***
Не то чтобы у Антона был план по поднятию настроения Арсения. Он просто вдруг вспомнил их разговор про цветы и решил, что Арс, вероятнее всего, обрадуется, если он ему подарит букет, пусть и сорванных с чужой клумбы, цветов. Да и разве теть Галя с первого этажа будет против, если какая-то малая часть выращенных с любовью цветов уйдёт на поднятие настроения одного чудесного Арсения? Антон не думает, что она, если вообще узнает, раздует скандал насчёт этого. Ну, нет какой-то части цветов и нет, что ж сделать. Не будет же Антон их обратно закапывать, а просто посадить новые не сможет — вся клумба перемрет после его посадок. В конце концов, он же их не Ирке несет, а Арсению, который их как никто иной заслуживает — кто-нибудь скажет, что это просто парень, просто носящий юбки, просто любящий макияж, просто играющий в группе на гитаре, но Антон с удовольствием поправит этого кого-то и скажет, что Арс — человек чудесный. Несмотря на образ похуиста и суки, Арсений внутри изумителен. У него мягко-голубые глаза, время от времени становящиеся ледяными, если его вдруг что-то не устраивает. Темные волосы скоро будут падать на плечи, прекратят лезть в лицо, если Арсу понравится его вид с заправленными за уши прядями. А нос вообще заслуживает отдельного разговора — такую кнопку только «бупать» каждый раз, когда видишь. И Антон с удивительной скоростью среди бела дня срывает одиннадцать ярко-сиреневых ирисов, надеясь, что на него не накинутся пчелы и осы, так и норовящие полакомиться цветочком — какой-то идиот дергает их сладости, ну нарывается ведь, чтобы покусали. И теперь, пройдя проверку на наличие летающей живности внутри, ирисы радуют глаз в их комнате, пахнут, правда, как-то смутно знакомо и непонятно, но Антон об этом не думает — красивые же. Честно говоря, он Арсения не ждал еще часа два, потому утащил Эдика играть вместе в майнкрафт на сервер для них четверых, до которого все не доходили руки в последнее время — то выпускной, то репетиция, то двенадцатичасовой сон, после которого он будто сваренный. Через наушники мало что слышно, но Антон все равно их надевает, звонит Эдику во Вконтакте, отказавшись скачивать дискорд и проебывать кучу времени, и радостно пихает в камеру ирисы, говоря тому, что это он для Арсения так старается. О Татьяне Викторовне Антон и не начинает разговор, коротко сообщив о том, что Арсу решать, когда и кому рассказывать об этом — ему самому бы все переварить, а потом уже остальным пояснять. И они как-то быстро теряют нить разговора о жизненных проблемах, экзаменах и переключаются на то, какие долбаебы зомби, вылезающие на них из-под деревьев днем. Мат у них через слово из-за постоянного напряжения — только хардкор, только сложный режим выживания. Потому Арс, зайдя в квартиру, отпертую своим ключом, который для него лично сделан, сначала слышит звучное, растянутое «блять», потом смех, а затем, почти что следом, «пошел нахуй, выродок дебильный, уебывай, пока я тебя нахуй не убил». Арсений хихикает, без помощи рук сбрасывает кроссовки и медленно крадется в спальню, чтобы напугать этого гениального игрока. — Эдик, блять, да что ты, блять, делаешь? Ты совсем слепой? Я тебе Егоровой палочкой потом дам по башке, слышишь меня? — еле удерживаясь на стуле и в голос смеясь, Антон чуть кнопки ноутбука не выбивает, так старается уйти от монстров, лезущих на сложном в огромном количество из спавнера. Видимо, наушники у него на максимум, раз Арсений слышит ответ Эдика и еще сильнее затихает, предположив, что Шаст играет все же без наушников. — А шо ты наезжаешь? Важный, блять, как хуй бумажный, иди в пизду, — наверняка у Эда такой же грохот кнопок, раз он пытается и смеяться, и играть, и Антона посылать. — Я в пизду не хожу, сам туда вали, кусок говна ты, — ударяя ладонями по столу и отъезжая на возможные двадцать сантиметров, Шаст хмурится и судорожно поправляет на голове съехавшие наушники — нельзя пропустить ни слова от Эдика, чтобы не проебать шанс выдать хороший, горячий ответ. — И я не хожу, шо приебался? — в отличие от Антона, Эд еще не умер и продолжает клацать мышкой уж очень агрессивно, по-видимому, еще пытаясь противостоять огромной куче монстров — еще и пауки пещерные откуда-то лезут. И, прокрутив в голове внезапное появление пауков, Эдик на том конце чуть ли не на стуле прыгает: — Тэпешься ко мне быстрее, тут, наверное крепость эта деревянная, которая в пещерах, сундуки щас полутаем и будем пиздатее всех пиздатых, — у Эда речь как-то сразу наполняется кучей вычурных сленговых слов, и Арсений, прислушавшись, улыбается от уха до уха. — Да иди в жопу, у меня палец аж заболел хуярить по мышке, — Антон откровенно жалуется, но жмет на кнопку возрождения и с трудом вводит команду — давно не играл, пальцы и забыли, как это, за мгновение найти слеш на клавиатуре. — Лучше бы у тебя рука заболела, чтобы дрочил поменьше, — ехидничает Эд, и Арс направляет множество сил на то, чтобы не захихикать и не выдать себя раньше времени — он уже стоит почти за Антоновой спиной, и проиграть в такую игру в эту секунду совершенно не хочется, ведь он у финишной черты. Цокнув и громко хлопнув по «энтеру», Антон быстро осматривает экран, пытаясь понять, где его убили, и на мгновение пропускает в свою голову мысль, что не зря у них читы стоят. — Дрочить — это в твоей компетенции, — намекая на тот случай с Егором, Шаст довольно корчится куда-то в камеру, пусть