***
Если бы Эдику год назад сказали, что он без шуток дойдет до крайности и решит, что один раз подрочить на друга — нормально, то он бы сразу прописал этому человеку в глаз, обозвав озабоченным придурком. А сейчас, пролистав в который раз ленту в инсте и наблюдая в ней повторяющуюся фотографию Егора, заходит на его аккаунт и начинает внимательно рассматривать остальные снимки. Самого себя Эд уверял, что это от скуки, да и спать не хочется, почему бы нет? Правда фотографии пролайканы им, значит, не видеть их он не мог. Выграновский даже находит первую их совместную — еще как друзей, а не как музыкальной группы — фотографию и улыбается тепло, укладываясь теперь на спину — одной рукой, увы, скриншот не сделать. В памяти хотелось сохранить даже такой снимок, где у него самого еще нет татуировок, у Арсения в тот момент короткая стрижка и небольшая челка, Шаст на фото еще не вымахал до двух метров, а Егор был похож на выпавшего из гнезда воробушка со своей вздыбленной, расползающейся во все стороны из-под кепки прической. Все изменились, и, как считает Эдик, в лучшую сторону. Если раньше они были под полным контролем своих родителей или родителя, то теперь им стало так похуй, что им не нравится их стиль, занятие или поведение, что они как будто ушли в дзен. И уже вроде как нахождение Эда в три ночи на аккаунте Булаткина не выглядело так по-идиотски, фотку хотел их найти, вот и отговорка. Тот факт, что он больше разглядывал владельца аккаунта и пропускал фотографии граффити или пейзажей, его уже не смущал. Момент X настал ровно тогда, когда Выграновский осознал, что у него встал просто из-за фотографий Булаткина, и он тут же вышел из вкладки инстаграмма, начиная молча пялить на свои обои главного экрана с большой черной собакой. На секунду пришедшая мысль, что лучше бы у него встал на псину, которую можно поменять на другую и забыть, чем на Егора, с которым ему еще сидеть за одной партой, буквально жить после школы — они договорились попробовать снимать квартиру на четверых — и петь в одной группе. Такие приколы от жизни Эд не просто не любил, он их всей душой ненавидел и воинственно точил на них зуб. Уже не получится использовать отговорки или попытаться убедить себя, что встал у него на какое-нибудь порно, которое он мог бы открыть тут же, чтобы самому себе доказать это, но почему-то не стал. И сон теперь точно не придет, если не закончить начатое случайно дело. Эдик даже решил лежать и винить систему инстаграма, выдавшую фотографию Егора в который раз и вынудившую его перейти в сам профиль без нужной на то причины, но долго, к своему сожалению, не сдержался. Необязательно же представлять именно Булаткина в процессе, можно подумать о ком-нибудь другом, кому потом в глаза смотреть будет не стыдно — кого никогда не встретишь. Только вот так думал лишь мозг. Да и план какой-то бредовый изначально. К слову, Эд мог пойти в душ, скинуть напряжение ледяной водой и укутаться в плед, пока бы не отогрелся, но мать и так косо на него смотрела, когда тот вернулся домой опять далеко за полночь и уронил в ванной какую-то склянку с приятно пахнущей жижей, поэтому этот план можно наименовать только капканом. Да еще и в комнате так душно, словно жара хотела вытянуть душу из людей не только утром, днем и вечером, но и нападала тайно ночью. В таких условиях из-под душа вылезать не хотелось, существовать постоянно в легкой прохладе. Просто в трусах под вентилятором ему жарко, это же какой-то отдельный круг ада. То ли крутился вентилятор совсем никудышно, прослужив только пару недель в этом году, то ли Выграновский сам себя подтрунивал, для чего-то задумываясь, как бы отреагировал Булаткин на происходящее, если был бы рядом. Может быть, как в клишированной порнушке, которую явно видел каждый — увидел стояк и тут же встал на колени. Маловероятно, но могло же быть такое, что Егор бы просто пошутил и слился мгновенно. И, конечно, самое реальное — поржал, засмущался, снова поржал, уточняя причину, и, посоветовав с этим разобраться без его участия, вышел бы из комнаты, чай пошел бы попил. Еще и лежит Эдик неудобно, эти еле живые потоки воздуха в лицо бьют, заставляя щуриться, между ног скомкан ненужный в такую погоду плед, а тут еще и член решил предательски дернуться, когда в голове возникли без ведома Эда воспоминания с фотосессии. Нет, вариантов больше не найдется, остается один — подрочить и вспоминать об этом каждый раз, когда он будет видеть Булку. Если и существуют другие выходы, то они не для него. — Ну шо я мог сделать? Ничего, правильно, — кряхтит себе под нос Выграновский, двигая тазом, чтобы устроиться удобнее, и выпихивая плед с кровати ногами. Если уж и делать такую херню, о которой потом пожалеешь еще точно не раз и не два, то надо, чтобы было хотя бы комфортно. Устроившись так, как считал удобным, Эд выдыхает как перед казнью — да лучше бы голову рубили ему сейчас — и опускает на пробу ладонь на свой пах. Дрочить он дрочил, но не на своего ближайшего друга. Еще странно, что в его фантазиях сами по себе не объявились Арсений и Антон, получилась бы отличная оргия, за которую Выграновский бы в ад попал еще до смерти. В конце концов, на одну симпатичную практикантку он спокойно подрочил и завтра же забыл, не увидев ее больше в школе, но с Егором, конечно, все труднее намного. Еще и за собой Эд стал замечать, что на Булку заглядывается неприлично долго и, по недавним словам Шаста, пока они курили вдвоем, даже ревнует, например, как тогда на фотосессии. Пока он об этом думал, рука уже — живет своей жизнью, что ли — оказалась в трусах, а член только твердел, стоило мысли про Егора просто беспечно промелькнуть. Обхватывая в кольцо пальцев стояк, он выдыхает хрипло, глаза закрывает и надеется на зияющую пустоту в голове, которая помогла бы по-быстрому разобраться с напряжением и не дать задуматься о том, какой Булаткин все-таки ахуенный. Эдик