***
Арсений откладывает в сторону мандарины, когда Эд вносит в кухню коробку с уже остывшей пиццей — заказывать что-то к новогодней ночи бесполезно, привезут спустя год, на следующий Новый год, и поэтому заехали они за пиццами заранее — на одних салатах туго будет. Правда, со всеми рюкзаками, Арсовой гитарой и бутылками они замотались, забыли про пиццу в багажнике, и было бы неудивительно, если бы они вспомнили про нее под бой курантов. — А де вторая? — несмотря на то, что они вроде как договорились пить только по поводу хотя бы в этому ночь, Арс уже налил себе бокал полусладкого крымского — спасибо за связи Антону, который выбил им в ларьке, где все берут по дешевке алкоголь, такую прелесть — шампанского. — Крысы поели в машине? — Булка принесет сейчас, я с ним ходил, — оставляя коробку на столешнице, Эд осматривает кухню внимательным взглядом и, зацепившись за мандарины, приподнимает бровь. — Это вы натащили? — А как же? Ты как планировал без мандаринов Новый Год отмечать? — Арс сдвигает пиццу с самого края и усаживается Эду на колени, забрасывая ему руку за шею. — Или ты просто бухать думал? — Ну тип того, — смеясь, Эд прикусывает кончик языка и тычется носом Арсу в шею. Входная дверь хлопает, Егор матерится себе под нос, видимо, разуваясь без рук и натаптывая в коридоре очередную лужу снега — завтра придется все эти следы отмывать, потому что сейчас не хочется портить атмосферу мытьем полов. Что-то между гостиной-спальней и коридором падает, Егор громко посылает нахуй пол и стену, всучивает подошедшему Антону, который оставил гитару Арсения в покое, коробку пиццы и наклоняется за мобильником, который вылетел из слишком маленького кармана пальто — они, блять, либо такие огромные, что можно увезти там младенца, либо настолько крошечные, что не вместится и мышка, середины не существует. — Меня только за смертью посылать, — фыркает Егор, заходя на кухню, и сразу хватается за открытое шампанское, надеясь найти себе бокал. — А где фужеры? Мы привезли? Тут были? — Дохуя вопросов, Булк, еще раз, только коротко, — Арс дает понять, кто здесь уже пьет, и кивает Антону, заглянувшему в кухню, в сторону гостиной. — Тебе принесет Шаст сейчас, а то мало ли побьешь.. Они втроем смеются, Арс крепче хватается за плечи Эда, чтобы тот его в порыве смеха не скинул. — Вы че, ебанулись? — Антон уже десяток секунд смотрит на них, смеющихся и даже закашливающихся от смеха. — Бля, пажжи, он такое выдал, господи, как ты еще не помер со смеху, — Эд похлопывает Арса по боку, обозначивая для Антона того, кто вызвал этот смех. — Он такой.. — у него не хватает выдержки, он откидывает голову на стенку, ойкает сквозь смех и тянет Арсения выше на своих коленях, чтобы он не съехал на пол. — Он такой, Шаст принесет, а то Егор ж побьет, — сжимая губы в тонкую полоску и мыча от рвущегося наружу смеха, Эд жмурится, пока Егор и Арс продолжают посмеиваться, переглядываясь друг между другом и Антоном. — Вы ебанулись, я понял, — Антон отдает Егору один бокал, другие два ставит на столешницу и приподнимает бровь. — Арс, ты уже бухать начал? Без нас? — А мы на крови не договаривались, слух, — Арс прячет лицо в волосах Эда и смеется, выдавая себя полностью. Они давно от шампанского не пьянеют, даже если пьют несколько бутылок подряд, потому что привыкли и к напиткам покрепче — в барах и клубах после концерта и не такое пробовали. Но Арсения обычно уносит с первого бокала на минут десять, а потом он продолжает существовать как огурчик — не соленый и даже не малосольный, а вполне свежий. — Давайте тогда по бокалу выпьем? Проводим хоть уходящий, — и не важно, что провожать старый год рано, что Арсений уже один бокальчик выпил и что ему пока что достаточно, чтобы до курантов не спился. — И будем потом провожать уходящий до курант? Вот это ты хорошо придумал, правда, нам на новый год так алкашки не хватит. Ты поедешь докупаться за огромные бабки? — ясное дело, что их знакомые сами отмечают и не сидят в ларьке, и Эд, который на прошлое празднование Нового года так облапошился, в этом уверен. — Ну.. — Антон, уже держащий в руке открытую Арсением бутылку, пожимает плечами. — Мы немножко, совсем капельку, каждый по бокальчику бахнем и пойдем салаты пожуем. — И салаты тоже не доживут до курант, да? — укладывая щеку Антону на плечо, Егор подставляет ему свой бокал, выражая согласие и надеясь выпить не один бокальчик, а хотя бы два. У них там целый ящик разного алкоголя, куда ж они выпьют все это за несколько часов? Даже на выступлениях и репетициях, где они скачут и выкладываются по полной, столько не выпивается, а тут, сидя за столом, с легкостью выпьют — такого просто быть не может, животов не хватит. — Ладно, ебашь, но только по бокалу, — кивает Эд, уже предполагая, что одна бутылка точно уйдет сейчас. И, как, собственно говоря, и предполагалось, ушла не одна бутылка — они открыли еще вино для дегустации, надеясь, что их силы воли хватит не выпить всю бутылку. Дегустация, по правде говоря, кончилась тем, что вино кончилось, и они стойко решили даже не приближаться к остальным бутылкам. Не то чтобы их накрыло с головой, но этот Новый Год хочется запомнить, и пить в таком случае за один присест много нельзя — даже с их умением выпивать и закусывать, чтобы не пьянеть, напиться и запомнить всю ночь просто нереально. В конце концов, они не пьянствовать приехали, а отмечать — отмечают не всегда с алкоголем, для хорошего праздника может хватить и сока — все зависит от компании. У Антона на следующий год грандиозные планы, и он знает, что пацаны думают примерно о том же, о чем и он. Музыки много нужно написать, сделать