Эдик и не может его видеть. — Пошел ты в жопу, я тебя прямо тут и убью сам, вместо зомби и скелетонов, — Эд вряд ли правда злится, только напущенно много матерится, бурчит что-то под нос и бьет по кнопкам, прыгая с помощью паркура по шахте и уходя от вездесущих монстров — пауки только ебут мозг, залезая по стенам. Выждав момент, когда Антону будет нужно сделать трудный прыжок, избежав паука, Арсений подскакивает с радостным криком сзади, хватает его за плечи со спины и тут же обращает внимания на незамеченные ирисы, чуть ли не растекаясь, как маслице по сковородке. — Это мне? Это ты мне притащил? — счастья у Арса намного больше, чем у самого Шаста, кому и адресован вопрос. У того только сердце бешено ебашит, в наушниках смехом заходится Эдик, закрывшийся в коробке из камней, а по плечах елозят родные горячие ладони Арсения, целующего его громко в щеки — так Антон не ахуевал еще давно. — Тебе, блять, — только и выдает Шаст, жмурясь и не обращая внимания на экран, где ему теперь предлагают возродиться или покинуть игру. — Я обосрался, — и на это едва хватает сил языка — у него он привык работать совсем в другое время, по ночам. На репетициях, а не там, где большинство наверняка подумали. Быстро теряя интерес к Антону, у которого грудная клетка ходит ходуном, Арс аккуратно касается мягких лепестков, осматривает желтые рисунки природы внутри и улыбается так, как сегодня еще не улыбался — настроение разом подскакивает, несмотря на прежнее негодование после встречи с Сережей и обиду на мать. Шаст замечает, что в голубых глазах плещется радость, и влюбленно хлопает на Арсения глазами, склонив голову к плечу и пропуская мимо ушей все, что там бухтит Эдик, убеждая его в том, что трахаться во время звонка не особо хорошая идея — и не потому что он сам сотрет ладони, совсем нет. — Эд, тут такие цветы пиздатые, он тебе показывал? — пододвигаясь ближе к микрофону на наушниках, Арс чуть ли не до потолка прыгает от нахлынувших положительных эмоций. — Показывал твой герой-любовник мне все, шо спрашиваешь? Эта фанаточка скоро кольцо мне будет показывать, ты не знал? — Эдик шутит, а у Арсения в голове начинает складываться какая-то безумная картинка — слишком много разговоров и шуток про предложение и свадьбу, его это не напрягает, да и живут они в России, а не в какой-нибудь адекватной просвещенной стране в Европе. Антон фыркает: — Сам ты фанаточка, мы все помним, как ты.. — Ой да пошел нахуй, я даже знаю, шо ты скажешь сейчас. И никому из трех не нужно пояснять, о чем речь, потому что все всё понимают. — Ну подрочил человек и подрочил, чего ты к нему прицепился, как клещ? — Арсений хихикает, цепляясь пальцами за Антоново плечо и вслушиваясь в голос Эда, который специально говорит максимально тихо, чтобы его бубнеж не услышать было. — Пошел ты нахуй, Поповка, — почти выплевывает Эдик, посмеиваясь и уж слишком часто кликая мышкой — видимо, решил прекратить шкериться и пойти в бой с кучей монстров. На подобное решится либо идиот, либо Эд Выграновский. Ну, либо же оба в одном человеке. — А ты куда без меня попизделся, слышишь? Все спиздишь сам, будешь ходить крутой, а я как бомжара? — Антон, не отодвигаясь от Арса и не выпрямляясь, возрождается в очередной раз за последний час и снова прописывает команду телепорта к Эдику — быть точнее, к pisyn777 — только уже совсем не торопится и медленно тычет по кнопкам, иногда не замечая промахов, что в итоге оборачивается тем, что нужно прописывать всю команду заново. — Да это твое адекватное состояние, тебе не привыкать, — Эд ловит волну иронии и не может прекратить хоть как-то подстебывать Антона. Шаст всегда к особо острым шуткам лоялен и максимально похуистичен, особенно если от кого-то из близких. Он почувствует, если его захотят задеть, а в случае приколов никак почти не отреагирует, тем же ответит, стараясь не жестить — а он это умеет. — Бомжары — это мы с Булкой, потому что вы играете без нас, — замечает Арс и опять отвлекается на ирисы, не понимая, чем таким особенным он заслужил такого Антона. Это ведь совсем другой человек вне стен дома и гаража. Если бы Арсений мог видеть его только в образе фронтмена, то, наверное, никогда бы не увидел эту сторону. Во время выступлений и репетиций он бешеный, жесткий, пошлый до скрипа зубов, весь вымокший, с горящим жадным взглядом. Прямо то, что представляют многие парни и девушки в своих фантазиях о романе с музыкантом. Обратная сторона, как ни странно, нравится Арсу не меньше. И Шаст, вокалист сумбурной, почти что дикой группы, и Антон, обычный пацан, принесший своему возлюбленному ирисы, ему нравятся. — Может, я тоже хочу алмазную броню, как у Эда, — у Арса нижняя губа выезжает напущенно обиженно вперед, и Антон на мгновение тупит, а потом хмурится. — Слышь ты, Писюн-семь-семь-семь, ты где нашел «брюхо» алмазное? — найдя ник Эда и направившись к нему через пещеру, Шаст прокручивает в голове всю сегодняшнюю игру и уверяется в том, что до этого алмазного нагрудника у Эдика не было. — Нашел где-то или в гамемод свой любимый зашел? — Сам ты гамемод, усек? Это я сам нашел, — речь идет, конечно же, об творческом режиме, gamemode 1. — И где же ты такое счастье нашел? — закусив губу, Антон оглядывает Эда в игре и удостоверяется, что Арсений не спутал покрашенную кожу с алмазами. — В сундуке на рельсах, мы же шахту деревянную нашли, где еще, блять? — Зато у меня есть реальное счастье, вон, ирисы