***
— Соски, конечно, улетно выглядят, я тоже теперь хочу пробить, — Арс стоит напротив зеркала вместе с Эдом, прищурив глаз, и то и дело возвращается взглядом к его голой груди. Эд почти всегда выступает полуголым, потому что ему становится едва ли не сразу адски жарко. — Хочешь, ебанем и тебе? Я съезжу с тобой. — Арс, подумаешь? Если тебе это важно, то знай, что я очень даже «за», — отзывается Антон из угла их гримерной комнаты, выискивая в Арсовой косметичке свою гигиеническую помаду — этот ебучий мороз сушит губы так, будто делать ему больше нечего. — Да ты всегда «за». Тебе, шо ни предложи, ты всегда «за». Антон смеется, хлопая в ладоши, и отставляет косметичку в сторону, решив попросить чуть позже Арса самого найти ему эту бедную гигиеническую помаду. — Покажи красоту свою, я налюбоваться не могу, — Антон, честно говоря, тоже задумывается насчет пирсинга сосков, но постоянно пасует, отказывается в последний момент от этой идеи и откладывает на потом. — Они чувствительные дохуя, я иногда задеваю и ахуеваю, — рассматривая себя в зеркале, Эд приглаживает отросшую челку и поворачивается так, чтобы Антон мог посмотреть в который раз на пирсинг и воодушевленно вздохнуть. У Егора на лице появляется широкая улыбка, и с ее помощью можно понять про них буквально все. Антон просто не афиширует на этом внимания. Тут и дурак поймет, о чем подумал Егор, когда Эд выдал эту свою фразу, не думая о том, что можно вызвать волну шуток — конечно, уместных. До выступления остается буквально двадцать минут, и им уже пора идти в перерыв между выступающими собирать барабаны Егору и осматривать сцену. Только поэтому Антон не углубляется в то, почему же так хитро улыбается Егор, слыша про чувствительность сосков Эда, — ему будет интересно пошептаться с одним из них во время перекура, потому что у них вполне нормально обсуждать какие-то практики и даже советовать — это скорее к Арсу, который один раз им выдал, что очень интересный опыт — римминг, и его нужно обязательно повторить.***
Остановившись посреди сцены, Эд дергает струны, вступая из всех первым. Большинство звучаний были придуманы им, но вместе уже вчетвером их собирали вместе и писали текст. У него на бедрах едва ли держатся широкие черные брюки, в которых он наверняка под конец начнет запутываться. Он делает шаг вперед, запрокидывая голову, и ведет плечом, пододвигая ремень в сторону, чтобы не ездил беспардонно по соскам. Арс и Егор вступают вместе, не потеряв ни секунды, пока Антон стоит на лестнице, покачиваясь с микрофоном в руке и допивая вторую бутылку воды. Выступления, безусловно, приносят удовольствие, и Антон каждый раз благодарен наличию пятиминутных перерывов ровно посередине их программы. Есть возможность хоть алкоголь в бутылку перелить, хоть сходить отлить, хоть просто пососаться между сигаретами. Антон выбегает в центр, двигаясь расковано, и скользит по сцене позади Эда, касаясь ладонью его голой мокрой поясницы. — I'm close to the top now and that's what I want, so I take it all. I look at the clock now..* — поднимая на высоту глаз левую руку с наручными часами, он усмехается и уверенно кивает сам себе. — And this is my moment, this is my time. If you want to fight now, yes I got the guns and I got the bombs!** — он выставляет вперед руку, импровизированно показывающую пистолет, и качает бедрами, то и дело задевая задницу Эда, устраивающегося позади спиной к спине с ним. Арсений, отлично помня дальнейшую программу, сначала делает шаг назад, а затем срывается ближе к краю сцены, чтобы не сорвать последовательность. Не думая о том, что его запросто могут стащить за голень в самую толпу, он становится полубоком на самом краю и упирается одной ногой подальше от конца сцены, делая выпад ближе к центру. — My baby! — ухмыляясь, Антон цепляется за Арсения взглядом, подталкивает Эда ближе к Егору, подавшись назад бедрами, и отходит кошачьей походкой к Арсу, не опуская руки, поднятой в жесте-указателе на него. — You're not my lady, you're not my baby!*** — а теперь Антон смотрит в зал, положив Арсению ладонь на плечо, и выискивает, видимо, чей-то взгляд. — And you're driving me crazy, crazy, my baby****, — и его взгляд опять возвращается к Арсению, так, что всем, следящим за ним, становится все кристально ясно. Антон не сдерживается, забивает огромный болт на сценарий и падает на колени, громко грохаясь одним о край сцены и отрывая сразу же задницу от собственных голеней, чтобы не находиться чересчур низко. Сначала Арс хочет податься назад, чтобы не ударить Антона по голове корпусом гитары, но вовремя видит, что тот все контролирует, отклоняясь назад и задирая вверх голову, держит грудь и лицо дальше, чем упираются колени. У него в глазах читается, как же ему нравится происходящее и насколько сильно он хочет повторять это каждый раз, когда возможно. — You're not my lady, you're my boyfriend!***** — Антона куда-то без возврата уносит, и он меняет посреди выступления текст, едва успевая подумать о том, не испортит ли звучание. У него такое раз, наверное, во второй. Текст нельзя менять прямо во время выступления, и это понятно даже ребенку, только узнавшему что дважды два — четыре. Но у Антона свои правила и желания. Да и толпа взрывается, кажется, приходя в какое-то правильное и очень уместное бешеное состояние — а для чего еще ходить в клубы и на концерты подобного рода? Чтобы постоять в уголку и пособирать в ладошку слезы? — And you're driving me crazy, crazy now, yeah, yeah!