***
У Эда уже есть оправдание на случай, если у него вдруг заговорит совесть. Оно, правда, идиотское и ненадежное, но существует где-то на полочках в голове. Можно ведь, сидя без прав, но с умением водить за рулем, сказать, что правила созданы, чтобы их нарушать? Если нельзя, то Эдик все равно скажет и еще сверху наплюет на того, кто такую ересь — самую настоящую! — пизданул. Не ждать же ему еще месяц, чтобы сесть за руль в городе, это ж все навыки растеряются. Так он думает ночью, прикидывая, что нужно взять с собой завтра по мелочи, но сейчас, едва ли не вечером, стоя с двумя гитарами перед улыбающимся Арсением, он уверен, что они берут с собой всю жизнь. Конечно, куда же они без бас-гитары, а Арс, упертый баранище, тоже хочет взять свою. И ничего же с этим не сделать, сам Эд в глубине души понимает, что рад будет сыграться с ним подшофе посреди дачных домиков. — И шо получается, водка не влезет? — Эдик вскидывает бровь, и татуировка дергается вверх вместе с ней. — Да куда мы без водки? — цокает Антон, укладывая ладони ему на плечи и придвигаясь поближе к уху — говорить об этом громко нежелательно, потому что в любой момент может выйти Николай Борисович и их проводить взглядом до ближайшего поворота — будто бы это чем-то им поможет. — Не ссы, все влезет, я уже договорился с пацанами, что мы заедем забрать. Я купил, попросил, чтобы у них постояла, пока мы не заберем. — АСМР про водку устроил, спасибо, — сквозь смех хмыкает Эдик, кивает понятливо и, запрокинув голову, морщит нос. — Шо ты смотришь? — еще бы поцеловались для полной картины молодоженов, правда, молодожены тут совсем не они будут теми темпами, что им хочется идти. У Эда к нему чувства, а он любит Попова получается. И в обратную сторону это точно также работает. И все-таки, АСМР про водку давно стало проявлением безудержной любви? Антон подмигивает Эдику, встретившись с ним взглядом, сжимает плечи ладонями перед тем, как отпустить, и смотрит с такой нежностью во взгляде, что, кажется, любит его. Любовь, она ведь разная бывает. К родителям, к друзьям, к возлюбленному, да в конце концов, к предмету, делу или блюду — почему нет? И Антон Эда именно любит. Так любит, как не любит Арсения, который любим до безумия в другом смысле, и Егора тоже любит, что аж звезды скоро из глаз посыпятся от радости. Он жизни без них не представляет. Чем он будет заниматься, с кем общаться, если они не останутся с ним и не будут вечной опорой и поддержкой? Как он будет жить, если вдруг все, что у него сейчас есть, исчезнет, канет в лету? Антон же без них не вытянет, потому что срослись, склеились прочно, влезли под кожу друг другу — иначе, увы, невозможно. И в его грезах они через года два-три будут известной группой, выступающей на большее количество людей, чем школьный актовый зал или улица — до нее они скоро дойдут, и это будет новый рубеж, новая ступень, через которую нужно переступить, чтобы рвануть дальше по лестнице вверх. Несмотря на то, как они начинали, теперь они отлично понимают, что друг без друга у них ничего не получится, что их группа — все еще без названия! — будет не той группой, если кто-то уйдет по воле случая или откажется от своей роли по собственному желанию. Антон уверен — если такое случится, — а это может случиться, пускай на это есть всего лишь один процент — их группа дальше существовать не будет. Куда они без бас-гитары в исполнении Эдика? Куда без барабанов Егора? Куда без Арсеньевых ответок на любые фронтменовские замашки Антона и без его игры? Сам Антон никуда двигаться не собирается — шаг влево, шаг вправо — расстрел. Он и Арса любит невозможно, и Эдика, и Егора. Так любит, что, кажется, этой любви не остается места в сердце, и она его скоро разорвет на мелкие кусочки, не дав шанса на спасение или изменение мнения во имя собственной жизни. — Че завис? — Арс с аккуратностью пихает Антона в бок, расплывается в широченной улыбке и светит своими невозможно голубыми глазами, как такси в ночи фарами. — Да не завис я, — он смеется, склоняет голову к плечу и выжидающе смотрит, стараясь сдерживать желающие подняться уголки губ. Наверное, Арсений сейчас что-то еще добавит, чтобы их разговор не выглядел незаконченным, а слова не повисли напряженно в воздухе. Благо в случае совершенного проеба Эдик как-то их отвлечет от молчания и не даст им в непонимании друг на друга пялиться — ощущение недомолвок слишком очевидно, и скрываться от него уже практически нереально. Антон вообще совсем недавно подумал, что на Арсения все проблемы свалились, когда они стали встречаться. Подумал-то он случайно, но мысль плотно засела в голове, как будто делать больше ей нечего, только бы мозги ему выесть десертными