нюхает стоит, — и Эдику ведь не ответить на эти слова — у них с Егором все только идет к осознанному первому поцелую, до отношений еще как до Кавказа пешком. — Ой-ой-ой, — Эд пародирует Ёжика из того отрывка, разобранного на мемы, и наверняка морщится, собрав брови на переносице. Он бы тоже мог сказать, что у них с Булкой наклевывается явно не короткая интрижка, но молчит, почему-то впервые поверив в приметы и отказавшись говорить о том, чего еще нет — мало ли, сглазит, и все пойдет по пизде. Почему-то с Егором и в приметы идиотские верить начинаешь, пусть Эдик и боится себе в этом признаться. — Ирисы вообще-то пиздатые, даже лучше брони алмазной, сечешь? — у Арсения в этот момент самый довольный на свете вид. — Секу, но не завидую вам, голубям нашим. Цокнув, Арс на всякий случай оглядывает цветы на наличие насекомых и, не заметив никакой живности, утыкается в них носом, втягивая смутно знакомый запах. На это Антон только улыбается, забывая в очередной раз об игре. — Это еще подумать нужно, кто из нас голубь, — у Арсения на языке вертится какой-то каламбур, и Антон уставляется на него в ожидании, а Эдик замолкает, предоставляя весь комфорт для рассказа какой-нибудь тысячной заумной шутки. Выждав секунд двадцать, Арс прочищает горло, отодвигает ирисы в вазе от края стола — вдруг Антон решит хлопнуть с новой силой от смеха — и заранее довольно хлопает ресницами, не отводя взгляда от Шаста. Он бы и на Эда глянул, если бы была такая возможность. — Смотрите, — он двигается еще ближе к микрофону и надеется, что не устраивает там Эдику асмр, — голуби же едят крошки? — у Антона во взгляде мелькает догадка, но он продолжает ждать основной части шутки. — А крошки от булки. Значит, Эдик — это голубь, раз ему нравятся Булки и крошки от них, — слишком много слов, много букв, но и Эд, и Шаст, как по команде, смеются.***
Опираясь на край стола бедрами, Арс обнимает свои плечи руками и ждет, пока Антон закончит рыться в их шкафу в поисках какой-то той самой ну-ты-помнишь футболки. Правда, никакую футболку, кроме тех, что на виду в шкафу, Арсений не помнит и от этого задумывается, не начинаются ли таким образом у него провалы в памяти. — Ну ты забыл, что ли? Вот та, черная, со звездочкой, кругом, квадратом и треугольником, помнишь? — у Антона такой голос, что, кажется, он расплачется, если Арс не вспомнит о существовании такой футболки. Да откуда, в конце концов, Арсений может знать? Он по его вещам не роется, только некоторые футболки и толстовки себе забирает, предварительно покрасовавшись в них перед Антоном — такая своеобразная проверка, можно ли ее взять поносить немного или нет. — И че значит этот набор.. геометрических фигур? — подзависнув, Арс изгибает непонимающе бровь и смотрит на Антона так, будто у него во лбу звезда горит, не меньше. — Это типа жопа, — объяснение, конечно, прекрасное, было бы оно еще понятным, цены бы не было. Кажется, Арсений не просто зависает окончательно, а уходит на перезагрузку, решив, что так проблема непременно решится. — В каком смысле звезда, круг, квадрат и треугольник — жопа? — может быть, Арсений какого-то сакрального смысла не понимает, но вариант с тем, что Антон уже бухой и мелет ерунду ему нравится все же больше. — Ну ты представляешь себе звезду, круг, квадрат и треугольник? Именно в таком порядке. Почему Шаст говорит с ним как с ребенком? — Нет, блять, не представляю, — Арс больше для вида огрызается, но в голове по-быстрому воссоздает предложенную картинку — набор фигур, и ничего не понятно. — И в чем прикол? Улыбаясь хитро, Антон выдерживает театральную паузу и направляется ближе к Арсу, развернувшись на пятках, обтянутых хитровыебанными короткими розовыми носками, иначе бы он скорее упал на скользком полу. — Ты не понял? — перекручивая в руках взятый не той стороной карандаш, Шаст разворачивает какую-то старую тетрадку с набросками текстов и на полях размашистым почерком чиркает названные фигуры. Арс либо дурак, либо не понимает, что от него хочет Антон. — Ну, нарисовал ты их, че, блять, с того? — лениво повернув в его сторону только голову и несколько раз оббежав взглядом лист, Арсений пожимает плечами в знак того, что совершенно ничего не понимает. Вздохнув наигранно громко, Антон пишет чуть ниже «жопа» и пихает тетрадь, сложенную пополам по скобам, в руки Арсу, надеясь, что теперь-то до него дойдет. Как намеки делать, как их самому понимать, как загадки эти устраивать в их общем инстаграмме, так Арсению легко. А теперь он не может догнать понятный прикол — сколько раз этот мем вылезал в лентах самых разных соцсетей — от жж — желтого журнала — и одноклассников до твиттера и телеграма. Арс смотрит пустым взглядом на фигуры, переводит взгляд на буквы и снова возвращается к звездам-кружочкам-квадратикам-треугольникам со страдальческим видом. — Ты нихуя не понял, — Антон выдыхает со смешком, пододвигается ближе и обхватывает рукой его талию, подбородок привычно умещая на плече — удобно, так по-родному. — Смотри, возьмем тот же круг.. Не успевает он и начать объяснения, как Арсений понятливо усмехается, еще раз осматривает фигуры и буквы, удостоверяясь, что не ошибается в разгадке этой своеобразной шарады, а затем звонко целует Антона в висок. — Ты понял? — несмотря на то, как долго до него доходил смысл, Антон весь сияет и светится, будто бы его только намыли в бане до блеска. — Я-то понял и даже эту футболку