из имеющихся треков альбомы, записать все в музыкальной студии и выложить на самые разные платформы, чтобы люди могли слушать не глухую запись песни с какого-то выступления, а конечный, чистый результат. Трудами они добьются того, что их признает огромное количество людей, что они будут желанными гостями в студиях и на различных шоу, что их треки не останутся только на страницах в социальных сетях тех, кто их изначально поддерживает, что дальше будет больше. Может, уже через пару лет они возьмут награду в каком-нибудь музыкальном шоу и станут еще известнее. А может, их и через три года не будут узнавать — все зависит от того, как они будут работать со своей аудиторией и как часто будут выходить треки — большинство любит постоянность, обновления, и только самые преданные поклонники согласятся ждать трек больше полугода. Если судить по работе с ранними треками, то сейчас у них быстрее получается написать текст, музыку, сгладить углы и найти самый позитивный расклад, чтобы слушателей качало. И каждый, несмотря на то, что не говорит об этом, волнуется, что удача, до этого момента повернутая к ним передом, станет задом. Они без ума от того, что делают, но и в пустой зал петь не хочется — просто деньги на ветер. Конец мая и все лето они планируют проводить на улицах города, выступать там, привлекать к себе внимание и, может, поедут по соседним городам, чтобы распространять свое творчество. До столиц — официальной и культурной — им еще как до Луны, потому что не сбылось предположение, больше похожее на мечту, насчет того, что после выпускного они уедут брать другие города штурмом, своими треками. Наверное, это и к лучшему. Их закалит родной город, пусть это и оставит след на жизни, и в столицу они приедут уже кем-то, а не просто группой, которая хочет славы после пары выступлений. У них, в конце концов, будет подушка безопасности — возможность вернуться в родной город, продолжить раскручиваться там и еще через несколько лет пытаться прорваться через тернии к звездам. И гараж свой есть даже, в случае чего на улице не останутся. С родителями все туго, у Егора они не принимают того, что можно на музыке зарабатывать огромные деньги и аргументируют это тем, что все звезды продаются и стелятся под кого угодно — так делают не все, но «принцы совести», предающие благополучие своей страны за домину в Италии, никуда никогда не денутся. Арсений со своими родителями просто не общается, по наступлению совершеннолетия он перевез все оставшиеся вещи, забил ими и гараж, и комнату Антона и, кажется, навсегда там обосновался. У Антона родители не были против переезда Арсения, особенно после того, как узнали, что ему скоро восемнадцать, и даже видели некоторые выступления их группы — Антон специально отобрал те треки, которые выглядят сильнее остальных и не сопровождаются поцелуями и заигрываниями друг с другом. Чудом они не увидели выступление с выпускного и не узнали о поцелуе — они бы прямо не осудили, но иногда все равно бы посматривали с недоверием. Эд со своей матерью никогда не был в близких отношениях, он скорее дитя улицы, потому что уже лет в шесть он сам ездил на другой конец города, и не связаться с теми, с кем не следует, помогла музыка, подаренная на день рождения бас-гитара и вдруг безумно близкая связь с Антоном, Арсением и Егором. Но Эду никак не мешает жить то, что он с матерью общается лишь вынужденно — утром он ее не видит, потому что отсыпается либо сам, либо с Егором, весь день она на работе, а когда возвращается, то их уже нет, уехали на выступление. Редко она пересекается с ним ночами, потому что старается рано ложиться спать. И все-таки мысли, что он что-то важное упускает и теряет, мучают Эда, вызывая не совсем приятные мысли. Популярность, которую они постепенно приобретают, безусловно, радует, но ощущение, будто какой-то важной части жизни у них нет, присутствует и напрягает. Возможно, им просто странно наблюдать то, как люди их возраста учатся в ВУЗах, работают, кто-то даже строит семьи, а они плавают в своем море — это далеко не болото, а самое настоящее глубокое чистое море — музыки. У каждого ведь должна быть своя дорога, и чего они тогда опасаются? Они есть друг у друга и знают, что всегда могут прийти просить помощи в том или ином деле, не остерегаясь отказа. Честно говоря, они, собираясь праздновать отдельно от родителей, отлично понимали, что напьются еще до проводов старого года и несколько даже протрезвеют к курантам. За один день они вряд ли выпьют запасы на два-три дня, поэтому можно не убирать подальше ящик с бутылками — разбить по пьяне парочку бутылок не хочется, и лучше посреди ночи выпить несколько глотков только открытого шампанского, чем уронить все на пол и потом отмывать липкие следы с пола и стен. После празднования Нового Года иногда шевелиться не хочется, что тут говорить об уборке? Еще и не в своей квартире же. — А почему мы не смотрим «Иронию»? — кинув взгляд на наручные часы, интересуется Егор, еще вчера посмотревший телепрограмму, чтобы не пропустить ничего. — Потому шо мы ее сами можем поставить, — Эд встает, шумно сдвигая стул назад, и открывает кран. — О, тепленькая пошла. — Какая гадость это ваше белое вино, — цокает Арс, подхватывая инициативу на ходу, и все равно допивает свой бокал — это ж все шутки, он сам очень любит разные вина, а к белому вообще испытывает чувства. — Так вот.. Эт самое, мы с друзьями каждый год ходим в баню, — Антон сыпется, падая лбом Егору на плечо, и отставляет бокал на столешницу, чтобы не разбить его в порыве смеха. — Какие-такие друзья? Мы тебя весь день видели, когда это в баню ты ходил? — отходя