***
При Арсении Антон не стал Эду рассказывать про будущую песню, текст которой все равно принес, чтобы показать, если будет возможность. Мало того, к Руслану они пошли всей четверкой. Одно дело, если бы татуировка осталась сюрпризом и ни Егор, ни Арс бы не обиделись, что их не взяли. Другое — оставить Булку тусоваться на вечер и ночь одному, потому что Арсений, сначала рассекретивший их план, а затем решивший, что тоже хочет тату, пойдет вместе с ними. По дороге туда Арс еще и узнал, какую татуировку хочет себе Шаст. Он и ему такую же предложил, пошутив, что тогда, во-первых, будут парные, а во-вторых, эта часть фразы очень значима — эти слова не раз Антон выкрикивал в промежутках между строками на репетициях. Эдик тогда еще поржал, назвав их в который раз женатиками. Предложение набить одинаковую татуировку всем четверым пока решили не рассматривать — это решение было бы слишком спонтанным для Егора, который еще у входа считался лишь поддержкой для Арсения, который впервые будет себе что-то набивать. Это, в общем, похоже на него. У Арса все спонтанно, если дело не касается музыки. Даже с Антоном у них закрутилось очень быстро и без особых причин — понравились друг другу, пофлиртовали, съехались каким-то волшебным образом из-за развода Поповых-старших и уже не понимали, как раньше могли жить иначе. Может быть, через полгодика Булка тоже соберется — Эдик отказался, потому что место, куда хотели бить Арс и Антон, у него было занято татуировкой Статуи Свободы с головой черепа. Если Егор согласится, то им можно будет сделать тату в одном и том же месте, но, например, на другой руке или на плече. — Если будет больно — ори, — забрасывая ногу на ногу, предупреждает Антон, стул которому разрешили поставить поближе к кушетке. Арсений уверен, что будет едва ли больно — это же не огромный рисунок на груди, а всего лишь надпись на внутренней стороне предплечья. В конце концов, он уже никуда не денется, сделает по-быстрому, отстреляется и будет больше переживать за то, что татуировка до выпускного не заживет. У Арса-то там уже целый план, как сделать выступление еще лучше и добавить красок. — Не буду я орать, придумал ты, — привычно сучится Арсений, показывая язык, в момент того, как Руслан делает ему поверх переводного рисунка контур букв. И ему так кажется, что больнее не будет, что во время закрашивания этих самых букв он даже дергается, закусывая губу, и следующие десять минут не отпускает руки Антона, потому что оторвать ее уже не страшно — сам пришьет. Ни Эд, ни Егор не ржут с него. Булаткин даже сзади его приобнял, выражая поддержку и не мешая Русику, который уже привык к тому, что первые тату у большинства в их возрасте делаются именно так. Вроде бы страшно, но и до безумия хочется. Такими темпами Арсений уже молча разглядывал получающиеся буквы, склонив скептически голову к плечу. — Красиво получается, — одними губами шепчет, чтобы не отвлекать Руслана. Покрасневшая кожа пощипывала, чуть кровила, но, по словам Арса, вполне терпимо. Да и тем более, ради татуировки можно и потерпеть, если очень уж хочется. А если готов бросить в любую секунду, то зачем начинать было тогда? За те три с половиной часа, которые они провели в закрытом тату-салоне, Антон с Эдом выходили покурить раз пять точно, оставляя Булку поддерживать Арсения или же узнавать у Руслана все подробности насчет татуировок — иначе он никогда не решится. За вырванные минуты Эдик успел пробежаться глазами по тексту, пару строчек из которого тут же заели в голове, и раз десять спросить перевод — он выкупил прикол, что пригодиться английский ему должен был для того, чтобы понимать тексты песен. Еще с итальянским не разобрался, запомнил просто русский перевод и произношение, а тут еще и английский появился в их репертуаре, и Эд очень хотел пробить себе лоб ладонью — зря не учил все-таки. — А на выпускной вы тоже пойдете так? — уточняет Руслан, показывая всем знакомый знак — легкий щелбан под подбородком. — Или у вас будет что-то помощнее для храбрости? — он смеется, выводя букву уже на руке Антона. — Знаешь.. — Шаст хмыкает, поправляя свободной ладонью челку. — Творчество исходит от здорового ума, тренированного, ясного. Ребята писали трезвыми музыку, я — текст трека точно так же, — Русик усмехается, вспоминая, какие пьянки они устраивали. — Я понимаю, что вряд ли мне говорить об этом, но раз ты начал.. Мозг — это машина, у которой должны быть свои механизмы. Если говорить про алкашку, то да, большая часть живущих на планете выпивает, но и равняться на эту часть нечего. Хочешь пить — пей, другим не мешай только. Мы ведь не каждый день в хлам, ведь так? Бывает и такое, что за пару недель пол бутылки пива выпьешь и не захочешь больше, — глянув на кивнувшего Эда, он продолжает. — С сигаретами та же тема, — а тут Антон становится серьезнее и даже хмурится. — А наркотики, на которые ты намекнул — это просто куча грязи, — он ухмыляется, продолжая с нагловатым прищуром и почти не реагируя на болезненные ощущения от нанесения татуировки. — Мы не стереотипные алкоголики, пьющие утром, днем и ночью ради того, чтобы написать годный текст или музыку, и не накачанные наркотиками рок-звезды. Все, что мы делаем и будем делать на выпускном на сцене, придумано и выдрочено в трезвом виде. Разве не показатель мастерства то, что мы можем бухие в зюзю исполнить свой трек? Это, естественно, не так уж ахуенно, но и не так плохо, если подумать. Эти слова отбивают у Руслана все желание спорить, потому что он знает — отчасти Антон прав. Когда Русик закончил с их татуировками, на часах было уже около четырех утра. Теперь у них на внутренней стороне предплечий — у Арса — на левой руке, у Антона — на правой — красовались идентичные, ровные тату в виде слов «Rock 'n' Roll»***