****** — Антон скользит по его бедру ладонью, гладит голень с таким видом, будто бы согласен простоять вот так вот на коленях перед Арсом до завтра, и опускается задницей на свои голени, откидываясь назад. Ему уже нужно быть на ногах, но он продолжает сидеть на сцене, подогнув под себя ноги. У него в глазах уже не огонь, а целый московский пожар тысяча восемьсот двенадцатого года. Посылая воздушный поцелуй Арсу, Антон разворачивается на месте, не вставая, и свешивает ноги в крошечное пространство между сценой и танцполом с людьми, мгновенно ощущая касания чужих рук на лодыжках. Это непривычно как минимум. — I been facing the dark, been hateful for too long*******, — он спиной чувствует присутствие Арса, морщится на мгновение от слишком громких звуков над ухом и ухмыляется, когда различает бас совсем близко, значит и Эд тоже подбежал поближе, чтобы не оставлять Арсения без напарника. Антон смотрит поверх макушек зрителей, не решаясь выбрать кого-то одного, на ком можно беспрепятственно заострить внимание, и это одна из самых больших и значимых проблем во время нахождения на сцене. Легче сымпровизировать или пропустить строчку, чем найти, куда деть свой взгляд в мгновения без движения. Несмотря на то, что выглядит их нахождение небезопасно, они остаются у самых краев, и Эд даже выступает вперед, опирая ногу на боковой софит и укладывая на нее корпус гитары, — во-первых, так удобно, во-вторых, эпатажнее. При всем своем желании рискнуть Арс остается чуть дальше него, то и дело задевая слегка согнутым коленом плечо Антона, сидящего перед ним. Видно, как им нравится быть ближе к залу, ощущать отклик не просто криками, но и жаром, исходящим от толпы на танцполе. И это, к их же удивлению, не пугает. У них есть только одна причина пожалеть о том, что они сейчас здесь, — Егор никак не может оказаться с ними и разделить эти минуты удовольствия сполна. Именно поэтому Арс, надеясь успеть к следующему припеву, убегает к барабанной стойке, эффектно размахивая на ходу гитарой и встряхивая волосами, чтобы не лезли так сильно в глаза. — My mama told me, "My son, go outside and take what you chose"!********— Антон подается назад, переходит на корточки и подскакивает, отталкиваясь ногами от пола и легко отлетая назад. У него сегодня кроссовки, и это точно спонсор свободного передвижения по сцене, прыжков, присядок и любых возможных действий. На лабутенах он бы просто-запросто рухнул при первой попытке подняться и вернуться на свою позицию. Сегодня он появился на сцене в кроссовках просто так, потому что захотелось, и никакой больше причины. Антон не подгадывает, когда и перед кем выступать, чтобы подбирать уместную одежду и найти обувь по ситуации — молодежь хочет больше движа, значит лабутены нужно брать в крайнем случае, а на выступление в кафе лучше прийти в кроссовках, без всяких вычурностей и выебонов. — Шаст, — Эд прижимается между его лопаток плечом, поддерживая его, и кивает куда-то в толпу перед сценой, и Антона это больше настораживает и заставляет быть повнимательнее, чем пугает. Он спокоен, несмотря на то, что выискивает того, на кого указал Эд, взглядом в толпе. Не может же фронтмен не взаимодействовать со слушателями и зрителями, поэтому его взгляд вполне логичен и понятен всем, кто хоть немного разбирается в музыке и их группе. С текста Антон не сбивает, потому что держит ситуацию под контролем и готов в любой момент подставить любому своему другу плечо. Как раз должен подбежать Арсений, а с ним Антон чувствует себя спокойнее и расслабленнее, точно так же, как и с Эдом, и с Егором. Ему привычно работать в команде, стыковаться с кем-то, контролировать не только свои действия, но и прослеживать краем глаза чужие, уметь вовремя подхватить и подсказать, и именно поэтому Антон — прекрасный человек, с которым можно начинать какое-либо дело. Он не бросает обычно то, к чему начинает прикипать, и не сдается, услышав пару отрицательных высказываний и прочитав несколько комментариев в негативном ключе. Арсений подскакивает воодушевленный, сверкающий, и Антон не может не улыбнуться, пересекшись с ним взглядами, пока Эд убегает назад, к Егору, не решаясь оставлять его в гордом одиночестве позади них. — But baby, you're not my lady, you're not my baby!********* — Антон шагает вперед, почти что влетая телом в Арсения и струны на гитаре — не хочется оглушить слушателей неприятным звуком. Со временем как будто и гитара становится легче, и носить ее то на ремне, то в руках становится проще, словно кто-то отнял от нее парочку килограмм. На самом деле и Арсения, и Эд просто привыкли к весу своих гитар, им уже не понять, какого это, заматываться из-за того, что руки сейчас отвалятся вместе с гитарой. Они у них сидят как влитые, так, как нужно, и Арс в один момент понимает, что представить не может, как он поначалу играл, сидя на стуле, и постоянно сверялся с аккордами. Сейчас он может хоть бегать по сцене, хоть прыгать в толпу — и все так же рано, но остается не так уж далеко — и не собьется. Они сами меняются настолько стремительно, что через пару лет их не узнают бывшие одноклассники, встретив в клубе или на улице. Может быть, Эда различат среди других по татуировках и характерному разговору, но вряд ли их хватит на большее. — And you're driving me crazy!**********— Антон бы упал на колени, если бы они не отзывались приятной болью и не напоминали об его же действиях буквально минуту назад. Но Арс понимает, что Антон и без песни встанет перед ним на колени, и отклоняется назад, давая ему пространство и заставляя двигаться за собой. Не то что бы Арсению нравится чувствовать себя руководящим, управляющим, но удовольствие он от этого, безусловно, получает, в особенности на сцене, когда всем заправлять должен фронтмен — Антон. — You're not my lady, you're my boyfriend!