от раковины, отделенной от столешницы, Эд кладет Антону руку на плечо, тянет ближе, призывая посмотреть в глаза, и приподнимает бровь, когда Антон смеется, не сумев поддержать шутку. — Обосрал всю малину ты, а так такой прикол бы вышел, обосрались бы. Арсений крутит в руках уже пустой бокал, кидает взгляд на бутылки, стоящие в углу комнаты, и нарочно громко, с намеком, вздыхает. Он, по правде говоря, не собирается спиться еще до курант, но хочет закрутить гайки шуток и подвести их к логичному завершению, чтобы пойти разобраться с гостиной и разложить там какие-никакие вещи. Не будут же они в хлам пьяные стелить матрас посреди комнаты, при этом пытаясь не разнести импровизированный стол на полу — уже никто не собирается тащить из кухни в комнату стол. Можно ж постелить что-нибудь тонкое на пол, расставить тарелки и бутылки, а бокалы держать в руках — во-первых, от греха подальше, чтобы не рухнули и не залили весь пол алкоголем, во-вторых, они все равно будут много пить, и им не понадобится где-то оставлять бокалы. Это тот случай, когда доверие есть ко всем людям в квартире, но бокал все равно остается в руке, потому что в самый разгар пьют много. — Вы ебнулись просто, — шепотом и с усмешкой поясняет Антон, разворачивается и приседает, зная, что Эд не упустит возможности запрыгнуть ему на спину. Несмотря на имеющиеся различия в телосложении, они могут друг друга поднимать — однажды Егор, отбежавший от барабанов, дал Антону запрыгнуть себе на спину и пронес его до другого конца сцены. А Антон вообще носил Арса на плечах во время выступления, не сбивая при этом его игры и не путаясь в тексте, — как два пальца обоссать для него. — А вот это по-нашему, слух, — Эд смеется и запрыгивает Антону на спину, чтобы тот обхватил его ноги, заброшенные на пояс, и унес в гостиную. Если бы не гитара во время выступлений, то они бы так с удовольствием делали, потому что изначально это было редкостью между ними, а сейчас уже традиция, обычай, особенно когда они немного выпили и впали в промежуточное веселье. Антон уносит его на своей спине во вторую комнату, а Арс и Егор ополаскивают бокалы — чтобы была мотивация не пить, мол, чистые, не хочется сейчас пачкать — и, пробуя пол в коридоре на скользкость, убегают за ними. Наверное, соседи будут немного в ахуе, когда в четыре утра будут слушать сбивчивую игру на гитаре и звон бокалов. В конце концов, им тут не жить до старости, три-четыре дня — и вернулись к родителям в квартиры, поэтому можно не бояться испортить отношения с соседями. Может, они и не заметят, что кто-то из соседей сверху, снизу или сбоку шумит из-за пьянки-гулянки в собственной квартире. — А шо мы, буим слушать лысого или хуй с ним? — Эд включает телевизор, ищет федеральные каналы, на которых в Новый год всегда идут советские фильмы, и присаживается прямо перед экраном — да, ему в детстве говорили, что так близко не сидеть, но даже в тот момент, когда родитель должен казаться авторитетом, ему было особенно насрать. И это не потому что мать у Эда была плохая, и он не хотел стать ее копией, а потому что он привык, что ее слова остаются словами, и она не переходит к действиям. Да, в три года можно было поймать за руку и дать ремнем по заднице, — это отвратительно, людей, считающих такое воспитание правильным, нужно срочно посылать к психологу — но не в одиннадцать, когда он спокойно гулял где попало и жил как хотел, и не в восемнадцать, когда он уже зарабатывает, мало-мальски, но зарабатывает же. Этого, безусловно, не хватит на хорошую жизнь, но это пока что, да и его из дома вроде как не гонят ссаными тряпками. — Хуй с ним? — Антон привык узнавать мнение остальных, потому и высказался полувопросительным тоном. — А че там слушать? Лучше звук выключить, самим речь толкнуть, чтобы не сидеть в тишине и не проебать случайно куранты, — подхватывая со стула рюкзак, Арс идет к еще советской стенке темно-коричневого цвета, открывает для проверки пару ящиков и дверц и только потом закидывает в один из них рюкзак, зная, что в нем нет ничего особо полезного, — самое основное в рюкзаках у Антона и у Егора. — Ну тогда в пизду, — соглашается Егор, когда на него кидают взгляды, просящие наконец высказаться. — А что мы планируем делать до ночи? Хуи пинать? Нет, конечно, они заслужили и хуи попинать, и тикток полистать, пока есть время, чтобы на каждом третьем видео звать кого-то и говорить, что это он. Но почему-то Новый год, празднуемый в кругу настоящей семьи, хочется отметить так, чтобы запомнить. Хоть фильм посмотреть, сидя на одном матрасе и прижимаясь спинами к холодной стене. Они весь прошлый год были вместе, несмотря на то, что праздновали его сначала с семьями, а потом уходили в промерзший гараж. Вряд ли кто-то из них всерьез верит утверждению, говорящему о том, что как новый год встретишь, так его и проведешь, но почему бы на одну ночь не обмануть свои мысли и не представить, что все сбудется? Они, к своему счастью, расходиться совершенно точно не планируют. Все ругаются, мирятся, и это вполне адекватно в отношениях, потому что слишком подозрительно выглядит, когда все у людей гладко, — чувство как будто что-то не договаривают или скрывают, пытаясь казаться «правильными». — Чем тебе не нравится пинание хуев? — плюхаясь на задницу и поворачиваясь к Егору, интересуется Эд с таким видом, будто бы он только что оскорбил его самое любимое занятие. — Вот я всеми руками и ногами «за» то, чтобы попинать хуи. Мы вон сколько пахали весь год, имеем право. — Да я ничего против не имею, правда. Просто Новый год.. проебать его? — А че нам еще делать? Не, мы можем найти занятие, я ставлю жопу, — к Антону это выражение прицепилось, как репейник, — но нахрен оно нам надо? А так лежим, побухиваем постепенно и смотрим фильмы новогодние, это ж чудо. — Побухиваем мы каждый день, но не об этом речь.. — вставляет Арс и, пересекшись взглядом с Эдом, начинает смеяться. Они ведь вроде как не планировали напиваться сразу, как дошли до гостиной, да и алкоголь весь оставлен на кухне — даже при огромном желании за ним никто не потащится, потому что после поездки на жигуле, лепки снеговика и двух бутылок нет никакого желания передвигаться.***
