***
С утра Арсений просыпается первый и чуть не уходит в ванную, его вовремя останавливает Антон, который хотел избежать любых разговоров с матерью утром, потому и притворился спящим, и Арса попросил. Тот тоже не питал особого желания говорить о том, что происходило ночью, потому согласился на эту авантюру. Таким образом, в школу они почти опаздывают и выходят из квартиры за минуту до урока. Может, если бы Арсений не захотел краситься и пошел так, они бы успели, но в школу ни тому, ни другому особо не хотелось, потому выбирают и дел побольше, и путь подлинней. Когда они наконец-то появились в классе, прошло уже точно двадцать минут урока, и учительница по географии решила, что лучше потратить следующие десять на крик и логичные слова про то, что опаздывать — нехорошо. Да и Шаст привык как-то уже, еще и голова так некстати разболелась, что хотелось самому наорать на всех и лечь на парту помирать молодым. На остальных уроках ничего нового и необычного не происходило, а Арс даже решал в начале каждого писать чего-нибудь из конспектов учителя, но уже после исписанной на скорость страницы выдыхался и забивал хуй. Были бы вентиляторы или кондиционеры, было бы точно легче, но в такой адской жарище невозможно просто существовать, не то что учиться, думать и разбираться в чем-то. Да еще и стоит физкультура последним, которую, уже по старой традиции, все четверо решили провести с большей пользой и для себя, и для школы — пошли к классной руководительнице, зная, что у нее сейчас окно, которое она проводит в своем кабинете. И в очередной раз это не увенчалось успехом, может быть, только крошечным, если успехом можно назвать то, что их и выслушали, и отправили учить уроки, а не, как она сказала, продолжать дурью маяться. Конечно, можно было бы сходить после шестого урока к Галине Геннадьевне, заведующей музыкой на всех праздниках, но после выходки Кузнецовой, из-за которой их еще не отчитала классная руководительница, что было странно, к ней подходить они не решились. Возможно, Галина Геннадьевна сжалилась и не пошла доносить на них или же просто забыла, все четверо на что-нибудь из этого надеются, чтобы не раздувать очередной скандал перед выпускным, за выступление на котором они обивали пороги не первую неделю. Правда, Выграновский все порывался подняться и к ней, но, выслушав все аргументы против, с нежеланием отказался, закатив глаза от бездействия. Он всегда любил добиваться своего быстро и резко, не дожидаясь чьего-то хорошего настроения или подходящего момента, рубил с плеча, но благо руки не распускал и оставался адекватным под влиянием спокойного и рассудительного Булаткина, служившего стоп-краном не только для всей их группы, но и лично для Эдика, который по натуре уж слишком горячий и местами идущий на поводу у эмоций. Похожим характером владел и Арсений, вместе с Эдом обычно творящий самые необдуманные вещи. Моментами хорошо, моментами плохо, но Антон подключался к ним, пускай и мог попытаться остановить хотя бы Попова, который вероятнее всего прислушался к нему бы. После очередного отказа уже даже Егор хотел обматерить классную, послав далеко и надолго, но сдержался в последний момент, вышел из класса с желанием хлопнуть дверью и все-таки прикрыл ее осторожно, решив не нарываться на гнев. Если бы им отказывали, послушав их песню, но все учителя знали только то, что это рок, и каждый раз отказывали им на предложение сыграть лишь для них после уроков второй смены. Выглядит по-идиотски, когда творчество судят по тому, какие отношения имеют его авторы в школе и какие оценки получают. Можно быть отбитым ебланом и писать чудесную музыку или проникновенные тексты, а можно наоборот, являться отличником, любимцем всех взрослых и сочинить провокационную песню без рифмы и особого смысла. Судят по внешней картинке, не желая залезть внутрь и разобраться с тем человеком, кто прячется за оболочкой. Смысла оставаться в школе сегодня больше не было, поэтому коллективным решением было докупить до полного боевого комплекта алкоголя и засесть до ночи в гараже, послав нахуй учебу и всевозможные домашки, которых у них в долгу был вагон и целая тележка. Разум пусть и пытался остановить их, но сдался через полчаса, когда были открыты первые бутылки пива. И уже к восьми часам они были вдрызг пьяные, потные после пяти часов репетиций. Конечно, если считать только время исполнения, то там явно меньше четырех часов, потому что нужно было то Эдику найти стакан, чтобы он зубами не хватал бутылку с занятыми игрой руками, то Арсу пообжиматься с Антоном, который был никогда не против, то Егору сходить до холодильника за льдом и затем пропихивать его в банки и бутылки с узким горлышком. Настолько обдолбанные и перевозбужденные они были, что Арсений сам полез к Антону целоваться, не прекращая игры и наклонившись вперед, чтобы не зацепиться инструментом за Шаста. В коротком проигрыше Шастун, конечно, его целует, хватая окольцованными пальцами за вспотевшие волосы на затылке и рывком притягивая ближе под Эдиков свист, который получился спьяну у него не с первого раза. Первый поцелуй при ком-то не казался им на пьяные головы чем-то слишком стеснительным и вышел, откровенно говоря, мокрым и блядски грязным, как в какой-нибудь заезженной порнушке с актерами, у которых, вопреки правилам, есть какие-то чувства друг к другу. Антон с удовольствием выдавал строчки, которые они давно еще зацензурили и превратили в адекватные, с помощью Шастовых знаний и переводчика заменив ругательства на другие, более красноречивые и менее ругательные. По приколу Эдик старался рассмешить Шастуна глупыми анекдотами из две тысячи двенадцатого, которые сейчас казались такими ржачными, что иногда он даже не мог договорить и смеялся хрипло посередине шутки, добивая этим Антона, начинающего хихикать вместо текста или пытаться и ржать, и заканчивать строчки. И больше ничего их не сдерживало, Арс все чаще к нему тянулся, чтобы его поцеловали хотя бы в нос, и улыбался как придурок, но игры не останавливал, делал все по лучшей привычке, Антон ни разу