У Эдика, который вчера ночью — хотя уже под утро — проводил до дома сначала Арса и Антона, а затем и Егора, планов особых не было, но вышел из квартиры он за целых двадцать минут до урока. Когда это было последний раз? Наверное, классе в шестом, потому что уже в седьмом Эд забегал в класс со звонком и радовался своей удаче — и поспал побольше, и выговор не получил. Можно опоздать, а можно просто прийти ко времени — ровно к восьми. Идя в такую рань по улицам, он все больше удивлялся, что с их дворов столько ребят бежит в школу, боясь опоздать. Эд же прогуливался как Понасенков, нюхая липкую листву и разглядывая дома, которые будто бы никогда в своей жизни не видел. Он был уверен, что в любом случае опоздает, так как собрался ждать всех парней, а Арс может и до завтра краситься и собираться. Обычно Эдик не останавливался по дороге в школу, потому что случайно опаздывал или просыпал. Но сейчас он намерено еле плелся, останавливаясь у каждой вишни, чтобы сорвать пару ягод, и гладя всех встречных котов. Если верить сообщению Антона, то они выйдут через пять минут, в отличие от Егора, сказавшего, что он уже почти подошел. Наверняка Арс еще отмажется от опоздания на десять минут тем, что у него вдруг что-то пошло не по плану. К всеобщему удивлению, Арсений выбежал из подъезда первый, так еще и через две минуты. Правда, ради такого сюрприза ему пришлось отказаться от вычурного макияжа и лабутен, которые надо было бы начищать до блеска — и выглядит лучше, и запоминаешься быстрее. Но и не без своих любимых загадок он сегодня. Вместо того, чтобы выйти просто в своей одежде и не заморачиваться, Арс отбил — иначе и не скажешь — у Шаста его огромную футболку с подвернутыми рукавами и сейчас красовался в ней. Он ведет себя так, словно у него в руках оказалась не обычная, черная футболка, а настоящая от «Gucci» за огромную сумму. Они уже привыкли просто начинать диалог, не размениваясь на «приветы», потому что видятся буквально всегда, прерываясь на сон и утренние ненужные сборы в школу. — Арс, у тебя шо за шило в жопе, шороху решил навести? — приобнимая названного в знак приветствия, Эд с удивлением смотрит на сонного и не выспавшегося Антона, только вышедшего из подъезда. — А шороху почему? Может, это моя, откуда другие знают? — а вот Арсений буквально светился, будто бы поменяв в себе батарейку и продолжая отжигать после бессонной ночи в тату-салоне. — Не валяй дурака, Поповка, — язвит Шаст, обхватывая плечи Эдика поверх Арсовых рук, и смеется тихо. — У меня в этой футболке столько фоток в инсте. Думаешь, никто не догадается? Да и висит она на тебе как мешок из-под картошки, — ласково целуя в висок, он осматривается и поднимает бровь, мысленно спрашивая у Эда, почему Егора все еще нет. Тот только пожимает плечами и кидает взгляд на часы. — Ты получишь за мешок из-под картошки, понял? — Арсений отфыркивается и достает мобильник, намереваясь Булке все-таки написать — вдруг можно навстречу к нему пойти. — Может, я ее просто позаимствовал на время. Мало ли что случилось, они же свечку не держали. — Половина скажут, что и свечку держали, и презерватив подавали, ты ж понимаешь, Арс, — Эд смеется, а такое вполне вероятно, если, по разговорам в школе, какие-то пятиклашки пытались придумать в столовой название для их пары. Видимо, начинающие, раз ни к чему не пришли. Арсений фукает, морщась, и изгибает в вопросе бровь, глядя на Эдика с читаемым наездом «Зачем ты это сказал?». — Это всего лишь мое предположение, может быть, и не так будет, — хихикает Выграновский, решив, что раз Арс рано вышел, то его нужно выбесить и как следует раздразнить. Пихнув мобильник в карман, Арсений обхватывает его лицо двумя ладонями, большими пальцами растягивает ему губы и показывает язык, заставляя Эда сдерживать смех, пока он себе рот не порвал, благодаря его помощи. У Арса в глазах пляшут чертики, он закатывает глаза, делая вид, что собирается его поцеловать, и в последний момент отдергивается, качая головой. — Я с дураками не сосусь, — он подмигивает, отстраняется и снова залипает в телефон, словно ничего и не было. — Ты с самым дурацким дураком сосешься каждый день, шо ты врешь мне? — легонько пихая его в плечо, Эдик ухмыляется и с уверенностью глядит на Антона, смеющегося и смотрящего то на одного, то на другого. Закатив глаза, Арс хочет возразить, но видит подходящего Егора, машет ему, подпрыгивая на месте, и улыбается, цепляясь пальцами за подставленное Шастом плечо. Сейчас Арсений был ниже него, поэтому не упускал шанса воспользоваться всеми преимуществами своей маленькости. Да и ноги отдыхают от высоких каблуков и массивной, сидящей плотно обуви. В кроссовках ему явно нравится больше, комфортнее в несколько десятков раз, но свои излюбленные лабутены Арс все равно ни на что не променяет. — Сам врешь, — обнимая Булку, который тут же стал примерно того же роста, что и он сам, Арсений смеется и точно хочет всем свою энергию передать. — Ты съел энерджайзер? Тох, или