ложечками. Если в чем-то искать закономерности, а не списывать на случайности и результаты выборов, то можно напороться именно на такие мысли — а они частенько ошибочные. Нельзя же сказать, что у Арса прямо-таки рухнули планы и сломалась жизнь в ту секунду, когда они с Антоном решили сойтись. Бывают просто выходящие из предыдущих действий итоги. Да и тут, скорее, нужно у Арсения спрашивать, посыпались ли на него градом проблемы, когда Антон стал его парнем. Вряд ли на Арса упал кирпич в подворотне, школа не была закончена на тройки, а родители отказались от него и сдали на последних месяцах семнадцатилетия в детский дом. Такого ведь не было. Да если бы и было, — тут каждая бабушка выдала бы: «Да не дай Бог!» — то Антоновой вины все равно бы с биноклем не нашли даже самые опытные сыщики. Ну, возможно, справился бы только один, в большой желтой шляпе, камерой вместо глаза, за рулем желтой машины — да только он вымышленный, а значит и винить себя Антон не должен. С кем дерьма не бывает? Он же все это с Арсением вместе пережил, а не бросил его пытаться выкарабкаться в одиночку. Да и какая жизнь, если в ней не бывает препятствий? Обычно после долгого отсутствия трудностей появляется такая проблема, которую человек не в силах решить. И Арсу в каком-то смысле даже повезло, раз он учится на ошибках, разговорах и решениях всех жизненных ситуаций сейчас, почти что в начале взрослого пути. Лучше уж выбить молочные зубы, чем потом вставлять себе новые, лишившись коренных. — Все нормально? — у Арса аж голос просаживается, и он сам становится будто бы вдвое или даже втрое меньше Антона, хотя на самом деле лишь вжимает голову в плечи — и то не от страха. — Арррс, — он рычит едва слышно его имя, качает головой и скорее показательно хмурится. — Все в порядке, просто я не учел, что.. Сзади них сначала раздается противный писк домофона, а затем скрип под натугой дверь, распахиваясь. Егор выскакивает из подъезда первый и тут же глазами начинает искать что-то или кого-то — варианта два: либо Эдика, потому что Арсения и Антона замечает сразу, либо ящик с водкой. Про план с магазином он-то не знает. У Антона во взгляде так и читается, как ему жаль, что прервали их именно в эту секунду, когда он почти был готов открыть свои мысли и оставить их на ладони — мол, бери, читай их полностью и знай меня наизусть, я открыт для тебя. И Арс, сделавший из предосторожности полшага назад, мелко гладит его запястье и глазами просит закончить чуточку позже, когда найдется хоть одно мгновение на разговор о личном. — Здрасьте, — брякает Эд, пожимая руку Николаю Борисовичу и делая вид, будто его собственные глаза не косят в сторону Егора, планируя вывалиться и побежать за ним, если это будет необходимо. Конечно, ничего необычного, но у Эдика только язык не вываливается изо рта от того, насколько он рад видеть Булку здесь и сейчас. Поменявшиеся в последний момент — все через пизду — планы их только радуют, как и жигуль, стоящий в соседнем дворе за неимением мест во дворе Егора. Именно поэтому они идут с отцом Егора в полном молчании, но переглядываются и начинают хихикать, едва удерживая свои вещи в руках — у кого гитары в чехлах, у кого общие рюкзаки, у кого пакеты с купленным уже в маринаде мясом, куда же без шашлыка? Самое основное ждет их в магазине, в большом ящике, верно ожидающем своих хозяев. — Ну вы же понимаете, я надеюсь? — Николай Борисович оборачивается на них, пробегается взглядом по гитарам у Арсения в руках и снова отворачивается, сворачивая на короткую тропу к соседнему двору. — Что понимаем? — Арс уточняет, посчитав то, что в большей части обращение было к нему из-за того, что Николай Борисович глянул именно на него. — Оставьте дом на прежнем месте, ладно? И вернитесь с руками и ногами обратно, — голос его просаживается, но заметно теплеет, и все — коллектив же, один разум — выдыхают одновременно, переглядываясь. У Эда во взгляде то ли паника, то ли нежелание сейчас идти с Николаем Борисовичем, и Арсений, несмотря на две гитары, благо в чехлах, — одна на спине, другая в руках — подходит к Эдику чуть ближе и подбадривающе гладит свободной ладонью по плечу, коротко подмигивая — так просит чуточку подождать перед глобальным отрывом. Терпеть, конечно, объективно дело хреновое, но Эд не может сейчас сделать со своими эмоциями ничего — а поступить как-то еще равняется срыву тусовки — они же не знают, как может отреагировать Николай Борисович. — А как же? Если у нас ни рук, ни ног, мы не приедем обратно, и вы поедете сразу нас спасать, — отшучивается Антон, у которого взгляд загорается новым приколом, и Арсений, идущий чуть позади, прищуривает с опаской глаз — хоть бы не выдал чего-то из категории