ему в поцелуе и даже в простом «чмоке» в лоб или щеки не отказал, но и при этом не замечал, что Егор, сидящий за их спинами, поглядывал аккуратно, тут же уводя взгляд на барабаны, чтобы Выграновский, ничем не занятый, кроме игры по памяти, не заметил, что он завидует парням белой завистью. Булка бы хотел, чтобы их группа состояла из двух пар, но подсознательно бегал от этого сам, понимая, что Эдик его скорее всего не поймет и порыв его не оценит, сославшись на то, что выглядит это неинтересно и чуть-чуть подозрительно. Возможно, он бы согласился, но Егор в такое стечение обстоятельств не верит и продолжает исподтишка посматривать на крепкие талантливые руки, забитые татуировками. Но и в меланхолию окунаться Булаткин не собирается, главное, что сейчас пушечно до отрыва бошки и они все живые и здоровые, жаль только, что пока без договоренности на выступление на выпускном, но скоро все обязательно решится, никак иначе быть не может. «Сегодня пьяные в своем гараже целуемся и орем наш трек, а завтра на огромной сцене окажемся» — думает счастливо Выграновский, улюлюкая вновь поцеловавшимся парням, и ржет с широченной улыбкой.***
Так вот, алкоголь их значительно раскрепостил, выбил из головы все проблемы и заставил забываться в откровенных поцелуях прямо в подъезде. Возможность того, что кто-нибудь ночью выйдет покурить в парадную или будет возвращаться домой, была, конечно, но чего уж постыдного, если они просто целуются? Даже если так жадно и мокро, с хлюпающей на губах слюной и руками, скользящими по всему телу. В темноте вряд ли будет понятно, кто это зажимается в углу, а родители уж точно не спутают и поймут все правильно, если увидят Арсения с красными пятнами на шее, с зацелованными губами и в мятой, испачканной о стены одежде и Антона с такими же распухшими, красными от чужой смазавшейся помады губами, со скомканной на плечах футболкой. Выглядят они не очень для остальных, но друг для друга — возбуждающе и очаровательно. Мыслей, как это исправить, не было, потому парни продолжали бесстыдно целоваться на лестничной клетке и оставлять друг на друге свои краснеющие и синеющие следы от поцелуев и засосов, уже даже прекратив попытки добраться до квартиры Шаста. И чего они ожидали? Неизвестно, только вот подростковый организм будет диктовать свои правила для двух пьяных и тем более влюбленных друг в друга парней. С довольной ухмылкой Арс, тяжело дыша, отстраняется от подпухших губ парня, крепче обхватывает бедрами его пояс и жмется своим красным лбом к другому, высокому, с испариной. — Как ты мне рад, — посмеивается Попов, бедрами подмахивая и указывая тем самым на стояк, упирающийся ему в промежность. — А ты вообще в ахуе от счастья, как я вижу. Хотя нет, чувствую, — сам же поправляется Антон, отнимая ладонь от его ягодиц, пробегаясь игриво пальчиками меж упругих бедер, выше, и на секунду касаясь ощутимого члена через ткань шорт. — Вот ты сволочь, — показательно надменно цокает Арсений и бегло осматривает подъезд сумасшедшим взглядом, словно готов был сжечь его дотла. Покачнув бедром, как бы призывая к тому, чтобы Шаст его опустил на ноги, Арс наскоро целует его в щеку, оказавшись на своих двоих, переплетает их пальцы в замке и молча ведет вверх по лестнице, надеясь, что никто не захотел покурить посреди ночи на самом верхнем этаже, куда они сейчас и направлялись, чтобы потрахаться. Им вообще поебать, что кто-то может заметить, для них существует только желание и возможность его исполнения вне дома, где в тысячу раз напряженнее и опаснее. Будет значит такой первый раз у них, что ж поделать, если в пьяные головы не пришла мысль о том, что все должно было получиться не так и не при таких обстоятельствах. Когда они, наконец, добираются до верхней лестничной клетки, то заворачивают за угол, оборачиваясь на секунду, и тут же хватаются друг за друга, сливаясь в жадном поцелуе с языком. Арсений дергает его за грудки, чтобы прижать ближе, чуть при этом не разрывает черную ткань футболки, смущенно краснеет, теряясь от нелепости ситуации, но на поцелуй не перестает отвечать, склоняя голову в сторону, чтобы не биться носами, иначе они оборжутся и обоссутся от смеха потом, а не потрахаются. Как хорошо, что они хотя бы не влезли в паутину или грязь, иначе это был бы самый запомнившийся из-за испанского стыда секс. Антон пальцами пытается нащупать молнию на его шортах, дергает их вниз, предположив, что они просто на резинке, но сталкивается с дрожащими пальцами Арса, помогающего ему и направляющего прямо под свою футболку, где и была спрятана пластиковая застежка на поясе. Понятливо выдохнув, Шаст щелкает застежкой и скользит рукой в ставшие тут же просторными шорты, обхватывая сквозь белье член и с осторожностью сминая его, не зная, от чего Арсению будет приятно, а от чего — больно. Но тихий стон, выдавшийся на выдохе, уверяет Антона, что он действует правильно и стоит на верном пути. Арс тоже не стоит столбом, опускает ладони на его бока, оглаживает неторопливо, подставляя краснеющую шею под новую порцию дорвавшихся поцелуев, свистяще стонет в воздух, который, кажется, накалился. И сейчас Шастун рад, что он выше Арсения, он может нависнуть над ним, грубо поцеловать в губы, втягивая то верхнюю, то нижнюю губу поочередно, прижать к стене, чувствуя, как сбивается его и так тяжелое дыхание, как вздрагивает горячая плоть под пальцами, и это ему несоизмеримо нравится. Ему до безумия полюбилось видеть перед собой обычного Арсения, краснеющего от поцелуев, но при этом толкающегося в прижатую к паху ладонь, противоречащего самому себе и забывающего напрочь про правила. — Детка, дашь мне прямо в падике? — он ухмыляется, довольный реакцией Попова на себя, и оттягивает резинку на боксерках, отпускает ее под недовольное мычание и затыкает парня поцелуем, едва касаясь головки пальцами через ткань. — Дам тебе по морде, ты понял меня? — морща показушно нос и подергивая от нетерпения бедрами, чтобы Антон продолжал ласки, Арсений еще пытается перехватить главенство, для вида язвит, в своем репертуаре воротит