***** — и это уже даже не назвать намеком на их отношения, это прямой каминг-аут, к которому они не готовились, и замешалось все в тот момент, когда Антон вдруг решил на ходу слегка изменить текст и, соответственно, смысл трека. — And you're driving me crazy!********** Арсений не выдерживает, валится назад, надеясь приземлиться на колени, как на репетициях, и не задеть головой софит — в этот момент он думает не о том, что будет с его головой, если он ударится затылком о софит или выпирающий край сцены, а о том, сколько за ущерб придется платить, ведь их никто не просит прыгать по сцене сломя головы. У Антона на мгновение в глазах отражается страх за то, что Арс реально метит затылком на софит, но в последний момент Арсений сам выруливает ситуацию, подаваясь вперед и ударяясь лбом об Антоново бедро. Зато удерживается на коленях и не падает назад полностью. У Арса с Эдом есть момент, когда они оба опускаются на пол, сыгрываются, то и дело задевая друг друга всеми возможными конечностями, но в этот момент они полностью готовы опуститься на пол и контролируют ситуацию. И сейчас Арсению помогает только умение сориентироваться вовремя и сымпровизировать, не боясь показаться глупым или слишком наивным — зритель еще как может поверить ему, что все было задумано! — You're not my lady, you're my boyfriend!***** — Антон что-то пытается доказать то ли себе, то ли смотрящим и слушающим, то ли просто полыхает изнутри и старается показать свой огонь всем тем, кто может его увидеть, У него эта строчка, кажется, оказывается на обратной стороне век, готовится приходить к нему во снах и всячески о себе напоминать. Они без особых проблем могут скорректировать текст, подогнать в отдельных случаях музыку, но вряд ли в России примут этот текст — то ли люди еще не готовы, то ли власти запрещают им быть готовыми и уважать выбор других людей, не позволяя себе высказываний, от которых потом рты по-хорошему бы мыть с хлоркой каждому. — And you're driving me crazy!********** — он вновь оказывается на коленях, прижимается ими к коленям Арсения и запрокидывает голову, начиная плавно отклоняться назад. У него давно полетел весь план, и пытаться что-то вернуть на круги своя во время выступления с этим треком — дохлый номер. Но людям же нравится, они все понимают и принимают, не собираясь ни осуждать, ни отказываться от их музыки, и Антон не жалеет, что пытается уходить в импровизацию. Сначала менялись в процессе только движения, да и то было несерьезно. А теперь текст, — важная составляющая всего выступления — и запутаться в нем или задохнуться взятой долей воздуха нельзя. Антон рад, что ему хватает смелости открывать новые горизонты и указывать на них остальным. Эд, скользя подошвой по сцене, подъезжает к ним, мгновенно склоняется вниз и ставит между ними гриф собственной гитары, опираясь бедром на плечо Антона. У него настроение сегодня такое, хочется вмешаться, влезть и добить весь существующий сценарий, как добивают летней ночью назойливого комара, который уже надоел капать на мозги своим писком и попытками покусать хоть кого-нибудь. — Трахаться не разрешаю! — перекрикивая музыку, кричит Эд, предусмотрительно делает выпад назад и смеется, когда зал вдруг начинает шуметь, то ли требуя еще одного проигрыша песни, то ли радуясь сказанному — и чему тут, собственно говоря, радоваться? Это смотрящих и слушающих подобная фраза удивляет, принося какие-то новые эмоции и открывая новые границы, но для Эда она вполне привычная, и он именно поэтому тупит, не понимая, чего от них хотят. — А нам похер! — у Арсения реакция и мыслительные процессы во время выступления быстрее, чем можно было бы предположить, и он врывается, запрокидывая голову и подползая коленями ближе к Антону, убравшему от лица микрофон. Антон не хочет вмешиваться и предпочитает сейчас понаблюдать со стороны, давая Арсу и Эду время на то, чтобы подурачиться и подразниться вдоволь. — Согласен! — кричит от барабанной стойки Егор, приподнимаясь со стула и наклоняясь вперед, чтобы не тянуться до верхних барабанов и не упасть случайно на них сверху. Он наверняка не слышит, о чем они говорят, и даже не подозревает, что обсуждается, но соглашается с уверенностью, что ему не всунут вместо золотого слитка камень, обернутый золотой фольгой. Близкие люди должны друг другу доверять, иначе по жизни тяжело будет идти. — Иди сюда, соглашайка! — Эд на мгновение разворачивается, взмахивает головой, подзывая Егора сразу после окончания трека в центр сцены, и возвращается взглядом к Арсу, лицо которого уже не разглядеть из-за налетающих на него волос — делает он это специально или случайно, уже не узнать. Арсений совсем немного разворачивается, чтобы и Эда не оставлять в стороне, и к зрителям не оказаться спиной. У них даже правило насчет этого есть — во время перебежек, сценических элементов и перерывов между треками к зрителю стоять спиной можно, но не дольше тридцати секунд, потому что никому не интересно наблюдать за шатающейся по сцене спиной. Иногда это добавляет нужного антуража, и тогда это обязательно для внесения в сценарий выступления. Подпрыгивая на месте и опускаясь в позицию с выпадом вперед, ровно к Арсению, Эд отлично держит равновесие: отклоняется назад и несколько вправо, на Антона, не задумываясь о том, что может и сам упасть, и за собой потащить остальных, и задирает голову к потолку, чтобы откинуть волосы с лица и продемонстрировать забитую татуировками шею. Их многие хорошо знают, но при этом Эд никогда не упускает возможности показать их и объяснить, что же они означают, — в большинстве случаев либо ничего, либо что-то очень личное, и приходится