слишком-слишком. Он прокашливается, поудобнее перехватывает рюкзаки в руках и делает шаг вперед, равняясь с Николаем Борисовичем. У Эда бы точно схватило сердце, если бы он сделал так же. Возможно, он просто боится, что когда-то этот человек узнает о том, что у них с Егором, его сыном, зарождающийся роман, который вероятнее всего перерастет во что-то более стабильное. — Помните песенку-анекдот про безногого, безрукого, немого, глухого и еще какого-то? — в ответ тишина, и Антон продолжает. — Ну тот самый.. По прямой извилистой дороге ехал бесколесный грузовик. Ехали уроды на поминки, ехали Живого хоронить, — Арс позади него выдыхает, не предпринимая попытки оборвать, мало ли Николай Борисович оценит? — Из дурдома все сбежали вместе, подкопав чердак через подвал. И Немой орал блатные песни, а Глухой записывал слова. Антон уже не ждет, что кто-то продолжит за ним, но точно помнит, кто ему эту песенку-анекдот рассказал. Эдик настолько не хочет вмешиваться в разговор, что даже не смеется, хотя всегда чуть не трескается от хохота, читая или слушая эту песенку. Хотя, может быть, так на него действует оцепенение. — За рулем сидел у них Безрукий, — Антону до безумия хочется скаламбурить, что Безруков, но он стойко умалчивает не совсем уместный прикол и не сбивает анекдот. — А Безногий жал на тормоза. Им Слепой показывал дорогу, а Дурак бибикал без конца. Выдержав театральную паузу, он продолжает, уже замечая вдалеке желтые, побитые жизнью жигули: — Вдруг из-за поворота вышла банда. Грузовик пришлось остановить, — Антона уносит куда-то не в ту сторону, и он начинает читать уже нараспев, пока Николай Борисович, к удивлению остальных, посмеивается и изредка кивает, обозначаясь как слушающий. — Тут Немой Глухому что-то крикнул, и Безрукий вскинул дробовик! Эд сдается и тихо хихикает, сжимая губы в тонкую полоску — еще старается не засмеяться в голос, наивный. — Вот Слепой прицелился и стрельнул! Половину банды — наповал. Остальные в страхе разбежались, но Безногий мигом всех догнал! — Антон сам сыпется, смеется громко и умело держится, стараясь говорить четко — обосраться перед отцом Егора не хочется. — В спешке не заметили Атамана, тот в болоте спрятаться решил, но Живой достал его с нагана, а Дурак носками задушил. Николай Борисович крутит в руках ключи от машины и изредка, но искренне смеется, видимо, Антон умеет расположить людей к себе. Да, он был знаком с отцом Егора давно и больше пары раз видел его, но песен-анекдотов ему еще не рассказывал — прогресс на лицо. — А потом в машину загрузились, — очень вовремя продолжает Антон, ведь они уже подходят к долгожданному жигулю — правда, на солнце он не блестит, как в кино, да и красотой не отличается, но они пафос найдут в том, что это их машина на ближайшие дня четыре. — Каждый расстарался — кто как мог. Очень уж уроды торопились, чтоб Живой до кладбища не сдох, — останавливаясь у багажника и сбрасывая на землю рюкзаки, Антон улыбается ярко, глядит широко распахнутыми глазами на хихикающих ребят и радуется тому, что смог разбавить атмосферу. — Очень уж уроды торопились, чтоб Живой до похорон не сдох. Наверное, они бы до жигулей не дошли, если бы Антон не начал эту песню-анекдот, — погрызся бы кто-то с кем наверняка или Эд бы умер по дороге от напряжения, которое отменно ощущалось на тот момент, до Антонового прикола, в воздухе. — По прямой извилистой дороге, через лес и горы напрямик, ехали уроды на поминки. Ехали Живого хоронить! Отличное завершение, как считает Антон, ловя на себе взгляды каких-то бабушек у подъезда, которые явно не могли не услышать эпического, чересчур громкого окончания. Егор, все это время похихикивающий и молчавший, удивляется тому, как реагирует отец, — он не говорит о том, что это черный тюремный юмор, а смеется, растирая подбородок пальцами, и в другой руке подбрасывает ключи — их же нужно передать Антону. — Вот тебе я точно доверю ключи от него, — Николай Борисович похлопывает по багажнику своей грубой, большой ладонью и смотрит даже в каком-то роде с уважением — за такой-то чернушный анекдот! Когда Антон кивает и вытягивает руку, чтобы перехватить ключи, Николай Борисович их сам ему передает и треплет слишком по-дружески его по плечу: — Надеюсь, у вас хватит адекватности не сжечь дачу и не попасться гаишникам, если вы все-таки соберетесь поменяться с Антоном местами, — он прищуривается, вспоминая, что еще не сказал. — И да, постарайтесь в любом случае не налететь на ментов или подобных, машина-то не ваша. Было бы правильно, если бы Эд, у которого нет отца, почувствовал хоть какое-то тепло от случившейся атмосферы или хотя бы почувствовал, как это — иметь отца. Но он сам весь неправильный, и