нос, как бы показывая Шасту, что взять его можно только напором и любовью. — Конечно, понял, — кивает для Арсового успокоения Шаст и подается тазом ближе, намекая на то, что и он был бы не против хотя бы поглаживаний или минимальных ласк. Ну иначе вытерпеть так невозможно, Арсений напротив такой желанный, со вспотевшей челкой, дышащий невыносимо глубоко, он для Антона как те сладкие пряники из детства, которые нельзя было есть до ужина и брать больше одного за раз, их хотелось все больше и чаще вкушать, языком собирая мелкие крошки с места откуса, слизывая глазурь и каждый раз как в первый пытаясь распробовать. И этот самый «пряник» сейчас перед ним, близко до невозможности, такой никому не отдашь и даже поделиться не подумаешь, спрячешь подальше и будешь наслаждаться. Уже было запустив ладонь полностью в трусы, Шастун чертыхается, звучно выдыхает, взглядом извиняется и начинает зубами стягивать свои кольца с пальцев, но чтобы не останавливаться, не лишать друг друга ласк, он притирается пахом к чужому животу, лбом трется об Арсовы виски, облизывает губы вызывающе, опуская кольцо одно за другим в карман. Времени Арсений не теряет, расстегивает умело ремень на джинсовых черных шортах, измученно стонет от того, как Антон прикусывает кожу в месте недавнего засоса. Он дергает не поддавшуюся с первого раза молнию, наконец, разбирается и с ней и приспускает вниз шорты, цепляясь взглядом за выпирающий член, обтянутый серой тканью трусов. — Давай уже блять, — прослеживая глазами за тем, как последнее кольцо падает со звоном в передний карман спущенных шорт, Арс, поддаваясь горячим рукам, помогает стянуть с себя свои тряпичные легкие шортики до колен и обивает одной рукой чужую шею, стараясь быть еще ближе, хотя казалось, что уже некуда. Не собираясь больше мучать ни себя, ни возлюбленного, Шаст кивает только для себя, кладет по-собственнически ладонь на чужую поясницу, а вторую, как делает следом и Арсений, опускает к паху. Кружа пальцами по тазовым косточкам и лобку, Антон дразнит парня поцелуями, хрипит расслабленно и жмурится, зная, что глаза совсем не пригодятся, он Арса чувствует. Ладони поначалу двигаются сумбурно, путаясь с темпом, сбиваясь, но через пару мгновений ловят синхронность и двигаются плавно, неторопливо. Шаст целует Арсения чувственно, передавая еще не пропавший вкус алкоголя в чужой влажный рот, глушит этим и свои, рычащие и низкие, стоны, и чужие, надрывистые и звонкие, чтобы никто не помешал им сейчас. Антон Арса хочет залюбить всего, заставить тонуть безвозвратно во взаимных чувствах. И с каждым мгновением им хочется зайти дальше, позволить больше и раскрыть новые границы. Ничего не имеет значения больше, чем драгоценные минуты в темноте подъезда, где они срывают с губ друг друга стоны и доводят себя до оргазма почти одновременно, переплетая пальцы на двух членах разом.***
В лицо бьет яркий утренний свет, и Антон, лежащий на краю дивана, морщится, теряя нить уходящего сна. Явно не такое пробуждение он ждал, особенно с больной-то после попойки головой. Шаст вряд ли помнит мелочи, но вот примерные события может представить, потому, только глаза продрав и развернувшись к стене, чтобы спрятаться от солнца, понимает, что Арсения нет рядом. Постель рядом смята, но пуста и, кажется, холодна. Приехали. — Блять, — только и говорит Антон, держась за ноющий после пьянки затылок, когда поднимается медлительно с, к его удивлению, разложенного дивана. Значит, им пьяным хватило сил и на это, отлично, но куда делся Арс потом? Спал ли он до утра или, проснувшись среди ночи, убежал? Но куда? Шаст судорожно хватается за голову, надеясь откопать в ней нужную информацию, но тщетно, потому приходится выйти в коридор, где собиралась уходить на работу мама. Она уж точно должна знать, где Арс, слух у нее чуткий, и его уход бы не остался без внимания. Наверняка Майя Емельяновна знает и про то, что пришли оба пьяные, довольные и ржущие, потому что они, вероятнее всего, разбудили и ее, и отца, как только вошли. Пару секунд Антон смотрит на нее сонно, хлопает глазами бессмысленно, пока не замечает, что обуви Попова у входа нет. И ему хочется за то, что он — придурок такой — поторопился вчера, врезать себе между глаз, чтобы звезды полетели и чтобы запомнить на оставшееся время. Уже вышедший в подъезд Андрей с непониманием смотрит на замершего с отчаянием в глазах сына и поднимает бровь, когда жена устремляет на него свой взгляд. — Где Арс? — сипло шепчет Шастун, опираясь рукой на тумбу перед зеркалом для своей же устойчивости, иначе упал бы он то ли от понимания, что все проебал, то ли от того, что голова расколется пополам сама по себе. — В каком смысле? — недоумевает Андрей, кидая взгляд на запертую дверь в ванную комнату. — Антош, на столе в кухне вам завтрак, таблетки от головы, не забывайте про школу, вечером поговорим, — раздает указания Майя, а затем, взяв с крючка джинсовую куртку, выходит за мужем, закрывая дверь на несколько оборотов, словно говоря этим, чтобы парни собирались и шли на учебу, если они ей вообще там занимаются. — Это че было? — растерянно бормочет Антон, поднимая брови и вытягивая губы в трубочку в непонятках. Он уже планирует вернуться в спальню, чтобы написать для начала Арсению, а затем Эду и Егору, дабы те были в курсе того, что он жестко проебался и Арса надо искать срочно, но щелкает замок сзади на двери, Шастун дергается, широко раскрывая глаза, и разворачивается на пятках. — Ты чего? — протирая волосы полотенцем, Попов промаргивается от попавшей в глаза воды и, оставляя на голове чалму, бегло оглядывает себя, предполагая, что что-то не так в нем, раз Антон пялится на него таким ахуевающим взглядом, как будто увидел не парня, с которым вчера они дрочили друг другу и признавались в любви через сон, а чупакабру какую-нибудь. — Че не так-то? — Арс, блять, ну.. Блять, зачем ты так пугаешь? — путаясь в словах, он стирает расстояние между ними и крепко прижимает Арсения к себе, носом собирая не стертую пену на шее и вдыхая свой гель с чужой горячей кожи. — Да я всего-то