вспомнил, но почему у тебя такая дебилоидная футболка? Это кем надо быть, чтобы понять смысл вот этого? — недовольно тыкая в лист пальцем, Арс смотрит на него с шуточной — оба это понимают — претензией и хлопает пушистыми ресницами. — Ты не поверишь, но я ее по приколу купил, потому что смешно пиздец. Я прям взял и понял — мое! — отбирая у Арсения уже помятую и истыканную тетрадь, Антон становится спереди него и обхватывает пояс уже обеими руками, забывая про свои попытки найти потерянную где-то в бесконечном количестве одежды футболку. — И сейчас тоже. Это очередная загадка с приколом в конце? Ебанутость в плане шуток передается половым путем, что ли? Видимо, теперь каламбурами и шарадами в их компании будет промышлять отнюдь не Арсений. — Арс, включайся, ты чего? — оторвав одну руку от талии, Антон нажимает с легкостью на кончик его носа, целует в лоб и улыбается так широко, так ярко, что сразу становится понятно — у Арсения не было шансов. — Чего я? Ничего, — он сдерживает желание похихикать от выбранной Антоном позиции, что кнопка включения Арсения — нос, который для начала работы нужно «бупнуть». Иногда Антон Арсения все-таки не понимает совершенно. У него просто в голове не укладывается, как происходит этот переход от Арсения-разобью-вам-лица-каблуками до Арса-давай-останемся-дома-я-заебался. Хорошо только, что Антон понимает, как в какие моменты лучше поступить. Он Арса и без того умеет читать, буквально как открытую книгу, и в случае путаницы сумеет разобраться. — Виснешь как старый комп, чего-чего? — в голосе Антона ни капли наезда или попытки обидеть, только немой вопрос — что-то случилось во время прогулки? Еще полчаса после того, как они попрощались с Эдиком, которому тоже лучше бы собраться к репетиции, Арсений выглядел бодро и весело. Только потом его будто бы опять поменяли и вместо жизнерадостного и хихикающего от каждой мелочи подсунули меланхолика. — Ты если не уверен, что готов вечером идти куда-то, то скажи, ладно? — пускай и есть договор о словах через рот, а не уверенном молчании, Антон предупреждает и напоминает с таким видом, что мир рухнет, если Арс не поделится и пойдет с ними через силу. Да, без него будет не так, это уже будет не группа, а лишь ее часть, но Антон рад возможности обсудить новый трек, являющийся Арсу сюрпризом то ли просто так, то ли на день рождения, и с Егором. Эдик-то почти наизусть написанные строчки знает и несколько раз с ними едва ли не палится при Арсении. Часто бывает, что людям нужна серьезная перезагрузка, и Арс не хочет признавать, что нужна она ему именно сейчас — столько планов на вечер, а ему оставаться в четырех стенах с идиотским телефоном, когда можно тусоваться с лучшими друзьями в их гараже. Может, ему станет лучше, если он встретится с ними? — Я-то готов, — Арсений передергивает плечами и выдерживает паузу, давая себе сформулироваться и не выдать какой-то несвязный бред. — Просто боюсь, что у меня сегодня не попрет. Да и нам новый трек надо обсудить, подумать, в какую сторону нас понесет с ним. Он-то не в курсе того, что у Антона уже написана едва ли не две трети текста, а у Эда уже продумана и несколько раз проиграна — ничего не мешает прийти в гараж ночью или взять гитару домой — его часть. Только с началом у них пока полная запара — хочется вступить необычно, чтобы все треки не были похожи друг на друга, как две капли воды. У Антона уже есть некоторые наброски — можно попросить вступить вместе с первыми строками Булку, а потом добавить сразу две гитары — так должно звучать более-менее, а смотреться тем более. — Арс, если не попрет, мы можем просто напиться и орать «Пошлую Молли» до утра. Не постоянно же нам ебашить музыку, да и Эдик с Булкой явно против не будут, — задумавшись, Шаст зарывается пальцами в его волосы и шипит, чувствуя, как уже надетые кольца путаются и застревают в прядях. — В конце концов, «Тихими и послушными» разогнаться попробуем. А нет — сходим докупим бухла и в путь. И тут наконец-то до Антона доходит — новый трек подарком ведь нельзя сделать. Куда они денутся без части Арсения? Это ж будет выглядеть максимально недоделано. Да и репетировать они без него постоянно не могут, потому что странно. И куда они без гитариста? С одним басистом далеко вряд ли уехать можно, разогнаться тяжело будет. Легче будет Арсу показать текст и объяснить, что он идет как подарок ему на скорый день рождения. И они будут исполнять эту песню, зная, что Антон посвящает ее текст именно Арсению, а остальные пускай остаются уверенными, что это просто удачно легшая рифма или пьяная выдумка. Это будет их личный секрет, в который никого не посветят. — А если Эдик и Егор уже настроились, продумали, что хотят от нового трека, а я возьму и пущу все по пизде? — со вздохом утыкаясь ему в щеку носом и царапаясь об едва заметную, короткую щетину, Арсений зажмуривается и замолкает, вновь давая высказаться Антону. — Да не пустишь, за одну ночь никто никого не съест, родной, — он выпутывает ладонь из мелких узелков, стараясь одновременно и не дернуть ему волосы, и поддержать разговор. Антон, конечно, отлично умеет заниматься в одно время самыми разными делами, но сейчас постоянно замирает, обдумывает следующее слово или действие и только потом продолжает. Оказывается, легче во время репетиции дозировать алкоголь, не путаться в тексте, помнить следующие движения и планировать всякие новые ништяки, чем