поэтому в нем видит лишь человека, разрешившего потусить на своей даче, отца Егора. Никого больше. Желания и стремления к тому, чтобы перебросить на Николая Борисовича образ отца, не появляется и не появится. Эдик просто пережил то время, когда хотелось с кем-то родным и взрослым гонять машинку на радиоуправлении, собирать лего-депо и учиться во дворе футбольным трюкам, потому что мама выгнала их из дома, чтобы не разбили люстру или стеклянные дверцы посудного шкафа. — И отставьте все-таки от дачи хотя бы что-нибудь если решите ее разнести, — Николай Борисович посмеивается — его шутка все равно не так хороша, как Антонова. — Просить как детей отзваниваться утром и вечером не буду, вы уже более-менее взрослые. Именно поэтому мы с Мариной Петровной вам и разрешили — не малыши, в лесу вас закопанными не найдем потом. Очень уместное напутствие, честно говоря. Дача находится на территории между городом и огромным лесом, в который по грибы пойдет лишь тот, кто знает каждую тропинку наизусть и сможет выйти при случае путаницы. Хотя ходили слухи, а может быть, и байки, что в лесу пропадали и самые опытные грибники — только потом никто не говорил, нашли их или нет. Странно, ведь хотя бы сапоги резиновые или сумки должны были где-то остаться — это при случае, если самого грибника съели местные волки, на территорию которых он позарился. И не особо важно, что этот самый грибник искал там грибы, а не маленьких волчат или мелкую дичь. У волков все просто, если зашел на их территорию — в девяноста девяти процентах труп. — Да мы понимаем все, да, — часто кивает Антон, у которого на лице так и написано желание побыстрее отстреляться от разговора и наконец-то оказаться за рулем жигулей. Да, особой крутизны мало, — машина не их, да и убитая она едва ли не в хлам, благо ездит. Но это же машина, на которой у них есть разрешение ездить. И если некоторым их одноклассникам запрещено было ездить на скутерах вторым пассажиром, то у них свой — никто же не в курсе подробностей, поэтому их можно опустить — жигуль, на котором они едут на дачу. Это выглядит как взрослая жизнь, о которой они мечтали все время до этого. Самостоятельности не так много, как хочется, но достаточно для сегодняшнего дня. Завтра — больше. Грядущие моменты явно захочется отпечатать на внутренней стороне век, чтобы каждый раз перед сном наслаждаться. Сколько человек из-за страха отказывались от своего дела, желания? Наверняка их по пальцам всех жителей Ватикана не пересчитать. — И если вы все-таки что-то начнете жечь, то помните, что в саду есть длинный зеленый шланг с подачей воды, Егор вам включит, — Николай Борисович приподнимает вопрошающе бровь, смотря на сына, и тот в ответ ему кивает. Еще бы, блять, он помнил, как включать эту подачу воды и где вообще найти шланг. Егор был там от силы несколько раз, откуда он это может знать? Единственное, что останавливает от вопроса, — понимание, что отец оставит их еще на полчаса здесь, объясняя все от и до, разжевывая, как детям. А ехать, несмотря на не спадающую до ночи жару, хочется безумно. Предвкушение бьется в груди, отдаваясь тычками в ребра, и все нетерпеливо ждут, пока Николай Борисович закончит свои слова и попрощается — обсудить, куда складывать водку, обязательно. Мало ли кто-то еще до дачи решит напиться — им совсем плевать на то, что им сказано. Это неправильно, им доверяются, их просят быть разумнее сейчас, а они планируют упиться еще в салоне машины — не свиньи ли? — Вам помочь загрузиться? — вопрос то ли из вежливости, то ли из желания точно знать, что Антон сядет за руль. Конечно, Николай Борисович понимает, что проконтролировать их в этом плане не сможет уже через десять минут их поездки — не будет же он душно названивать видеозвонком и требовать показать, кто сидит за рулем. Такими темпами, он только вызовет логичную реакцию — выключенные телефоны. И вряд ли они включат их по приезде на дачу. Оставаться без связи с четверыми молодыми людьми, уехавшими наверняка не в шашки играть на дачу, сомнительно. — Да мы и сами как-нибудь ща намутим, — Эда значительно отпускает, раз он подходит к багажнику и ждет, пока Антон его откроет — у него-то руки заняты, сам не откроет. — Да давайте я помогу, — и все-таки не настолько сильно доверяет ему, раз остается до самого отъезда и помогает разместить вещи в багажнике. А может быть, он просто хороший человек, желающий помочь им просто так? Им приходится убрать в багажник все, а на вопрос, что они планируют пить, отвечают, что заедут за газировками и — здесь проверено, родители уже привыкли к этому — энергетиками в торговый центр. Николай Борисович, как ни странно, верит, с Эдиком — заметьте, что у него ни на секунду не дрогнула