Rock "n" Roll Never Dies

      Признаться, напиваться в первый день вдрызг они не хотели. И, кстати, не напились и могли здраво мыслить, накидывая идеи для текстов и музыки, — не зря брали с собой гитары. Рождаться начинает, возможно, будущий хит, который однажды заберет какую-нибудь музыкальную награду.       Арсений, устроившись в гамаке, наигрывает придуманную на ходу, запомнившуюся навсегда мелодию и потягивает через трубочки шампанское из стакана, предусмотрительно подставленного Антоном. Зато отвлекаться не на что.       Когда Эд тоже подключается, стараясь ловить один ритм и не выбиваться из Арсовой задумки, Антон усмехается, облизывается и, поймав взгляд Булки, пожимает плечами, мол, текст тяжело придумать, не знает пока.       Из всех вариантов, которые у Арсения и Эдика получаются вместе, решают выбрать всего лишь три, и Антон мысленно напоминает себе о том, что нужно не забыть про песню-подарок сказать, — иначе как ее вывести в боевую готовность к выступлению. Не будут же они одну и ту же постоянно сыграть, нужно хоть какое-то разнообразие.       До альбома руки пока не доходят, есть наброски, есть идеи, но нет пока ни воплощения, ни желания зацикливаться на чем-то одном — сумбурно Антону думается легче. Для одного трека что-то выцепит, для другого придумает, так и работает. Просто сесть и написать текст не получится, не так он привык. — Пойдем попробуем эту часть? — скользя пальцами по струнам и обозначая место, откуда хочет начать, Арс отпихивает с осторожностью стакан — бокалов они не нашли, да и пафос идет в жопу — в сторону и поднимается, ступая босыми ступнями по примятой траве.       Эд кивает ему, поднимается тоже и нетерпеливо подпрыгивает на месте, покачиваясь от перевозбуждения, — все-таки он человек настроения, если уже зажегся, то будет скакать до того, пока не закончится энергия и силы.       Пока они не начали, Булка перескакивает на гамак к Антону и приваливается подбородком ему на плечо — так и вид получше, и приятнее. Смотрятся, честно говоря, как семейная пара, прожившая с десяток лет вместе. — Че, погнали? — подмигивая такому же подвыпившему Эдику, Арс краем глаза ловит то, как Антон забрасывает ногу на ногу, и ухмыляется — его нужно обязательно втянуть в процесс. — Ебашь, — Эд заносит руку над струнами.       Как только Арсений вступает, он ударяет по по струнам, заново влюбляясь в их ощущение на коже, — каждый раз так. Не проходит и пары секунд, как Эд уже сталкивается коленями с Арсом, склоняясь назад, чтобы не столкнуться гитарами, — играть лучше они от этого не станут уж точно. Если уж придумывать мелодию, то сразу набрасывать движения, несмотря на то, что ни текст, ни ударные еще не задействованы. То ли еще будет, когда они доберутся до них. — Надо запомнить, — комментирует Булка, и Антон кивает, наслаждаясь тем, как гармонично все-таки смотрятся Арсений и Эдик вдвоем.       Не то чтобы он их уже поженил, нет, просто такой союз гитаристов явно приковывает к себе внимание, а о музыке, которая у них получается, говорить нечего, она, сырая, уже нравится Антону. А что будет потом? Внутренний эстетический пожар? — Иди сюда, — врезаясь лопатками в спину Эда, Арсений пьяно играет бровями и покачивает бедрами, отклоняясь назад еще усерднее и стараясь держать взгляд Антона.       Выглядит это как неудавшийся флирт в не особо популярном клубе, но Антон ведется, поднимается, отталкиваясь ладонью от Егоровой коленки и слегка его раскачивая, — смотрится красиво, несмотря на то, что это все излишки пьяного состояния. Он приближается мягкой походкой и ловит Арса за плечо, сталкиваясь с горящей кожей Эда на спине, настолько они сейчас друг к другу жмутся. И это для них совершенно адекватно. — Еще раз играйте, — хриплым шепотом просит Антон, прижимаясь к виску Арсения губами, и приглашающе похлопывает Эда по бедру, чтобы не замирал на месте.       Взгляд у него чем-то похож на звериный, когда хищник на особо удачной охоте.       Подтолкнув ягодицами Арса в сторону, Эдик начинает постепенно разворачиваться, не переставая играть, и Антон, не сдвигающийся с места, перебрасывает руки на его плечи и давит слегка, заставляя отклониться глубже.       Они ходят на месте, плавно сменяя друг друга в его руках, а Антон только и успевает перекладывать руки то на чужие бока, то на бедра и играть с ремешком от гитары, постоянно съезжающим на сгиб локтя. Он их даже в каком-то смысле крутит, видя, как оба рады поддаваться и принимать рисковую игру, они сейчас как тот вращающийся стенд с открытками — по кругу движутся, никак иначе. И Антон — тот самый человек, захотевший открытку.       Каким образом Егор смог не ввязаться и остаться на месте, не ясно. Вероятнее всего, помогает то, что он отбивает примерный ритм на коленях, чувствуя, как от каждого удара горят ладони, стремительно краснея. Хотя бы что-то начинает формироваться в общую картинку, пусть и на пьяные головы.       Жаль, что текст просто из головы не получится. А несвязной кашей не особо хочется портить момент. — Куда ты, куда? Стой, — Антон, придерживая Эда за плечо, поднимает пальцем его подбородок, чмокает его в переносицу с важно-пьяным видом и взмахивает рукой, говоря, чтобы он уже двигался. — Арррс, — он рычит гортанно, жмурится, когда названный проезжается коленом по паху, задрав ногу. — Ты нарываешься?       Слыша сквозь музыку их разговор, Эдик откидывает голову Арсению на плечо, жмется губами к уху и расплывается в пошлой ухмылке, позволяя Арсу расслабиться и облокотиться полностью на себя. — Нарываюсь, — Арс, в ритм переступая с ноги на ногу и медленно поворачиваясь с помощью этих переступов, прикрывает глаза и чувствует, как чужие — на самом деле самые родные — ладони скользят по боку, пояснице и бедру. — А ты не хочешь понарываться? — склоняя голову так, что до губ Эда остается всего несколько сантиметров, он стреляет глазами в Антона чуть ли не наповал.       Может быть, Антону и такого выше крыши из-за разыгравшихся внутри чувств и всплеска дофамина. Но, ему кажется, только импотент не отреагирует на подобное, если показушничать будут именно для него, — Антон эти два взгляда: лисий у Арса и пьяно-игривый у Эда — наизусть знает.       Не выдерживает и Егор, вставая в ту же секунду, когда Антон склоняется над Эдом и скользит горящим взглядом по его лицу. Наверное, все дачники сейчас сбегутся и ахуеют, если разглядят в четверых молодых людях четверых парней, планирующих поцеловаться, благо хоть парами. Булка попадает прямо к Арсению, когда тот медленно движется по намеченному мысленно кругу. Он зарывается пальцами ему в волосы, подтягивает ближе к себе и с натиском целует, чувствуя, как Арс тут же отвечает ему, ухмыляясь и промахиваясь мимо струны.       Эдик тоже сбивается, отпускает гитару и, коротко подмигнув, целует Антона, поднимаясь на цыпочках и различая на чужих губах вкус шампанского.       Для них это в порядке вещей, кто бы что ни говорил.