заметил это не сразу, но теперь был уверен, что попробует что-нибудь сделать для иного сближения с ним. У Шастуна же каким-то образом получилось с Арсом начать встречаться, значит, и у Эда шансы явно не нулевые. Кстати, а вот и они в голову залезли, но оргия не началась, как мило с их стороны. К огромной радости, мысли отходят на второй план, уступая фантазиям, которые будто пробили защиту и теперь лезли как бешеные в его голову, и Выграновский только на них фокусируется, уже открытые глаза щурит лениво в потолок, представляя свой сюжет для его возможной близости с Егором. Конечно, он не мудак, чтобы лезть сразу же в постель к нему, но никто не может осудить за фантазию. Смысла в ней нет от слова совсем, но вот Булаткин на коленях со своим блестящим взглядом и приоткрытыми губами есть, и Эду это так нравится, что в животе словно затягивается потуже тот узел, появившийся минутами ранее. Невозможно прекратить представлять себе Егора в таком виде, да и он уже заканчивает пытаться, соглашаясь с тем, что кончит именно тогда, когда в фантазии наступит пик. — Сука-блять, — скороговоркой на выдохе шепчет Выграновский, жмурится все же и, решив не растягивать удовольствие и не медлить, ускоряет движение рукой, теряя последнюю нить мысли и окончательно, с разбега падая в омут своей фантазии. Булаткин в ней такой раскрепощенный, но тем не менее максимально свой. Никаких горловых с первых секунд и пошлых словечек, только зарумянившиеся от смущения щеки, слегка взволнованный, но при том сексуальный до невозможности голос, яркий блеск в глазах и влажные распахнутые губы. Егора и так хотелось вечно касаться, придерживать и случайно задевать касанием, а сейчас и подавно отпускать, пусть и в фантазиях, не хотелось. Хриплый стон превращается в долгое усталое мычание, когда Эд, будучи на самом пике, закрывает рот свободной и чистой ладонью, второй потирает головку и, наконец, чувствует выплескивающуюся сперму горячей, словно раскаленной кожей. Он дышит загнанно, по-собачьи, лижет пересохшие из-за частых вдохов ртом губы, позволяет семени испачкать трусы и бездумно пялится в белый поток, ловя взвинченным взглядом несколько бликов, отражающихся с улицы. В голове катается скучающе и одиноко перекати-поле, где-то вдалеке бьет в тарелки обезьяна. Как можно после дрочки оставаться бодрым и не хотеть уснуть прямо там, где был? Выграновскому это непонятно, ему легче прилечь подремать еще немного с утра, если того требует случай, чем вырвать себя из приятной неги, к сожалению, уходящего удовольствия и начать собираться куда-то, начиная день. — Ох блять пиздец, — двинувшись к краю, чтобы дотянуться до валяющегося на полу рюкзака и достать салфетки, он хмурится, услышав, как хрустнуло колено, и судорожно вспоминает, в какой отдел кинул в прошлый раз после использования пачку. Никогда не находящиеся с первого раза сигареты лезут в руку, мешаются, но в итоге только указывают на место, где лежат заветные салфетки. Эд обтирает руку — не спать же прямо так — и осматривает по возможности в полутьме живот, благо там следов его личного преступления не осталось, поэтому он швыряет использованную салфетку в вечно пустое ведро под столом и выдыхает осипше, оставляя пачку под боком валяться. Лень даже вентилятор направить, чтобы он дул не на стену над ним, а на него самого, и Эдик так и лежит, бессмысленно смотрит в потолок нечитаемым взглядом и сглатывает, морщась, чтобы вновь приходящие фантазии исчезли из головы.***
Наутро голова болит не меньше того, как грызет совесть, но Выграновский все же находит в себе силы дойти до ванной комнаты и залезть под теплый душ, пихая голову чуть ли не под льющуюся из установленного шланга воду. Хоть его и немного, но желание смотреть в глаза Егору точно есть. Он не собирается бегать от него, еще чего придумали, во-первых, для Эда главное, кем он является в реальности, а не в его бредовых фантазиях, а во-вторых, шугаясь от него, внимания точно добиться не получится. Благие мысли приходят на мокрую — в прямом смысле, по лицу лилась вода, но он не спешил прятать его от струй воды — голову, поэтому Выграновский еще пару минут отмокает, легко меняя температуру воды. Пока он прохлаждался, завтракал и, когда мать ушла наконец-то на работу, курил, ему на мобильник, стоящий на беззвучном, так еще и с зарядкой почти на нуле, приходил просто огромный ворох сообщений из их общего с парнями чата. Там уже разгорелась целая драма, что Эдик их всех кинул и будет спать до обеда, значит, и в школе не появится, потом Арсений залетел со смелым заявлением, над которым потом будет ржать весь день Выграновский: @arspop 7:27 «Шаст, если ты не освободишь туалет и не начнешь откликаться, то я выбью дверь и утоплю тебя в говне, ты понял меня?» И такой же убивающий Эда на протяжении всего грядущего дня ответ: @antonkrash 7:27 «Понял, принял, выхожу» И дальше диалог не клеился, потому что писал только один Егор, а эти двое куда-то магическим образом исчезли и появились запыхавшиеся и красные как вареные раки к середине второго урока, аргументируя это тем, что, во-первых, Арс не успел докраситься, потому остался заканчивать макияж, а потом они бежали, а во-вторых, им обоим не был особо нужен урок информатики. И Эд только хотел их простебать насчет того, что они потрахались, но увидел, что Арсений не в своих сучьих лабутенах пришел, а в белых мягких кроссовках, и претензий больше не имел, ну, или не хотел иметь. На самом деле, они и правда опоздали из-за того, что Арс не успел докрасить один глаз, психовал, когда он не получался снова и снова, и нетерпеливо кидал взгляды на мобильник, проверяя время. Так еще и Антон заперся в туалете, ленту свою листал, переписывался, а Арсению вообще-то срочно надо было взять смывку для макияжа оттуда. Он даже просил ее просто передать, но от Шаста ноль внимания, только хихиканье иногда, но зато в их чате он был активнее