ты ему в задницу батареек засунул? — начинать утро с отличной шутки, в общем, в репертуаре Егора во время того, как он обнимается со всеми. — Опять не так. То футболка плохая, то я слишком живой. Мне че, смирительную рубашку надеть и подохнуть? — психует больше напущенно, чем с настоящим наездом Арсений, не сдерживается и сам смеется, прикольно морща нос и немного жмурясь. Позади стоящий Антон тоже ржет, хватаясь за его бока и лбом тычась между лопаток. У Арса то в одну степь настроение, то в другую, не понять, что через секунду выдаст. Если бы у Арсения полупустой рюкзак не забирал как обычно Шаст, то сейчас у кого-нибудь точно красовался бы огромный синяк под глазом. — Вам как раз на свадьбу синее надо что-то, я могу бесплатно сделать, заеду прямо в глаз и организую вам выполнение традиций, — подытоживает Арс, переплетая пальцы со все еще смеющимся Антоном, и лыбится, довольный своим разгоном. — Это ты способ загуглил или подглядел где? — оказываясь со стороны Арсения, стебется Егор, после чего примирительно склоняет голову к плечу с растянувшейся до ушей улыбкой. Теперь бы до школы дойти без опоздания — откровенно говоря, уже не получится, но они, честно, пытались.***
В лицо дует приятный прохладный ветер, путая волосы и не давая по-человечески покурить. Но вид с балкона какой-то многоэтажки оказался намного лучше тех прохожих, вечно желающих обернуться на них. Антон сбивает пепел, затягивается и крепче прижимает свободной ладонью руку Арсения, обнимающего сзади. У Егора в руках сорванная с чьей-то клумбы белая роза. Эдик тоже курит, опираясь локтями на железную хлипкую перекладину, и разглядывает заходящих с улицы в подъезд людей, то и дело хмыкая — на них тоже обращают внимание. Поначалу стояли молча, не размениваясь на бессмысленные разговоры — за жизнь еще наговорятся, сейчас хотелось молчать. Но и тишина надоедает. Булка, заведя руку за ограждение, снимает видео, как двое курят, а Арсений что-то рассказывает, устроившись подбородком на плече. — Не проеби, — кивнув на мобильник, предупреждает Эдик и крутит сигарету в руках, щуря глаз от режущего слизистую дыма. — Давайте лучше фотографию намутим? — сильнее сжав телефон в руке и поплотнее всунув палец в железное кольцо, Егор кивает на разрисованную граффити стену позади и отходит рассмотреть рисунки. На верхних этажах всегда так — стены раскрашены самыми разными красками и расписаны школьными философами про любовь, какую-то Светку из параллельного, в которую влюблен какой-то Никита, видимо, сам и написавший об этом. Можно было, постаравшись, найти и цитаты из игр последних пяти лет, попытки нарисовать героя одной нашумевшей игры — Егор не может вспомнить названия, но саму суть помнит отлично — с двумя синими хвостиками и маской на лице, рекламы своих инста-аккаунтов, ни один из которых он не нашел — поменяли, по-видимому, ники. На стеклянных частях дверей, отделяющих общий незастекленный балкон от лифтов и квартир, были чьи-то росписи огромными розовыми буквами. Некоторые рисунки или цитаты Булка даже сфотографировал пару лет назад и теперь проверял, когда они сюда поднимались, появились ли новые шедевры. К сожалению, в последнее время подростки выбирали снимать тиктоки на лавочке во дворе, гулять по большим торговым центрам, а не по обшарпанным подъездам, в которых можно было найти целую историю, и гаражным комплексам, где была вероятность побегать по крышам и остаться непойманным. У самых лифтов — Егор помнит до сих пор — на доске, предназначенной для объявлений, выведены были корявым торопливым почерком строчки из песни «найтивыход». Вероятно, именно поэтому эта доска еще остается на своем месте, никто лишать подъезд такого искусства не решается — пару жильцов пробовали оттереть, конечно, надпись, но ушли с ничем. — А это наша, помните? — указывая пальцем на слова черного цвета, выделяющиеся среди красных и зеленых рисунков и кричащие что-то про рок-н-ролл. — А ту про Цоя стерли? — с нежной улыбкой осмотрев оставленную ими надпись, Эд бегает глазами по стенам и потолку, уже и забыв, где написана кем-то была понятная всем цитата: «Цой жив». — Закрасили, — кивая на рисунок персонажа из аниме, Антон оборачивается через плечо и кидает сигарету в отведенную для этого банку, стоящую здесь, наверное, уже года два точно — сколько Шаст курит, столько и стоит, что, скорее всего, просто совпадение. Хмыкнув, Эдик оглядывается и старается понять, что из всего оставленного на стенах он помнит, а что — нет. — Сфоткаешь? — стрельнув из лежащей на железных перилах пачки сигарету, Арсений с улыбкой смотрит на Егора, который открывает камеру на телефоне, той же рукой придерживая стебель розы, и подходит, с вопросом смотря в ответ. — Хочу руки сердечком с сигами. Антон смеется, но делает, как просит Арс, и сам лыбится, поджигая вторую сигарету для себя и Арсову. Они складывают из пальцев половинки сердца, соединяют и пересекают кончики сигарет, надеясь, что Егор успеет сфотографировать, пока они не рассмеялись и не испортили кадр. — Давайте и с лицами? В нашу инсту закинем, — направляя камеру на них так, что и ладони сердцем с подожженными сигаретами видны, Булка делает несколько фотографий целующихся и одновременно хихикающих друзей под бубнеж Эда сзади. Эдик все еще не собирается прекращать шутить про то, что они — женатики. — Кто бы бурчал, родной, — обернувшись на мгновение