в душ ушел, ты меня потерял? — с влюбленной улыбкой шепчет Арс, у которого сейчас из-за быстрого перехода от напряженности и растерянности к радости и нежности снесло по-особенному крышу. — Я подумал, что ты ушел после вчерашнего, — и, поймав вопросительный сверкающий счастьем взгляд, продолжает. — Ну, что я типа перегнул вчера, переборщил, а ты ушел, потому что я такое вот ебланище. Арсений смеется с него — дурака такого — и понять не может, как тот вообще мог такое придумать. — И что ты ржешь? У меня сердце чуть не встало, да и я сам чуть не обосрался с твоих приколов, — буркает напущенно недовольно Шастун, закатывая глаза и вздыхая, но к себе только теснее жмет парня, дыша в его шею и собирая кончиком носа стекающие с волос капли воды. — Я всего лишь сходил в душ! — парирует Арс, целуя надувшиеся губы и хихикая. — Мне еще надо успеть накраситься, поесть, — он загибает пальцы, — а еще ты обещал вчера в пьяном бреду затащить меня в душ, когда не будет родителей дома. Как видишь, они уже ушли, — ухмыляется гаденько Попов, понимая, что времени и так мало, какой им совместный душ. Они, пойдя туда в спешке, либо утонут, либо оставят ужасные воспоминания о таком опыте, поэтому лучше отложить эксперименты, к которым так горит Арсений, на потом. — Детка, давай ты пойдешь краситься, а я — в душ, иначе мы опоздаем, а нам вообще-то, если ты, — он тыкает ему пальцем в лоб, ярко сияя от того, что все разрешилось как нельзя лучше, — не забыл, идти сегодня на выступление на выпускном наплакивать опять. Не верю я, что они отказывать будут нам каждый раз, мы ж не отцепимся. Поначалу воротя нос, Арс все же соглашается на быстрые сборы и — чудеса да и только — занимает ванную опять, якобы на пять минуточек, растянувшиеся на все пятнадцать, за которые Антон успел и позавтракать, и зубы почистить на кухне, выпросив пасту и щетку через щель в двери, и даже выбрать, в чем он пойдет сегодня. Для вида попытавшись защекотать парня, Шастун проскальзывает в пропаренную комнату под крики Арсения, что он «ничего не закончил и ему нужно», и запирается на щеколду, хохоча хрипло от того, что за дверью Арс крыл его хуями, оставшись краситься у большого зеркала в коридоре, видимо, притащив с кухни стул. Как говорит всегда Попов, лучше накрашенным и голодным прийти, чем с синяками под глазами и булкой в животе, поэтому он и красится, забивая на оставленный завтрак. Ничего не случится от одного пропущенного приема пищи. И Антон уже готов, ему только по-быстрому накинуть одежду, замазать синяки под глазами после пьянки и раннего подъема, и он будет как огурчик, а Арсений еще даже не поел, только заканчивал макияж, рисуя незаметные аккуратные стрелочки. — Не говори, что мы еще не выходим, Арс, — прыская со смеха, Шаст проходит мимо него, что-то делает на кухне, там же у него чуть не падает кружка из рук, когда он несет ее для Попова в коридор, чтобы тот хотя бы попил чего, про еду можно и помолчать даже. — Погоди пять минуточек, — отпивая пару больших глотков из протянутой кружки, он ставит ее рядом на тумбу и подкрашивает губы сначала бесцветным сладким блеском, а затем и светло-алой помадой, которая иногда блестела и на губах Антона после поцелуев. — Принеси пока вещи сюда, чтобы не бегать, — найдя Шастуну занятие, чтобы потянуть время для себя, Арс по-быстрому оглядывает свое лицо и следом за ним уходит в спальную комнату, чтобы одеться. Выпроводив Шаста под предлогом, что он смущается, Арсений напяливает не первое, что попалось под руку, позволяет себе выбирать, зная, что опаздывают они оба. Конечно, снова можно Попова процитировать: «Лучше опоздать и прийти красивым, чем прибежать вовремя галимым уродом». Чтобы не терять времени, Антон, уже одетый, собравший ему косметичку по просьбе и сложивший все по их сумкам, сидел на вынесенном к зеркалу стуле и листал по второму кругу ленту в инстаграмме, написав в общий чат, что они в который раз опаздывают. И, как ни странно, отвечает ему не Егор, не Эд, а Арс, который одеться-то не успевает побыстрее, но на сообщения, конечно, отвечает, будучи в соседней комнате. — Арсений, я тебя прибью прям тут, давай быстрее! — дергая от нетерпения ручку двери в спальню, он стоит с закинутыми на оба плеча рюкзаками, как тот самый пятиклассник, собравшийся проводить девочку, которая нравилась, до дома. — Я все, бегу, — торопливо распахивая дверь, Арсений вихрем вылетает из комнаты, целует в знак извинения в щеку, хватает парня за руку и, цокая уже обутыми лабутенами по полу, тянет его к выходу. — Понимаешь, я не понимал, где вчера оставил туфли, оказалось, они под диваном, я даже постель заправить успел, — тараторит на ходу Арс, хватая с тумбы ключи и выходя вторым, отправляя Шаста спускаться с рюкзаками вниз, а сам запирает квартиру и мчится следом, насколько это возможно в такой-то обуви.***
Утро у каждого человека начинается по-своему. Арсений с Антоном едва ли успевают к первому уроку, Эдик еще сонный, с бодуна, но зато в школе, а вот Егор сегодня собирается остаться дома, у него, как у самого малопьющего, разболелась голова так, что кошмар, и мать, у которой тоже сегодня выходной, встретила его на кухне, сидя за столом с кофе и листая новостную ленту в соцсетях. — Ты почему еще не в школе? — как Марина Петровна помнила, у сына уроки начинались в восемь, а он в пятнадцать минут только глаза продрал и на кухню заспанный зашел, не скрывая совсем того, что вчера вернулся поздно, да еще и пьяным в зюзю. — А я сегодня не в настроении, — зная, что мама поймет шутку, Егор садится возле нее за стол и кладет руки на стол, на них — голову, вздыхает и жмурится от боли в голове. Надо бы подняться, выпить таблетку, но больно даже шевелиться, не то что бы встать, дойти до верхних ящиков и найти где-то в нем обезболивающее. Мало того, что трещит голова и, кажется, норовит разломиться напополам, так еще и вчерашние события Булка вспомнить может не полностью. Что они долго репетировали и пили — помнит, что потом они разделились, потому что Арс и Шаст начали не по-детски так сосаться, а Эдик