Несмотря на однокомнатную квартиру, импровизированный стол, сделанный с помощью книг и постеленного сверху гладкого полотенца, отсутствие гирлянд и елки, этот Новый год претендует на лучший. Может, они не помнят многого с прошлых празднований, но ощущения круче всех предыдущих. Они планируют и в дальнейшем снимать общую квартиру, когда уже начнут зарабатывать столько, сколько нужно на жизнь, и этот день их сильно мотивирует идти к этой цели. Одного Нового года хватит на то, чтобы понять, — им хорошо друг с другом. Все эти рассказы, где дружба меняется из-за слишком частых встреч, становится сухой и обыденной, не про них. Если в прошлом году они еще не так часто общались, встречались раз в несколько дней и в школе, то в уходящем — только и делали, что были все вчетвером вместе, только на ночь иногда расходились, когда нельзя было остаться в гараже или нужно было наконец поспать дома — родители пускай и знают, что в гараже они пишут треки, а не колются, все равно косо посматривают на них, когда их слишком часто не бывает дома. Это что-то про вылетевших из гнезд птенцов. Они за этот год сблизились, обрели новые необычные чувства по отношению друг к другу и начали расти в музыке. Их узнают, читают в социальных сетях и хотят видеть на сцене, несмотря на то, что они еще не так популярны. Город пусть и миллионник, но их запоминают, выделяя из множества говорящих о себе городских музыкантов, из-за стиля, из-за атмосферы на их выступлениях, из-за треков, которые звучат необычно не только потому что на итальянском языке в большинстве случаев, но и потому что говорят о важном, раскрывают их характеры и при этом качают, да и про их выступление на выпускном не забыть — по группам города до сих пор ходит фотография, где Антон и Арсений целуются на сцене. Если бы они подводили итоги года, то не смогли бы уместить все в один пост и еще долго бы собирали воспоминания по архивным сторис и фотографиям в мобильниках. Им есть, что сказать, но нет желания тратить время в праздничный день на соцсети вместо того, чтобы провести его вчетвером, ощущая себя не только музыкальной группой, но и лучшими друзьями. Название собственной группы они собираются сообщить на первом выступлении в новом году, потому что тянуть больше нельзя, как и ходить без имени — в соцсетях их найти трудно именно из-за его отсутствия. — Старый мы проводили, пора и новый встретить, — крутя между пальцев тонкую ножку бокала, Эд играет бровями, смотря на Антона, и сдерживает смех, который начинает постоянно рваться наружу именно с того момента, как они решают выпить по бокальчику днем. — Я шучу, пока рано. Вот перед курантами толкнем речи и буим бухать, как черти. — Ты наши пьянки по весне все равно не побьешь, — замечает Антон, отлично помня, как они еле домой доходили, будучи просто в хлам. — Мы просто разучились бухать, мне кажется. Ну, раньше мы могли на четверых водку не разбавляя хлестать между песнями, а сейчас все, пару рюмок — и пальцы мимо струн, — он специально смотрит на Эда, который, несмотря на мышечную память, промахивался или путался между куплетом и припевом. — Это потому что школа ебала. На ушах сидели все, кто, блять, могли. Не сдадите, не поступите, сдохнете под забором от алкоголизма и перекура, не добьетесь нихуя в музыке, — Арс, устроившийся на плече у Эда головой, закатывает глаза, и его настроение могут понять остальные. — И че в итоге? Все дрочатся в универах, колледжах, продолжают учить кучу бесполезной информации и треплют себе нервы. А мы и деньги начинаем зарабатывать, и продвигаемся как группа, и любимым делом занимаемся, — он на несколько секунд задумывается и решает дополнить, чтобы его правильно понимали. — В универе же первые курсы — в большинстве случаев еботня с тем же, что и в школе проходят, только в сто раз сложнее. Там только под конец интересно, я думаю, но и то не всегда. Можт, есть и такие специальности, где учат тому, что уже нахуй не нужно, потому что программу не обновили, когда мир изменился. — Поэтому у нас никто не поступил никуда, потому шо это нахуй не нужно все, — Эду в первую очередь это было не интересно. — Это Булка хотел куда-то че-то еще, а потом нахуй послал эту идею, — напоминает Антон и встречается взглядом с Егором, который полулежит-полусидит с другой стороны их импровизированного стола. — Универ бы тупо не состыковался с музыкой, вы ж сечете. Я б либо помер, либо один раз уснул бы часов на тридцать и все проебал, — у Егора на данный момент, по их мнению, правильно расставлены приоритеты. — С универом запарно, скорее всего он заебет в первые месяцы, а музыка всегда хорошо. Выбор был очевиден, ну. — Так и скажи, шо ты просто хотел бухать и музыку писать без всяких дедлайнов, а не ебаться опять с преподами и горой бесполезной информации, — Эд смеется, подтягивая поближе банку «Шесть соток» с солеными огурцами и накалывая на вилку сразу два. — А шо, давай по-честному. Егор, растягиваясь в улыбке, кивает с таким видом, будто его только что разоблачили, и окидывает взглядом их импровизированный стол, видимо, задумываясь насчет