всех самых активных людей на планете: и ответит Егору, и мемчик про говночиста из архейской эры скинет, и фотку одноклассника наподобие «с забива» им сольет из закрытой группы, где давно и забыто числился в подписчиках. Но после требования открыть дверь, иначе Попов его в дерьме утопит, Антон все же отпер ему и продолжил залипать в телефон, сидя на бортике ванны в одних трусах. Тогда началась битва пострашнее битвы Конора Макгрегора и Хабиба. Арсений давно обещался в отместку защекотать Шаста, но все забывал и жалел его, но сегодня был отличный момент. Правда, уже через пару минут преимущество перешло на сторону Шастуна, и Арс оказался припертым к стене и защекоченным всласть. На следующей перемене эту звездную историю услышали Егор с Эдом, понимая, какие их друзья влюбленные придурки. Но Эдику ведь мало десятиминутного нескончаемого смеха, поэтому он полез в карман джинс, чтобы найти там мобильник и продемонстрировать те два, по его мнению, смешных до безумия сообщения Арсения и Антона, но телефон предательски показал 0% и выключился окончательно, больше не планируя подавать признаков жизни, пока его не подключат к зарядке. — А есть у кого повер банка? — вытаскивая шнур из рюкзака, он встряхивает им в руках, как бы прося проснуться и помочь ему в спасении мобильника. — Кто нахуй? — Шаст до этого копался в своем рюкзаке, причитая, что не может понять, куда пихнул перед выходом — а точнее выбегом — наушники, но, услышав эту фразу, разогнулся, случайно прикладываясь затылком о край парты, и повернул на Эдика голову, изгибая брови как дуги. Он впервые слышал подобное и хотел узнать, где такое выражение откопал Выграновский. — Ну повер банк, ты шо, дебил? — крутя в руках черный кабель от зарядки, Эд склоняет голову к плечу и смотрит на Антона как на самого отсталого от современности человека. Возможно, так смотрел бы нынешний человек на кроманьонца. Не было бы возможности разбить вообще не дешевую вещь, Арс бы кинул этот несчастный повер банк на стол перед Выграновским, но и сломать, промахнувшись случайно с расстояния меньше метра, ему нос не хотелось. Поэтому он просто его передает и садится на стул грудью к спинке, смотря сонно на Егора, расчесывающего волосы. — А вообще, какого хера вы на наше место завалились, ироды? — смеясь, Шаст обходит ряд позади и становится возле Эдика, без каких-либо на то причин наблюдая, как тот сначала подключает мобильник к повер банку и затем, дождавшись, пока он включится, ищет во Вконтакте в их чате эти сообщения. — А вы опоздали и профукали, — показывая язык, Егор сдерживает желание показать еще и фак, пока их в очередной раз не отправили к директору за брань. — Это так не работает, слышишь? — от безделья водя пальцами по тетрадке, которая почему-то лежала на центре парты, Арсений чувствует на картоне какой-то рисунок и без вопросов разворачивает ее, чтобы посмотреть, какие художества там красуются. — Хуй, что ли, нарисовали, — приглядываясь, он прыскает и пихает Антону посмотреть это творение. — А кто рисовал? — Где хуй? — Булка непонимающе хмурится и поднимается, наклоняясь над партой, чтобы рассмотреть то, над чем ржал уже и Шастун. Знаете, в критических ситуациях, по сути, должен включаться инстинкт самосохранения, но у Выграновского, как оказалось сегодня, включается сам по себе режим «затупи, обосрись по полной и начни ржать». Конечно, когда-нибудь это сможет оказаться выходом из ситуации, но явно не в этот раз. Ему надо бы слезно молить прощения у Егора, на тетради которого теперь красуется нарисованный ручкой и ей же раз десять обведенный член, но он, видя, как растягивается удивленно его лицо, только шлепает по как будто предназначенной для этого заднице. Сказать, что у Булаткина лицо еще и покраснело — Эд думает, что от гнева, а на самом деле от смущения — ничего не сказать. И если бы сейчас Выграновскому выдало табличку с выбором «миллион рублей сейчас же или способность телепортироваться», он бы лупасил по второй кнопке до того момента, пока не разбил ее и сам бы не пропал отсюда. — Ты ахуел? — развернувшись с тетрадью в руках, Егор замахивается ей прямо в голову тут же пригнувшегося Эдика и легонько — им же не нужен бас-гитарист с отбитой головой — шлепает по ней, слыша, как тот под ударами ойкает и прикрывает лицо татуированными ладонями. — На моей тетрадке рисовать свои вот любимые письки, ты ебанулся, у тебя нет своих тетрадей? — Да какие любимые письки? — соскакивая со стула, Выграновский отпрыгивает в сторону, чуть не сносит бедром парту на другом ряду, где собирали сумки две одноклассницы. — Извиняюсь, — он едва успевает бросить это, чтобы прогнуться от полетевшего в его сторону пенала. И он, к радости Эда, пролетает мимо него, но, к несчастью Егора, врезается в кудрявую шевелюру одной из одноклассниц, не успевших присесть или отклониться вовремя, и оба одновременно ойкают и начинают смеяться, забывая про свою личную битву. Такое чувство, что в первом классе мальчики просто дергают понравившихся ребят за косички, а в одиннадцатом пиздят безбожно пеналами. — Да это вообще не я был! — решив напомнить, кого тут надо убивать первым, Эдик хочет подойти было к своей парте и сделать вид, что он вообще не при делах, но Егор такой исход событий не считал правильным и, стоя ногами уже на стуле Выграновского, в третий раз предпринимает попытку дать ему подзатыльник. Но идет все не так, как планировал Булка, как планировал судорожно Эдик, потому что Эд просто не успевает остановиться и врезается лицом в его живот. И первое, что он делает — втягивает запах с одежды и улавливает какой-то порошок, слабый аромат туалетной воды и дезодоранта. Егор тоже замирает, кладя руки ему на плечи вроде для того, чтобы оттолкнуть и наконец нанести хоть самый слабый урон, но в конце концов просто прижимает его ближе. И, как уже говорилось, у Эда сейчас режим «затупи, обосрись по полной и начни