рука — и Антоном устраивает сумки и рюкзаки в багажнике повместительнее и пожимает всем руки, говоря, что надеется на их понимание ситуации и взрослость. Все кивают, все думают о том, что поначалу будет стыдно бухать, если их попросили держать себя в руках, но потом постепенно отпустит, когда алкоголь возьмет все-таки свое. Арсений, усаживаясь на переднее, рядом с Антоном, думает, что им придется доставать почти все из багажника, чтобы вместить ящик с бухлом, и, встретившись взглядами с Эдом в зеркале заднего вида, понимает, что эти мысли не у него одного в голове роем кружатся. Не совсем удобно, учитывая то, что хочется поскорее оказаться на даче, пожарить шашлык — на случай, если он закончится, у них самые разные вкусы «Роллтона» и «Доширака» — и в конце-то концов выпить. Помахав отцу ладонью в окно, Егор чуть слышно выдыхает и обхватывает кресло Антона сзади, смотря через лобовое стекло на дорогу: — Я чуть не обосрался, — он нервно хихикает и ловит руку Арса, пытающегося переплести с ним пальцы, чтобы хотя бы отчасти успокоить. — Да мы все чуть не усрались, Булка, — Эдик сжимает — они все решили его облапать? — его колено, закусывает губу и провожает взглядом Николая Борисовича, уходящего за поворот, к нужному дому. — Ты не ссы, теперь все полегче, упьемся уже через пару часов, наедимся — жизнь малиной будет. — Сейчас усрусь я, если мы не доедем или въебемся куда-то, — с важным видом заявляет Антон, но сыпется, жмется лбом к рулю и прикрывает глаза — все же он волнуется, несмотря на то, что умеет водить получше любого, имеющего права, и боится угробить всех из-за какой-то своей идиотской случайной ошибки. Но почему-то никто не говорит о том, чтобы Антон уступил Эду место, если так нервничает, — они все ему доверяют, как себе. — Прорвемся, — Булка мягко гладит его по плечу, вселяя уверенность.***
За рулем Эд чувствует себя прекрасно, прямо-таки в своей тарелке. Сзади в багажнике изредка позвякивают банки и бутылки, когда он особенно небрежно поворачивает или на неположенной скорости переезжает лежачий полицейский. Кроме таких, полицейских они больше не встретили, к счастью. Эдик пересел вперед уже после загрузки алкоголя в багажник. Ко всему прочему, оказалось, что водки там не ящик, а намного меньше, благо остаются пакеты с вином и несколько пафосно блестящих зеленым цветом бутылок шампанского. Напиться вдоволь реально, пусть Эд и ожидал больший размах от Антона, который и отвечал за алкашку. В любом случае, им нельзя пить до потери сознания и себя, поэтому это даже к лучшему. Несмотря на желание вести автомобиль, Эдик постоянно зыркал через зеркало заднего вида на Егора и Антона, постоянно передающих друг другу уже открытую бутылку шампанского — пьянка и гулянка началась почти сразу, как они покинули оживленную дорогу и попали на узкую, пролегающую между двумя половинами леса дорожку, иначе не сказать. Вряд ли тут проедет какой-нибудь «Тахо», не зацепив дерево или оттащенное чуть в сторону бревно. А на жигулях прекрасно — разогнаться почти что невозможно, да и Эд к этому не стремится, ничего не дергает и не царапает бока, не поездка, а сказка прямо. — Сами бухаете, а мне не даете, ироды, — ворчит больше по-дедовски Эдик, смотря одним глазом за дорогой, другим — за тем, как Арсений отпивает несколько глотков, облизывается и возвращается Булке бутылку, кивая. — Ты сам захотел за руль, — Арс хихикает, кладет ладонь ему на колено и щекочет голую кожу. — Даже покурить не можешь, а то вдруг проебешь поворот или руль, — а вот Эду от понимания этого не до смеха, ему уже хочется и выпить, и покурить, и в конце концов пожрать. Но удовольствие от езды Эдик не променяет на сигареты и шампанское раньше времени, он уже решил. Да и Антон вряд ли сядет за руль поддатым. — Займись делом лучше, — Эд убирает Арсову ладонь со своего колена на руль и подмигивает. — Не проеби, я пока сиги свои достану, — усмехнувшись непонимающему выражению лицу Арса, он лезет в задний карман шорт, приподнявшись с кресла. — А попросить меня, чтобы я тебе передал уже все готовенькое, не? — до этого увлекшийся шампанским, Антон смотрит осоловелым взглядом на Эдика и тянет руку, чтобы шлепнуть его по заднице, тем самым прося сесть, — но не успевает, Эд оказывается проворнее и хитрее. Конечно, Эдик бы не доверил Арсу руль, если бы тот не умел водить. Но нельзя сказать, что у Арсения примерно тот же уровень, что и у них с Антоном. — А знаешь, — Арс вытягивает руку еще сильнее, и глаза его светятся то ли от радости, что на времени его вождения не выпадает поворотов, то ли от уверенности, что он в случае чего сможет сесть за руль, — мне нравится. Кури сколько влезет, — он опускает вторую ладонь на