***

      Обсуждать на пьяную взмыленную музыкой голову песню, скрытую от Арсения ради хорошего — Антон все меньше считает трек подарком и почти винит себя в том, что они не пишут его с самого начала вчетвером — подарка на день рождения. У Эда-то, понятно, рот на тяжелом замке, который открыть едва ли возможно, даже имея ключ.       Выцепив его между занесением гитар в дом и отходом ко сну, Антон обхватывает его со спины, щекочет челкой шею, наклоняясь ниже, и шепчет, что им нужно отойти совсем на минуточку. И это не вызывает ни у кого ни хитрой усмешки, ни стеба, что они отошли передернуть друг другу перед сном. У них не такой коллектив, где все за спинами друг друга спят между собой. Для них вполне логично объясняется все то, что они делают. Они — семья. Не по крови, а по делу, прошлому, настоящему и будущему. — Мы на пять секунд, Арс, не лезь только без меня на второй этаж, ты расшибешься нахуй, — получив уверенный кивок в ответ на слова, Антон покрепче перехватывает запястье Эда, проскальзывает по маленьким, но сильно ощутимым мозолям на пальцах и отпирает щеколду на двери во двор. — А мы не разъебемся на них? — смеясь, Эд замирает перед двумя ступенями из дома и ловит светлый, такой родной взгляд Антона. — Если ты планируешь наебнуться, то я тебя дотащу сам, — без вопросов Антон закидывает его на плечо, шлепает по бедру, взрываясь очередной порцией смеха, и выходит из дома. — Не доверяешь мне и моим ногам? — опустившись голыми ступнями на холодящую кожу траву, Эд склоняет голову к плечу и довольно улыбается, не давая поводов усомниться в шутливости фразы. — Тебе доверяю, а твоим ногам после того, как ты упился в хлам, — не особо.       Эдик смеется, понимающе кивает, укладывает ладонь ему на плечо и втягивает ночной дачный запах — не так, как в городе, намного же чище, спокойнее и тише. Они за городские ночи много чего повидали, но такой тишины не слышали еще среди родных дворов и темных переулков. — Я так и знал, — трагично замечает Эд, выдерживает театральную паузу и щурится, внимательно вглядываясь в коричневые крапинки среди зеленого цвета чужих глаз. — Шо ты хотел? — Про ту самую нашу побазарить, — Антон разминает пальцы, и Эд морщится на их хруст, будто при нем сейчас череп проломили кому-то, не меньше. — Покурим?       Антон приподнимает бровь, на пьяную голову мало что соображая и стыкуя. — Да ты шо, забыл? Мы, когда про нее базарили тогда при пацанах, курить якобы отошли, так вот и сейчас бы закурили. Традиция, хуе-мое, — хлопая по заднему карману Антоновых шорт, Эдик присвистывает и достает пачку, в которой уже заранее есть зажигалка, которые Антон теряет без конца и края.       Эд закуривает, закусив сигарету передними зубами и щелкнув зажигалкой, а затем прикуривает Антону, наклонившемуся поближе для его удобства и приобнявшему за плечи в знак полного единения. Они так стоят с минуту, молчат, потому что заводить разговор нужно Антону, и Эд ждет, а Антон еще формулируется и прокручивает нужные слова в голове раз по двадцать. — Я боюсь, что этот сюрприз какой-то уебский, — Антон безнадежно тычется лбом ему в плечо, и Эдик скептически изгибает бровь, явно намереваясь выдать что-то из разряда гопника, которому сказали, что его семечки — отстой. — Молчи, ниче пока не говори. Послушай меня, иначе я тебя съем приду ночью. — получив ответный кивок, он продолжает. — Арсу может же не зайти, что мы без него придумывали всю идею, музыку и текст. Да и без него мы хер поймем, нормально ли все звучит. А если потом вводить его игру, то это еще придумывать, записывать — обосраться, как много. — Да хуй его знает, может, ему и заебись зайдет. Ты ж, по сути, с этим вопросом рулишь. Я вообще без проблем, если ты завтра ему выдашь про трек этот. Как раз время есть тут проиграть все варианты, чтобы в гараже уже продумкой заниматься, а не неделю хуи пинать с пивом, — Эд стряхивает пепел с сигареты и вздыхает, задумываясь.       Антон убирает сигарету в сторону, чтобы что-то сказать, но Эд продолжает, и он замолкает, не предпринимая попытки встрянуть прямо сейчас. Договорит, если посчитает нужным, чуть позже. — Сам подумай, тут оба варианта неплохо выглядят. Ты же скажешь ему, шо песня ему, шобы он слушал, играл и радовался, что такую пошлятину ты про него ебнул, — затянувшись, Эд выпускает почти что ровные круги в темноту, крутит сигарету между пальцев — голова неприятно ноет, видимо, проводя ассоциацию с барабанными палочками, которые именно так крутит Егор перед тем, как по чистой, как он говорит всегда, случайности запульнуть в Эда или Арса — намного реже в него летит, к всеобщему удивлению. — Фу, пашлятена эта ваша, — копируя тот самый мем с крыской с журналом «PLAYBOY», Антон усмехается, жмется носом к чужому виску и жмурится со страдальческим видом. — Ваша, Шаст, — Эд привычно переводит стрелки, чешет его под подбородком, как кота, и задумчиво хмыкает, будто они не вопросы о песне и об Арсении решают, а дела государственного масштаба обсуждают. — Я за то, шобы Арсу пиздануть на днях. На даче Егора он тебя вряд ли закопает, быстро найдут, — Эд аргументирует, сдерживая желание заржать. — Не хочу потом кроить всю песню. Но решать нам, ты ж сечешь, вместе. Так просто оно не делается, не по-братски.       Антон выдыхает сигаретный дым в сторону, чтобы не в лицо — главное, чтобы не на лицо — Эдику, и вдумчиво цокает, мысленно оценивая его предложение. — У меня же еще есть время подумать, — по правде говоря, Антону просто тяжело думать на пьяную, еще отдающую музыкой голову, и он выбирает, выслушав мнение точно такого же пьяного Эда, перенести решение на более-менее трезвое утро.       За ночь ничего страшного и кошмарного не случится, да и планы чуточку другие, путать все не хочется точно так же, как и нагружать пьяного Арсения мыслями о какой-то подарочной тайной песне, посвященной лично ему, и о том, как они ее начали продумывать и сдали назад, не решаясь лезть дальше без самого Арса, — он — большая их часть, без него никуда. Хорошего, годного трека не получится без его участия едва ли не с самого начала, и Антон это, кажется, отлично понимает.