через плечо, Антон подмигивает ему с самым довольным видом и отворачивается, припомнив, что явно не он Арсу час назад содрал где-то розу с клумбы. Рос себе цветочек, рос, а тут пришел Эд и выдрал его чуть-ли не с корнем, чтобы Егору подарить с настолько клишированным стишком про сердце, почки и цветочек, что даже у человека, ни разу не подкатывавшего ни к кому, завянут уши и выкатятся глаза. Они делают еще пару фотографий, а потом Арсений с кашлем докуривает, оперевшись локтем — как Эд чуть раньше — на железную перекладину и устроив свою другую руку поверх Антоновой, обхватывающей талию. Шаст, несколько раз затянувшись, тушит сигарету, отбрасывает в банку и утыкается лбом в темную макушку перед собой. Волосы треплются, пушатся, лезут в глаза и рот, мешая сосредоточиться на приятном запахе, но Антон не сдвигается назад, мягко касается губами запутанных прядей и, скользнув ладонями по пояснице и спине, принимается их распутывать. — Эд, давай я тебя пока там щелкну? — дергая Эдика за край майки, Егор утягивает его за небольшую дверь, стекло в которой выбито уже как пару лет, и кивает на огромное граффити черепа. — Недавно нарисовали, а у тебя как раз, — он, слегка развернув чужую руку, кивает на татуировку со Статуей Свободы, у которой вместо обычной головы — череп, — такая татуировка подходящая. — Ты уверен, шо эта фотография не будет выглядеть так, будто я только что с забива вернулся победителем? — Эд смеется, но покорно устраивается рядом с рисунком, стараясь его не загораживать, и руку располагает так, чтобы татуировку было хорошо видно. Иначе же вся идея Булки смысл потеряет, будет не так прикольно. — Не будет, конечно, ты же не на кортах и не в растянутых трениках, — хихикнув, Егор сразу делает пару фотографий, хмурится и подходит ближе, то ли не зная, какой ракурс выбрать, то ли не понимая, как поймать хороший кадр. — Возьми розу в зубы! — восклицает Булка, отдавая ему цветок, и улыбается широко, до ушей. — Она сюда не подходит же, вот сига бы отлично вписалась, — крутя в руках колкий стебель — как только Егор с ней ходит так долго, не выпуская из рук? — и разглядывая белые лепестки, Эд кидает сквозь дыру в двери взгляд на перешептывающихся Арсения и Антона и закусывает губы, задумываясь. — Надо реально с сигаретой и с розой сфоткаться, ахуенно будет. — И как ты и то, и то в зубы возьмешь? — он изгибает скептически бровь и внимательно смотрит в голубые глаза напротив, не отводя взгляда. — Так же, как и в рот, — отшучивается Эдик, на мгновение замечая, как вспыхивают щеки у Егора. Такое бывало и у Арсения, потому что из них четверых они дольше всего проходили стадию понимания, что теперь можно и про хуи шутить, и водку попробовать, и поцеловаться просто так, потому что хочется. Резкий удар по двери, уже и без того побитой и покореженной, отрезвляет, Эд вздрагивает, устремляя убийственный взгляд на Антона, стоящего за плечом у Егора. — Я знал, что вы тут уже потрахались, пока мы обсуждали.. рабочие моменты, — Шаст смеется, по-родному чмокает в макушку Егора, у которого на лице так и написано «прибейте этого придурка, иначе я не выдержу и сделаю это сам», и перехватывает его ладонь с телефоном, делая пару размазанных из-за сопротивления фото. Не качество и не смысл, который, к слову, отсутствует, являются главными, а то лицо, которое в эти мгновения было у Эдика. Коротко сказать — ахуевшее. Он тут старается сдвинуться с мертвой точки, шутит с тупыми подкатами, а Антон приходит и все с ног на голову переворачивает, как сумасшедшее привидение, появляющееся тогда, когда не нужно. Вот утром, когда у Эда была чуть ли не паника, он отвечал, кажется, вечность, а сейчас нашел в своем плотном графике минутку — на самом деле, намного больше — поржать над ними. — Рабочие моменты — это какие, расскажешь? — Егор слишком быстро находится, а Шаст в свою очередь теряется. — Это по работе, — выкручивается за Антона подоспевший Арсений, устраивая руку на косяке старой двери и очень надеясь, что она под его весом не развалится и не отправит его в полет до пола. — Например? — как клещ вцепившись, Булка смеется, изгибая светлую бровь, и цепляется за плечо Шаста пальцами, как бы намекая, что мобильник можно и вернуть, заодно поведать историю про такую секретную важную работу. — Например, как вас всех красить на выпускной, — растягиваясь в довольной собой ухмылке, Арс безответно подмигивает Эду, до сих пор разглядывающему белую розу, и треплет свободной ладонью русые пряди у Егора на макушке. — А еще, я придумать хотел нам отмазку на вопрос «Почему это вы явились без стихотворений?», но теперь это ваша с Эдиком задача, которую надо выполнить на пять с плюсом, иначе головы нам поотрывают, прям как самка богомола самцу. Бывает, конечно, что у Арсения получались хорошие и, главное, уместные сравнения, но все-таки промахи оставались неотъемлемой его частью как ни крути. — Пиздец ты, Арс, выдаешь перлы, даже я ахуел, — отмерев и забыв напрочь про созерцание лепестков роз, в которых уже дыры образовались от такого упрямого взгляда, Эд крутит стебель в руках по инерции, колясь, но не обращая особого внимания на боль, и посмеивается с усмешкой — он-то его и научил такое выдавать, сам ничем особым не отличался. Ведь ничего плохого в такой шуточке-прибауточке нет, но ситуация уже сглажена, а Антон и думать забыл, что хотел продолжить свои