теплый от чужих касаний руль и усмехается, пробегаясь языком по губам. Откинувшись в кресле, Эд кивает, придерживая ради безопасности руль одной рукой, и, открыв чуть грязное окно, закуривает со настолько пафосным видом, что его можно только на глянцевую обложку журнала. Он выпускает в окно колечко дыма, хрипло смеется и оборачивается назад, на голос Антона: — Наконец-то в нашей инсте будет какой-то контент, — тот снимает едва ли не крупным планом, как Эдик выпускает носом дым, как Арсений ловко управляется с рулем, успевая пританцовывать плечами в такт музыке из радио. — А Булка решил спиться, — замечает Антон, переводя камеру на него и приближая этикетку на бутылке, — все равно качество не лучшее, а жигули потряхивает, и соцсеть не должна увидеть там ничего особенного. Раздается общий смех, история загружается на их аккаунт, и Антон убирает телефон в карман, забивая на то, что можно проверить, у скольких людей на них уведомления, — такие точно были, иначе кто лайкает фотографии через секунду после их появления на странице. Может быть, конечно, кто-то просто постоянно сидит в инстаграмме, и Антон таких людей вряд ли когда-то поймет — вокруг у него друзья, любимое занятия, и дела ему нет до чужих завтраков и фотографий из высоток в центре города. Раз в пару дней полистает ленту или истории, и ему уже слишком много этого, что, кажется, еще чуть-чуть — и его вывернет. — Может, тебе еще бутылку подержать? — кивая на наверняка нагревшуюся бутылку воды на торпедо, Егор слегка пинает кресло Эда и смеется, придерживаясь за верх его спинки. — Или хуй пососать, пока Арс ведет машину, а Шаст воду тебе держит? Настрой явно шуточный, но Эд, усмехнувшись, отзывается положительным пожатием плеч. — Так и отсосал ему в первый раз, — подмечает Антон, но после легкого шлепка по бедру капитулирующе поднимает руки и надеется, что бутылка шампанского не выскользнет из стиснутых бедер Булки и не зальет весь салон. Он накрывает Егорово колено одной рукой, ослабляет хватку и другой забирает бутылку себе, планируя почать ее до конца: — Дай сюда, иначе лизать ты будешь не член, а пол от шампанского. У Егора непривычно ярко вспыхивают кончики ушей, Эд давится, а Арсений чуть не выпускает руль — да, такие шутки у них уместны и вообще не редки, но Антон сейчас выдал ее слишком внезапно. — И ты, — Арсений, видя реакцию на Антонову шутку, решает добивать под общие смешки, — куритель два-два-восемь, заканчивай, я тоже хочу вообще-то, — руки-то заняты, не бросит же он руль. — Ну извините, прынц, забыл, шо вы тоже курите, — подключаясь к ним, Эдик выкидывает потушенную сигарету в окно, показательно целует костяшки на его ладони и перехватывает руль. — Курите на здоровье, Ваше Ве.. Величество или Высочество правильно? — Высочество, — запуская руку в темные, отросшие пряди на Эдовом затылке, Егор и сам своего порыва не понимает, но делает это с максимально невозмутимым лицом. — Величество — это к королю. Перекатив на языке несколько раз мысль, Эд поднимает взгляд в зеркало заднего вида и сверкает игриво глазами, встретившись с Булкой взглядами: — Тебе тоже ручку поцеловать? — как нельзя уместное замечание, но Егора теперь не пронять, смущение пало в битве с тем электричеством, каждый раз бьющем между ними четверыми. — Поцелуешь, не волнуйся, не займут, — какая же Булка сейчас сука. Эдик хмыкает, но запоминает обещание. В салоне щелкает зажигалка, Арс ойкает, когда огонь задевает пальцы и оставляет секундное ощущение на коже, но почти сразу же со спокойным видом закуривает, открывая окно со своей стороны и подставляя лицо ветру — он выглядит очаровательно сейчас, и Антон, всматриваясь в такие родные черты лица, улыбается нежно, словно перед ним малюсенький беленький котеночек с голубыми глазами — как говорит некоторая молодежь, его такого хочется няшить. Переведя взгляд на Эдика, Антон об этом тут же жалеет. Он уверен, если снять на видео, как Эд мягко оглаживает руль, управляя будто бы не желтым жигулем, а хотя бы солярисом, и управляет автомобилем, и наложить сверху ту песню из тиктока, — как же красиво он ведет машину — то это будет лучшее видео в тренде, и все мгновенно западут на Эдика, не зная его лично. Ко всему прочему, на ладонях темными линиями плывут татуировки, а на костяшках написано слово — HARDCORE. И это только сильнее привлекает. Внутри что-то по-собственнически теплеет от осознания, что Эд — его друг, его близкий человек и почти что его брат. Можно быть братьями и без единых родственников — это единение душ, а не то, кто в чьем роду с кем потрахался. С родственниками в большинстве случаев общаться заставляет либо совесть, либо кто-то из родителей, считающих, что родственники