того, чего бы сейчас съесть — в новогоднюю ночь это важный выбор, потому что еды много, а есть ее в бесконечных количествах нельзя, и нужно выбирать то, к чему больше лежит душа. Друзья друзьями, а вкусы у всех разные, и на это ставка, которая всегда проходит. Кому-то нравится оливье, взятое у мамы Егора, кто-то хочет съесть пиццу, которой к курантам, скорее всего, не останется, и это радует, потому что устраивать бои едой в съемной квартире — такая себе идея. Весело, но вымывать все придется в двадцать раз тщательнее, чтобы никто ничего не заподозрил. А то так пускают жильцов в новогоднюю ночь, а потом у тараканов пир на весь мир из-за оставшегося где-то под шкафом куска хлеба. В конце концов, квартира не их, и устраивать вакханалию в ней просто неприлично и неправильно по отношению к арендодателям. Вон гараж есть, в нем они даже алкоголь проливают на себя и на пол, а тут осторожничают, бокалы держат, чтобы не проливать. Правда, бутылки все равно открывают с брызгами и отскакивающими в сторону пробками. — А мы какой-нибудь контэнт, — Антон специально коверкает слово, — будем снимать? Сторис в инсту или фоточку, где мы бухаем. — Я за все, кроме салютов в сторис, — Эду нравится показывать свои труды в каких-то видео, но просто жизнь выкладывать — далеко не в его стиле. Щелкнув пальцами, Антон смеется: — Ждем первые салюты и снимаем!***
Иногда кажется, что самое тяжелое — подобрать нужные слова и выразиться корректно, чтобы передать все свои мысли в максимальной точности и не задеть чьих-то чувств. Они выключают звук на телевизоре, и Антон пожимает плечами, поплотнее обхватывая ножку бокала пальцами. Уже через несколько минут наступит новый год, а у них ни у кого не хватает слов, чтобы выразить все, что внутри. — Шо вы молчите? — Эд поднимается, чтобы подлить всем до самых краев, и решается не садиться, беря все в свои руки. — Год был, конечно, жестячный, сначала ебатня и с музыкой, и с учебой, которая нам уже нахуй была не нужна. Потом выпускной и начало новой жизни. Это ж мы сами тоже поменялись так, шо пиздец, я хоть по себе, хоть по вам вижу, шо мы другие. По-всякому поменялись: и внешне, и внутренне. Ну вы сечете, короче, шо я тут базарю. Нам удачи полные штаны нужны, шоб мы вывезли следующий год. Там и треки новые, и клубы другие, может, и города, — вдруг получится и до столицы рвануть? Эд не хочет загадывать, поэтому сглатывает это замечание. — Если короче, то мы с вами герои этого года, а еще вот я прям знаю, шо мы не разойдемся, поэтому не прошу вас тысячи миллионов лет быть рядом. Вы все равно буите. По ощущениям, времени до курант еще целое море и озерцо рядом, поэтому они чокаются, отпивают немного из бокалов, и Антон, решая и рыбку съесть, и на хуй сесть, встает долить до краев всем шампанского. — Я тоже не против побазарить, поэтому будем спиваться, — он смеется, понимая, насколько высоко он оказывается — когда Эд стоял, это не так сильно ощущалось. — Вот давайте расти в музыке так, чтоб мы были моего роста, а остальные — как вы. Чтоб бахнули в новом году так, что все ахуели. Мы и так вон как отпахали, людей нашли, это же такая работа, пацаны, я вас люблю, — хаотично, смазанно, но все же от души, и это ценно, потому что Антон очень часто торопится, не успевает сказать все, что думает, но при этом выражает все эмоции. — Антон, — тянет Егор, склоняя голову набок, и улыбается так, что искрится весь изнутри, глаза горят, будто в них самый настоящий огонь. — Мы тебя тоже любим, — вместо всех слов, которые можно было бы сказать. — Правда, — Арс кивает, поднимая взгляд к Антону. — Шо пиздец любим, — от Эда веет теплом, домом, и если кто-то видит его грубым, жестким только из-за образа на сцене, то очень ошибается. Образы — это одно, они сами — другое. У них даже восприятие чего-либо может меняться, потому что на сцене они выступают, передают смысл треков и тянут на себя одеяло внимания, чтобы набрать высоту. Может, чуть позже они решат быть самими собой на сцене и перестанут натягивать эти мало-мальские маски. Конечно, на треках, которые в глубину души лезут, они выпускают самих себя из рамок сцены, но во время большинства песен держатся самоощущений и собственных желаний. К сцене нужно привыкнуть, в конце концов, нужно много опыта, чтобы перестать опасаться выхода на нее — уже в процессе они всегда втягиваются, перестают думать о том, как о них будут судить за поступки, и отрываются, потому что это хочется, как и примерять на себя новые образы — одна розовая шуба, перешедшая от Арсения к Эду, чего стоит. — Давай присаживай жопу, я тоже хочу базарить, пока этот все еще там жопу рвет, — выпив после тоста Антона, Егор начинает с улыбкой, а заканчивает со смехом. — Короче, ну вы сечете, что я вас люблю безумно, и Антон уже это сказал. Мы с вами обязательно вылезем и вывезем, куда ж без этого. Если уж мы за половину лета, осень и месяц зимы уже нашли довольно много фанатов в нашем городе, значит мы правильно ебанутые. Это золотой движ, мы его не проебем, я уверен, пацаны. Вот понимаете, да? Мы прям то, что нужно сейчас людям найти, советую всем поинтересоваться, остальным, так сказать, соболезную, — как и положено, Эд сыпется, утыкаясь Арсу в плечо, и почти разливает на пол шампанское, дернув рукой с полным бокалом — этого было нужно ожидать с его-то прошлыми подвигами — именно он обычно проливал из бутылок алкоголь, когда они репетировали в гараже. — Булк, а где пожелание побольше сосаться? Это тебе прям нужно, — напоминает Арс, помня, что Егор недавно уточнил, почему никто не подбегает к нему поцеловаться в тот момент, когда у него нет партии, — он же с