ржать», поэтому он следует его плану, не давая себе опомниться и действуя ровно так, как хочется, а не как надо, кладет ладони на его ягодицы, чувствует щекой, прижатой к животу, резкий тяжелый вздох и подхватывает Булку с кряхтением на руки, с осторожностью укладывая его себе на плечо. Выграновский опомнился именно тогда, когда уже секунд двадцать держал без дальнейших действий Егора на руках и молчал, и Шаст, отшагнувший ранее назад, чтобы не попасть под раздачу, теперь с довольной ухмылкой смотрел на них. — Повернись ко мне, избушка, задом, — сквозь смех говорит Арсений, держа палец наготове, чтобы сфотографировать и потом, возможно, выложить в их общий инстаграм. И Эдик, который сейчас не знает, чем сгладить образовавшуюся паузу, топчется на месте, перехватывает Булку одной рукой и показывает в камеру указательный и средний пальцы в форме «V». Арс фотографирует, хихикая тише, чтобы руки так не тряслись от смеха, а фото не получилось смазанным. И, что странно, Егор в его руках не брыкается, покорно висит как тряпичная кукла на его плече и только иногда покачивает ногами, как бы говоря, что он вечность в таком положении не протянет. А для Эда это пиздец, удвоенный надвое. Еще часов шесть назад он, считая себя самым довольным человеком и при этом стыдясь, дрочил на Егора, а сейчас придерживал его за бедра, чувствуя оголенным участком спины теплое сбивчивое дыхание. У него крыша прямо сейчас и улетит, если кто-то этот сумасшедший дом не остановит прямо на ходу. — Теперь мы поняли, что у тебя любимые жопы, а не хуи, — ерничает Антон, пока сам придерживает за бедра Арсения, влезшего на стул, чтобы снять еще и видео, так сказать, с места событий. — А сам-то, — Эдик передразнивает его, а затем кривляется в камеру, высовывая язык и тыча прямо в мобильник фак, чтобы Арс со своими приколами отлип. У него тут сердце остановится, если сейчас Егор не окажется просто рядом на полу, а продолжит со всем своим спокойствием как у удава висеть на его плече. — Да я-то без жопы в руках об этом с тобой говорю, а ты вон такую ахеренную отхватил и даже не спросил, кто последний в очереди, — продолжая стебаться, Шаст похлопывает по бедру наклонившегося ближе Арсения и отходит Эду за спину. — Как без очереди-то? — он присаживается на корточки, цепляет подбородок Егора пальцем и щекочет приятно, заставляя парня хихикать и ерзать, уходя от прикосновений. — А ты куда полез, чертила? — Попов смеется, не ревнует, снимает их ближе и чуть со стула не падает, благо за плечо Эдика цепляется и наваливается почти что на поясницу уже лежащего там Булки. Фотографии получаются одни четкими, сексуальными, другие — смазанными, но от того не менее горячими и имеющими возможность попасть в подобные группы во Вконтакте. Арсений руку спускает, снимая сбоку и смеясь в попытках не рухнуть прямо на Шаста. Тот подмигивает в камеру, щипает Выграновского за бедро, заставляя развернуться, и поднимается с довольной гангстерской ухмылкой на лице. Шаст разворачивается через плечо и стреляет взглядом в замершую в непонимании и шоке Иру, а затем — для чего? он и сам не понял — буквально срывает Арса со стула, хватая в свои объятия, и прижимается к его губам своими. Он не пытается что-то доказать Кузнецовой, просто показывает то место, которое она может занять, а оно весьма странное — наблюдательское. Антон целует его жадно как в самой дешевой и галимой порнухе, рукой зарывается в темные волосы, рычит едва слышно, чувствуя, как в низу живота завязывается тугой узел, и второй ладонью сжимает его талию, слыша, как Арсений на это протестующе мычит, требуя руку-то либо прибрать, либо ослабить ее хватку. И Шаст расслабляет пальцы, мягко гладит кожу сквозь ткань одежды, лижет извинительно в нос-кнопку и вновь на Иру оборачивается, изгибая бровь, как будто спрашивая, понравилось ли ей. — А вообще, очередь вот на него была, я долго стоял и, увы, забрал всего себе, — добавляет Антон, уже отвернувшись от разочарованной девушки и приобнимая своего парня за плечи, Выграновский смеется, закатывая глаза, и опускает все-таки Егора на ноги. — Я реально не шучу. — Да я понял, шо ты не шутишь еще тогда, когда ты его при всех засосал, не повторяйся, — язвит показушно Эдик и опирается ягодицами на парту позади себя. — Ты забыл добавить в конец «киса», — как будто отбивая сложный удар в пинг-понге, Антон ухмыляется, демонстрируя белый оскал, и хихикает, подмигивая ему. — У тебя кинк на беззащитных маленьких пушистиков? — подключается Егор, усаживаясь рядом с Эдом и по-сучьи покачивая заброшенной на его бедра ногой. — А у тебя на татуированных алкашей? — вкидывает, не очень даже и подумав, Арс и кладет голову на плечо Шасту. Вот есть идиотская цитата, что за сильным мужчиной стоит сильная женщина, а у них она изменена почти полностью, но смысл, кажется, тот же. За готовым выстебать за своего стоит готовый вмазать за своего, за ним стоит готовый уничтожить и стереть в порошок за своего, а за третьим уже ждет очереди тот, что за своего готов выбить глаз и обосрать перед уходом — возможно и не только словесно. — Ой, иди нахуй, — коротко и понятно, как и любит Булаткин.***