придумывать небылицы про быка, напавшего на него в детстве из-за красной панамки, и про корону, которая означает, что он этого быка уделал тогда в пух и прах. — Иди ближе, давай, — шепотом просит Арс, разводя ноги шире, и Эд умещается между них, почти касаясь корпусом гитары его лица и максимально собираясь, чтобы не задеть Арсения ничем. Шоу остается шоу, а Арсений такой один, и совершенно не хочется рисковать ради единственного хорошего кадра, который может и не получится из-за ракурса или отсутствия у кого-либо под рукой телефона с открытой камерой. Они без проблем сыгрываются, оказываясь максимально близко за все время, которое они играют, Арс почти что задевает колено Эда пальцами, скользящими по струнам, а Эд едва не ударяет ему по лбу грифом, размахиваясь и ослабляя хватку. Во время выступления нужно быть всегда на коне, готовым ко всему, и это не потому что у них в коллективе вдруг наступает тирания, а потому что они сами хотят этого. Для того, чтобы быть мастерами своего дела, нужно в первую очередь быть постоянным, собранным и ответственным за свою жизнь, свои слова и свое творчество, что, понятное дело, является одним из главных оценочных критериев. У Эда горят глаза, от него самого валит жар, несмотря на то, что он с голой грудью выступает, не стесняясь никого и ничего. Раз он может, то почему нет? Ему комфортно, удобно, значит все в полном порядке. Эду нравится, когда его движения не ограничены, да и соски слишком чувствительные после проколов, чтобы таскаться час в футболке или майке, когда сверху будет еще елозить ремень от гитары. Он в этом плане все больше становится похуистом. Кто осудит его образ, тот сам себе враг, потому что Эд-то не отреагирует никак, а человек получит отрицательные эмоции, делая едкое замечание после выступления или оставляя негативный комментарий под их последним видео, где рассказывается о нужном человеку выступлению. Антон отмахивается от челки, лезущей в глаза, и отрывается, делая вид, будто бы и он играет на гитаре, у него все равно больше нет текста в этом треке, можно сбивать дыхалку и не бояться не успеть добрать воздуха перед следующими строчками. У него наверняка алые колени, прям такие, как у долго-долго сосущей девочки. Заметит он неприятные ощущения не сразу, скорее во время того, как будет переодеваться в гримерке, или уже дома. Он привык, что можно вернуться с выступления хоть с растертыми локтями после ползанья по гаражу, хоть с синяком где-то на пояснице, хоть с порезом на половину голени от какого-то идиотского штыря, который хуй пойми что делает у них в гараже. Слыша финальные удары Егора по тарелкам, Антон поднимает вверх руки, разводит за спиной собственные ступни и складывается, откидываясь назад и прижимаясь горячей спиной к прохладной сцене. У него пульсируют мышцы, и он сам уже предполагает, что разогнется, только если ему помогут, но подобный финал точно того стоит. Егор отбрасывает на боковой барабан палочки, отодвигает шумно стул еще дальше и выбегает в центр, от нетерпения и радости, что можно оказаться с ними, подпрыгивая, как ребенок с шариками на мостовой. — Мы трахаться собрались, ты с нами? — Эд тут же морщится, когда зал реагирует характерным звуком на его слова. — Шо вы, черти, тоже хотите? Ну не судьба, у нас тут бронь друг на друга, — и это тоже один из прозрачных намеков на отношения в их группе. Наверное, взгляды Эда и Егора не заметит только слепой, а на взаимодействия Антона и Арса под характерные строчки не обратит внимания только тупой, хотя, может, и он додумается. — У кого на кого? — вопросы из зала, конечно, улет.. — По очереди! — кричит сипло Антон, у которого грудь ходит ходуном после выступления, и смеется, прикрывая глаза. Из зала раздается предсказуемый смех, кто-то даже свистит, очарованный атмосферой, и Эд, укладывая руку Егору на плечи, всматривается с прищуром в первые ряды. У него тут же мелькает мысль, что если бы они были еще популярнее имеющегося, то он бы первым прыгнул на руки толпе. — Ну шо, хотите, может, намек на шо-то новенькое? — у Эда настрой боевой, и, кажется, он готов остаться в клубе на всю ночь, чтобы тащиться от происходящего и отвечающей на его действия и слова толпы. — Шо, ебанем шо-нить? — он оставляет Егора посреди сцены и отходит к барабанной стойке, чтобы забрать свою воду и сделать хотя бы глоток. У него-то нет микрофона, в который можно говорить, и ему приходится орать через весь зал, чтобы до всех пришедших долетали его слова. Вернувшись в самый центр, Эд поднимается к микрофону Антона, пододвигает его к себе и, усмехаясь, подмигивает сначала самому Антону, а затем в зал: — Не зря я вступаю, поэтому понеслась пизда по кочкам, — пафосно отталкивая от себя микрофон, Эд ретируется в свою правую — от Антона, естественно, для зрителей он стоит слева — часть сцены, опускает на пол почти пустую бутылку воды и делает еще несколько шагов к самому краю, решая, что все равно не свалится. — Булк, давай руками? — неоднозначно, и люди в зале это отмечают характерными усмешками. Егор, помогающий Антону подняться с пола, кивает и краем глаза замечает, как Арсений ныряет за кулисы, видимо, за новыми бутылками воды. Арсу все равно сейчас не нужно подогревать толпу, его партии в самом начале только начатой песни нет, и он может позволить себе даже покурить на крыльце. Это у Эда вступление вместе с Егором, которое продумано было давно, а записалось и выверилось до мелочей только недавно. Именно поэтому Эд хочет вкинуть небольшой спойлер к новой песне, чтобы посмотреть на реакцию и, отталкиваясь от нее, определить, нужно ли что-либо менять. Да, в первую очередь они думают о