потащился провожать его — помнит, а вот откуда же у него на животе красное пятно, больше похожее на засос, чем на предположенную в первые секунды ступора возле зеркала аллергию, — не знает, просто в душе не ебет. И от мыслей, что это мог оставить Выграновский, у него в животе бабочки решали устроить личный митинг в поддержку того, что члену пора бы и встать, а там и до дрочки недалеко будет. С одной стороны ему даже приятно и интересно, с какого же рожна Эда на такое прорвало, а вот с другой страшно, что он ошибается и это не Эдовых губ дело. А если и Эдовых, то есть две дороги — он либо помнит, что творил, либо нет. Если же первое, то почему этого не помнит Булка, который и пил меньше, и вроде как должен был быть адекватнее остальных? Если второе, то говорить об этом ни в коем случае Егор не станет во избежание лишнего напряжения между ними. Хотя Эдик с Шастом сосется во время репетиций, значит, для него это дело плевое, но только для близких людей, и Булаткин уверен, что в этот круг входит как никто другой. А вдруг Эд помнит про то, что оставил на его животе каким-то образом засос, и будет думать то же самое, что и Егор сейчас, сидя за столом на кухне в огромной футболке, чтобы у Марины Петровны не возникло вопросов, откуда у ее пьяного сына на животе чьи-то губы оказались? Столько вопросов, но при этом ни одного ответа. Так еще и мобильник в комнате решил устроить, по-видимому, дискотеку, раз уже минут пять присылал уведомления почти что без остановки. И все-таки Булка решает пойти проверить, кому с утра уже понадобился, может быть, поспать еще приляжет, пока есть такая возможность. @utkaed 8:26 «Ты живой хоть?» «Не, ты шо спишь еще?» «Реально спишь?» 8:28 «Вот я ебланище, сам с собой общаюсь» «Ты в школу не идешь?» «А может ты пьянки не пережил и сдох?» 8:30 «Подох шо ли правда» Сначала Егор думает, что это сообщения в их общий с ребятами чат, но замечает, что они лично от Выграновского, и улыбается тепло экрану, но не знает, что ответить. Может быть, он успеет собраться и прибежать ко второму? Хотя вряд ли ко второму, тут бы к третьему не опоздать, если очень захочется все же ломануться на свою голову в школу. @bulkasegorom 8:33 «Да живой я но хз приду ли сегодня» @utkaed 8:33 «Шо случилось?» @bulkasegorom 8:34 «Все хорошо, я просто не отошел от алкашки и проспал» @utkaed 8:34 «Я понял, если шо ты приходи еще, мы тут планировали опять штурмовать кабинет училки по поводу выпускного» @bulkasegorom 8:34 «Приду если соберусь вообще» Понятное дело, что бежать, как первоклассница с глазами сердечками и слюнями от счастья, в школу только потому, что написал пацан, который нравился вроде как, Егор не собирается, но для приличия попробует собраться, ну, или хотя бы просто пока что подняться с кровати, на которую завалился, пока отвечал Эду. Он очень надеется, что миссия будет выполнима.***
И в школу Егор все же приходит, конечно, к третьему, но это отнюдь не причина оставаться дома сегодня. Кинув взгляд на расписание, он заворачивает на лестницу, направляясь к нужному кабинету математики, и, пока идет, аккуратными движениями поправляет кудри, нарочно завитые перед выходом под понимающим, усмехающимся взглядом матери. Благо таким вниманием, как у Арсения, Булка не обладал, поэтому мог пройти до нужного кабинета, лишь чувствуя взгляды в спину, а не слушая сбивчивые бессмысленные просьбы. Но и эти взгляды не были безосновательными. Зная, что может и хочет быть сногсшибательным, Егор давно так и выглядит, но сегодня был в миллионы раз очаровательней и красивей, чем обычно. На удивительно стройных ногах теперь белые гольфы с черной каемкой на колене, чуть выше висят широкие черные шорты, в которые заправлена большая светлая рубашка. Весь его вид дополняют высокие белые кроссовки. Проскользнув в указанный на табло кабинет, Булаткин оглядывается вокруг и ловит очарованный взгляд Шаста, на коленях которого — спиной — сидел Арсений, показывая расположившемуся сзади Эдику какое-то видео в телефоне, активно жестикулируя свободной рукой. — Ну ни фига себе, опоздал, но зато какой ахеренный пришел, — посмеивается Антон, кивая в сторону Егора, и, ловя улыбающийся взгляд развернувшегося обратно Попова, решает как-нибудь похвалить и его внешний вид, зная, насколько подобное любит Арс. — А тебе вообще цены нет, — он прыскает со смеху, оголяя зубы в усмешке, — и собираешься быстрее, и выглядишь просто пиздец, хоть без рук кончай, Арсюх. — Ну это ты загнул, — подстебывает то ли Арсения, то ли Антона, то ли обоих сразу Эдик и сдвигает стул для Булки назад, кивая. — А сегодня шо, праздник какой-то? — Кажется нет, я для себя так пришел. Выграновский как-то неверяще кивает, ерошит с доброй усмешкой его кудрявые волосы, улыбается так тепло, что в груди у каждого растекается спокойствие, накатывая мирно, крошечными волнами, хрипло посмеивается, когда теперь уже Попов портит Егору укладку, касаясь прядей совсем аккуратно, потому что знает цену подобным вещам как никто другой. — Раз уж ты здесь, — Эдик поправляет выбившуюся прядь светлых волос и вновь убирает руку восвояси, — то мы пойдем опять насчет выпускного, только когда? После уроков мы можем ее тупо не найти, если она вообще еще будет здесь тусоваться. Словно почувствовав то, как Булка вдруг напрягся от касаний Выграновского, Арсений перетягивает внимание на себя и задумывается, от приятности и неуместности момента или от нежелания прикосновений и нелюбви особо близких телесных контактов. Крутя кольцо на пальце, Шаст замечает поступок своего вроде как парня и незаметно целует в макушку, делая вид, что просто облокотился и никаких поцелуев и в помине не было. И хорошо, что Егор почти тут же отходит, снова светит, улыбается широко, взмахивая накрашенными ресницами и в раздумьях кусая губу, все же о Эдике можно было и подумать ночью, а вот выпускной требовал быстрых и безотлагательных действий, которые пока у них заключались в том, что они ходят который раз к учителям и получают от ворот поворот, уходя в гараж вчетвером и напиваясь там вдрызг, и по новой