Бросив взгляд за стеклянную дверь магазина, наружу, Выграновский ждет Антона, расплачивающегося за пиво и убирающего паспорт в карман. — Слушай, — Эд начинает как-то неуверенно, что вообще не в его манере, и, когда Шаст обращает на него внимание, продолжает, — а не хочешь с Арсом свалить покататься, ну на крайняк в гараже нашем потусоваться? — В каком смысле? — он правда не догоняет, они и шли в гараж, правда вчетвером. — Я хотел с Булкой пойти потрепаться там, тебе же самому кайф будет, если свалите с Арсом сейчас, — конечно, Выграновский планировал не только поговорить, но и попробовать за ручки — как отвратительно звучит — подержаться. — Типа свидание? — убирая пиво в рюкзак вслед за паспортом, Шаст пожимает плечами на неоднозначный кивок — Эдик задумался — и улыбается Арсению через стекло, подмигивая со счастливой улыбкой. — Ну идите на свидание, педики наши несчастные, а мы поедем куда-нибудь тогда. Эд мгновенно меняется в лице, хмурится напущенно и вздыхает с улыбкой, понимая, какой придурок у него друг. — Реально, я хуй за вас подержу, точнее мы с Арсом подержим, — Антон ржет, высовывая кончик языка, и кивает как будто только что благословил его на брак с Егором. — Да ты только не посвящай, кто там из вас кому что держит, — морщась, Эдик похлопывает его по плечу и выходит из магазина первый, но к парням не подходит, оставляя все последующие действия за Шастом. Только вот тот молча подхватывает Арсения под руку и кивает в нужную сторону — к их гаражному комплексу. Конечно, Выграновский в нем уверен как в себе, поэтому не начинает панику раньше времени и ждет, наверное, у Антона есть какой-то план.***
Мокрый Арсений — само по себе блядство, но мокрый Арсений, сидящий позади него на мотоцикле и прижимающийся к спине своей влажной после купания футболкой, через ткань которой чувствовались затвердевшие от прохлады соски, оказался еще хуже, чем Антон предполагал. Он и правда помог Эду остаться наедине с Егором и через минут двадцать предложил Арсению на ушко вместе искупаться в ближайшей реке, а затем поехать в их гараж и провести несколько часов наедине, и, как и подозревал Шаст, Арс не отказался. Глаза у него тут же заблестели, и, казалось, он бы уже не принял отмены этого первого совместного отдыха. И Антон, откровенно говоря, находился в смятении и полном восторге от того, как Арсений перед ним открывался, с каждой секундой все больше доверяясь. Полчаса назад, например, повиснув прямо на нем, держась лишь рукой за шею, он осмелился заплыть дальше привычного и очень этому позже обрадовался, говоря, что для них остались медные трубы и огонь. Потом они еще минут двадцать лежали под палящим солнцем, подставляя его лучам все тело, часто переворачиваясь и изредка целуясь, но вот за руки держась почти все время. А затем, упарившись и снова ополоснувшись, они решили вернуться в гараж и завалиться смотреть что-нибудь вдвоем, но у Арсения — хитрого, как оказалось, лиса — были другие планы на их совместный вечер. В конце концов, ограничиться только кино и бутылкой пива, которую Шаст так и не выпил, и оно явно там горячее после такой-то жары, он не собирался. — Заедем за сухой одеждой? — Просто снимем ее, не ссы, — чувствуя, как Арс сильнее обхватил его талию рукой и захихикал, Антон улыбается тепло и представляет, что сейчас тот наверняка лучезарно лыбится в ответ. Он надеется, что Арсений чувствует себя с ним рядом хорошо, в безопасности именно как с молодым человеком, а не как с лучшим другом. — Да тогда мы фильм не посмотрим! — протестует то ли Шасту, то ли бьющему в лицо ветру — они опять оба без шлемов едут, не боясь, что оштрафуют, все равно едут по дорогам, где в помине не то что гаишников нет, но и камер — Арс и кусает его легонько за плечо, чувствуя, как почему-то солоноватая вода попала с мокрой насквозь футболки ему в рот. — Как будто ты ждешь только киношку от этого вечера, Сюх, не заливай мне хотя бы, — предполагая, что Арсений до последнего будет упираться как баран, Антон только смеется, слушая, как тот позади пыхтит ему в ухо, пытаясь устроиться удобнее и не свалиться с мотоцикла, потащив за собой и Шаста. — Бу-бу-бу, не заливай мне, Сюх, — корча якобы старого злобного деда, Арс передразнивает его и для закрепления эффекта лижет кончиком языка шею, слизывая капельку пота с загривка и располагаясь где-то в русых волосах носом. — Арсений, тебе пять или семнадцать? Да ему самому такой Арс нравится: живой, ребяческий моментами, счастливый и готовый на многие вещи, только потому что будет весело и смешно — врать бы не стал, но для вида ведь нужно тоже коленцы повыкидывать ради родного звонкого смеха. Правда, скоро Антон оглохнет, ведь в одно ухо ветер задувает потоками, в другое Арсений смеется и кричит что-то так, будто хочет, чтобы его услышали из космоса. — Пять тебе! — намекая на заколотые двумя детскими заколками волосы, которые при езде постоянно лезут в глаза и мешаются, Попов поправляет ему выбившиеся пряди по-родному нежно и аккуратно, а второй рукой так вцепляется в его пояс, аж кажется, что у него есть желание вырвать кусок мяса из бока и выбросить. — И тебе эти пять лет очень идут, — как бы ни хотелось постебать его насчет этих милейших заколочек, Арсений не может сдержать порыв сказать ему комплимент по их поводу и целует с аккуратностью за ухом, убеждая, что Антону и правда идет. Даже пускай и не заикается Шаст, что ему лучше будет в кожанке, со стрелками и в шипованных ботинках, потому что эти чудесные крохотные заколки выглядит так, будто сейчас Антон залезет на стул и споет песню про слово, которое нельзя говорить — про жопу. — Если тебе очень хочется, то можем и заехать, — он соглашается, предполагая, что они могут вообще остаться ночевать в гараже, а если возьмут вещи, то будет только удобнее. От дороги идет чуть ли не пар, так жарко, хотелось или не вылезать из воды, или из квартиры. Только май, а погода как будто уже давно наступил июль, планируя стереть с лица Земли все живое и неживое и оставить одни пустыни и сухие, выгоревшие растения. Поначалу всегда тяжело привыкнуть, что ты выходишь на улицу, а там в лицо не прохладный весенний ветерок и мягкие ласкающие кожу лучи, а душный прелый воздух, который и вдыхать-то не хочется, солнце это в лицо светит так, как будто хочет ослепить, везде летают огромные осы и пчелы, и куда деваться от них, не знаешь. В такую погоду единственное желание — лежать под тысячей и двумя вентиляторами, постоянно мочить полотенце и жить от ночи до ночи, когда становится хоть чуточку прохладнее. Даже вечером, часов в восемь, почти всегда невозможно взять и вдохнуть полной грудью свежий