остаются близкими людьми, несмотря на то, какое дерьмо выливали на голову или как сильно срали прямо в душу. Не отрывая взгляда от татуированных рук, Антон похлопывает Арса по плечу и молча просит передать ему закуренную сигарету — зачем переводить новую, если можно курить вместе одну? Это мало того, что экономно, так еще и романтично. Обернувшись через плечо, Арсений отдает ему сигарету и, вернувшись в прежнее положение, откидывается в кресло поудобнее, по возможности сползая вниз и поджимая ноги под себя — иначе он переломает пальцы. — Предлагаю шо-то записать на даче в инсту, — впервые Эд заявляет о желании что-то снять и выложить на обзор тем людям, которые их знают. Ему, несмотря на характер, все-таки было некомфортно поначалу показывать их творчество — все изменило удавшееся выступление на выпускном. — Можем наиграть что-нибудь, гитары взяли, Егору дадим кастрюли со сковородками, — он ржет, смешно дергая носом, и плавно выворачивает руль, когда стоит повернуть. И Антон непроизвольно продолжает залипать, выдыхая дым прямо в салон, пока ветер треплет его пушащуюся челку и пытается затушить сигарету. Он думает о том, что упустить бутылку с шампанским нельзя, иначе вылизывать машину придется ему, и о том, что Эдику идет сидеть за рулем — получается какой-то ад для людей с фетишами на водителей и татуировки на руках. — Можем дать тебе по лбу этой же сковородкой, слушай, — заявляет Егор, одной рукой держась за кресло Эда позади, а другой массируя его затылок и перебирая чуть влажные из-за жары в салоне, темные пряди. — Я, конечно, обещать не могу ничего, но можно посмотреть, что вообще есть у нас на даче. Логично, что он не знает, есть ли там вообще кастрюля хоть какая-нибудь — если он и был там, то явно не проверял наличие сковородок. Антон давится дымом то ли от попытки пафосно выдохнуть через нос, то ли от того, что Егор не в курсе, имеется ли на даче кастрюля. Ему приходится запить горечь и першение шампанским, и лучше, ясное дело, не становится. — А ты знаешь, есть ли там вообще дача? А то приедем, а там чисто туалет, пара деревьев, кирпичи навалены, — он смеется, облизывая пересохшие, сладковатые губы и возвращает Арсу сигарету. Тот мгновенно закуривает, выпуская ровные колечки, — у Антона, черт, научился. — Знаю, дача есть, шутник ты хуев, — пихая Антона коленом, Булка показывает язык и с довольным видом устраивается подбородком на спинке Эдикового кресла. Замечая начинающие появляться вдалеке дома, Эд сверяется с картой в телефоне и кивает сам себе — они приехали хотя бы туда, куда нужно, а не в какие-нибудь Топи. Арсений разглядывает пока еще хиленькие домики, выдыхает дым в окно и свешивает руку в окно, будто он выпал из девяностых, где был женой какого-нибудь бандита, и ездил точно также по городу — и жигули, и сигарета на месте. Заглядевшись уже на Арса, Антон откидывается в сторону, опускает пустую бутылку из-под шампанского на пол и приваливается к Егоровой лопатке щекой. Булка только улыбается, бросив на него короткий теплый взгляд, и мягче гладит затылок впереди сидящего Эдика.***
Дача и правда оказывается не такой уж плохой, как представлял ее Эдик, увидев те хлипкие домики в самом начале поселка городского типа — хотя скорее всего сноска на город является всего лишь красивой припиской, потому что на всех жителей здесь один центральный универмаг, а на детей и тех, у кого в заднице заиграло вдруг детство, всего лишь горка и скрипучая качеля. Благо никакой крошечный барак на пяти метрах их не встречает. Егор отпирает выданным ключом сначала зеленые, довольно высокие ворота, а затем и дверь в двухэтажный домик. Он не выглядит убито, не намеревается среди ночи обвалиться и смотрится презентабельно, несмотря на небольшой, покосившийся сарайчик в углу участка и пристройку, видимо, с душевой кабиной и туалетом. Хотя бы не придется кого-то доставать из сточной ямы в случае чего, условия человеческие. Побросав вещи на ступени перед входом в дом, Антон возвращается к жигулям за ящиком алкоголя, проверяет, заперты ли двери, и всучивает Егору главного спонсора веселья этого вечера, чтобы убрал пока что в дом. Вообще по-хорошему нужно отнести алкоголь в подвал, но с этим они разберутся потом — сейчас хочется осмотреться и понять размах будущей тусовки. Напиться успевают еще. Комнаты решено было поделить сразу, чтобы пьяными не пытаться разобраться с этим среди ночи. Понятно было изначально, что Арсений и Антон займут одну комнату. А вот Егор и Эдик спокойно могли лечь раздельно — оставались свободными гостинная и небольшая спальня на втором этаже. Но почему-то этого не сделали и, не обсуждая, вместе выбрали гостинную на первом этаже. Это и логично. Какой идиот