***

      Вряд ли есть что-то романтичное в попытках подняться на второй этаж пьяными по выглядящей не совсем надежно лестнице. Но у Арсения в голове мысли почему-то возникают немного неуместные. Может быть, это алкоголь и музыка на него так подействовали, а может быть, и Антон, идущий чуть позади него, якобы для подстраховки, — а его самого кто страховать будет в случае чего? Оба пьяные, и то, что Антон выпил меньше не делает его трезвенником с ровной походкой, — он и без алкоголя может на ровном месте рухнуть, запнувшись о свою же ногу. Так что этот номер вполне может оказаться дохлым, в прямом и в переносном смысле.       Любые слова в ближайшие пять часов можно списать на пьяный бред, но Антон в один момент выбрасывает эту мысль из головы, пытаясь вслушаться в то, что шепчет Арс ему в шею, обнимая руками за талию. — Я нихуя не услышал, — и в следующую секунду он уже думает, что зря решил переспросить. — Я хочу сесть тебе на лицо, — Арсений точно краснеет, потому что прижимается сильнее и прячет лицо в складках чужой одежды.       Пауза становится слишком неловкой. Арс может подумать, что Антон против. Антон может предположить, что Арс предлагает это по пьяне и утром пожалеет. Но оба не думают, отпускают мысли и молча стоят, обнимаясь слишком крепко, так, что скоро треснут ребра.       Антон хочет сказать что-то, открывает было рот, ставя голову на чужую макушку, как вдруг Арсений отшагивает, пошатываясь, назад и выравнивает плечи, будто общаться им сейчас не о том, как трахаться, а о вещах государственной важности. — Не так, — он мотает головой и, смотря Антону прямо в глаза, выдает. — Я сяду тебе на лицо прямо сейчас, — удивительно, что язык не заплетается, а алкоголь дает возможность говорить подобное, совершенно не краснея.       У Антона не отваливается карикатурно челюсть, не выпадают на пол глаза, он как стоял, так и стоит, смотря с серьезностью и одновременно огнем в глазах. Да, определенно, такой Арсений ему нравится. Антон от такого Арса просто без ума.       В отличие от Антона, Арсений не бездействует, делает обратный шаг вперед и кладет руку ему на щеку, прикусывая губу и блистая горящим взглядом, — ничего лучше Антон не вспомнит сейчас.       Их попытки в осознанность и решения проводить эксперименты только на трезвую голову рушатся, как карточный домик, если на него слегка подуть. Арс не успевает ни подумать, ни вздрогнуть, как Антон, уложив ладони ему на бока и чуть ли не наступая ему на ноги, подталкивает его ближе к постели.       Как удачно все-таки получается, что Арсений заговорил об этом уже в спальне, а не посреди лестницы, объективно выглядящей сомнительно и для таких разговоров, и, в целом, для стояния на ней пьяными.       Без слов они друг друга понимают, отказываясь от возможности еще раз помусолить эту тему, обсудить каждое действие, — слишком много мыслей о том, что будет дальше, они не дадут обсуждению хода.       И Антон все-таки не настолько пьян, чтобы забыть уточнить, не сдаст ли Арсений назад: — Ты уверен? — пусть Антон и знает, что с пьяным языком почти невозможно соврать и скрыть что-то, Арсений, например, не смог скрыть желание.       Арс кивает, подаваясь вперед для поцелуя, и закрывает глаза — дальнейшее непотребство видеть не хочется, иначе он кончит прямо сейчас, не дождавшись желаемого. Разрывая поцелуй лишь на мгновение, Антон выворачивается из майки, роняет ее мгновенно на пол и тянется к чужой футболке, чтобы не тянуть кота друг друга за яйца.       Не встречая сопротивления и попыток оттянуть момент, Антон пробегается взглядом по чужому, но самому родному лицу и, удерживая Арса за поясницу, помогает опуститься вдоль кровати. Она стоит прямо у окна, и тусклеющий постепенно свет от луны падает на лоб и щеки Арсения, заставляя Антона замереть, неудобно опираясь на одну руку возле его головы.       Ничего не смущает, в особенности друзья на первом этаже, и Арс, видя замешательство, целует его первый, обхватывая ногами пояс. Инициативу они тягают, как одеяло малые дети, и от этого узлы внутри чуть ли не лопаются, слишком перетянувшись.       Момент, когда бедрами с него стягивают шорты, Антон не успевает уловить, потому что у Арсения на губах то ли безумно сладкая гигиеническая помада, то ли так отдает шампанское. Он, кажется, на всю жизнь запоминает взгляд Арса, когда тот перекатывается, заставляя его лечь на спину, и сам седлает его бедра. Глаза горят сумасшедшим огнем, и Антон ни за что не спишет это на алкоголь. Арс не хочет дразниться, поэтому стягивает шорты вместе с трусами, приподнявшись, и едва ли не съезжает на постель, возвращаясь на Антоновы бедра.       Скользнув ладонями по чужой груди, Арсений склоняется к Антоновому лицу, мажет губами по скуле и ерзает, сдвигаясь с каждым мгновением выше. — Развернись, — а у Антона язык все-таки заплетается, превращая твердо сказанные слова в пробормоченную неуверенную чушь, но Арс все равно слушается.       Оба знают, как это происходит в порно, и понимают, что у них должно быть иначе, у них любовь, а не секс на камеру за неплохие деньги, дело не в эстетике и удачном кадре, а в удовольствии обоих.       Конечно, им нет никакого дела до того, кто как трахается, но они бы не стали пробовать секс в шпагате или стоя на одной ноге. Каждый трахается так, как хочет, и они оба хотят трахаться безопасно и комфортно друг для друга.       Алкоголь, честно говоря, делает свое дело, и прелюдия у них смазанная, если вообще ощущается, но у обоих стоит так, будто они часа три не могли оторваться друг от друга и продолжали распаляться, не думая о последствиях. Антон целует его спину, приподнявшись, и трется носом о его кожу, втягивая запах самого Арса и пота. У Арсения, алкоголь из головы которого потихоньку вытесняется возбуждением, дрожат коленки, а ладони непривычно потеют, и он скользит ими по чужому животу, оставляя короткие следы от ногтей. — Если хуйня, то мы остановимся, — сумев выстроить предложение в голове и не сбиться посреди, Антон успокаивающе гладит его по позвонкам, пододвигает второй рукой ближе к своему лицу и выдыхает, видя, как чужая кожа покрывается мурашками. — Не говори хуйни, это не.. — повторяться не хочется, и Арс старается заменить слово, но сдается, собирает брови на переносице и сглатывает слишком громко — Антону слышно. — не хуйня.       Запал, к удивлению обоих, никуда не девается вместе с быстро выветривающимся алкоголем, и Арсений, упираясь коленями в постель, активнее ерзает. Он не знает, куда себя сейчас деть, но и заканчивать не собирается — не дурак, да и возбуждение неплохо так бьет по мозгам.       Перед тем, как Антон первый раз касается его ягодицы губами, Арс еще копошится в своих мыслях, пытаясь найти нужную, но сразу после поцелуя вздрагивает, охает и дергается, ощущая, как все мысли Антон выдергивает из головы и куда-то прячет, вталкивая в его голову расслабляющую пустоту, как Гудвин когда-то Страшиле опилки и булавки.       