воздух, нужно ждать еще пару часов уж точно. И какого бы дискомфорта жара ни приносила, но с Арсением все равно хотелось завалиться в их гараж — стены которого нагрелись, создавая внутри в прямом смысле баню, если вовремя не проветрить — и смотреть что-нибудь идиотское, чтобы мозг не напрягать, а то, казалось, и он вспотеет, до этого уже недалеко. — Ладно, забей хуй, давай сразу к нам, — коротко целуя его в скулу, Арс укладывает щеку Антону на плечо и рассматривает местность, которая превращалась понемногу из деревьев, кустарников и мелких пляжей у более-менее чистых берегов в торговые палатки, пятиэтажки и множество бесконечных потоков машин. Он сворачивает во дворы, чтобы никто не докопался за отсутствие шлема на них, и петляет между припаркованных автомобилей и мамочек с колясками, которые в такую жару решили погулять. Понятие «к нам» бывает разное. У кого-то это совместная съемная квартира с котом и большим мягким диваном, у других — любимая, что в любом случае редкость, работа, у третьих — какое-то значимое место, которое для иных людей совсем простое и непримечательное, а для единиц является памятным и родным. И для Арсения, и для Антона «к нам» — это в гараж, привычный, удобный, пускай душный и не такой уж большой. С такой-то температурой одежда высохнет если не за полчаса, то за час точно. Никакого смысла лишний раз ехать домой и потом — придется же маме Антона, Майе Емельяновне, объяснять, почему они вернулись раньше и куда собрались сейчас — снова по жаре добираться до гаража. Да и в конце концов, лучше остаться в мокрой одежде — хоть немного остудиться можно — и домой вернуться к привычной полуночи, чем тратить время и ночевать без вентилятора и открытых окон. — Надо пивас в холодильник кинуть, — дождавшись, пока Арсений наконец откроет дверь и зайдет в гараж, Шаст начинает завозить мотоцикл внутрь, пыхтя и недовольно морщась. — Арс, отойди, а то на ноги наеду, — втаскивая его внутрь наполовину, он хрипло вздыхает и втягивает шумно носом воздух. — Да ты весь пол расцарапаешь и засрешь сейчас, Антон! — развернувшись, он смотрит на грязное переднее колесо негодующе и серьезно, как бы говоря взглядом, что либо ты моешь его, либо на улицу, как в детстве, когда котенка или щенка приносил домой и показывал своего нового друга маме или папе. — Ниче я не засру, не ссы, он чист как задница младенца. — Как обосранная задница младенца. Он грязный. Ты сам потом полы будешь драить тут? — возмущенно Арс смотрит на очередные попытки затащить мотоцикл внутрь, зная, что один Антон этого не сделает. Если они и заносили мотоцикл в гараж, то вдвоем. Да и в целом, Арсений особо ничего здесь не мыл, чего бы ему возмущаться? — Все, что испачкаю, помою, — если бы Арс знал, какую шутку замаскировал Шаст за обычной фразой, то послал бы его далеко и надолго прямо сейчас и обиженно бы сопел весь фильм ему в шею. — Поэтому, — Антон наклоняется к переднему колесу, соскабливает немного грязи и, за один шаг преодолев расстояние между ними, мажет след на Арсеньевой руке, — тебя помою в первую очередь. И Попов, по правде говоря, не знает, как реагировать на эти совсем бредовые ребячества, но ему они определенно нравятся, особенно от Антона, который не боялся выставить себя дебилом и выдавал те идеи, которые только в голову придут. — И чем же? — Арс подается ближе, липнет в прямом смысле к нему из-за мокрой одежды. Дверь остается открытой из-за стоящего в проходе мотоцикла, а Шаст обвивает рукой его талию, излюбленно носом к виску жмется и лижет кончиком языка крошечную родинку над бровью. — Могу языком, — только Антон может говорить подобное не с намекающей на продолжение ухмылкой, а с теплой улыбкой и под расслабляющие поглаживания по лопаткам. Арсений измученно стонет в закушенную губу и опускается лбом на его плечо, ощущая, как Шаст массирует сбивчиво плечи и руки, сипяще дыша в самое ухо и покусывая для полноты картины мочку уха. — Я реально могу, ты хочешь? — уже не ради пошлых словечек, а для того, чтобы уточнить и не напирать, если Арс не готов, переспрашивает Антон и одну ладонь кладет на щеку, как бы прося поднять голову. — Хочу, — смотря с трепетным и неуверенным вызовом глаза в глаза, Арсений цепляет пальцами ворот его еще влажной футболки и пытается потянуть вверх, но Шаст останавливает его мягким движением руки, целует запястье, опускает ее и отходит вытолкать мотоцикл на улицу, поставить его на сигнализацию и запереть дверь. Странно было бы, если бы Арс не понял, что именно предлагает ему Антон, поэтому, не став дожидаться, он стягивает футболку, складывает ее и бросает аккуратно в попытках не измять на кресла-мешки. И то, что ему предлагалось, Арсений хотел бы попробовать, он не против, Шаст — идентично, почему бы не воспользоваться пустым гаражом и, в целом, таким моментом? Причин нет, поэтому он опускается на край дивана, стягивает кроссовки и смотрит на дверь прямо так, как это делают ждущие хозяина коты, когда голодны. Возвращается Антон неторопливо, только на ходу нервно подергивает край своей футболки, намереваясь стянуть ее. Заметив, что Арс уже справился с точно такой же задачей, он пихает в холодильник принесенную бутылку пива, сбрасывает лишний элемент одежды на тумбу рядом и подходит к дивану, где уже расположился Арсений. — Поднимайся, — Шаст протягивает ему обе ладони и, сплетя пальцы, помогает подняться, после чего сразу же притягивает к себе и целует успокаивающе в лоб. — Не передумал? Качнув головой, Арс поглаживает его торс и плечи, встречается с слегка напряженным, но ласковым взглядом и жмется ближе, чувствуя на спине пальцы, пересчитывающие позвонки. Как бы смел сейчас ни был Антон, навыка у него никакого, поэтому придется пользоваться не какими-то знаниями, а чувствовать Арсения и понимать, как именно тому нравится. Они прижимаются друг к другу, смешивая капли пота и влажные разводы после мокрых футболок, неторопливо