удовольствием поцелуется, это у них ж жест внимания и семейной любви, а не желания залезть в трусы — это только в некоторых случаях. — А то сидишь там, как волк-одиночка, как изгой, как рак-отшельник.. Больше слов на языке не вертится, и Арсений смеется, жмурясь и едва не повторяя судьбу Эда с бокалом. — А че я сделать могу, если вы то по полу валяетесь там, то по лестницам бегаете, то целуетесь так, что хрен вас расцепить, то с залом там мутки мутите, — Егор поднимает вверх указательный палец, качнув головой. — Последнее только к Антохе, это он любит там покривляться, помурлыкать с кем-нибудь. Антон не Антон, если не доебется до первого ряда, короче. — А мог со мной помурлыкать, — замечает Эд, специально хлопая ресницами и растягиваясь в ухмылке. — Слух, Антох, ты многое проебываешь, можем пойти помурлыкать. — Вон, блять, один мурлыкает, — Антон кивает на телевизор и мысленно шутит про толпу ФСБшников, которые выбивают окна и вяжут даже бутылки, мало ли. — С ним можешь помурлыкать. Эда выносит, он проливает еще немного шампанского, но уже себе и Арсению на джинсы, потому что они буквально лежат друг на друге и смеются. Так-то Арс тоже не лучше, у него по ножке бокала катится несколько сладких и липких капель, которые скоро окажутся на пальцах, а потом и на чьих-то джинсах или на полу, что хуже, потому что его придется мыть во избежание проблем с арендодателем. — Опасные шутки от четкого пацана, — кидает Антон и тут же отпивает несколько глотков шампанского так, будто пьет обычную воду. — Арс, давай, базарь, мы ж тебя ждем.. — он на пару секунд тупит, хихикает и указывает взглядом на экран телевизора. — И его тоже. Правда, его ухода во всех смыслах, вы поняли. — Нам выбьют окна сегодня, вот это мы, блять, поняли, Антон, — дотягиваясь до его ноги и с явной предъявой в глазах тыкая в нее, Арс подмигивает и сам не понимает, что почти что читает мысли Антона с похожей шуткой. — Мне нужно еще че-то сказать.. Тут либо время тянуть придется, либо сказать три слова и набухаться, — он смеется, отцепляя себя от Эда, и поднимается, не забыв при этом пошатнуться. — Надеюсь, он там.. Ладно, пусть выбивают окна, хуй с ними, — махнув свободной от бокала рукой, он цокает. — Надеюсь, он там базарит про то, как ему хорошо живется в одном галстуке на газоне перед Кремлем, в его стиле прям. Так, про нас, — он улыбается так искренне, что хочется его прижать к себе и не отпускать. — Уже сказали, что мы ебашили, что мы молодцы, что у нас все получится и подобное, а я скажу, что мы хороши тем, что мы не ушли тупо в карьеру и продолжаем иногда быть простыми пацанами с гаражом и жигулями бати. А то могли бы ходить фраерами, как будто нам весь мир сосал, а мы.. обычные? На сцене можно ебало скривить, это образ, — по-наставленчески поднимает бокал Арсений. — А по жизни Эд продолжает блевать в окно, когда перепил, а мы его держим за задницу, чтоб не вывалился. — Это было один раз! Антон, краем глаза замечая сменившуюся картинку на экране, возвращает звук телевизора и тянет всех встать, чтобы пафосно стоя чокнуться и выпить под куранты. — Короче, любим друг друга дальше, любовь — это прекрасно, — кивает Арс уже под куранты и добавляет шепотом. — Желания загадать не забудьте только. — Сосаться под куранты будем? — облизываясь после очередных глотков шампанского, Егор играет бровями. — Ну хотя бы здесь перепадет мне, пацаны! Первые секунды Эд мнется, но почти сразу решается, когда Антон тянется к стоящему рядом Арсению и, обхватив его талию, целует в губы, и оббегает их импровизированный стол, чтобы влететь в Егора с объятиями, обхватить запястье его ладони с бокалом и податься вперед для поцелуя, на который тот тут же отвечает — дурак, что ли, не отвечать человеку, которого любит. Каждый надеется, что остальные успевают загадать желания, пока целуются, потому что они, наверное, совпадут. Егор отстраняется всего на несколько секунд, чтобы глянуть на стрелку часов на экране, и уже сам подается вперед, готовый продолжать поцелуй. У Эда губы сластят, как и всегда, после выпитого шампанского, и Егор сбивается со счета — он хотел сам досчитать оставшиеся секунды до нового года, потому что для него желание загадать было легче легкого — и отпускает все мысли, пускай остаются в уходящем году. За несколько секунд до последнего удара Антон движется в сторону, мажет губами по щеке Арса и почему-то нервно трет ножку бокала, как будто у него сейчас решается дальнейшая жизнь — на самом деле, ему почему-то сложно просто взять и оставить в уходящем году все, что они сделали. Да, они не теряют воспоминаний, не удаляют из репертуара треки, но Антону не по себе от того факта, что от них может отвернуться удача в приходящем году. Арсений, к своему же удивлению, читает его, как открытую книгу, и клюет носом ему в ключицу, пытаясь ободрить, — в конце концов, помимо удачи у них есть еще и опыт, и умение работать на результат, и таланты, этого явно хватает для того, чтобы добиваться результатов и заявлять о себе, разрывая стереотипы. Картина на экране меняется, начинает играть гимн, и они одновременно вздрагивают то ли от новых ощущений, накрывших с приходом нового года, то ли от слишком высокой громкости — или это у соседей сбоку так громко работает телевизор, что накладывается на их звук? — Вот и новый год, — улыбаясь, пожимает плечами Егор, когда они с бокалами подходят к окнам, чтобы сразу посмотреть на салюты, но не снимать их, кто их не видел? — Вроде ничего не изменилось, но такое пиздатое ощущение, будто я переродился. — Я ощущаю только то, шо нам пора закусить, — смеется Эд, стоящий позади Антона и обхватывающий