том, насколько нравится песня им самим, а потом уже о том, как она зайдет слушателям, потому что в любом случае на любое творчество найдется свой фанат. Выступать с треками «Пошлой Молли» или «Завтра Брошу», конечно, весело и моментами зажигательно, но написать свою песню, выступить с ней десяток раз и снять студию для записи на день, чтобы выкладывать в сеть не записи звука с концерта. В свободном доступе есть только несколько их треков, самых популярных и интересных, по их мнению, а остальные еще формируются по альбомам, прослушиваются на репетициях и местами изменяются. И, поняв это, они выросли в несколько раз. Да, они все еще с удовольствием выбегают на сцену под «Ханнумонтану» и стирают колени, стоя на них друг перед другом, под «Кару Делевинь», но их личный рост виден, не заметить его нельзя. С каждым написанным и полностью готовым к выходу треком они становятся ближе к своей мечте и завоевывают ценное внимание зрителей. Все-таки приятно, когда творчество оценивают больше пяти-шести человек, особенно если четверо из них — участники группы. Они поначалу много следили за соцсетями, старались их всевозможно развивать, а с приходом людей стали меньше с этим заморачиваться и больше работать на будущее — каждый до сих пор старается совершенствоваться в своем деле и предлагать идеи для треков остальным. — Ну шо, готовы? — наклоняясь показательно к толпе, Эд хмурится под возгласы и, склоняя голову к плечу, цокает. — Не слышу нихуя, шо вы там? И только тогда, когда ему в ответ кричат намного громче, он одобрительно кивает и похлопывает по корпусу гитары ладонью, намекая Егору отбивать ритм ладонями и не забывать про него — первое появление на людях одной из их песен, являющейся горячо любимой Эдом с самого начала. Он буквально без ума от накиданного Антоном текста, своей вступительной партии и набросков Арсения, о части Егора говорить нечего — Эд всегда поражается его умениям и памяти, поэтому может только влюбленно хлопать глазами, наблюдая за тем, насколько быстры и отточены у Егора движения на выступлениях и репетициях. — Молодцы такие, громкие, шо пизда, — оказавшись ближе к Егору, Эд отклоняется назад, мысленно считает до трех — так они отмеряют, когда же вступать, если во вступлении участвуют двое или даже трое — и ударяет по струнам под первый хлопок в ладоши Егора. Антон, решивший еще не открывать завесу тайны над текстом этой песни, делает несколько шагов назад и пробегает позади них, чтобы оказаться на ступенях к залу и отыграть свою хотя бы актерскую часть — текст текстом, а повоображать и повыпендриваться на сцене хочется всегда. У них уже давно нет страха перед внимательными глазами смотрящих, Эду даже нравится общение со зрителями, и он никогда не упускает возможности сфоткаться — а кто-то реально просит фотографию с ними! — или пообщаться между треками. Качаясь на месте, Эд прикрывает глаза, отводит плечи назад в расслабленном и кайфующем жесте и принимается отбивать подошвой обуви удары Егора, чтобы держать ритм. Сбоку Антон запрокидывает голову, оперевшись спиной на стену, и приоткрывает губы, вздыхая, и, наверное, большинство уже предполагает, с каким примерно текстом он будет вступать — пока рано, пока без него. Егору без тарелок с их звонким звучанием и барабанов все же тяжело полностью передавать свою партию, поэтому он отбивает ритм не только ладонь о ладонь, но и ладонь о неиспользуемое в отбиваниях ритма о пол бедро. И несмотря на это, он получает бесконечно много удовольствия от происходящего, и ощущение того, что он на своем месте, не покидает его. За барабанами — конечно, великолепно и эстетично, но стоять посреди сцены вместе с Эдом и Антоном поодаль — еще лучше. Арсений появляется под самый конец, когда, по сути, вступать должен уже он, но вскрывать карты больше нельзя, иначе это уже не подогрев слушателей и зрителей, а преждевременно вскрытый трек без текста — это другие эмоции у людей и намного меньшее внимание к релизу подобного трека. Проезжаясь на подошве перед самым краем сцены и не закрывая собой ни Егора, ни Эда, Арс поднимает руки в воздух и намекает на поддержку — будто бы крика, смешанного с матами и просьбами повторить, недостаточно. Ему, как и Эду, нравится общение с аудиторией. Арсений даже на комментарии во всех их соцсетях сам отвечает, целенаправленно выделяя для этого час в неделю. И сейчас, стоя на самом краю сцены и ощущая гудение толпы ступнями, Арс расплывается в довольной ухмылке и взмахами ладоней в воздухе управляет прыгающей толпой, пока Эд и Егором позади повторяют вступление снова. Это может продолжаться целую вечность, только вот они ограничены во времени — единственной преграде, из-за которой придется заканчивать концерт, собираться и ехать домой, чтобы опять лечь спать и опять проснуться уже после обеда, надеясь успеть собраться к очередному вечернему выступлению или репетиции в гараже. Этот круговорот их, как ни странно, устраивает, несмотря на приедающуюся обыденность — хотя бы песни в разном порядке каждый раз идут, и это уже какая-никакая перемена. У них не та обыденность, которая у Обломова, у них каждый новый день в большинстве случаев приносит опыт, новые эмоции и идеи, несмотря на то, что действия и поездки их не отличаются оригинальностью. Бывает, поедут выпить куда-то, но не больше, потому что жизни не хватит на их планы, и, чтобы исполнить хотя бы их малую часть, необходимо бежать быстрее поезда и учиться летать, чтобы обогнать самолет. — Че вы, хотите еще че? — Антон по окончанию нескольких вступительных партий Эда и Егора выбегает вперед, опирает ногу на софит и напущенно усмехается, чтобы в неудачно падающем