так. С таким-то режимом можно и в яму алкоголизма скатиться, не успев сообразить, что к чему, но Антон, выступающий всегда только «за» посиделки с бутылкой, уверял на пару с Эдом, убеждения с которым совпали так внезапно и так приятно, Арсения и Булаткина в том, что пить каждые два-три дня — это еще не алкоголизм вообще-то, а хорошая привычка русского человека. И под натиском сдавался сначала Арс, а затем — следом за ним почти сразу — и Егор, давно пославший на большой и толстый хер вопросы учебы. Нет, на второй год они не оставались, но Булка этого очень боялся, потому что хотел закончить школу с первой попытки, а не начинать заново одиннадцатый класс. В любом случае, если на повторение «успехов» останется Егор, то Шастун и Выграновский первее него окажутся в старом классе, не ставя ни уроки, ни домашние задания, на которых старались выезжать обычно Арсений и Булка, ни во что. Есть какая-то бутафория, ну и пусть стоит, не трогает их, и на этом спасибо, до свидания. Это, знаете, как в симсе купленный по причине «красиво, поставлю сюда» диван, на котором никто не спит, и он просто существует, чтобы в один момент можно было бы сказать: «Вот! Поглядите, что у меня есть тут!». Так же и с учебой у Эдика и Антона. Можно матерям похвастаться, якобы за ум берутся, к ЕГЭ начинают подготовку за три недели до первого экзамена, а другой причины, почему они не ушли после девятого пинать хуи дальше по ступеням учебных заведений, особо и нет. Арсений же как-то что-то пытался учить, запоминать, делать домашние работы раза два в неделю, но огромной любви и всепоглощающей страсти к уравнениям, датам и правилам не знал. Ему даже дышаться стало легче, когда отличие скатилось до уровня «о, ахуеть, не три в четверти, спасибо, я старался списать с гдз» и у родителей, на тот момент еще старающихся сохранить отношения ради сына, отвалилась челюсть. Лучше всех учился Егор, у него даже каким-то чудесным образом выходила в аттестате за одиннадцатый пятерка по русскому, истории и предметам, которые каждый дурак мог бы списать или сдать на пятерку, например, биология — учительница была настолько лояльной, что даже Эд отхватил себе четверку за ничего неделание всю прошлую четверть — и физкультура. Кстати, эта самая физкультура являлась с шестого класса любимым предметом Эдика, сменив когда-то обожаемую, потому что легкую, математику. Учительница по физической культуре с удовольствием принимала прогульщиков несколько дней до выставления оценок, ей сдавали нормативы, и она выставляла всем оценки, не делая никаких предупреждений на будущее и не угрожая уборкой на территории школы или покраской забора. Выграновский, пусть и пил, и курил, но был в хорошей спортивной форме, и сдать десяток однотипных каждый раз нормативов ему не составляло особого труда. Да и сдача нормативов была еще одной возможностью пару взглядов отпустить на чьи-то ягодицы, пофлиртовать от скуки с кем-нибудь незнакомым, дать уже очарованной девушке или парню со смешанными ощущениями от знакомства с Эдом не свой номер, намеренно ошибиться в цифре и больше не встретить человека, которого сам же и просил позвонить. Такой вот ветреный Казанова, которого носило от «дам-ка номерок, вдруг что-нибудь получится» до «круче сосаться с Шастом, обжиматься с Егором и Арсом, поэтому дам левый номер» как кораблик игрушечный по самым настоящим волнам в океане. Как неоднократно говорил Антон, слушая очередную историю из разряда сдачи нормативов: «Это вот ты скоро до меня доберешься и мне впарить попытаешься левый номер». И Выграновский всегда начинал бурчать как старый дед, объясняя, что память у него все еще отличная, не засорилась за семнадцать — почти восемнадцать — лет, потому он в толпе сможет за секунду узнать тех, кому номер уже пытался впарить и отдавал в конце концов бумажку с левыми цифрами. Может, так и есть, но лучше бы его память работала хотя бы на каких-то уроках, чем помогала ради шутки вредительствовать.***
Стояли возле двери в кабинет Галины Геннадьевны — управляющей музыкой на всех праздниках — и решали бесполезно, кто же пойдет первым, чтобы подготовить для остальных подушку безопасности и принять весь первозданный удар на себя. Решали-решали, да ничего в общем и не решили, сначала договорились всем вместе зайти, но Егор, ходивший туда один в позапрошлый раз, не особо хотел участвовать в первых минутах, когда начнется крик отторжения и попытки выдвинуть за дверь. — Ты шо? Мы ж команда! — гордо заявляет Эдик, хватая его за запястье, чтобы потащить за собой в кабинет и не оставлять снаружи. — Да что-то команда мы сейчас, когда все идем, а как наши голубки дома миловались, ты слился! — выворачиваться пытаясь из крепкой хватки друга, Булка пятится назад, надеясь, что зайти получится хотя бы последним, потому что Эд его точно не пустит. — Это ты просто меня мало уговаривал, пойдем, давай! — беспрекословно заканчивает их пререкания Выграновский и без лишних слов пропихивает его вперед себя, устроив татуированные горячие от погоды ладони на его талии. — Если вы будете орать, то она еще быстрее нас вытолкает отсюда, потому что мы и зайти толком не успеем, — рыкает, надеясь на их адекватность, Антон и кладет только несколько пальцев на ручку двери, намереваясь уже и зайти, но Эдик решает, что сейчас — самое время начать щекотать Егора, тут же согнувшегося в три погибели. — Да они издеваются, мы ж не сосемся здесь не стоим! — возмущенным шепотом восклицает Арсений, на пояснице которого уже минут как десять без движения покоилась свободная рука Антона, мерно поглаживающая моментами. По ней не приходилось стучать, Шаст не распускал себя и к заднице не лез, только нежничал сегодня с Арсом, потому что очень сильно обосрался с утра, подумав, что перегнул и он убежал. Да и особого желания в школьном коридоре облапать или, прости, арсеньева жопа, ты привлекательна, но Шастун пока сам не готов к такому быстрому развитию отношений, еще чего жестче — трахнуть в кабинке туалета — не было. — Ну да, давайте, пососитесь еще, шобы нас точно никуда не пустили, сказав, шо