его пояс свободной рукой. — А ты поплыл уже, да? — оборачиваясь через плечо, Антон приподнимает бровь и подмигивает с таким видом, словно планирует его склеить. — Мы-то с тобой не целовались целый год, мой хороший, какая беда, срочно исправлять, — они, встретившись взглядами, смеются, и Арс, до этого рассматривающий людей, выбегающих с фейерверками, вдруг сверкает пьяным весельем в глазах. Ему в голову приходит сразу две гениальных идеи, и их нужно всего лишь не забыть до момента, когда он сможет высказаться. — Срочно, — кивает Эд, но тормозит Антона, когда Арсений, призывая ко вниманию, поднимает вверх указательный палец. — Пойдемте на салюты смотреть во двор, я вам там все поясню сразу, пойдемте, — никто не успевает ничего у него спросить, потому что Арсений, электровеник, пуля, но не скорострел, тянет Эда за руку за собой и пихает ему в руки всех их куртки, за несколько секунд оказавшись в коридоре. У Антона от предвкушения трескается лицо, потому что Арсений дерьма не придумает, тем более с таким радостным видом, и он его идеям всецело доверяет. Егор, на ходу всовывающий руки в рукава пальто и не завязывающий шнурки на ботинках, выбегает прямо следом за Арсом и Эдом, оставляя Антона вошкаться с мешковатой курткой, в которой нужно каждый раз разбираться как в первый. Фейерверки уже кто-то запускает, из окон хлопают хлопушки, и они успевают выбежать из подъезда в самый разгар веселья — и все-таки это веселье не у всех, есть животные, домашние и уличные, которым явно не нравятся эти громкие, пугающие звуки. Держащий Эда за руку Арс тянется к его уху, ощущая, как собственные губы замерзают, и перед тем, как сказать то, что хочет, матерится. — Ты хули с пиццей не забрал гитару Антонову? Балда ты, — Арсений смеется одними глазами, для смелости делает несколько глотков шампанского из взятого с собой бокала и коротко чмокает его в губы. — Новогодняя балда. Не ссы, порешаем, я все придумал. Антон почти поскальзывается на лестнице, выбегая последним из подъезда, и параллельно удобнее нахлобучивает шапку на голову — застудиться и просрать голос за несколько дней до первого в этом году выступления не хочется, и ему легче беречь здоровье, чем восстанавливаться и мучиться с переносом концертов. Пока он сбегает по ступенькам и разбирается с зажевавшей ткань молнией, Арсений передает Егору ключи от жигулей и прижимается к его щеке губами, на ухо выдыхая просьбу принести гитару, которую они забыли забрать из машины. Была проведена целая операция, чтобы получить гитару. Арс, Эд и Егор, для начала, скинулись на нее для Антона — он часто стал брать гитару Арсения, чтобы накидать музыку, пришедшую в голову, и ему наверняка нужна своя собственная гитара, чтобы он мог набрасывать мелодии и даже участвовать в инструментальной партии треков — можно ведь использовать три разных гитары в песне. Если говорить по-честному, то они тянули до последнего, думая, что под Новый год появится больше предложений, и успели за несколько дней до праздничного дня заказать гитару и попросить продавца, если ему не трудно, — сначала доплаты не предлагали, мало ли бы согласился и без нее — подвезти ее к подъезду их съемной квартиры. Когда Егор и Эд выходили за пиццей, то забрали у подъехавшего продавца гитару и только тогда пошли к машине за коробками еды. Они решили не рисковать, занесли сначала пиццу и думали спуститься за гитарой сразу после, но закрутилось, сели пить и совершенно отключились от всего происходящего. Благо Арс вспомнил именно сейчас и смог найти предлог выбежать на улицу — это было не так трудно. — Короче, идея на миллион, — интригует всех Арс, когда они подходят к детской площадке, где пускают фейерверки, и сразу достает из-под куртки, из кармана джинс, мобильник. — Когда пустят салюты, вы можете целоваться, буду вас фотографировать, — он смеется, видя, как Эда выносит от понимания, что это сделано ради того, чтобы Егор мог достать из жигулей гитару. — Выложим, все обоссутся. — От чего? От смеха, блять? — хорошо, что Антон бокал не берет с собой и может поймать смеющегося Эда в объятия и поднять поближе, чтобы чувствовать, как его грудь ходит ходуном от смеха. — Да от чего хотят, мне насрать, главное — чтоб обоссались. В этом план, — у Арсения, на самом деле, особо нет плана, только наброски, из которых нужно сделать последовательную и безошибочную историю, что на пьяную голову все же трудно. — Они с треков итак обоссутся, — справедливо замечает Эд, отсмеявшись и задрав голову вверх. Он выискивает место, где сейчас бьют салюты, звук которых он слышит, но разочарованно вздыхает, когда понимает, что это в соседских дворах, и устремляет взгляд, полный ожидания, на тех, кто устанавливает фейерверки в трех-четырех метрах от них. Фотографии, сделанные Арсением то в обычном режиме, то в режиме селфи, получаются очень удачными. Сначала он делает несколько снимков того, как Антон и Эд целуются, сдерживая смех и топчась по снегу, потом подбегает поближе вместе с Егором и снимает уже всех четверых, чтобы их воспоминания с Нового Года не выглядели неполноценно. На дальнейших фотографиях нет Егора, потому что он, как бы отметившись, убежал за гитарой к автомобилю, пока Антон то фотографируется, то смотрит на салюты, иногда по-детски указывая на самый маленький и говоря, что это Эд, то просматривает получившиеся фотографии в ожидании какого-то чуда. — Ну шо, заебись вышло? А то вдруг лица страшные, как ж мы выложим, — Эд смеется, предполагая, что все эти фотографии попадут максимум на двадцать четыре часа в истории, потому что страна и город не те, чтобы у них в профиле могли появляться подобного