Торопиться некуда, но Арсений просто не позволяет Антону растягивать происходящее, накрывает свой член ладонью и покачивает бедрами, давая знать о своем желании еще раз, напоминая. — Ты.. готовился? — шепчет Антон, в свете луны из окна цепляясь взглядом за гладкую кожу, вновь покрывшуюся мурашками, и слышит согласное мычание: Арс, видимо, решил взять от этой поездки.       Антону есть, что сказать на этот счет, но он не хочет портить момент вопросом, почему не посвятили его в планы, и сам больше волнуется о возбуждении, чем о каких-то формальностях. Он-то не против, значит Арс не ошибся.       Поцелуй за поцелуем, и Антон уже разводит две половинки в стороны, с аккуратностью поглаживая подушечкой пальца кольцо мышц. От Арсения, несмотря на происходящее, веет уверенностью, он уже даже не вздрагивает, только царапает чужой живот, лишая Антона возможности завтра гонять без майки, и держит спину прямо — у Антона в голове сразу сравнение Арса с каким-нибудь вождем с исторических картин, но если он начнет углубляться в мысленное изучение предводителей, то вряд ли у них сегодня что-то большее получится.       Только на мгновение Арс теряет лицо, когда Антон вдруг касается колечка мышц на пробу кончиком языка и отодвигает Арсову ладонь с его же члена, значит нельзя. Сколько бы Арсений ни пытался уверить себя, что, чисто технически, ведет сейчас все он, кто-то в голове вечно твердил, что Антон только лишь ласками перехватывает контроль и оставляет Арса получать удовольствие.       Думать, правда, не получается с того момента, когда Антон обхватывает пальцами его член и, выдохнув, вызывая очередную порцию мурашек, шепчет: — Помоги мне, — он заводит свободную Арсову руку за его же спину и располагает на одной половинке, держит за запястье и контролирует сначала, давая Арсу понять, что от него хотят, собственно говоря.       Дальше они без разговоров стыкуются, и Антон рад тому, что не придется Арсения одергивать иногда и просить не опускать руку, тот и сам, без чужих советов, отлично справляется. В совсем не похожей на порнушную позе они на секунду замирают, и Антон, пройдясь языком по входу и размазав слюну, — смазку он, конечно, брал с собой, но кто пойдет за ней к сумкам в другом конце комнаты? — толкается внутрь. Арс охает, оставляя царапины поглубже уже на бедре, и склоняется вперед, надеясь не столкнуться лицом с чужим стояком и не заржать. Зато Антону вид открывается еще лучше, чем прежде. Луна светит все также в их окно, и он хочет набить себе происходящее на внутренней стороне век — закрыл глаза, и вот она, лучшая на свете картина.       Кажется, Арсу сейчас нужно совсем немного, чтобы кончить, и Антон предполагает, что разбираться со своим стояком будет сам, но в следующую секунду догадки разлетаются на мелкие кусочки — Арс не просто так опустился вперед — он обхватывает губами головку, прикрыв глаза, и мычит что-то совершенно нечленораздельное, когда Антон его вылизывает с ощущением, что челюсть затекает слишком уж быстро, и размеренно надрачивает ему, пачкая ладонь в естественной смазке.       Все у них идет не по плану, даже сиденье на лицо перешло в какую-то не совсем правильную шестьдесят девять, но это и к лучшему. Кому нужен план, когда существует более приятная импровизация?       У Арсения внутри все замирает, когда Антон все же находит единый темп у языка и ладони, и он сам сбивается, шлепает случайно головкой члена по щеке и пытается слизать оставшуюся смазку, решая на пьяную голову не геройствовать — наверняка Антон бы попросил его об этом, не был бы у него занят рот — и начиная ему рвано дрочить, не находя ритма из-за своих эмоций, бьющих молотом по голове едва ли не каждое чертово мгновение.       Скорым поездом у Антона в голове пролетает мысль про разговор с Арсением насчет ты мне, я тебе, но уже через десяток секунд от нее нет и следа — Арс стонет чересчур громко, — их явно слышно на первом этаже — окончательно путается в попытках найти ритм, Антона от этого, как ни странно, только ведет, и он подмахивает чужой ладони бедрами, и сжимается ровно в те мгновения, когда Антон мысленно прощается с затекшей челюстью. — Аррс, — раздавшийся хрип отлетает от стен, и Арсений опускается всем телом на Антона, доводя одной рукой его до оргазма.       Оба замирают, дышат шумно, точно после сдачи нормативов на физкультуре раз в четверть, потому что иначе препод не выведет и несчастную тройку в четверти. Не напрягает засыхающая сперма на телах, сил двигаться ни один, ни второй найти не может.       Арсений через пару минут полностью приводит дыхание в норму и каким-то образом заставляет себя скатиться на сухую, почти не сбившуюся часть постели и развернуться для того, чтобы прижаться к груди Антона. Тот и сам тянет к нему чистую руку, не решаясь обтереть о постельное белье, — не у себя дома ведь, а до салфеток не так далеко — из-за возбуждения три-четыре шага казались бесконечностью.       Говорить тоже не хочется, да и надобности в этом нет никакой, во взглядах отражаются все нужные слова.       Держа в голове мысль, что засыпать так нельзя, Арс прикрывает глаза и тычется взмыленной челкой Антону в шею, пока тот в ответ обвивает рукой его талию и облизывает пересохшие губы — закурить не получится, одна рука занята, другая испачкана.       Прямо сейчас Арса отпустить не получится и на пару секунд, он такой вымотанный, взмыленный, с осоловелым взглядом, что сил на это Антон не найдет да и не собирается искать.       Если бы не желание выключиться прямо сейчас, Антон бы не поднялся и через пятнадцать минут. Пьяному, Антону похуй почти на все, особенно если он только что потрахался. Он гладит Арсения по пояснице, не давая полностью уснуть — он, конечно, может его вытереть сам, но вряд ли вытянет из-под них влажный пододеяльник без происшествий. — Арс, — Антон привлекает его внимание, прижимаясь губами к вспотевшей макушке, и жмурится, путаясь между запахами — от Арса так пахнет его цитрусовым шампунем, что хочется сдохнуть, только бы чувствовать этот запах чуть дольше.       Услышав Арсово мычание в ответ, он пробегается языком по собственным губам, и в голове уже встают недавние непотребные картины. Ему бы голову хотя бы на минуту включить, раз у Арсения получается сейчас включать только ленивого кота — а разве нет? Улегся ему на грудь, едва ли не мурчит что-то и потягивается то и дело. — Ну че? — и вопрос дальше не идет, как будто у Антона в горле не то что ком, а целый арбуз. — В каком смысле? — собрав буквы в слова, слова в предложения, Арсений приоткрывает один глаз, луна мягким светом ложится на его светлую кожу, и слегка жмурится, уходя от непривычной яркости мира.       