свете исказить свою мимику до неузнаваемости. — У нас, конечно, есть тузы в рукавах, — он играет бровями, сталкиваясь взглядом с какой-то девушкой в третьем ряду, и подмигивает ей, — но мало ли у вас руки-ноги отсохли, и дома предки обыскались, — есть ведь и такие, кто, несмотря на первую смену в школе или университете, бегут на их ночные выступления в центр города. Добираться обратно — проблематично, и Антон готов благодарить отца Егора до конца своих — или его, кто знает — дней. С побитыми, тарахтящими жигулями все равно лучше, чем на дорогущем такси или вообще пешком — они смешно будут выглядеть, если зимой пойдут из центра города с гитарами и разобранной барабанной установкой посреди ночи. — Предки не покусают? — наклоняясь вперед, чтобы слышать ответ, Антон перекидывает парой фраз с девушкой из третьего ряда и пытается вслушаться в разговоры в глубине толпы слушателей, но тщетно, потому что Арсению вдруг очень хочется просто так выдать аккорд и подстегнуть на такой же трюк Эда, держащего горлышко бутылки зубами и играющего аккорд за аккордом — без какого-либо смысла. — Ну если не покусают, то можно, дети мои. Антон сам смеется от такого прозвища, превращаясь на секунду в самого себя, который дома и в гараже, но никак не на сцене, и разворачивается, чтобы вернуться в самый центр и не скакать по краю, рискуя свалиться на головы людям. Видимо, тот, кто заведует в этом клубе светомузыкой, — Антон имени его не помнит, а остальные и подавно, они здесь на несколько раз — отлично разбирается в происходящем, раз тушит весь свет на момент, когда им нужно встать в позиции и приготовиться. Кажется, и их мысленный счет до трех он тоже крадет, нарушая все возможные законы, которых в этой стране вряд ли кто-то с особенным рвением придерживается, и свет софитов ударяет Антону в глаза ровно в тот момент, когда Егор ударяет по барабанам, а Арсений, отклонившись назад и несколько вбок, выезжает вперед с помощью выпада. Волосы у него теперь похожи на прическу Домовенка Кузи из одноименного мультфильма, только у Арсения цвет понасыщеннее и потемнее. Где-то там, за передними прядями, лезущими в глаза и рот, поблескивает очевидная испарина после почти что часового выступления, и Антон в этом уверен. Эд почти сразу разворачивается и отходит к Егору, предоставляя Арсения Антону и уже вдоволь накупавшись в людском внимании. Хорошего понемножку, так сказать. Гитара у Эда в руках ходит ходуном, потому что он не может перестать постоянно перебегать от одной части сцены к другой и остановиться где-нибудь — с одной стороны — Егор, с другой — Антон, Арсений и жаждущие шоу зрители. Эда в такие моменты нещадно разрывает, и он не выбирает ничего лучше, кроме как постоянно менять позиции. — Эд! Не мельтеши! — стараясь не сбить Антона своим криком, Арсений делает несколько шагов назад и взмахивает головой, подзывая Эда поближе. — Иди сюда, ты че там бегаешь? — он идет спиной, смотря через плечо на Эда, и отбивает подошвой ритм. Не понимая, кто откажется от такого предложения, Эд бежит ему на встречу, за полметра до столкновения переходит на скольжение по сцене подошвой — Егор за такое всегда материт его, говоря о том, что она протрется рано или поздно, хочет этого Эд или нет — и поднимает выше гриф, пока Арс в свою очередь его опускает. Иначе они просто столкнутся ими и оставят группу без обеих гитар. У них очень часто случается безоговорочный коннект, и Арс без слов понимает все, когда Эд идет вокруг него, не переставая усмехаться. Подхватив инициативу, Арсений подключается, и по левой — для Антона, для зрителей это правая — части сцены кружится хоровод, в котором то и дело мелькают грифы, почти сталкивающиеся в порыве, и сыпятся во все стороны волосы. Подобное они обычно заранее не продумывают и специально оставляют импровизацией, чтобы на сцене это выглядело реалистичнее и живее. Не оборачиваясь, Антон делает несколько шагов назад и останавливается возле проходящего мимо Эда, чтобы подключиться к их импровизированному и довольно опасному хороводу. У них нет в планах бить гитары друг друга и ломать грифы, пытаясь в атмосферу бешеной и безбашенной группы, и Антон старается держаться от них чуть дальше обычного, чтобы случайно не столкнуться с Арсением или Эдом, которые вряд ли готовы сейчас брать контроль над ситуацией в свои руки. Антон кладет ладонь Эду на ближнее плечо, подмигивает Арсению и пританцовывает бедрами, пока они неторопливо кружатся по сцене, цепляясь друг за друга всем, чем только можно. Антон, на несколько секунд прикрывший глаза, задумывается о том, что ему хочется провести так всю свою жизнь — без офисов, компьютерных экранов на десяток часов в день. На сцене он горит изнутри и отлично чувствует, насколько тащатся от происходящего Арсений, Эд и Егор, у которых в глазах написаны эмоции от происходящего, и, кажется, деваться уже в любом случае некуда — от сцены и любви зрителей вырабатывается зависимость.***