попытки в стендап-комика и обсудить посреди балкона чужого дома то, как хорошо, наверное, трахаться с розой и сигаретой в зубах. Они давно стерли все рамки, но в некоторых местах давить все-таки не решались. Про Арсения лучше не шутить, используя семью, из-за развода родителей. У Антона дергается глаз от упоминания его детских историй, которые явно не запомнились друзьям того времени, но были разнесены матерью. Когда-то в свой день рождения пятилетний Антоха станцевал под Брежневскую «Любовь спасет мир» в одних трусах, а его мама сняла на видео и отказалась удалять, мол, память для нее о сыне, который скоро вырастет и начнет строить свою жизнь. В итоге, эта память была увидена и ее близкими подружками, и почти что всеми родственниками, в то время, как Шаст уже ребят в группу собирал, протестовал против школьной формы и идиотских устоев и с удовольствием прикладывался к баночкам еще пока энергетиков, а не пива. — У меня был достойный учитель, ты же шаришь, Эдик, — Арс смеется, с легкостью забирает мобильник Егора из Антоновых рук, подзывает Эда взглядом ближе и задирает руку повыше. — Надо фоткнуться, чтобы в инсту нашу залить. А то все наши школьные фанаточки заебутся одни и те же фотки смотреть каждое утро. — Да похуй на них, — Шаст фыркает, забирая все-таки телефон, чтобы Арсений не прыгал выше головы и не пытался сделать фото свысока без любимых лабутен. — Фоткаемся, чтобы потом вспомнить, какие мы ахуенные были. — Мы и будем ахуенными, — с таинственной усмешкой шепчет Булка, чтобы это не отразилось на фотографии, и, поймав вопросительный взгляд через фронтальную камеру, поясняет. — Я уверен.***
У Егора в руках горячая кружка с кофе, плечи подрагивают от фантомного холода, но Выграновский напротив точно согревает тем, что просто сидит рядом, допивая свой чай — ему жутко от него жарко, но ради Булки можно и выпить, не станет же он холодный энергетик хлестать у него на глазах — и чуть ли не каждые десять минут ужасно шутя. За такие моменты Егор бы отдал, наверное, многое, но не все. Арсений и Антон, все время по-доброму стебущие их сегодня, ушли еще полчаса назад, сославшись на то, что им нужно заскочить к Русику и посоветоваться насчет татуировок, да и нога к вечеру у Арса разболелась — он жутко бесился из-за ожога и постоянно порывался его расчесать, сдерживаясь только здравым смыслом и пониманием, что лучше явно не станет. Как написал позже Шаст, Арсений еще и заделался в юных пранкеров, правда, без камеры, но Антон знатно обосрался, когда тот, слезая с мотоцикла под руку, вдруг талантливо запищал и дернулся, делая вид, что обжегся опять. Афера вскрылась быстро, потому что Арс начал смеяться и ластиться как нашкодивший кот прямо у входа в подъезд. Родители еще не вернулись, видимо, задерживаются где-то по дороге, поэтому и с кухни Егор с Эдиком уходить еще не собирались, находя новую причину остаться на насиженных теплых стульях. Как будто, если они вдруг выйдут, жизнь кардинально изменится. — А шо ты думаешь насчет Ирки? — если бы Булка знал, что обсуждать они с Эдом будут ее, а не свои попытки обозначить друг для друга свои непонятные чувства, то, сославшись на головную боль, пошел домой бы один. Ему эта тема интересна не была, внутри разрастались другие мысли, но Эдик считал иначе, и его уже не выгнать из квартиры. Пускай и дальше Кузнецова пытается глазки Антону строить, чего с нее взять? Ну, придет она на выпускной в ослепительном платье и с лучшей прической, Шаст же все равно глаз не оторвет от Арса и челюсть подбирать будет, когда тот появится в корсете, юбке и чулках на выпускной. Ну, попсихует, подружек своих утащит в коридор, цокая каблучками, и что с того? Антону, откровенно говоря, будет кристаллически похуй. А Егору-то и подавно. — Если ты про хуету в школе, то.. — он ловит быстрый кивок, встряхивается, чтобы выдернуть себя из размышлений, и продолжает. — Поклеится и отцепится. Не думаю, что она после выпускного будет его искать бегать, тем более, мы же не знаем, что женатики, — такое прозвище для Арса и Антона сугубо между ними четверыми стало даже родным, — вытворят на выступлении. Может, татушки свои покажут, и все сразу выкупят прикол. — А я думаю, шо они засосутся. А почему бы и нет, если у них там по серьезке? А я уверен, шо по серьезке, потому что Антоха так ни на кого еще не смотрел. Да и Арс тоже, — смеясь по-своему хрипло, Эд поджимает под себя одну ногу и крутит полупустую чашку в ладонях, разглядывая свои татуировки от безделья. — Да я тоже так думаю, только бы нам за такое потом лица не разбили в подворотне. Учителя-то переживут, ладно, не мы первые против них пойдем, не мы последние, но вот гопота всякая может и подождать в переулочке, — в его голосе слышна настороженность, и Эдик поднимает глаза от своих рук и с готовностью уверить в обратном смотрит на Булку. — Я не ссу, знаю, что мы отпиздим их сами, просто ебанутых на черепушку много. Хмыкнув, Выграновский качает головой, не высказывая ни явного отрицания, ни полного согласия. — Насколько бы люди ни стали адекватнее, ебанутые гомофобы все равно найдутся, сечешь? — сбрасывая с плеч плед, Егор хочет подняться, чтобы обнять его, но осекается и лишь ручку чашки сжимает в ладонях крепче, сдерживая свой эмоциональный порыв. — Сечь-то я секу, но от своих планов отказываться не собираюсь, пускай только попробуют доебаться, — Эд выглядит