мы ебланы-пидоры, будто бы не знаете отношения большей части учителей, — прекратив щекотать и отодвинувшись для показательности от Егора, Эдик фыркает и ждет, пока Шастун продолжит открывать дверь, и они вместе туда завалятся, как бунтовщики в спальню к императору. — Сам ты еблан-пидор, — отмахивается Арс, смотрящий на замершего Антона вопросительным взглядом. — А почему стоим, кого ждем? — Я думаю. Вау, какой интересный и развернутый ответ! — О чем же, думальщик наш? — Булка посмеивается, для уверенности, что сзади не нападет снова Эд, продвигаясь вперед — к Шастуну. — О том, че я ей скажу, когда зайду. Вы ж потом заползете, речей особых не надо, а вот мне. — он вздыхает, косясь на бедную ручку двери, которую всю излапал уже, бедную. — Меня ждете? — интересуется подошедшая беззвучно Галина Геннадьевна, крутя между пальцев ключ от кабинета. Антону хочется хлопнуть себя по лбу за то, что они забыли посмотреть ее расписание и, пришла бы она позже или они подошли раньше, не пересеклись бы вообще, но он только аккуратно прибирает руку с талии Арсения, кивает и отступает, пропуская ее отпереть замок. — Ну, пойдемте говорить, раз пришли уже, не отцепитесь же иначе. Уже успех, их не сразу выгнали, а даже согласились выслушать!***
К огромному удивлению, их реально выслушали, а не перебили на полуслове, но, кажется, ни к чему разговор все равно не приведет. Галина Геннадьевна как не проявляла особых положительных эмоций в их сторону, так и не начинала этого делать, посчитав, наверное, что они быстро перегорят и начнут, например, танцевать. — То есть, вы хотите на выпускном, где будут чьи-то родители, учителя, директор, в конце-то концов, выйти на сцену со своим выступлением? — такое чувство, что прошлые разы объясняли не ей, а стенам и мебели в кабинете по приколу. — А как еще? Мы хотим выступить, у нас есть собственного сочинения песня, — Антон опирается рукой на ее стол и улыбается для вида, — разве проявления моего таланта к вокалу, Арсения и Эдика — к игре на гитарах, а Егора — ко владению барабанами не достаточно? Всегда громче всех кричали, что школе нужны таланты, золотые голоса, а теперь сами же наше предложение отвергаете. Это как так получается? Дело не в плохой музыке, потому что вы ее не слышали, не в тексте песни, потому что его вы не видели, а. — А в нас? — продолжает мысль Арсений, выглядывая из-за спины Шаста и подходя к учительнице ближе, чтобы смотреть прямо в глаза — психологический прием. — Есть распоряжение, я не могу перешагнуть через него, — пожимает плечами учительница и переводит тяжелый взгляд с Шастуна на Попова, затем разводит руками, глядя на стоящего позади Егора, и молчанием намекает на то, что им «пора». — И что же в нем написано? Арсений Попов, Антон Шастун, Егор Булаткин и Эдуард Выграновский не могут участвовать в программе выпускного, потому что выглядят не как все и не молчат в тряпочку, когда нужно говорить? — Арс чуть не взрывается, понимая, что кому-то они просто не нравятся, а потому и терпят поражение за поражением в схватке с учителями. — Может быть, если молчали б, то вам с удовольствием дали бы пять минут в самом начале, там как раз есть дыра между речью завучей и музыкальными вставками. — Вы немного ошиблись, Кузнецовой тут нет, — язвит Арсений, одергивается под ее вспыхнувшим взглядом и с вызовом смотрит в глаза, понимая, что по ее предмету — черчению — не будет и четверки после этого поступка (а раньше там и «четыре» едва набиралось). — Обвини, Попов, еще ее в том, что сам кинулся, — по-видимому, справедливость без них не восторжествует, а Ира не расскажет, как на самом деле происходило все тогда перед уроком. — А еще сам себя оскорбил в безотцовщине, — собирая руки на груди, Арс выпрямляет плечи, прямо петушится то ли для самого себя, то ли для уверенного вида. — Да взять хотя бы ваш этот макияж, — указывая взглядом на черные тени и подводку у Арсения, Галина Геннадьевна морщится пренебрежительно и крутит в руках взятую из стаканчика ручку, постукивая периодически ей по столу. — Разве так может выглядеть артист? Хотя, мы и песню вашу не слышали, наверняка этот любимый у подростков рэп с матами, верно ведь? — Я каждое словечко в этом треке выверял, он, к вашему сведению, на итальянском, да еще и про человеческую индивидуальность, движение только вперед! Как раз такое и нужно выпускникам, — встревает Антон, уводя незаметно тему от макияжа, потому что Арс — напряженная его струна — мог треснуть и высказать все здесь и сейчас, не побоявшись упустить последние шансы. Шаст, конечно, тактично умолчал про некоторые слова, перевода которых знать учителям не стоит. Да и кто-то разве будет разбирать слова, переводить? Скорее всего, это никому не будет интересно особо, потому и заострять на такой, кажется, мелочи внимание из адекватных соображений Антон не станет. Черт его знает, вдруг сейчас получится уговорить Галину Геннадьевну? Не сразу, конечно, но, постепенно продвигаясь к своей цели, можно и оказаться на сцене в день выпускного, желательно, конечно, как выступающие, а не как получающие рано утром аттестат. — Возможно, песня неплохая, я ее не слышала и оценить особо не желаю, но я не собираюсь подвергать свой статус и положение ради того, чтобы вы выступили. Еще, пожалуй, попросили бы спеть что-нибудь из школьной классики, может, стихи почитать, тогда пожалуйста, все будут только рады! — восклицает женщина, откладывая эмоционально в сторону ручку, и взмахивает рукой театрально, как при монологе. — Да какие к черту стихи? Сами читайте свои стишки про школу, второй дом и любовь к пятеркам, — садясь напротив Галины Геннадьевны на стул, где обычно обустраивались родители при разговорах с учительницей, Эд опирает голову на локти и смотрит на учительницу своим воодушевленным взглядом, — а мы хотим спеть, понимаете? У нас готова песня, номер. В конце-то концов, у нас один выпускной всего лишь, это на всю оставшуюся жизнь память будет не только для нас, но и для всех остальных. Разве не хочется разбавить сценки и бесполезную, каждый год наверняка