говорить с Арсением на серьезную важную тему и выпутываться из его цепких волос. Несмотря на явные неудобства, Арс срезать их не собирается. Он не пытается поддерживать образ неформала, гитариста рок-группы. Арсений просто кайфует от себя с длинными волосами и постепенно решается их не срезать, пока кончики не начнут адски сечься и портить общую картину. Уверенности придает и тот факт, что Антон точно также тащится от возможности перебирать пряди между собой, легко и скорее игриво тянуть за них Арса на себя. И со стороны — они смотрели то видео с выпускного и сами от себя были в шоке, до этого не имея возможности прямо оценить свое выступление — Арсений выглядит уж слишком эпатажно для менталитета жителей их города. — Может, у нас наоборот попрет все, если мы убухаемся? — пьяным Антону будет легче рассказать про сюрприз заранее. — Мы бухими можем только старое по памяти повторять, у нас языки еле ворочаются под конец, — Арс готовится напущенно цокнуть, но закусывает язык — много для одного дня недовольства, особенно на такую очевидную мелочь нечего реагировать подобным образом. — Это у кого? Я до конца работаю, а то кто ж за меня еще споет? — смеясь, Антон прикрывает глаза и губами жмется к родной макушке. — Хули ты выебываешься? — у Арса в голове ничего, кроме смеха, нет, но он до последнего сдерживает рвущийся наружу хохот и только елозит кончиком носа по чужой шее. — Мы тоже поем иногда, правда не прямо так, как ты, по тексту. Звуки тоже можно запомнить, — выглядит как попытка увести разговор от серьезной обсуждаемой темы. Арсений вообще старается так не делать, но у него очень часто не получается — как-то само по себе причем. Он понимает, что это не оправдание и даже не годная отмазка, но чаще всего заставляет себя поверить в обратное. Ничуть не легче уйти от темы и потом еще мучаться вопросами. Лучше уж расставить точки над i сразу, без промедлений, чем потом жалеть об упущенных шансах. — Певцы мои, значит, — улыбнувшись коротко, Антон отлично понимает, к чему клонит Арс, и почему-то повинуется, не решая добивать его вопросами и советами. Он поступает так не первый раз, но ждет какую-то новую реакцию. Арсения заебывать сейчас совсем не хочется. Ну, они же не просто съехали с темы в первые минуты, а что-то да обсудили. Антон осознает, что разговоры через рот работают отнюдь не так, но не хочет давить — Арсу и так тяжело из-за утренней ситуации с матерью. Если уж он принимает его любым, то и тараканов нужно брать с собой, куда же без них? Люди же, заезжая в новую квартиру, не ждут, пока тараканы и муравьи сами по себе, собрав свои крошечные чемоданчики, уйдут. Кто-то забивает на незаконных квартирантов хуй и страдает, чуть ли не выезжая из квартиры, кто-то избавляется от них и в итоге выигрывает. — Давай так, — Арсений немного отодвигается назад, врезаясь бедрами в край стола сильнее и закусывая от полученного дискомфорта губу, — мы ничего менять не будем, как пойдет, так и пойдет. Мне и отвлечься тоже хочется, мне не нравится, что я вечером буду загоняться в четырех стенах один. — Мои родители будут дома, — это вообще не аргумент, Антон скорее напоминает про их возвращение с работы. — Не важно, Шаст, — он шмыгает носом, но не от внезапной простуды, накатившей в плюс тридцать пять, и не от слез. — Отвлекусь лучше с вами, вряд ли начну рыдать прямо с гитарой посреди «Тихих и послушных». Не хочу даже думать о другом варианте, окей? Антону ничего не остается, кроме как согласно кивнуть, поцеловать его целомудренно в лоб с таким видом, будто Арс во всем прав, а он сам с ним безгранично согласен. Наверное, сейчас Антон и может только, что поддержать его, будучи рядом и не пытаясь вломиться в его выстроенный на несколько последующих дней монастырь со своим уставом, и ночью уложить к себе на грудь головой. Говорить все-таки сейчас об этом не стоит. Это равносильно колупанию не покрывшейся коркой раны. Сейчас могла быть та самая сцена из кучи мелодрам, где один молча выворачивается из объятий и уходит в другую комнату проплакаться или протупить, пока есть такая возможность, в стену. Тем более, как удачно, Антону все еще нужно искать футболку, Арсений для этого не обязателен рядом. Но Арс не психует, не выдергивается, а только ближе подступает на негнущихся ногах, жмурится пуще прежнего, хватается за его руку и устраивает голову на плече, точно выпрашивает больше заботы и ласки в действиях, нежели в словах. Языком махать каждый может, а как книгу открытую прочесть и понять, что именно необходимо Арсению сейчас, — совершенно не каждый. Когда Антон начинает мягко гладить его по лопаткам освободившимися из волос пальцами, Арс приоткрывает глаза и, сипло и сбито дыша, пялится на распахнутый шкаф — он почему-то задумывается, что если бы у них был бы кот, то он бы уже ворошил вещи на нижней полке или оценивал своими умными глазенками одежду, чтобы попытаться по ней подняться выше. Ему не хочется себя одергивать мыслью о том, что им до общего кота ровно столько же, сколько до Луны. Наверное, рано еще говорить что-то о быте, который потихоньку складывается у них, пусть и в квартире с Шастунами-старшими, но он какой-никакой уже имеется. Это своеобразная грелка на сердце у Арсения, и сейчас она и помогает ему отпустить любые серьезные мысли. Лучше представить себе огромного розового слона или коллекционную долгожданную игрушку из киндера, чем продолжать ебать себе мозги бесконечной прокруткой слов матери в памяти. И Арсений, расслабляясь уже под массажем плеч, думает именно о розовом слоне и красивой желтой машинке из киндер-яйца, выпихав мысли о матери за двадцать дверей. Все негативное не сейчас, когда-нибудь потом, желательно, в следующей жизни.***