грозно, кажется, реально готов уебать каждому, кто на их компанию косо посмотрит. — А эта идея в крысу переодеться мне не особо понравилась. Это получается, шо мы учителей, гопотни боимся? Надо на толстый хуй всех послать и сразу так идти, не заебываясь, как будто нам делать еще нечего. Нам и довезти все тарантайки наши до школы, и одеться-накраситься, и за две ночи перед выпускным проработать каждый шаг, чтобы не обосраться. Ночь не спи, потом беги меняй поганую рубашку на человеческий шмот из-за пары училок, которые кричать начнут, шо мы такие плохие, пришли не так, как им нравится, — он хмыкает, и Егор думает — слушать ему его еще долго, но он, в целом, не против. — Да мне похуй на то, как ей нравится. Они же не спрашивают у нас, в чем в школу приходить, поэтому пусть отъебываются. — А гопота? Арса точно захотят с его корсетом и юбкой отхуярить в переулке. — Мы их сами отхуярим, я его трогать не дам никому, — отставляя кружку на стол, Эдик смотрит с огнем уверенности в глазах на Булку и подмигивает, ухмыляясь. — И тебя тоже не дам пиздить, и Антоху. Да и не думаю, шо гопоту не смутит макияж. Ради него я в школу не попрусь раньше, хоть вы меня за руки, за ноги тащите. Оденемся сразу, накрасимся и пойдем. Понятное дело, это говорит в нем максимализм, но ведь он прав. Сами идут против режимности в школе, а тут взяли и испугались крика учителей. Разве за час до начала праздника кто-то захочет что-то менять, учитывая то, что они их больше не увидят за партами? Выйдут четверо накрашенных ребят, один в юбке, сыграют свою песню, заведут, настроят на нужный лад всех присутствующих и уйдут — всем ясно, что они не останутся слушать стихотворения про любовь к школе, которой у них нет, и не будут попивать в углу зала апельсиновый сок под пирожное. У них уже другая жизнь, это не для них явно. — И останется от нас полтора землекопа, — вздыхает со смешком Егор, поднимаясь, чтобы ополоснуть кружку и, наконец, позвать Эда в свою комнату — на кухне атмосферно, но что-то не то. — А я думаю, что полтора гитариста, — буквально подскакивая следом, Эдик смеется, подходит к нему со спины и ждет, пока он отойдет. — Почему? — не оборачиваясь и не обращая внимания на то, что Эд вдруг поднялся, Булка ополаскивает кружку, оставляет в небольшое отделении, чтобы стекла вода, и хочет сдвинуться в сторону, но налетает локтем на Эдика. — Блять, ты чего встал? — и, увидев боковым зрением чашку у него в руках, сразу же понятливо кивает. — Давай я, иди пока ко мне. — Да я безрукий, шо ли? — поднимая брови, Выграновский отпихивает его с осторожностью бедром в сторону, второй рукой себе помогая, и располагается у раковины, выкручивая сразу же на холодный кран — хоть руки охладятся. — Полтора гитариста, потому шо у нас двое только гитаристов. Откуда мы еще половину барабанщика или вокалиста возьмем? Спиздим у кого-нибудь? — он полностью копирует движения Егора чуть раньше, убирает чашку во второе, сухое, отделение раковины и поворачивается, сразу же упираясь ягодицами на столешницу. — Ты прав, — смешно сморщив нос, Егор смеется, понимая, что сморозил глупость, не поняв шутки, и кивает в сторону коридора и своей спальни. — Пойдем? — А шо делать будем? — обтирая ладони о края черной футболки с какой-то явно философской фразой на английском посередине, он подмигивает коротко и ухмыляется, видя, что теперь Булка почти что не покраснел, только глаза закатил и цокнул языком. Оттолкнувшись от столешницы, Эд приближается и тоже громко цокает, передразнивая и получая неимоверный кайф от того, как быстро включается в игру и азартничает Егор, подхватывая на ходу и отвечая тем же. — Да хоть что, — с воодушевлением отвечает Егор, хватая его под локоть и придерживая на небольшом расстоянии, и, дождавшись «цока», продолжает их бесконечную эстафету. — Вот что тебе нравится? — Много чего, знаешь, долго перечислять, — изогнувшись ловко, он не дает контролировать себя и, показав язык, цокает, еще и глаза закатив, чтобы уж наверняка продемонстрировать Булке то, как он выглядит со стороны. — Одно что-нибудь скажи тогда, может, меня устроит, — и не совсем ясно, кто кого пытается обвести вокруг пальца, то ли Эдик, намекая на какую-то свою задумку, то ли Егор, старающийся к чему-то именному его подвести. — Вероятнее всего, ты предложишь лежать, кидать теннисные мячики в стенки и ловить, а я откажусь, потому что в лоб мне они постоянно летят. — Вероятнее всего, — Эд делает мягкий шаг вперед, напирает и губы рвано облизывает, смотря прямиком в глаза, — я предложу посмотреть шо-нибудь, а ты подавишься водой, пустишь ее носом, и мне придется тебе помогать, пока ты случайно не помер такой идиотской смертью. Чего врать, такое тоже было. Да и Егор не специально, оно само как-то получилось. — Эта смерть была бы смешной. А вот если ты помрешь от чашки в заднице, которую я туда сейчас тебе запихну, то ты будешь выглядеть вообще дурачком, — соответственно, Булка отступает, пятясь к коридору. Они уже забыли передавать эстафетную палочку стеба с помощью «цока» и неплохо себя чувствовали без него. — Ничего ты не запихнешь мне в зад, а вот я постараюсь, шобы ты не выебывался, — нарочно отклоняясь назад, чтобы постараться дотянуться до оставленной в сушке кружке, Эдик заводит руку себе за спину, но тут же чувствует согревшуюся родную ладонь на своем боку и дергается, начиная хихикать. Не то