так же, как и у нас было, все ругаются, строители ходят, краской пахнет, и жить в пылюге такой невозможно, — он придумывает всю историю на ходу, стараясь говорить потише, чтобы не разбудить остальных. — Вот Арсюха и ночует у меня, плохо ему в такой атмосфере, он — человек творческий. А мне только и лучше от этого, — уверяет ее Антон, понимая, на что стоит надавить, чтобы мама смирилась на первое время. Она вопросительно глядит на него, изогнув бровь дугой и требуя пояснений. — Мы и к ЕГЭ готовимся, и просто учиться пытаемся, вместе ж все интереснее, — выкручивается Шаст, пожимая для обыденной картинки плечами и выдавливая усталую улыбку. И Майя Емельяновна, наконец, верит и, махнув рукой, возвращается в спальню, к мужу, тушит там ночник и ложится обратно в постель, надеясь, что завтра ей разъяснят все и разложат по полочкам. Конечно, она чувствовала, что Антон ей чего-то важного недоговаривает, но решила пока не давить и дождаться признания. В свою очередь, Шаст широкими, но тихими шагами заходит на кухню, садится за стол и, налив стакан прохладный воды, пялится в стену, к напитку так и не притронувшись. Через какие-то десять минут он беззвучно пробирается в коридор, проверяет, закрыл ли дверь после прихода Арса, и, оказавшись в своей комнате, запирает дверь на внутренний замок, дабы с утра никто не ломился за объяснениями. Пододвинув Арсения с самого края, на который он сполз во сне, Антон, побоявшись, что ночью тот совсем свалится, пристраивается позади него и обвивает руками талию, прижимая к его телу свою футболку. Скоро все вещи Шаста пропахнут Арсом, и это будет один из лучших парфюмов в его жизни. А пока ночь, в конце концов, убаюкивает город, засыпает и Антон, из головы которого никак не уходили слова парня, когда они только вошли в комнату. Сейчас рядом с Шастом спит не школьная стерва, возле него засыпает его счастье. Шастун не хочет, чтобы его будущего парня размазывал кто-то по стене, даже если и в переносном смысле. И он это теперь окончательно решил.