Он вообще-то почти заснул, а его взяли и разбудили, вот голова и отказывается нормально функционировать.       А что вы хотели? Он еще не трезвый, так еще и уставший после секса, какое тут думать? Антон бы еще очки нацепил и начал философствовать, ходя взад-вперед по комнате, раз ему так нужно поговорить. — Потрахались, говорю, так, как ты планировал? — Антон не краснеет, потому что привык к тому, что они могут обсудить секс или предпочтения.       Иначе-то вряд ли догадаются, кто чего хочет попробовать, и появятся явные вопросы, споры. — Это че еще за понятие? — Арс хихикает и, кажется, совсем не переживает тоже. — «Как я планировал» — это как? Я много чего планирую.       Антон давится воздухом, представив в своей голове, что же он там еще планирует и не делится. — Ну реально, — Арс опирается на локоть, приподнимаясь с чужой груди, — ты так говоришь, будто бы я заказ сделал, а ты пришел и потрахался по плану. Оно же, ну, само получается, — все-таки по нему видно, что чуточку смущается, но алкоголь все равно играет в этом важную роль. — Это к шлюхам, — и, закусив губу, Антон поправляется. — К тем, кто за деньги трахается. — А со мной как? — Арсений сдерживает смех, честно говоря, как может, но все равно сыпется, столкнувшись с Антоновым взглядом.       Шасту хочется пошутить в ответ, что Арсу в таком случае почти нечем платить за эту ночь. но он-то тут пытается включить голову и поговорить хотя бы без шуток. Да и вряд ли Арсений рассчитывает именно на такое продолжение, поэтому Антон сглатывает неудачный прикол, подмигивает ему игриво и гладит кончиками пальцев чужую щеку. — А с тобой, Арс, по любви.       В тупик Арсения не ввел вопрос, нормально ли они потрахались, но признание в любви воспринял как то, что смущает за одно мгновение и вгоняет в краску, не давая права выбора. — Именно так, как я сказал, — Антон на всякий случай кивает, уверяя Арса в сказанном.       У Арсения в голове Антоновы слова набатом, он шкребет Антона по груди, улыбается так, будто ему сказали самые важные слова в его жизни, и хлопает еще влажными ресницами. Взгляд у него нежный, светится от неожиданного счастья, и Антон оторваться от его лица не может — на душе мгновенно становится теплее, будто бы они давно вместе как бойфренды.       Сердце приятно щемит, Арс склоняет голову к плечу и сказать ничего не может, потому что непривычно хорошо внутри. Просто чувствовать, что Антон его любит, очень отличается от возможности услышать подтверждение поступков и отношения. — Именно так, как ты сказал? — Арсений уточняет, пусть и знает, что Антон своих слов обратно не заберет. — Именно так, детка, — кивнув, Антон ерошит его челку, оставляя взлохмаченный чубчик, склоняется ближе, целует его в лоб и приподнимается, ощущая приятную тягу в теле, — вернуться бы в постель побыстрее, чтобы Арса снова обнять.       Откинувшись на постель и распластавшись на ней как звезда, Арсений уже далеко не сонным взглядом разглядывает Антона, сначала копошащегося одной рукой в своем рюкзаке, а потом вытирающего ладони. — Я могу принести догнаться, пока еще не лег, — кидая Арсу пачку с салфетками, он натягивает шорты без белья и замирает посреди комнаты, обдумывая, не забыл ли он что-то сделать.       Особого желания потом вспоминать и подниматься во второй раз нет. — Ну нахуй бухло, иди сюда, — вытеревшись и вытолкав влажный пододеяльник на Антонову сторону кровати, Арсений устраивается на животе и подпирает щеку ладонью, осматривая Антона — тот, стоя посреди комнаты, ловит отблески луны из окна и выглядит в них очаровательно.       Выбор был настолько очевиден, что Антон почти что мгновенно стянул с кровати влажный пододеяльник, пихнул подальше к углу комнаты и рухнул со скрипом досок рядом, хрипло засмеявшись и цепляя Арса за талию уже двумя руками. — Ты Егора с Эдиком разбудишь своими падениями, — сучит Арсений, тычась носом ему в щеку и забрасывая на чужое бедро свою ногу. — А до этого мы их не будили? — кстати, очень логичное замечание. — Тебе просто побухтеть не на что, — он лыбится довольно, видя ступор на лице на Арсеньевском лице, и подтягивает его поближе, уже привычно щекоча бока.       По правде говоря, Арс знал, что щекотки от Антона можно ждать в любой момент, а особенно если зазевался, поэтому потихоньку привыкал и начинал ощущать какой-то кайф. Но если это делал, например, Эд, то он все равно напрягался сильнее, но не просил убрать руки — каждому из своих близких друзей доверяет точно так же, как себе, и потому уверен, что в случае чего его услышат и поймут. Ни разу такого не было, что кто-то заигрывался, проживал ситуацию слишком шуточно, пока другому было обидно или неприятно. Они друг у друга научились это чувствовать, и приколы со временем ограничились позволенными темами или смягченными углами. — Будили, но вдвоем. А вдвоем можно, — Арс целует его в нос, аккуратно касается родинки на самом кончике и переплетается, наконец, с ним ногами. — Тогда так и запишем: "Вдвоем можно все", — Антон тянется поцеловать его в губы и не сбивать их настрой уснуть с поцелуями разговорами, но внизу что-то громко ударяется о пол, и он хмурится. — Эд где-то кости свои кинул, как пить дать. — Или Егор его выкинул спать в коридор.       Арс посмеивается, тянет его за шею ближе и прикрывает глаза, намекая на поцелуй, — потом обсудят кто кого куда дел, сейчас, ночью, хочется целоваться, пока они оба не вырубятся. — Арс, Арс, там Эда, может быть, убивают, а ты тут.. — Антон все равно смеется, прижимаясь к его лбу своим, придавливая собственные кудряшки, которые так нравятся Арсу, и не давая ни себе, ни ему смеяться в голос.       В любом случае, дверь в дом они заперли, да и вряд ли бы кто-то полез в окно к таким-то жильцам. Еще час назад у них во дворе чуть земля не треснула от того, как они по ней бегали и прыгали, ясное дело, что к таким попробует влезть самый отбитый вор. — А сам че ржешь? — справедливо замечает Арсений, смешно морща нос и пытаясь поймать чужие губы своими — Антон ржет, ему тычется щекой в губы, но не целует, пускай взглядом чуть ли Арса не ест.       Не получив ответа, Арс насупливается, тычет Антону в грудь пальцем и бедром крепче держится за него, не давая сдать назад. — Смешнявку нашел он, смотри, не уссысь от смеха, — зарываясь пальцами в густую светлую челку, Арсений с ее помощью задирает Антону голову — тот, честно говоря, плывет от такого напора — и сам целует, в первое же мгновение неприятно сталкиваясь зубами.       Антон так-то только "за", сопротивлялся для вида, чтобы лишний раз похихикать, именно поэтому он сейчас перехватывает Арсову талию поудобнее, сам углубляет поцелуй и усмехается, когда Арсений вдруг опешивает под напором, но быстро находится и еще борется за нынешнее шуточное главенство.