чтобы он боялся щекотки или касаний в таких, довольно чувствительных местах, просто оказалось неожиданно и приятно. — Я тебе об голову эту чашку разобью, понял? — прямо-таки с открытым наездом Егор подходит ближе, наклоняется, становясь параллельно Эду, и с удивительной ловкостью перехватывает его вторую руку, стискивая горячие, татуированные пальцы. — Да попробуй дотянись сначала, чилипиздрик, — Выграновский смеется, вспоминая кошку-картошку, и почти что сдается, прекращая вообще сопротивляться и продумывать следующий ответ. — А ты тогда чикибряк, — Булка показывает ему язык, собирая брови домиком. — И не тот, который из «Лунтика», а тот, который страшненький, в красном костюме краба. И если ты не понял, про кого я, то ты дурачок, — у него все, кажется, сводится к тому, что Эд оказывается в итоге дурачком. Как оказалось, про какого-то чикибряка Выграновский как раз и не помнит, поэтому смотрит он ахуевше и тут же резко подается вперед, сталкиваясь с Егором лбами и продолжая ржать. Лучше уж быть обоим сбитыми с толку, чем тупить с глупым видом одному. Теперь и Булка смотрит с непониманием, для чего Эду вдруг понадобилось чуть не поцеловаться и заставить уже его отклониться назад. Может, хотел попытаться сделать что-то наподобие танца, только вот они начали смеяться, беспорядочно шаря по бокам и плечам друг друга и продолжая удерживаться в неудобном положении. Почему-то именно сейчас Егор ловит себя на мысли, что не краснеет, не смущается от близкого контакта, будто бы Эдик ему внезапно так разонравился — такого быть априори не может. Он ощущает себя в теплой дружеской атмосфере, причем без намека на явный флирт или особо подозрительных касаний — задницу же не трогает, значит, все в принципе в полном порядке. Раньше на репетициях было, но Булка ответственно, в одиночку решил, что это не считается. — Это ты объяснять просто не умеешь, значит, дурачок у нас — ты. От такой неожиданной несправедливости Булка глаза широко распахивает, брови вздергивает и хмыкает, намеренно врезаясь в чужой лоб еще раз. — Предлагаю договориться, шо мы оба дурачки, — Эдик указывает на компромисс уж слишком быстро, но Егор не задумывается, что у него есть еще одна идея, место которой найти можно прямо сейчас. Как раз никого, кроме них, нет ни в комнате, ни в квартире. — Это ты почему так смилостивился? — с любопытным прищуром тот разглядывает два голубых глаза, в которых прыгают чертята с огненными рожками, и пытается догадаться о причине такого поступка. Обычно Эд спорит до последнего или же до того момента, пока сам не устает или пока не теряет смысл. А теперь он бессмысленно сдается, притираясь с Булкой и носами, и лбами, и лыбится от уха до уха. У Эда в голове все мысли путаются, он не отвечает, только смеется хрипловато, нос вздергивает и царапает коротко стриженными ногтями чужое предплечье, за которое и держится, контролируя ситуацию и надеясь, что любой Егоров порыв сможет остановить — ошибается же. Ему в радость было бы, если Булаткин решил бы взять все в свои руки и сам помог бы им сдвинуться с места, выбирая быстрое решение и отказываясь от долгих гулянок по кругу. Конечно, Выграновский может и сам начать более открыто подкатывать, намекать на сближение, но уже явно не дружеское, и звать погулять ночью вдвоем — как это когда-то делал Антон, увозя Арса на мотоцикле на целую ночь. Но почему-то Эд остерегался, что его могут понять неправильно, осудить или не посчитать серьезным. Избегать школьной формы и выслушивать упреки на этот счет с седьмого класса — пожалуйста! Делать новые татуировки, зная, что в школе опять поведут к директору, чтобы Эд объяснился и пообещал в очередной раз прекратить наносить рисунки хотя бы на видные места — легко! Выпить перед экзаменом в девятом классе и так пойти его сдавать — дайте два! Грузить по ночам с Антохой на старом складе мешки ради покупки новой гитары взамен сломанной и врать матери, что он ночует у него — без проблем, никто ж не узнает! Целоваться с лучшим другом и его парнем на репетиции — как два пальца обоссать! По приколу знакомиться и давать не свой номер каждый раз, чтобы поржать потом — настолько легко, что Эдик может делать это, не просыпаясь. Постараться поговорить с Егором, позвать его выпить чего-нибудь — не алкогольного, конечно, а то опять проснутся без воспоминаний и оба голые — и погулять только вдвоем — ну уж нет, спасибо, этот экстрим не для него. То есть, возможное исключение из школы, нагоняй от матери для Эда совсем цветочки, а вот разговор с Булкой, который надо было начать еще пару дней назад, оказался непреодолимой скалой, которую умный не обойдет, а дурак не перейдет. Можно было бы для начала просто намекнуть Егору о том, что он, в целом, не против посидеть на крыше с энергетиками и проболтать о всякой глупости и чепухе всю ночь, но Эдик подозревал, что его намек просто не поймут — слишком уж идиотский и тонкий он будет. Лишние минуты самобичевания ему не особо нужны, поэтому Эд отказывается от такой авантюры, подразумевающей под собой не просто разговор о погодке-природке, но и явный флирт, от которого вряд ли куда-то получится деться. — Так чего ты замолк, чикибряк? — Булка его за края футболки дергает, смеется и трется кончиком своего носа о его, не представляя, как сильно этим сбивает Эдика с сумбурных, бесконечных размышлений. — Ты обиделся, что ли, чикибрячка? И