целуются с причмокиваниями, скользят пальцами всюду, куда достают. Шаст, разворачиваясь вместе с Арсом как в танце, опускается на диван, сажает его к себе на колени и вылизывает ему шею, оставляя кое-где красноватые чуть заметные следы. Обвивая шею руками и запрокидывая голову, Арсений хихикает от мокрых щекочущих поцелуев и, едва касаясь кожи, поглаживает тому плечи. — Привстань, — Антон решает не медлить и не тянуть с раздеванием, лучше уж сразу отделаться от ненужных вещей и открыть больше мест для ласк, поэтому расстегивает пуговицу, опускает молнию и стягивает просторные брюки Арсу до колен. — Да бля, как же неудобно, — он укладывает его на спину на диван и в конце концов разрешает проблему со штанами, убирая их на другой край, чтобы не помять случайно, а то Арсений его убьет к чертовой матери потом, он их с утра гладил целых десять минут. — Вот так заебись, — лениво забросив руки ему за плечи, Попов притягивает ближе Антона, который тут же нависает сверху, одной рукой опираясь о диван, а пальцами другой касаясь то одного, то другого соска, целует глубоко и прикрывает глаза, слыша согласное мычание. Вздернувшиеся сначала от прохладной воды, а затем от заползающего даже под одежду ветерка соски приятно и интересно поглаживать, Арс реагирует слишком бурно: подставляется, выгибается и этим просит еще раз коснуться. Шаст не задерживается на груди, гладит живот и замечает, как под гладкостью и холодком колец Арсений ерзает, пытаясь избежать слишком тесного контакта, видимо, чтобы не захихикать от случайно вышедшей щекотки. Когда Антон отрывается, Арс смотрит на него вопросительно, непонимающе и дышит шумно, облизывая губы, с которых еще днем смазалась помада, благодаря одному любвеобильному. — Погоди, я сниму их, — зубами стягивая кольца и собирая их в ладони, Шаст разглядывает Арсения, который плавно приподнимается на локте и нетерпеливо шкребет по ткани джинс, как бы намекая, что их тоже пора снять. Тот коротко кивает, соглашаясь подождать, и, согнув ногу в колене, гладит им дальний бок, убеждая, что они никуда все равно не торопятся. Еще минута уходит на то, чтобы сложить кольца на полу так, чтобы ни одно никуда не укатилось, иначе придется им позже не отдыхать в объятиях друг друга, а с голыми задницами ползать по полу в поисках потеряшки. — Боюсь, тебе было бы и дальше с ними слишком щекотно, — замечает Антон, возвращаясь на свое место над Арсением и коротко целует в вытянутые вперед губы, ловя нежную улыбку и голыми пальцами оглаживает покрывающуюся мурашками кожу живота, — ты у меня самый чувствительный, — и подмигивает с ухмылкой Арсу, видя легкий румянец на его щеках от смущения. Арсений до сих пор не привык, что у Шаста рот может иногда не закрываться в такие моменты настолько, что не хватает разве что шуток про говно. — Что правда, то не ложь, — пожимая плечами, заявляет Антон, вызывая у Арса несдерживаемый смех. Что еще он скажет, чтобы превратить их секс в стендап или в самый обычный их разговор? — Шаст, ну какой же ты придурошный, — гладя влажные из-за пота волосы на загривке, он целует его в крылья носа и улыбается, как будто они не трахаться собрались, а нежиться весь оставшийся день. — Так, сворачивай свои шутки, — Антон целует его по-эскимоски и подхватывает под поясницей, укладывая его бедра на свой пояс. Удостоверившись, что Арсений больше не планирует — хотя лучше бы сам прекратил свои приколы — ничего сказать и только смотрит с доверием и нежностью, дожидаясь поцелуя, он наклоняется окончательно низко, сначала лишь лижет и прихватывает нижнюю губу, после сцеловывает кроткую улыбку и трется носом о родинки на щеках, а в конце концов сдается и втягивает Арса в поцелуй, закрывая глаза и отдаваясь ощущениям. Его возлюбленный такой чувствительный, что хотелось трогать, не отрываясь, и приносить только удовольствие. Антон кружит пальцами вокруг пупка, продолжая целовать в губы, наслаждается тяжелым дыханием и опускает ладонь поверх черных боксерок, чувствуя, как напрягается под таким легким касанием член. Когда Шаст отстраняется, чтобы опуститься ниже по телу, но Арсений кладет ладонь на его щеку и смотрит своими голубыми глазами с расширенными зрачками на него, как будто сказать хочет что-то, что разнесет своим появлением планету. Арс бесконечно непредсказуемый, его поступки всегда не связаны логикой с другими, у него самые резко вспыхивающие идеи, и Антон не понимает, чего ожидать от него. Кажется, проходит больше пары минут, за которые они так и не оторвались взглядами друг от друга, прерываясь только на быстрые моргания. — Целуй меня еще, — и Арсений сам подается вперед, сталкиваясь носами с ним и пальцами перебирая русые волосы на макушке. Отказать в просьбе, которая и самому Шасту до безумия нравится, невозможно, он целует сразу мокро, языком скользя по ровному ряду зубов, и оглаживает ровно легшую в ладонь половинку ягодиц, пока не решаясь смять. Без поцелуев с Арсом просто нельзя существовать, он — особенно по вечерам — очень тактильный и любит, когда его Антон обнимает со спины, целуя то за ухом, то в шею. А ночью так вообще беда, вопреки договору спать под разными одеялами и спинами друг к другу, он после душа укладывается к Шасту на грудь головой, слушая, как стучит сердце, и по-хозяйски — Антону это кошмарно нравится — забрасывает на него свое бедро, словно кто-то мог позариться на его парня. — Детка, я обязательно тебя поцелую еще много раз, вот сколько захочешь, правда, но давай-ка уже приступим к большему удовольствию для тебя, — он похлопывает Арса по бедру, намекая, чтобы тот перевернулся на живот. — Если неудобно будет или неприятно, ты мне скажи, — замечая слабый кивок, Антон приподнимается выше, чтобы не мешать ему, и, когда тот наконец-то лежит на груди на диване, целует заднюю часть шеи, спускается до лопаток и разглядывает россыпь родинок на бледноватой коже. — И ты тоже. Не