Поддатому Антону кажется, что лучшей идеей этой ночи будет прогон старых песен по памяти — они особо и не записывают ничего, кроме текстов и сложных моментов, музыка каким-то волшебным образом проникает в сознание и настраивает руки на нужную волну. У Арса сейчас плывущий взгляд, будто он выпил не с пятерку кружек — именно, блять, кружек — шампанского, а зарядил водку и залился вдогонку вискарем с горла. И Антон, несмотря на свои попытки не отвлекаться на него, даже путается к своему удивлению в тексте и вместо знакомого слова тянет «блять», обрывая в нужном месте, будто бы так и нужно, будто бы и нет ошибки. — Да ты куда-то? — откидывая голову назад и ласково перебирая струны, Эдик посмеивается и с непередаваемым восторгом от происходящего покачивает бедрами. Ему всегда нравится повторять эту песню по десять-пятнадцать раз подряд, потому что, в отличие от «Тихих и послушных», она не такая быстрая, дерганная, и под нее не нужно бегать по гаражу, отбивая себе ноги — Эд бессмертный, Эд может и обувь сбросить, не боясь, что Арс отдавит ему своими каблучищами все пальцы. Как отдавит, так и вдавит обратно. Отмахнувшись от хихикающего Эдика, Антон разворачивается, перетекая волной поближе к Арсению, и подмигивает ему, пьяно пошатываясь на месте. Он уверен, что выглядит сейчас максимально смешно, точно поет серенаду со своим пьяным осоловелым взглядом и съехавшими на предплечья лямками майки — футболка с шарадой про жопу была, видимо, утеряна навсегда. Подняв голову и хитро прищурившись, Арс делает короткий шаг к нему и усмехается настолько коротко, что, Антон готов поклясться, заметить почти нереально. — Marlena, Marlena, sì portami a ballare stasera* , — скользя ладонью по своей груди и оттягивая майку вниз только сильнее, Антон приближается и уже через секунду замирает в нескольких сантиметрах от играющих пальцев Арсения, взглядом кидая ему вызов — хочешь бежать — беги, хочешь оставаться — оставайся. Никакие проблемы Арса больше не волнуют, ему бы придумать что-то новое, как-то выпендриться, чтобы у Антона, считающего себя гением-фронтменом, отвалилась за мгновение челюсть и укатилась ко входу. — Иди нахуй! — только и всего, вот и вся новинка. По сути, Арс и на просьбу Антона отвечает, и тексту вторит, не забывая смеяться — ему-то можно, не его дело читать текст и соблюдать его каноны. — Marlena, Marlena, sì portami a bailar** , — Антон продолжает заискивающе, смотрит котом из Шрека, по собственной шее скользит своими длинными голыми пальцами и не отпускает Арсеньевского взгляда, зная, что тот сам не сдастся. Арсений пьяно думает, что ему остается только подрочить здесь и сейчас, чтобы произвести впечатление, но быстро забывает об этой мысли, чувствуя, как Антон, согнувшись так, чтобы не задевать его гитару, гладит его плечо через футболку и буквально жрет взглядом. — Да вы там потрахаетесь сейчас, — Эд возникает всегда неожиданно и невовремя, так, что его никто не ждет, но и не выгоняет, не видя в этом особого смысла. У Эдика в голубых глазах не то чтобы простое привычное море, там море из выхлестанного с важным видом шампанского, и он все равно считает себя трезвым, как стеклышко, пусть и вероятнее всего скажет, запутавшись, «стеклым, как трезвышко». — А я завидую, — обойдя неторопливо Антона со спины и подтолкнув как бы невзначай бедро Арса в сторону, Эд не забывает по своей любимой для этой песни привычке качаться из стороны в сторону. У него подобная идиотская привычка была и в школе. Он, когда отвечал у доски, если это вообще случалось в кои-то веки, всегда взад-вперед покачивался или ходил по той же траектории на пару шагов. И эта привычка у него оставалась в первое время их репетиций из-за какой-то неуверенной скованности — он отучился от нее, говоря самому себе каждый раз, что бухать он может, ему не странно, а отрываться вдруг становится напряжно, словно он тут не с друзьями, а с ебанутыми консерваторами по жизни с кашей вместо мозгов. — Завидуй молча, заяц-мерзавец, — откликается Егор от барабанов, не имея возможности оторваться от игры, бросить инструменты посреди трека и сорваться к ним, чтобы побеситься. В конце-то концов, на настоящих выступлениях он не сможет остановить свою партию и подставить друзей, поэтому и на репетициях особо таким не промышляет — пару раз, конечно, можно по особой пьяне и с малой частью заходов в этой песне. — Я хотя бы не Булка, а заяц, — перекрикивает Антона Эдик, покачивая бедрами, и оказывается к Арсу спиной. Несмотря на то, что план выступления и их движений меняется на ходу каждую секунду, Эд об этом и не думает, откидывает голову Арсению на плечо, прижимается спиной к его спине и с удовольствием становится для него опорой. Работа явно командная. Один расслабится или отшагнет слишком далеко — другой упадет назад, прямо на него. — Эдик! — названный молчит. — Да Эдик блять! — Егор вскидывается на стуле, привлекая к себе внимания Эда, расслабленно прикрывшего глаза и отдающегося музыке. — Я хотя бы на крыльце яйцо не чешу! — подъеб засчитан, 1:1. — Дорогой, — на этой реплике Эдика Антон ухмыляется так, точно он с Егором тут в