Эд хочет отодвинуть его чуть назад, чтобы успеть хотя бы пару раз прокрутить в голове придуманные судорожно слова, но не делает этого, побоявшись, что так точно собьет Егора с толку. Вроде даже обжимаются по-детски, не отлипают друг от друга, молча стоят, а тут он возьмет и отстранится? Это что тогда Булка подумает? Сейчас вообще-то прекрасный момент, чтобы улучить возможность признаться в симпатии или просто позвать пройтись вместо ленивого лежания на диване в одних наушниках на двоих, но оба тупят, смеются, столкнувшись взглядами, и цепляются пальцами, по-идиотски розовея щеками. Откровенно говоря, Эдик не думал, что какое-то там касание пальцев сможет заставить его покраснеть. Да его, в общем, ничего еще до смущения или стыда, отзывающегося краской в щеках, не доводило, даже порно, в котором был один порноактер, «взаимодействующий» со смотрящим и не отрывающий взгляда от камеры, чтобы вогнать смотрящего в ступор и заставить смутиться. — А шо ты краснеешь? — Эд резко переходит из обороны в атаку, сбивая с мысли Егора, пытающегося придумать что-нибудь уместное для происходящего, и даже не думает о том, что с минуты на минуту могут прийти родители Булки и увидеть их в такой прекрасной позе. Ладно еще тот раз, когда они, пьяные в зюзю, уснули вдвоем почти что полностью обнаженные, но этому было объяснение, пусть и нелепое — набухались и уснули, не понимая вообще, как до дома дошли живыми. А вот сейчас чего-нибудь подобного не придумать, оба трезвые, никакого намека и на пиво не было, чего уж говорить о крепком алкоголе, от которого точно бы повело. А на чай не свалить же, хотя звучала отмазка бы любопытно. — А сам чего? — видимо, у них обоих планы перекидывать ответственность и постоянно передавать друг другу возможность сделать первый важный шаг. Эдик сыпется, хватается за его плечо, чтобы не съехать случайно носом на чужие губы, и старается придумать достойный ответ. Правда, достойным его назвать сложно, но можно: — А ты шо? Я первый спросил, — у него на лице самая довольная ухмылка растекается, а Булка хмыкает, скользит рукой по чужому затылку и, посильнее запутавшись в волосах, оттягивает Эда за них чуть назад. — Вот так точно не буду, — переиграл, кажется, все-таки Егор. — Можешь и дальше так вот стоять, мне-то чего? — он уже сам двигается ближе, подмигивает с нагловатым видом и замирает, дожидаясь ответной реакции от Эдика, вдруг замолчавшего и смотрящего с блеском в глазах. — Мне-то ничего, — пожав плечами, Булка делает еще одну попытку подразнить его, увиливает от чужого лба и тут же вскрикивает, чувствуя, как его оторвали вдруг от пола и подкинули слегка, чтобы удобнее ухватиться руками под ягодицами. — И так тоже? — кинув один только взгляд из-под ресниц, Эд склоняет голову к плечу и только сильнее сжимает бедра ладонями, ощущая, как Егор чертыхается, пытаясь избежать еще более тесного контакта, но все равно обхватывает его пояс ногами. Кривляясь в ответ, Булка глухо выдыхает, сжимает чужое плечо рукой и смотрит сверху вниз, в глубине души понимая — ему очень нравится этот момент, и он не хочет его упускать, не воспользовавшись сполна. — Ну, раз тебе так хочется меня облапать, то лучше продолжить у меня в комнате, потому что мои родители такое, — на этих словах Егор быстро облизывается, начинает дышать чаще, сам того не заметив, и указывает взглядом по направлению к коридору, — явно не одобрят. И Эдик, честно говоря, почему-то даже расстраивается немного, осознав, что не первым начал откровенно заигрывать, а ждал не пойми чего, передавая возможность начать Егору, который ее, к слову, не упустил, в отличие от него. — От нас останется по половинке и басиста, и ударника, если мы не успеем вовремя свалить, — Булка еще раз указывает глазами на коридор, гладит мягкие волосы на чужом затылке и бедрами держится крепче, не очень-то хотя встретиться головой со столешницей или полом — так у него флирт еще не заканчивался. Но у Эда в голове явно свой план, созревший буквально за секунды, пока он молча пялился своими невозможными голубыми глазами на Егора, удобно обнявшего пояс ногами и шею руками. И Булка, еще этой задумки не знающий, уверен, что ему точно понравится, ведь Эдик хуйни не предлагает обычно — только если на пьяную голову. — У тебя есть пять минут, мы уходим гулять, — на пол Эд его ставит перед входом в спальню — иначе они останутся лежать и смотреть фильмы, а не пойдут покорять крыши и дворы, сто раз обойденные ими же раньше — и кидает взгляд на часы, засекая время. — Отказов я не принимаю. — Я и не собирался отказывать, знаешь ли, — но легкая ухмылка перед продолжением говорит о том, что не все будет так просто. — Но теперь хочу попробовать. — Иди уже собирайся. Ночевать ко мне пойдешь? — опираясь на косяк, Эдик растирает ладони, ощущая, как от нервов — он очень боялся, что Егор ему откажет, несмотря на ситуацию — почти заледенели пальцы. Оглянувшись через плечо, Булка кивает, запихивает в рюкзак сменную одежду на завтра — он же не Арсений, чтобы гонять в чужих вещах и радоваться — и кидает его Выграновскому, намекая, чтобы тот уже шел обуваться. Окинув себя в небольшом зеркале взглядом, Егор подмигивает сам себе на удачу и пулей выскакивает в коридор, чтобы уйти до прихода родителей и избежать ненужных объяснений — у них с Эдом впереди целая ночь, чтобы стать ближе, и никакие предки ее не испортят.