одинаковую речь директора? К огромному сожалению, есть такие люди, для которых нет ничего лучше приевшейся обыденности, и Выграновский с ними не согласен в корне. Как возможно всю жизнь ходить одним путем на работу или в магазин, когда вокруг есть еще другие дворы и дороги? Как можно слушать одну и ту же песню всю жизнь? И самый главный вопрос. Как это не надоедает уже через пару лет? Разве можно каждый год слушать точно такую же, как и в прошлый раз, речь, те же стихотворения и сценки? От такой жизни Эду хотелось бы застрелиться. Ему всегда нужны были новые эмоции, ощущения. Нужно либо двигаться вперед и совершенствоваться, либо оставаться на месте, предаваясь лени и скуке, и не пытаться изменить жизнь к лучшему. — Для начала, речь всегда разная, да и сценки нравятся детям, почему бы не оставлять все на своих местах? — Потому что тогда это безнадега какая-то получается. Кто такой выпускной вечер запомнит? Мы и предлагаем внести свою лепту, раскрасить скукотищу хотя бы на пять минут, зато потом будет, что вспомнить лет через десять, — парирует Шаст, кидая взгляд на Егора, подошедшего со спины, и взглядом просит сказать что-нибудь в подтверждение его слов. — Хорошо же будет, если на встрече выпускников мы будем обсуждать не то, кто какие оценки нам ставил, а, например, наше выступление, — тактичный намек, по-видимому, понят был, потому Галина Геннадьевна хмыкнула и отвела взгляд на книжные полки, а Булаткин продолжал. — А если еще и запишете на видео, какой у нас крутой и продвинутый выпускной, то в интернете точно начнут нахваливать и учителей у нас, и учеников, и саму школу, раз было дано добро на проявление своих талантов! А кто откажется от того, чтобы получить похвалу или даже премию от начальства, если все пройдет легко и оставит за собой только позитивные впечатления? Правильно, никто, особенно когда ради этого нужно пренебречь распоряжением, которого, может быть, и не было, и согласиться выделить им всего лишь пять-семь минут выпускного вечера. Подготовкой и репетициями с ними заниматься не нужно, они и сами отлично справляются. А такая приятная перспектива значительно пошатнет устоявшееся, непоколебимое мнение Галины Геннадьевны, и Егор знал это ровно так же, как и свою табулатуру на барабанах для их песни. — Допустим, я попробую что-нибудь сделать, но вы же сами можете все испортить, если придете в таком виде. Я понимаю, что это самовыражение, вам так одеваться и, в целом, выглядеть комфортно и удобно, только вот не у всех учителей такое же мнение. Например, большинство педагогов считает, что недопустимо парням краситься, хотя это вполне нормально, если самому человеку нравится, но обычно люди не понимают, что это не их дело, и пытаются доказать обратное. — Я могу назло в юбке прийти, — улыбаясь, Арсений пожимает плечами и сдерживает наглую усмешку. — Это же мое личное дело в чем ходить, Галина Геннадьевна, так? — Для мальчиков есть своя форма — брюки, для девочек — юбки. Встрять бы в разговор, но Егор лишь в голове прокручивает мысль о том, что больше половины девушек в школе носят джинсы или штаны, и хмыкает сам себе, смотря безыдейно поверх головы учительницы — в окно. — Но девочки носят брюки свободно, потому что хотят, а я хочу, допустим, прийти в юбке, — как будто прочитав мысли Булки, кажется, только ради самого желания отстоять свою правоту Арс продолжает, собрав ладони на груди и выжидающе поглядывая на Галину Геннадьевну, — и накрашенным так, как мне нравится, но мне запрещают, почему? — Потому что подобное не принято, Попов. — Давайте вспомним, что школьная форма нужна для того, чтобы дети не отвлекались от учебного процесса и не особо отличались друг от друга, — мысленно потирая ладони, Арсений кивает себе и, не дождавшись никаких противоречий со стороны учительницы, заканчивает вопросом. — Так чем же мои юбка и макияж могут помешать кому-то обучаться? То есть, на парне выглядит отвлекающе, а на девушке, по вашему мнению, нет? — Это не принято и неправильно, так не делают обычно, именно потому юбка на парне, Попов, будет значительно выделяться. — Ну тогда снимайте со всех девочек брюки, — влезает Эдик, вскидываясь от такого идиотизма. Когда Галина Геннадьевна вздыхает и не поймешь, что у нее на уме — выгонит прямо сейчас или даст какой-никакой шанс — теперь, Антон поворачивается к Арсу и с аккуратностью касается тыльной стороны ладони пальцами, глазами попросив остановиться и не нарываться на дальнейший, и так затянувшийся спор. В свою очередь Булаткин незаметно для учительницы пихает Выграновского, закатывает глаза, понимая, как распалились парни во время этого относительно тяжелого и местами повторяющегося разговора. Так где же эти законы, как правильно и как неправильно? И — самое интересное — где такой человек, который подходит под все параметры и является «идеалом» этих дурных требований? А есть ли такой вообще, как и эти законы, придуманные обществом давным-давно и внедренные в огромное количество голов, как истинные суждения о жизни. Конечно, всегда есть люди, которые выступают против, и их количество растет, но, в особенности для обучающихся, выставляются только «правильные» законы, которым, увы, чаще всего потакают обучающие. Задуматься можно над тем, видели ли вы хоть раз в учебнике парня в юбке? Или, например, девушку-таксиста? Стереотипное мышление развивается с самого раннего возраста. Но и перебарщивать с доказательством иных вариантов не стоит, потому что в таком случае и это могут посчитать за побуждение всех парней носить платья, чтобы что-то доказать. Каждый человек имеет право выбрать для себя то, что, по его мнению, выглядит лучше и смотрится красивее, звучит интереснее и написано увлекательнее, а гнуться под стереотипы не должен. — Предлагаю вам компромисс, — все-таки Галина Геннадьевна взвесила все «за» и «против» и сдалась, — во-первых, вы придете в адекватной одежде на выпускной, во-вторых, выступите с какой-нибудь сценкой, которую посчитаете хорошей, раз наши вам не нравятся, тогда будет вам время для того, чтобы выйти со своей песней.