отношениях признался, а не выдал иронично-счастливое прозвище с видом влюбленного плавленного сырка. — Иди ты нахуй, дорогой. Ему уже не так хочется без особых движений покачиваться с Арсением в такт музыке, тереться с ним лопатками, сталкиваться задницами и смеяться, пока Антон вокруг них кружит, то и дело сменяя направление, чтобы не выблевать весь алкоголь, который он с удовольствием вжрал еще час назад. — Ti prego Marlena, Marlena, io ti starò ad ascoltare*** , — он опять подмигивает Арсу, позволяя себе проехаться по его — а, может быть, и по Эдиковому — бедру пальцами, подцепить край шорт и усмехнуться, не отпуская его взгляда — бежать некуда, только сражаться. Поравнявшись с Эдом, Антон нависает над его лицом, облизывается с явно заметной игривостью и мажет губами по виску, чтобы в следующую секунду оторваться и выкрикнуть уже в воздух — если бы Шаст заорал Эдику в ухо, то больше бы не пел, ему бы оторвали клещами язык. — Ti prego Marlena, Marlena, insegnami a lottare**** , — волной скользя мимо, Антон движется к Егору за ударными, оставляя Арсения с Эдом на их месте и давая возможность еще пообжиматься, стирая друг другу задние части футболок. У Булки ему всегда нравится пробегать — звук ударов приятно бьет по мозгам и, возможно, ставит их на место. В груди плещется жадная и нескончаемая любовь к их делу от того, как Егор отдается ему вместе с ними — редко есть возможность прямо-таки рассмотреть его вблизи, так как все быстро, скоро, резво, и Антону хватает времени лишь позаигрывать, держа роль фронтмена на себе. — Ti prego Marlena, Marlena, sì portami a bailar***** , — касаясь чуть заметно чужих напряженных от игры плеч, Антон склоняется к уху — он в этот момент всегда старается не угодить под отброшенную голову и не выбить себе зубы, а то будет шамкать, как старый дед, а не петь — и заметно понижает звучание голоса, не преследуя цели оглушить Булку криком. Тот только сильнее втягивается под самый конец, каждый удар сочетает со встряской головы и елозит по стулу, заставляя его скользить из стороны в сторону. — Il ballo della vita****** , — опускаясь ласковым касанием по вздрагивающему от движений позвоночнику, Антон расплывается в широкой улыбке, ощущая себя на нужном месте в нужное время. И каждый из них чувствует то же самое. Это несомненно важно в коллективе, ведь куда без любви к тому, что вы делаете все вместе, не давая опустить руки и перегореть? — Il ballo di Marlena!******* , — оканчивает Антон, опадая вниз в размашистом показушном поклоне и ударяясь коленями о пол по правую сторону от барабанной стойки.***
Перед глазами все плывет, и единственный во дворе фонарь становится для Эда огромной луной. Если бы он был хоть на капельку пьянее нынешнего, то наверняка бы обозвал это пятно сыром и сказал, что они могут его украсть и сделать много чизбургеров. Благо до такого состояния с помощью алкоголя он сегодня доходить отказался — хотелось в трезвом уме и твердой памяти проводить Егора и прощупать почву под их ногами. А то так и будут бегать друг от друга, не зная, когда оба будут готовы к первому осознанному — если Эд не несет бред и не обещает отпиздить кого-то гитарой, то он совершенно спокойно может поступать с пониманием того, что он сейчас делает — поцелую. Не получится ведь выйти с пикетом в руках или с надписью на лбу, мол, сегодня я готов с тобой поцеловаться именно под твоим подъездом в девять часов вечера по московскому времени. Это как минимум смущающе, а как максимум странно. — Слышь, — он дергает менее пьяного Егора за локоть и, пошатываясь, топчется на месте. — Смотри, какое граффити пиздатое, — вряд ли они его не замечали всю жизнь, и оно появилось тут совсем недавно, благодаря рукам юных уличных художников. — Там член прямо на рисунке, — у Булки либо свои мысли и желания, либо тяга надавать лещей этому пидорасу, решившему дополнить ярко-желтую тачку в брызгах фейерверков членом из палочки и двух неровных кружков, и выдрать руки. Ну, мало ли еще захочет что-нибудь нарисовать, а тут уже перестраховка — рук нет. — Хуй с ним, с членом этим, машина пиздатая, — у Эда зрачок занимает почти весь глаз, и у Егора еле получается вглядеться в голубую радужку. Отворачиваясь от чужого лица, Булка ведет взглядом от капота до расположения отсутствующего теперь багажника, с мастерским видом рассматривает поблескивающую краску и хлопает ресницами, будто никогда до этого машин не видел. По улицам ходил, на такси ездил, в отцовском автомобиле бывал, но машин, вы что, не видел никогда. Ладно, таких красивых, несмотря на то, что нарисованных, машин он не видел. — Это не просто пиздатая машина, это пиздец, — от набора слов и заплетающегося языка Егор начинает смеяться, сморщив нос со смешным выражением лица. Наверное, если бы Антон и Арсений пошли провожать Булку до дома, то поцеловаться с ним Эд бы явно не смог — не застеснялся бы — ему-то чего? На репетициях пересосались — а скорее почувствовал бы сбитую и менее романтичную обстановку, пусть Арс с Антоном в последнее время претендуют на место синонима слова романтика. Им до дома Егора всего ничего, пара каких-то коротких переулков, одна арка и, наконец, его двор, к счастью, вытянутый и занимающий минуты три пути. У Эда есть еще время стянуть все нужные мысли в одну самую важную, а остальные отправить в далекое плавание до завтра. Но почему-то Эдику нужно было задуматься о том, что если они все-таки