пьяным полезет на второй этаж? Это у Арса и у Антона голова вовремя не включилась, они даже не подумали о том, что до постели могут и не дойти, перепив, но лень все-таки сильнее — переносить вещи и перестилать постель нет никакого желания — бухим никто делать это не будет, значит о своем комфорте нужно подумать заранее. Можно, конечно, поспать вдвоем на сдвинутом диване без простыни, но вряд ли утром тело скажет спасибо за такое проявление лени. Вряд ли кто-то хоть когда-то материл лестницу, и в таком случае Эд рад быть первооткрывателем. Каким образом можно спуститься в погреб по хиленькой, тонюсенький лестнице, если в руках еще и ящик с алкоголем? Можно, конечно, разделить все бутылки и банки и спускаться в руках с одной поочередно или передавать тому, кто внизу, по несколько бутылок и банок, чтобы тот их уже ставил. Но это долго, муторно и выглядит так, будто нет других идей. Их и правда нет, но кто же в этом самолично признается? Именно поэтому Эдик, покрыв хуями каждую ступеньку, рискует всем вечером и балансирует на лестнице с ящиком в руках. Как хорошо, что он не успел спуститься еще ниже, и Антон удержал его за плечи, свесившись следом, — не хватало упасть вниз, разбить все бутылки и убиться вдвоем. Вот так съездили бы, никогда бы не забыли. — Блять, Шаст, да ты сейчас туда же наебнешься, ты ахуел? — Егору хочется прибить его табуреткой или запереть в подвале, чтобы никто до пьянки не свернул шеи — было бы просто великолепно, если бы никто себе вообще ничего не свернул и не сломал. С их стилем жизни это будет на удивление остальных. — А меня шо, не видно? — глухо раздается из погреба, и Булка вздыхает, садясь Антону на бедра и придерживая его за поясницу, чтобы не рухнул вниз. — Тебя замечательно слышно, Эд, — Егор с осторожностью наклоняется, прослеживает направление рук Антона и распахивает глаза еще шире — сейчас они и выпадут, как в большинстве мультиков. Либо Эдик считает себя бессмертным, либо думает, что бутылки из-под алкоголя сделаны из какого-нибудь бедрока, раз не бьются, — меньше нужно играть в майнкрафт, тогда бутылки будут из стекла. — Блять, да ты убьешься, и я тебя убью, — очень «своевременное» замечание, Вверх Эдик вряд ли сможет подняться, так как руками не держится, контролируя ящик, а вниз спускаться опасно — есть вариант упасть спиной на холодную землю, и он явно не устраивает никого. — А как ты меня убьешь, если я сам, без тебя, подохну? — ехидничает Эдик, и Антон, не видя его лица, готов поклясться, что он сейчас усмехается. У Егора разве что пар из ушей не идет от волнения и непонимания, как можно в такой ситуации шутить. — Я тебя воскрешу и убью, чтобы не выебывался в следующий раз, — в Егоровом голосе проскакивают истеричные нотки, и Антон, и Эд синхронно напрягаются, понимая, что шутка перешла границы. Они все друг друга умеют слушать, слышать и понимать, поэтому так тесно дружат, сталкиваясь в интересах лишь изредка — чаще всего они просто сходятся в желаниях и мнениях по чистой случайности. — Да все нормально, шо я, дурак, шо ли, не вылезу? — Эдик сдает назад, мгновенно теряет все шутовство и судорожно пытается придумать, каким образом оставить алкоголь в погребе, а зубы во рту. Благо с координацией движений у него все отлично, и он, чувствуя себя то ли акробатом в цирке на огромной высоте, то ли долбаебом, медленно опускает одну ногу ниже — уже прогресс. Нужно тут же переставить другую, чтобы не рухнуть, и радует то, что лестница все-таки под наклоном, и, только откинувшись или запрокинув голову, можно оказаться на земле. Егор расслабляется, когда Эд опускается двумя ногами на холодную землю и вдыхает всей грудью, — такой воздух прохладный, нельзя упускать возможность вдохнуть его при такой-то жаре снаружи. Ящик со стуком опускается на землю в самом углу, и Эдик разминает затекшие, немного дрожащие руки. Одно дело с удовольствием тягать гитару на ремне на плече, другое — держать двумя руками вовсе не маленький ящик алкашки, при этом стоя на лестнице и подсчитывая в голове, сколько будет проебано денег, если он упадет или не удержит сам ящик. Никто убиться не должен, раз никто не рухнул в погреб случайно и не вывернул себе руку или сразу шею. Это самый высокий уровень сложности, по мнению Егора, который туда никогда не спускался, — не боялся, просто особого желания сорвать репетиции сломанной рукой или ногой — они ему тоже нужны, иначе как нажимать на педали? И Булка сейчас становится увереннее в том, что ничего не случится за их трех-четырехдневный отпуск на даче. Антон приобнимает его за плечи, с трудом ставя подбородок на его макушку из-за роста, и как будто бы без слов, одними касаниями обещает, что все будет в порядке.