Выдыхая дым сигарет в сторону, Арсений передергивает плечами от холода, заползающего под сменную толстовку, и продолжает листать ленту в инстаграме. Ему нужны такие пятиминутки после концертов, чтобы восстановить силы, вернуть на место сорванную голову и хотя бы отчасти прийти в себя, и лучший вариант — покурить и покопаться в соцсетях. Дверь сзади хлопает, и он делает шаг в сторону, чтобы пропустить вышедшего, но слышит только шорох одежды и через несколько секунд ощущает на собственных плечах куртку. — Напугал, — обернувшись, на выдохе шепчет Арс и прикрывает глаза, когда Эд обхватывает его плечи поверх собственной куртки. — Они хоть там собираются или все? — Хуй их знает, я ж пошел тебе куртку выносить, пока ты не сдох от воспаления легких или сразу от холода. — Хорошо получилось, — стряхивая пепел с сигареты, Арс откидывает голову Эду на плечо и замирает, вдыхая холодный, бьющий по разогретому горлу воздух — Антону вообще пизда будет, если он повторит за Арсением, поэтому в особые морозы он выходит курить на улицу в шарфе и куртке, чтобы лишний раз не рисковать голосом. — Но я так заебался сегодня, ноги в ахуе, хоть я и не на каблуках. — Да я тоже ахуел, — без вопросов Эд обхватывает его запястье, тянет ближе к себе, затягивается его сигаретой и выдыхает в сторону, вытянув губы трубочкой и хрипло смеясь. — Вот домой поедем, и вы тоже, — у него как будто нет больше тем для разговора, а Арсений не собирается его перебивать и искать их. — А завтра опять куда-то.. Мне кажется, мы все клубы у нас в городе обкатали уже. Арс пожимает плечами, затягивается и тут же закашливается, морщась и подаваясь корпусом вперед, — это не то, чего он хотел. В его голове он эстетично курит, осторожно стряхивая пепел пальцем, и жмется к горячей груди сзади стоящего Эда, а не кашляет, согнувшись. Эд не может его осуждать сейчас, потому что сам такой же — курит на морозе, пропускает дым «не в то горло», перебарщивает в стрессовые моменты с сигаретами и не особо думает о том, что будет с его легкими через десяток лет. — Харе уже тусоваться здесь, пойдем внутрь, — Эд тянет его за плечи ближе, надеясь увести от холодного входа для работников клуба, потому что и сам уже мерзнет, безответственно стоя в толстовке, — он же не думал, что придется стоять здесь с Арсением. Потушив сигарету о зажигалку, Арс выкидывает ее, отряхивает ладони от пепла, окидывает взглядом несколько колец на своих ладонях и мысленно их считает, надеясь, что не потерял где-то посреди выступления парочку. Такое уже было, и хорошо, что тогда он остался без старого уже расцарапанного кольца за сотку, а не без серебряного миниатюрного, которое ему на день рождения подарил Антон, — это было преподнесено как подарок, не более, им еще далеко до предложений руки, сердца и гитарных струн.***
Арсению в голову лезет то, что он сам не понимает, ощущения накрывают, и он молча утыкается в шею Антону, только вернувшемуся в спальню после душа. Не то чтобы Арс ночь спать не будет, накрутит себя окончательно и проснется разбитым, но лежать и какое-то время пялиться от непонимания и слишком громкой безысходности в потолок — не лучший вариант. Антон молчит и ждет, чувствуя, что либо Арс сейчас заговорит, либо им придется лежать так до того момента, пока они не уснут. Фоном тиканье часов, музыка у соседей через стенку — Антону хочется постучать по ней, чтобы намекнуть им на то, что люди рядом пытаются спать — и редкий шум машин за окном. Антон, пока ждет решения Арсения, задумывается насчет того, кто же едет посреди зимы ночью куда-то на автомобиле. Ладно еще они, успевающие до двух-трех часов ночи добраться домой, но люди, собирающиеся куда-то в половину пятого утра, вряд ли еще не ложились и наверняка встали настолько рано. Антону кажется такая жизнь кошмаром, но если он подумает, то согласится выезжать на выступления и в два, и в три ночи. — Я так устал, — комментирует свое молчание Арсений, находя ладонь Антона и переплетая с ним пальцы. — Может, это зима все. Летом-то вон как удобно было, никакой постоянной тьмы на улице, в четыре утра — как днем, а сейчас хуйня полная. Снег этот еще, одежды три слоя, а жопа все равно мерзнет. — Хочешь, согрею? — Антон посмеивается, согласно сжимая его пальцы в своих, и губами жмется к его макушке, всем телом чувствуя, как Арсений расслабляется — ему это было нужно. — Сейчас уже тепло, — спят они под одеялом и пледом, иногда прижимаясь друг к другу, поэтому замерзнуть просто не получается. — Давай завтра подольше поспим? Просто потом не будем два часа хуи пинать, а потихоньку собираться будем? — Арс еще думает, что сон помогает от навязчивых мыслей и бесконечной усталости. Ему только предстоит понять, что отдых нужен в таких случаях, и не такой, что на два часа дольше поспать, а несколько дней в комфортной обстановке с близкими людьми — выступления ни отменить, ни перенести нельзя, да и руководители клубов вряд ли оценят их поступок и потом наверняка не будут предлагать им еще раз выступить у них. И Арсений это прекрасно понимает, надеясь на то, что, откатав последние в этом году концерты, они хорошо отметят Новый год, напьются и уснут мордами в салат, чтобы проспать до вечера первого числа без задних ног. В любом случае, никаких мероприятий в первую неделю января нового года у них не запланировано, а значит они максимум соберутся у кого-то дома с гитарами, чтобы накидать еще идей для треков со статусом «в процессе», потому что стабильность — признак мастерства. — Давай, — Антон за любой кипиш, кроме голодовки, да и Арсению, выглядящему сонно и устало, отказать просто не получается. — Хочешь, замучу тебе утром кофэ в постель? — негромко смеясь, он гладит Арса по плечам, лопатками и сам прикрывает глаза, надеясь постепенно начать проваливаться в сон. — Кофэ в постель? — расплываясь в улыбке, Арс зевает и пытается собрать остатки собственных мыслей, размазанных по голове. — Кофэ в постель я буду, — у него слишком довольное лицо, и Антон даже сквозь прикрытые веки его замечает и радуется, что настроение у него хотя бы немного поднялось. — Значит будет кофэ в постель, — уже не зная, чем ответить, Антон переворачивает фразу и, отключаясь от любых мыслей, ощущает, насколько бешено пульсируют ноги после выступления, гудит голова от постоянной громкой музыки, к которой они привыкли уже давно, но головные