***

      Эд курит в открытое настежь окно, опираясь локтями на подоконник и выглядывая во двор, — еще немного наклонится вперед, и точно вывалится наружу, не дождавшись возвращения Егора. Он вышел пару минут назад, чтобы проверить, заперли ли они ворота, и Эдик не нашел ничего лучше, чем закурить.       Ждать его все равно минут пять, и пускай курить не особо хочется, время занять нужно. Да и подумать было бы неплохо, учитывая то, что у Эда в планах постараться поговорить сегодня с Егором насчет всего того, что между ними происходит.       Почему-то желание обсудить с ним это появляется прямо сейчас, на пьяную, начинающую отвратительно болеть голову. Либо алкоголь так действует на него, что странно с его-то режимом в этом плане, либо организм противится разговору с Егором таким способом. И Эду хочется думать, что дело в первом варианте, но он отлично осознает, что верный здесь второй вариант.       Когда в коридоре противно скрипит пол, а на втором этаже что-то глухо бьется о, кажется, постель, Эдик судорожно тушит сигарету, отбрасывает ее в пепельницу и разворачивается, садясь на подоконник задницей и напрочь забывая про комаров, которые сейчас налетят в комнату с большим удовольствием.       Вряд ли ему хочется встретить Егора как в тех романах, где главные герои неожиданно и очень стремительно сближаются за одну ночь на турбазе или на чьей-то даче — это уже больше похоже на их вариант. Но получается так, как получается.       Он сидит на подоконнике, сдвинув к краю пепельницу и крутя в руках сигаретную пачку, — этот жест уже становится привычным, если Эд волнуется на счет чего или нервничает. Если бы на ЕГЭ пускали с сигаретами и если бы он хоть немного переживал о своем поступлении, то Эдик бы пачку в руках раскрутил до такого вида, что она бы улетела без окончательной его помощи в окно. — Ты че? В воробьев записался? — зачесывая назад передние пряди, нагло лезущие в лицо, Булка изгибает в вопросе бровь и замирает в дверях.       Алкоголь, естественно, свое дело делает и с ними — реакции чуть заторможены, и Эд еще с пару десятков секунд формулирует ответ. — Да, записался, — у него в голове рождается гениальная для пьяного человека шутка, пусть они подобные точно больше пяти раз шутили, и это уже будет баян. — Воробьи же едят крошки, так?       Выпивший не меньше, Егор кивает с заинтересованный видом и, запирая за собой все-таки дверь, опирается спиной на стену. Но ближе он не подходит и чего-то явно ждет.       Может, сам еще решится не может, и пытается выбить из себя весь алкоголь и прийти к какому-то единому решению? — А ты у нас Булка, так? — и вновь кивок, только Егор уже начинает лыбиться, склонив голову к плечу.       Этот прикол, иногда переходящий в шутку, иногда — во флирт, Эд не перестанет рассказывать, кажется, никогда. В первый раз реакция явно была ярче, но и сейчас все равно внутри что-то отзывается, когда он в который раз повторяет то же самое. — Значит, я тебя съем, — оба ржут, сморщив похоже носы и согнувшись.       Благодаря этому, Эд чуть не летит головой вниз с подоконника, но вовремя удерживается и делает вид, будто все идет по плану. — А когда? — вряд ли можно найти вид более довольный, чем сейчас у Егора.       Наверное, в более трезвом состоянии Эдик бы отшутился, что съест его во время зимовки, чтобы не умереть от голода и холода, но сейчас алкоголя внутри много, мозги в кашу, и он сам не особо улавливает суть вопроса, запутавшись в собственных мыслях. Ему бы, по-хорошему, переспросить или ответить наугад, но одно дело — не расслышать пару слов, другое — проебать полностью вопрос и не знать, о чем человек мог говорить.       В таком-то состоянии Булка мог и про космос начать затирать, и про завтра предложить побазарить, и наигранную мелодию обсудить, и просто начать нести какие-то локальные приколы. Тут угадать почти что невозможно. — Шо? — Эд скрещивает лодыжки, понимая, что, начав падать во второй раз, уже не удержится, и смотрит на Егора взглядом человека, который уже на пути к протрезвлению.       У него в голубых глазах плещется усталость, мешается с океаном выпитого алкоголя, и Егор непроизвольно растягивает свою улыбку до ушей, стараясь не порвать рот, ему он, скорее всего, еще понадобится сегодня. — Спрашиваю, когда есть-то меня будешь? — у Булки явно получается лучше формулировать предложения, правда, дело в том, что он их продумывает заранее и постоянно боится не попасть под ответ Эда.       Что будет, когда они решат завтра устроить основный день отдыха? Они, наверное, не доползут и до дома, не то что до постелей или диванов. Арсению и Антону можно только посочувствовать с их-то вторым этажом. Вспомнив на секунду о них, Эдик думает, что они уже давно спят, и, в целом, они с Егором их не разбудят, если все же их разговор повернет в нужное русло.. Как же он ошибается, нужно же уметь прислушиваться к происходящему в доме, а то их такими темпами зарежут местные гулящие или те, что без определенного места жительства, а они и не проснутся перед этим. — А когда можно? — и сейчас время благодарить смешанное с шампанским вино, потому что мало вероятно, что Эд вспомнит свой следующий позор на утро, только благодаря алкоголю.       Из головы совершенно вылетает, что у него скрещены лодыжки, и он подается вперед, планируя спуститься с подоконника и подойти к Егору для более тесного, так сказать, разговора. Правда, с такой удачей и памятью Эдик может рассчитывать только на разговор его зубов с полом. Иначе как-то не получается. — Да ебаный ты нахуй, — только и успевает выдать Эд перед тем, как удариться о пол коленями и локтями с мыслью о том, что поговорили они, конечно, заебись. — Блять, Эдик, да ты что, безногий, безрукий еблан? — эхом раздается сверху, и Егор опускается на пол рядом, цепляясь пальцами за чужие плечи и слегка встряхивая.       Оба чуть не смеются от нелепости, и Эд, пытаясь приподняться, падает лицом ему на колени, жмурится и замирает, прижимаясь щекой к его бедру. Этим он делает только хуже, причем и для себя, и для Булки, уши которого тут же вспыхивают, несмотря на алкоголь, всегда раскрепощающий его.       Продолжая хихикать, Эдик без какого-либо умысла трется щекой о голую кожу и расслабляется, когда Егор привычно запускает ему в волосы руку, начиная разминать шею и затылок, — помнит же, что после большого количества алкоголя, несмотря на, так сказать, стаж, у Эда начинает разрываться голова. — Я просто еблан, — бормочет в темноту Эд, расслабляется и, закусив щеку изнутри, мычит довольно. — Сделай так еще, — пьяный мозг, к счастью, не отключается полностью и оставляет ему возможность разговаривать не обрывками фраз.       Кивнув, — для чего? Эд же его все равно не видит — Егор скользит пальцами от макушки до плеч, сминает их ладонями и вздрагивает, ощутив выдох на своих бедрах — он его когда-нибудь так доведет до белого каления.       Эти касания кажутся Эдику такими правильными, что он едва ли не начинает проваливаться в сон, забыв про желание поговорить с Егором. В голове только одно — о чем сейчас думает Егор? Наверное, про то, как завтра они будут жарит шашлык, или про то, куда после кутежа им девать пустые бутылки? Можно, конечно, вынести в мусорные баки, как это и предполагается. Но соседи с ближайший участков явно не одобрят такого от четверки молодых парней, родителей одного из которых знают.       