поцелуются, то это будет опять на пьяную голову, опять не настолько осознанно, насколько хочется. От своей затеи он, конечно, из-за этого не откажется ни в коем случае, но лишний часок не поспит, матеря себя всеми возможными словами и обещая в следующий раз поступить чуточку иначе — для начала просто меньше выпивать на репетициях. И на то, что они вчетвером выпили, есть вполне адекватная причина — скоро придется и приходить, и уходить сухими, без грамма алкоголя на языке и губах, так как текст и музыка сами себя, увы, не пишут. Начинать трек нужно всегда ответственно, а по прошествии несколько месяцев можно и вырабатывать навык пьяной игры и пения с заплетающимся языком. За пару дней не привыкнуть к новому звучанию, тексту, поэтому, чтобы не путаться каждое мгновение, стоит забыть про пафосное питье шампанского из горла между своими партиями и, в целом, треками. — Была бы возможность, я бы спиздил стену с этой машинкой, — заявляет Егор, выдергивая Эдика из размышлений, и с пьяно-счастливой улыбкой вздыхает, напоследок запоминая всякие мелочи на граффити, чтобы ночью ему снилась эта машина, а не то, как прямо в темечко Антону прилетела выскочившая из руки барабанная палочка. — Ну, — Эд начинает неуверенно, машинально и кусает щеку изнутри, прокручивая в голове возможные варианты развития событий. А если Булка, поняв, к чему они стремительно приближаются, передумает и сдаст назад? Это, наверное, будет полный провал. — Гну, — всем знакомый прикол, созданный на игре слов, едва ли не мгновенно разряжает атмосферу. Эдик забывает, что хотел сказать, и молча хлопает глазами на затягивающееся серыми тучами небо. Наконец-то хоть жара спадет, есть в этом мире где-то справедливость. Уже просто нет сил существовать в постоянном желании утопиться в ледяном океане, чтобы не так жарко и не так солнечно. В такую отвратительную погоду радует лишь то, что все они вчетвером являются совами и репетируют с позднего вечера до того момента, пока кто-то один не признается в усталости. Нет нужды вскакивать в десять утра и бежать по жаре в горяченный гараж, который Антон уже благим матом устает покрывать, распахивая дверь настежь. Если уж и ночью станет выше плюса тридцати, то они, наверное, принесут сюда бутыли воды, спрячут в холодильники и будут поливать себя, всю свою одежду, считая и трусы, во время репетиций. А иначе каким образом не повалиться через три трека на пол с отдышками, как после долгого кросса, и красными, будто они не люди, а сеньоры Помидоры все вместе взятые, лицами. — Гнешь шо? — решает уточнить Эдик, пока они пересекают Егоров двор, то и дело цепляясь пальцами и в эти моменты переглядываясь. Сейчас точно должно быть что-то романтичное, такое, что подведет их к первому более-менее осознанному поцелую. Как киношно, под подъездом одного из них после того, как другой вызвался его проводить с самыми, что ни на есть, благими намерениями. Но, к счастью, это не сопливая мелодрама, а самая настоящая жизнь большинства русской молодежи. — Говно гну, — при каких-таких делах оно здесь вообще появляется? Егору как-то похуй, что его ответ вообще не в тему, и он лыбится, замирая под небольшой вишней. На нее однажды лез Арсений, которого поддерживал Эдик за бедра, и рвал там еще кислые ягоды, намереваясь и поесть, и всех остальных накормить. Понятное дело, Эду же похихикать, посмеяться, и поэтому они оба через минуты две оказались на пустом парковочном месте, куда завалились с хохотом и криком Арсения, говорящим, что он из-за этого еблана подавил ягоды в ладони. Эд смеется, кивает на реплику Булки и берет его за запястье с таким лицом, точно он какого-нибудь Леонардо Ди Каприо за руку держит, а не простого Егора Булаткина, барабанщика их группы и лучшего кореша. И, поймав мягкую улыбку, родившую на щеках две ямочки, Эдик подается ближе, второй рукой приобнимает его — причем делает это с видом какого-то, блять, монаха — и жмется скромно губами к чужому виску. Егор на это выдыхает сипловато, мнется на месте и с точно таким же видом обхватывает его шею руками, лениво сцепляя ладони между собой. — А мы..? — Целуй уже, че ты ждешь? — голос где-то посреди фразы вздрагивает, и Егор от своей же смелости жмурится, но движется все равно вперед, оставляя несколько сантиметров между их губами. Он не хочет не дать сейчас Эду возможности сдать назад, поэтому оставляет последнее слово — скорее, действие — за ним, в лоб выдав свое желание. И Эдик не дает себе шанса уйти сегодня без поцелуя, потому через мгновение уже сминает его губы, осторожничая и не позволяя себе чего-нибудь лишнего. У обоих в животах то ли в шампанском, то ли в дешевом пакетированном вине плавают возродившиеся бабочки, но выбираться из этого омута не собираются. Булка замечает, что у Эда удивительно крепкие плечи, за которые только цепляться во время поцелуев, но мысль девается по своему велению куда-то, оставляя одну лишь зияющую пустоту в голове. Эдик прижимается к Егору теснее, почувствовав, что чужие пальцы, с которыми он переплетается своими, холодеют, невзирая на духоту, и прикрывает расслабленно глаза. Вкусы выпитого алкоголя вкрай мешаются, и уже не разобрать, кто и что пил. Сейчас, если они все-таки отпустят друг друга после такого эмоционального всплеска, Егор во сне увидит точно не машину с граффити, а Эдика с потрепавшимися прядями и прикрытыми в удовольствии глазами. И он этому будет несказанно рад.