слыша отклика, Арсений разворачивается через плечо и встречается с непонимающим взглядом зеленых глаз. — Ты говори, если будет не особо круто, — он поправляется, ловит мимолетный поцелуй в губы и отворачивается обратно. Антон с осторожностью касается поясницы кончиками пальцев, гладит неторопливо, словно пробует новые ощущения, носом тычется в одну из множества родинок, соединяет с соседней невидимой линией и выдыхает, чувствуя, как Арс ерзает по дивану, устраиваясь удобнее. Новые ощущения как никак, нужно привыкнуть и понять, какой именно кайф ловить с этого и ловить ли вообще. Шаст не собирается торопиться, пускай и желание уже наконец-то попробовать есть, и в бедро Арсению явно упирается не пистолет — там что-то намного поинтереснее, откуда у него могло бы быть оружие? — Ты так и будешь там елозиться? — ложась на свои руки лбом, Арс глухо выдыхает, подается назад, ягодицами врезаясь случайно в его торс, и ойкает, смутившись. На это Антон ничего не отвечает, целует успокаивающе чуть выше резинки трусов и сползает ниже — на сгиб коленей — от незнания, как устроиться так, чтобы комфортно было обоим. — Давай ты приподнимешься? — кажется, до Шаста дошло, как будет удобнее, поэтому он терпеливо дожидается, пока Арс вытянет из-под него ноги и упрется коленями в диван, руки же оставляя лежать, а не устанавливая согнутыми в локтях. — Хочешь так? Пару секунд помедлив, Арсений все же кивает и оборачивается через плечо в очередной раз, только теперь выглядит это по-блядски со стороны Антона, севшего прямиком возле ягодиц. Он смотрит в ответ затуманенным взглядом, словно мыслями не здесь, а где-то далеко, дышит часто и губы облизывает частыми мазками. Шаст отворачивается первый, слышно, как он расстегивает молнию на своих джинсах, стягивает их, кажется, немного ниже ягодиц, чтобы не так сильно давили на поднявшийся член. Перебирая складки дивана, Арс корябает его, задумавшись о том, сколько еще они здесь проведут — оба нерешительные стали настолько, как будто до этого у них не было контакта ближе объятий. Из вспотевших то ли из-за бесконечной жары, то ли из-за волнения ладоней выпадает маленький неначатый тюбик смазки. Антон коротко выдыхает, зная, что если кому-то из них что-то не понравится, то все тут же остановится после первого слова о дискомфорте, и щелкает откидывающейся крышкой. Он выдавливает немного на пальцы, пробует растереть и кивает сам себе. — Я тебе сначала ее просто на кожу капну, чтобы ты не пугался, — стягивая с него трусы до колен и вслушиваясь в шлепок резинки о влажную кожу, он предупреждает Арсения, чтобы тот не нервничал и не гадал, что с ним делают. — Пока только на задницу, — Шаст мажет испачканными в смазке пальцами по одной половинке, а другую мягко целует, уверяя, что все идет по плану, хотя сам пытается вспомнить этот несуществующий план. — Нормально, — со смешком шепчет Арс, покачивая бедрами и привыкая к приятному ощущению на коже, и прикрывает глаза, стоит Антону вдруг коснуться легко колечка мышц, оставляя смазку и на нем. Сначала кажется, что это вообще какая-то идиотская глупость, но потом, когда Шаст мягко начинает кружить пальцами вокруг входа, не пытаясь даже и не собираясь входить пальцем, становится намного приятнее, поэтому Арсений подвигается назад, ерзая коленями и оставляя на них раздражение от жесткой ткани. — Так? — большим пальцем обводя колечко мышц по кругу, Антон вслушивается в невнятные слова снизу и выдыхает, когда Арс заканчивает свой бубнеж кивком, значительно сокращая ответ. Наклонившись ближе, Шаст разводит с осторожностью половинки в стороны, на секунду подвисает, чуть слюной не подавившись, а затем впервые касается колечка мышц кончиком языка и слизывает немного смазки, благодаря себя из прошлого, что не стал брать какую-нибудь клубничную или банановую — слишком пафосно, да и за такой маленький тюбик триста рублей он не собирается отдавать. В целом, приятно от того факта, что Арсению нравится — если человеку не нравится, думаю, он бы не стал напрашиваться на любое новое касание и постанывать хрипяще. Ему хорошо приносить удовольствие, Арс всегда откликается то стоном, то каким пошлым словечком, но сейчас лишь мычит в прикушенную губу, по-видимому, жмурясь. Антон одной рукой стягивает трусы с себя, на выдохе трет головку пальцами, не забывая и про Арсения, который простонал чуть громче прежнего, только почувствовав, как сзади язык плашмя проходится по входу. Он снова начинает дразниться кончиком языка, пальцами руки, свободной от дрочки себе, перебирая яички и изредка касаясь вставшего члена, пропихнув между его ног руку, и сцеловывает те капли смазки, которые еще не стекли по бедрам на диван. Надолго их обоих не хватает, правда, Шаст держится дольше, чаще стараясь угодить Арсу и из-за этого сбиваясь на рваный темп, которым довести себя до оргазма оказалось сложнее. Но вот Арсению ничего не мешало кончить быстрее, сзади длинный язык мерно вылизывал его, изредка добавляя еще смазки, а горячая влажная ладонь надрачивала в такт покачиваний бедрами, принося значительно больше удовольствия, чем от простой дрочки друг другу под одеялами. — Я сейчас.. — жмурясь, Арс выгибается, лбом вжимаясь в грубую обивку дивана, и кончает Антону в ладонь со свистящим высоким стоном. Перед глазами плывут точки самых разных цветов и размеров на черном фоне, пока Арсений отходит, рухнув полностью на диван и, благо его не испачкав, и вслушивается в едва различимые из-за звона в ушах хрипящие стоны позади. Через пару минут он чувствует, как Шаст осторожно наваливается сверху, целуя лениво его в шею и обдавая кожу горячим дыханием. Арс, кряхтя, выползает из-под него, дожидается, пока Антон перевернется на спину и уляжется, и затем устраивается у него на груди, прикрывая глаза под мягкими поглаживаниями мокрых — то ли от купания не высохли, то ли уже успели вымокнуть из-за пота — растрепанных волос.