Вряд ли они не позвонят Николаю Борисовичу спросить, почему же его несовершеннолетний сын выносит с тремя одногодками бесчисленное количество пустых бутылок. И тогда им будет закрыт путь сюда на ближайшее время.       Одно дело — бухать, но напрямую об этом не говорить. Уже другое — бухать, палиться перед соседями — а троим из них еще по семнадцать — и не останавливать эту информацию на пути к отцовским ушам. Никто ему запретить уже не сможет, поздно махать ремнем — да и не поможет, пусть хоть обмахается. — Эд, — Егор его легонько потрясывает за плечи и, услышав вопросительное мычание, ерзает на месте, — ноги затекают. Может, мы уже спать?       И тут Эдик снова вспоминает про свое желание поговорить с Булкой насчет того, что между ними клеится со скоростью черепахи. Честно, Эд не сравнивал их отношения с отношениями Арсения и Антона, но в голове то и дело возникают картины, где Егор просто держит его во френдзоне. Хотя с тем, насколько близки они как друзья, практически невозможно назвать отношения Егора и Эдика френдзоной.       Чтобы лечь и не проерзать всю ночь, думая о том, что он ссыкливый еблан, не сумевший поговорить, пока смелость еще есть, Эду нужно взять себя в руки и хотя бы завести эту тему. Тогда-то можно будет сказать, что он пытался, а не просто думал и хотел — звучит, в целом, хуево, а на деле — еще хуже. — Слушай, — для своей же уверенности Эдик кладет ладони ему на бедра, а сам приподнимается, едва не задевая чужой подбородок лбом — в таком случае он бы просто умер на месте от неловкости. — Слушаешь?       Не хочется повторять те сцены из мелодрам, где главные герои неловко роняют книги на пол, присаживаются вместе их собрать и уже через пару минут по неведомой тяге целуются у кого-то в комнате. Эду хочется с Егором поговорить, несмотря на алкоголь, продолжающий держать голову глубоко под водой, и на желание, чтобы все было просто и легко. — Слушаю, — Булка откликается скорее для вида, только чтобы не молчать, и понимает — Эд продолжит в любом случае, потому что они друг друга слушают и слышат всегда. Так жить легче, общаться проще и ругаться получается реже. — Я потрепаться тут хотел, ну, — и больше слов нет, закончились все, ни одного в голове нет — от стенок в пустоте внутри отбивается потерянная мысль и скачет, стараясь найти выход наружу. — Да, я слушаю, — Егор еще и кивает для чужой уверенности, а сам заглядывает Эду в глаза и поджимает губы, не поймав взгляд, бегающий по стене сзади него, двери и тумбе, но никак не по лицу собеседника. Значит, все настолько серьезно, раз Эдик волнуется сильнее обычного раза в три, все-таки не меньше. — Да бля, — на выдохе шепчет Эд, пробегается кончиком языка по мгновенно пересохшим губам и тянется вперед, чтобы Егора обнять, но в последний момент покачивается и остается на своем месте, посчитав, что рано.       Егор, по правде говоря, не знает, что думать сейчас будет правильнее: он кого-то грохнул и нужно закапывать срочно или у него какой-то свой внутренний конфликт, и он прибьет сам себя за самокопания? — Ну, все совсем-совсем хуйня? — у Булки начинают путаться в голове догадки, и он решает, что лучше вообще ничего не думать, чем накручивать себя, не зная совершенно ничего о ситуации.       Вдруг у Эда там, хрен знает, укус от комара рядом с членом, и ему нужен крем, чтобы снять зуд? Хотя про это он бы не постеснялся и посреди улицы сказать, раз соглашался на Арсову пьяную идею сделать общее ню-фото, аргументируя это тем, что прикольно получится. — Короче, — Эдик либо выдохнет и начнет, либо развернется и вывалится головой в палисадник Марины Петровны, чтобы смерть пришла за ним побыстрее, — меня напрягает это все.       Ему бы, конечно, слов чуточку больше, смелости тоже не помешает. Так сказать, лишней не будет. — Ну, ты посмотри, мы же как-то еле-еле душа в теле, — Егор умеет отгадывать всякие загадки и разбираться в шарадах, но слова Эда звучат в голове несвязным бредом, и он, непонимающе передернув плечами, кусает губу. — А попонятнее? — он скорее предположит, что сам по-идиотски тупит, не видя того, что лежит на поверхности, чем начнет строить теории о том, что Эдик продумывал их разговор и теперь готов ответить на все подряд — даже на то, что появилось раньше: курица или яйцо. — Оно все еле едет, понимаешь? И меня это шо-то не устраивает, понимаешь?       Егору хочется заорать, что он нихуяшеньки не понимает и обматерить Эда вместе с его загадками, но он предусмотрительно молчит, зная, что Антон откусит ему утром голову, если проснется с адски больной головой от крика. Да и будить их не хочется, пусть спят, день в любом случае был напряженный и долгий. — Не понимаю я, — шепчет Булка, тянет его на себя за предплечье и укладывает голову на плечо, прикрывая глаза, чтобы хотя бы попробовать найти Эду успокоение. — Ни хуя не понимаю, ты объясни.       И кто-нибудь бы обязательно принял бы это за неловкий пьяный флирт, но не Эд, мысленно бьющий себя по лицу за ебланские подводки к основной теме важного разговора. Он прижимается губами к кучеряшкам на макушке, вздыхает так, будто его ведут на эшафот, и, приобняв, по инерции гладит Егора по спине. — Хуево я объясняю, — отвечает тем же шепотом Эдик, скользит пальцами с плеч до поясницы и глухо выдыхает в мягкие кудри. — Пока шо-то получается объяснить только то, шо я еблан, и то херово, — у него в планах явно не было тех трех мысленных шагов назад, совершенных сейчас, но поступить иначе не получается.       Непонимание Егора дает ему возможность передумать, перекроить и изменить всю суть, и это прямо-таки шанс лечь спать без долгих разговоров, выяснений, кто они друг другу, и всего подобного. Но Эдик не пользуется этим, только мысленно отвешивает себе пару пощечин, просит не проебланить момент собственной смелости и отличное для разговора количество алкоголя. Выпили бы больше, то ничего бы не выдали, кроме шуток, конечно. Выпили бы меньше, то Эду не хватило бы банально смелости. — Ну, смотри, мы ходили на свидания, — начинает Эдик, сбиваясь и гладя Булку по плечам рваными, дерганными движениями, — и нам вроде как нравилось все в этом плане, — каком таком «этом»? Эд углубляться, объяснять не хочет, тогда точно запутается, собьется и махнет рукой. — И я подумал, может.. — Ты хочешь позвать меня еще раз на.. свидание? — Егор пытается перехватить управление разговором в свои руки, но Эд отрицательно качает головой, отодвигается назад и в темноте находит его взгляд своим. — А что?       Прекратив его обнимать, Эдик берет его пальцы в свою ладонь, поглаживает костяшки и не понимает, откуда в нем сейчас столько смелости. В конце-то концов, он среди своих близких людей, где никогда не боялся показывать свои слабости и страхи, которые, к слову, имеются. Но начало разговора дает ему, как льву из страны Оз, смелости. — Почему бы нам, ну, не попробовать быть еще ближе? — звучит так, будто Эд пытается уговорить его на секс вчетвером.       И своей мысли, что в параллельной Вселенной у них с ребятами мог бы он быть, Эдик даже усмехается, но озвучить не решается — сейчас разговор вообще не об этом. — Ну, я не зову тебя прям в эту секунду трахаться на сеновале где-нибудь, шобы жопа в сене, мы в сене, я просто хочу обозначить, шо я, ну, не против.       