боли из-за этого не прошли. Антон сейчас хочет только одного — поспать, желательно часов пятнадцать, чтобы уж наверняка. Увидев состояние Арса, он понял, что у самого оно не лучше. Нужно что-то предпринимать — не будут же они всю жизнь заматываться до боли в ногах, взрывающейся от боли головы и постоянного желания поспать, это уже будет не жизнь, а мучение. Наверное, у всех под Новый Год такое состояние. И отпусков, каникул давно не было, и снег вокруг, мешающий быстро передвигаться хоть пешком, хоть на машине, и выходить на работу, на учебу нужно еще до того, как встает солнце, и куртки, шарфы и шапки неудобные своими размерами, и темнеет чудовищно рано — и еще тысяча минусов, которые не покроют никакие плюсы — даже возможность лепить снеговиков и играть в снежки, романтично пить какао на подоконнике, сидя в пледе, и смотреть одним глазом в десятый раз «Иронию судьбы» или «Служебный роман». Все это можно при желании поделать в любое время — снег можно сделать из бумаги, а при наличии денег и возможностей поехать в холодную страну или хотя бы регион, где снег тает только к маю, какао сварить — плевое дело, а включить себе советский фильм и лечь под одеяло на диван — проще простого, лишь бы время было. Ощущение, что все уходит вместе с прошедшим годом, обманчиво, потому что вряд ли проблемы исчезнут после того, как перелистнется календарь. Просто появится время выдохнуть, насладиться возможностью не выходить из квартиры долгое время, наесться и накопить желания делать что-то на следующие месяца три-четыре вперед. И потом все по накатанной. Но отдых есть отдых, и пропускать его нельзя, когда еще выдастся подобная возможность? Это извне кажется, что они получают от музыки только лишь удовольствие, перекрывающее любые другие — преимущественно, отрицательные — эмоции. А если покопаться, узнать у них все чувства от происходящего, то с легкостью можно понять, что они своим делом горят, но безумно устают от громкой музыки, вынужденности работать со зрителями, продвигать собственные каналы и видео, быть в вечном движении. Люди могут работать много, не успевать отдохнуть, но приводит это не к самым лучшим и желанным последствиям — постоянные головные боли, непонимание, сколько нужно спать, чтобы не чувствовать себя убитым, и желание проводить все свободное время в постели — безусловно, не то, что хочется. И это еще до стадии выгорания и апатии ко всему. Они любят то, что создают собственными трудами, хотят продолжать развиваться в этой сфере и дарить людям новую музыку, готовы двигаться вперед, но со временем их начинают тормозить последствия бесконечной работы над текстами, идеями и жизнью. У них не угасает любовь к их творчеству, они все с таким же удовольствием едут выступать или репетировать, но после этого хотят молча уткнуться лицом в подушку и выключиться, не залезая в собственные мысли и не представляя счастливого будущего перед сном. Не то чтобы им нечего представлять, на это просто нет сил и желания, сон — все, что нужно в два часа ночи после часового выступления. А утром возвращаются желания, не стучась, и стремления, силы же иногда опаздывают и с радостным криком врываются под вечер, надеясь, что никто никогда не замечает их отсутствия. Такие моменты, какие у Арсения сейчас особенно ощутимы, лучше разделять с кем-то близким, чтобы совсем не ебнуться в процессе и понимать, что ты не один. Поддержка всегда важна, просто некоторые люди боятся ее просить, поэтому и остаются в нужный момент наедине с собой. У Арса есть те люди, к которым можно обратиться в трудную минуту, и у них есть он. Очень часто люди цепляются друг за друга, создают свой маленький поезд и катятся в нем по жизни, взявшись за руки и оголив собственные проблемы. И им друг с другом очень везет. Наверняка тяжело проводить дни или месяца внутреннего кризиса в полном одиночестве, без поддержки, чьих-то теплых слов и возможности открыться и всецело довериться, и не допуская в своей голове мысли о предательстве или лжи. Можно, конечно, броситься с головой в омут, потратить деньги на то, что принесет удовольствие, и надеяться, что незапланированная трата не так сильно ударит по бюджету. Главное — татуировки в такие моменты не бить, чтобы потом не захотеть их вывести из-за банальной причины — передумал, перенравилось. Настроение-то может меняться постоянно, мест на теле и терпения не хватит, к сожалению. — Арс, — Антон сам не знает, почему вдруг порывается позвать его, но не идет против своих ощущений. — Ты спишь уже? — Почти, — он еще что-то добавляет, но в этом мычании вряд ли можно разобрать слова. — Ну спи тогда, — и в чем смысл? Наверное, смысл только в том, что Антон услышал его, и внутри все само улеглось, успокоилось. Он сам для себя это объяснить не может, а через несколько минут перестает даже задумываться об этом и проваливается в дрему. Арс еще минут пять ерзает, пока не закидывает ему на бедра ногу, не прижимается ближе обычного и не замирает, громко выдохнув и уложив Антону на грудь ладонь. Со временем они привыкают спать подобным образом, но утром все равно оказываются на расстоянии друг от друга, потому что посреди ночи становится жарко и неудобно — это только в романтических фильмах герои засыпают и просыпаются в объятиях друг друга без тени усталости и фальши на лице. А они, ясное дело, не в кино. Антон уже не зацикливается на звуках машин с улицы, только крепче прижимает к себе засыпающего Арса и сам, наконец, проваливается в сон, не замечая этого. Он оставляет ладонь у Арсения на лопатках, пару минут еще пытается гладить их и не прерываться, но потом окончательно вырубается и ни о чем больше не думает.