Несмотря на то, с каким серьезным лицом это сказал Эд, Егор пододвигается ближе, стирая кожу на коленях о прохладный — потому что под ним земля — пол, и обхватывает чужое предплечье пальцами свободной ладони, улыбаясь шире обычного. Сейчас Эдик трусливо списывает это на алкоголь, раскрепостивший его, и смотрит в ответ, едва моргая. — Если бы я сейчас промолчал, ты бы выпрыгнул, как герой-любовник, в окно и рухнул бы в мамины клумбы? — уточняет Булка, закусывая щеку изнутри и давая себе еще немного времени подумать над сказанным Эдом.       Конечно, он понимает, о чем тот, ему переводчик не требуется, и хочет своей головой дойти до того, что это не решение на эмоциях от алкоголя. — Да, — у Эдика ни один мускул не дрогнул на лице, и Егор понимает — не шутит и не пытается юлить, прикалываясь и оставляя правду за семи замками. — Ну.. Я не молчу, как слышишь, — слова даются ясно тяжелее обычного, и дело больше в алкоголе, чем в напряженности разговора.       И оба замолкают, допуская эту неловкую, неприятную паузу, во время которой хотят либо лечь спать спинами друг другу по краям кровати, либо наконец-то поцеловаться и прекратить ебать мозги. Егор решается на выбор из двух зол первым, для верности елозит по полу коленями, как будто он может провалиться в любую секунду, и перекладывает ладонь Эду на плечо. Тот в ответ понятливо молчит, сжимает чужие пальцы крепче и ощутимо — Егор, держа ладонь на его плече, чувствует это — расслабляется.       Обоим кажется достаточным то, сколько они играли сейчас в кошки-мышки и шарахались от разговора, точно им нужно обсудить, куда закапывать труп, а не дальнейшие отношения. Вперед Булка подается первым, врезается в чужой лоб своим, посмеивается и целует, предварительно закрыв глаза.       Было бы глупо целоваться с открытыми глазами и друг на друга пялиться, они же тут не в гляделки собрались поиграть. А неплохая бы вышла игра — целуйся и смотри в глаза тому, с кем целуешься, иначе проиграешь. Эд бы не устоял перед Егоровыми голубыми глазами и сдался бы на первой секунде, отмахнувшись с видом человека, которому скучно в такое играть.       Расплетая с Булкой пальцы, Эдик опускает ладонь ему на пояс, тянет ближе, прося выгнуться в пояснице, и сам немного сутулится, не находя ничего лучше. В Егора хочется врасти хотя бы на эту ночь, потому что нет никакого желания отстраняться, теряться в знакомой ночной темноте и ждать утра.       Уперевшись коленями в пол и приподнявшись, Егор нависает над ним, целует глубже и усаживается к нему на колени с видом явного собственника, будто делает так далеко не первый и не десятый раз. Ладони скользят по Эдовым лопаткам, кольцо на указательном чувствуется и сквозь ткань майки, и Булка увереннее жмется ближе, не предпринимая попыток разогнуть ноги и обнять ими Эдов пояс, — тогда он точно завалится назад и собьет весь настрой, а сейчас ведь так приятно и правильно, на глупости времени просто нет.       Запустив руку в темные, влажные волосы на затылке, Егор неудачно цепляется кольцом за прядь, сводит брови к переносице и, не разрывая поцелуя, с заметной осторожностью пытается выпутаться без вырванных волос — а если такое все же случится, Эд сможет шутить, что Булке так нравилось с ним целоваться, что он аж рвал на нем волосы от удовольствия. Правда, что он будет рвать во время их первого секса? Об этом думать не особо хочется. — Блять, Булка, — шипит, оторвавшись, Эдик, и Егор тут же замирает, не дергая рукой, и молча ждет. — Оно само, — шепчет Егор, целуя его извинительно в висок, и не смотря еле ощутимо стягивает с кольца зацепившиеся волосы.       Когда Эд скользит руками под его футболку и щекочет подушечками пальцев позвонки, Егор растягивается в улыбке, запрокидывает голову назад, и вся его уверенность и дерзость махом куда-то пропадают, даже рукой напоследок не помахав. К своему же удивлению, Эдик не сразу целует его в призывно открытую шею, а для начала прижимается губами к плечу, обтянутому тканью футболки, и постепенно начинает подниматься выше, избегая двух возможностей: перехода на кровать и более интенсивного развития событий. И без того прекрасно, спешить некуда. Утром никто не подскочит в шесть часов, выспаться успеют. — Эд, — Егор, оглаживая чужие плечи, зовет его и не настораживается ни капли, когда Эдик не откликается. — Выграновский, блять, слышишь меня? — прижимаясь губами к его уху, он шепчет, зарывшись носом в волосы, и сглатывает глухо.       Согласно замычав, Эд проводит ладонью по спине, запуская руку под футболку, и жмурится, откидывая слишком навязчивые, появившиеся вообще не вовремя картинки — сейчас нет возможности запереться в пустой комнате и подрочить в крайнем случае. — Мы пьяные, — было бы отличное заявление, если бы Эдик сам не помнил, сколько они выпили.       Конечно, они пьяные, тут и умник трезвых не найдет. Они же не задачи в тишине решать приехали, а отрываться — в их случае это значит выпивать, пытаться писать музыку и тексты и не думать о том, что там, в городе, их ждут экзамены, родители и проблемы. — А если мы завтра, ну, — Егор ерзает на чужих коленях, и вид его явно не говорит о том, что он прямо-таки против чего-то большего, чем поцелуи, — пожалеем? Мы же пьяные.       Эд слишком громко выдыхает, но Булка ни агрессии, ни грубостей не ждет, это же все еще Эдик, лучший друг, которого он знает слишком хорошо, чтобы так о нем подумать. У него после алкоголя наоборот всегда начинается какая-то нежность, смешенная с желанием накидать роз на пол и в них, целуясь, умереть.       Понятное дело, в этот момент думать нужно головой, а не идти на поводу у эмоций и на утро ебу даваться, почему так все быстро. Жаль, конечно, что на пьяную голову ни один не вспоминает, как они проснулись вдвоем едва ли не полностью голые. Сейчас бы вряд ли сдали назад, если бы кто-то из них напомнил про этот до сих пор неразгаданный момент — переспали тогда или нет? — Да, — Эд, утыкаясь ему в плечо лбом и выдыхая, кивает несколько раз: для себя и для него. — Ты прав, Булк.       Несмотря на то, насколько Егор прав, Эдик все равно, не боясь ни своей, ни его реакции, целует его, но уже без особого напора, и, когда Егор приподнимается, встает за ним. Колени, естественно, болят, правда, не так сильно, как могли бы. — Ты прав, — еще раз повторяет Эд, стягивая с Егора футболку и слыша, как на ухо сипло дышат, уверяя, что все отлично и останавливаться не стоит.       В кровать они заваливаются вдвоем и ложатся на одну сторону, несмотря на то, что еще минут десять назад каждый представлял, как после этого смазанного разговора они не сдвинутся со своих краев. Удивительная вещь все-таки.       Когда Эд замирает уже окончательно и закрывает глаза, обнимая Егоров пояс рукой, тот вдруг начинает ерзать, не может найти себе позу поудобнее и только сейчас понимает, что они лежат в «ложках». Ему, несмотря на все стереотипы и подобную муть, нравится быть маленькой ложкой, и он надеется, Эдику удобно и комфортно быть для него большой. — Тебе нормально? — Булка все-таки уточняет, несколько сгорбившись. — Мне зашибись, — и от этого на душе становится еще легче.       Егор понимает, что ни капельки не ошибся.