рода фото. — Да, мне нравится, — кивает Антон, заглядывая в телефон к Арсу через плечо и обхватывая его талию руками в каком-то чересчур домашнем жесте. — Мало только намутили, еще на хате сделаем парочку-тройку. Но завтра уже, там свет хороший, а лица у нас пиздец какие пьяные. — Да кто на наши лица смотреть будет там? Пока мы никому не нужны со своими лицами, ну, — кидая взгляд на парковку и слыша слишком громкий хлопок автомобильной дверцы, Арс приподнимает бровь и уже по инерции перелистывает фото в галерее. — Бухие и бухие, разве одни мы бухаем в Новогоднюю ночь? — Мы хотя бы не в Ленинграде, — замечает Егор, возникший, по ощущениям, из-под земли и держащий чехол с гитарой у себя за спиной, чтобы сразу весь сюрприз Антону не раскрыть. — Это уже достижение, блять? На самом деле, дарить гитару они планировали в квартире, чтобы не отмораживать себе задницы, пока Антон откроет чехол, посмотрит ее, несмотря на мороз, и только тогда решится пойти в тепло, чтобы попробовать что-то сыграть — не зря он у Эда и Арса таскал гитары изредка, пусть они и отличаются от той, что подарят сегодня ему, но все равно сходства есть. А так и шампанского с ними нет, не выпить за будущую работу гитары, не обмыть ее — можно даже немного побрызгать, если очень верится в то, что она после этого станет лучше работать — и не поднять сразу после бокалы. И это у них еще не все вокруг шампанского крутится. Они не загадывали, не обсуждали это особо между собой, но почему-то уверены на девяносто девять процентов, что Антону понравится подарок, во-первых, потому что он хочет гитару относительно недавно для того, чтобы набрасывать себе партии для новых треков, во-вторых, потому что это в любом случае внимание. У них этого внимания друг к другу хоть жопой жуй, но в праздники это ощущается особенно ценно. — Вот знаешь, Деда Мороза же нет, да? — Егор, которому и выпала честь передавать гитару, начинает издалека, не потому что хочет потянуть время и заинтриговать тем самым Антона, а потому что сам волнуется по непонятным причинам — все свои, подарок наверняка желанный, по ебалу не дадут. — К чему разгон? — у Антона уже способность такая — вычислять по словам, по эмоциям на лицах, когда они что-то готовят и скрывают от него. — К тому, шо Булка у нас стал Дедом Морозом, — Эд отшучивается, и Антон уже как-то поспокойнее наблюдает за происходящим, особенно за улыбающимся до ушей Егором, предполагая, что сейчас случится что-то интересное и правильное. — У него теперь профессия такая, вот, тестируем, — он пытается хоть как-то подвести Егора к тому моменту, когда можно вручить Антону подарок — да, без фанфар, без громких аплодисментов, без салюта прямо над головой, но это так неважно. Антон, у которого эмоции только от этого бьют через край, заинтересованно поглядывает уже на Арса, который чуть нервно крутит в руках бокал и кусает губу, дожидаясь Егоровой смелости. Это у Эда алкоголь бьет по голове, он до крайности смелеет и решает завернуть на еще один круг намеков: — А шо, Деды Морозы тоже тренируются. Но, выкупаешь, по-настоящему тренируются. Вроде опыта набираются, а вроде и подарки потом назад не тянут. — Егор тянет только кота и нас за яйца, — подмечает Арс, у которого в бокале пусто, а в голове уже играет музыка из новогодней рекламы кока-колы, и ему только от этого уже безумно хорошо. С близкими людьми, которыми они являются друг для друга, просто не бывает плохо. Арс выбирается из крепкой хватки Антона, заранее коротко клюет его губами в щеку и, вовремя перехватив руку Эда, подтягивается поближе к Егору, чтобы поздравления выглядели более-менее адекватно, а не жидко и скупо. — Антоха, ты долго жопу жал, ждал, и мы тебе решили.. — Эд не успевает закончить и опускает взгляд на макушку Арсения, который, склонившись, смеется в кулак и старается особо не отсвечивать. — Жопу жал — это так и есть, шо ты мне здесь хиханьки да хаханьки устраиваешь? — Короче, Антон, мы тебя безумно любим, обязательно тебя зацелуем, и ты нас тоже, это обязательное условие, — смеется уже Егор, пытающийся держать руки за своей спиной так, чтобы не выпирал нигде гриф в чехле и не вылезал сам корпус до момента, пока гитара не будет подарена. — Булка, ты че, я тут речь толкаю, мне только Кремля не хватает за спиной, — Арс еще и бокал, правда пустой, вверх поднимает. — Я все, все, — Егор качает головой, смеясь уже в воротник пальто, и случайно тычет локтем Эду в бок. — «Я все» ты Эду скажешь на диване наших предков, — честно говоря, Антон от Арсения, говорящего, что родители у них на двоих, плывет не по-детски, и все стали это понимать. — Ладно, шутки нахуй. Антон, ты долго хотел, ждал, искал варианты, и вот искать больше не нужно, — Арс, заводя руку за спину Эда, дергает Егора за рукав с намеком на то, чтобы он наконец-то отдал Антону то, ради чего они здесь. Кому-то происходящее может показаться сущей нелепостью и промахом мимо их характеров — на сцене они больше актеры, показывающие свои желания и демонстрирующие мечты об их музыкальной группе таким образом. Но это именно они. Искренние, местами смущающиеся, неловкие, пьяные, веселящиеся и знающие, что здесь их никто не осудит, потому что домом являются не квартиры, в которых они выросли, а люди, которые считаются родными и важными. Егор, сразу начиная раскрывать молнию на чехле, достает гитару из-за спины и с такой же широченной улыбкой протягивает Антону, видя в его глазах легкий ступор и блеск. Не каждый день дарят желанные подарки, и Антона буквально сносит нахлынувшими эмоциями. Он сначала не принимает гитару, тянет руки к собственному лицу и с удивлением смотрит то на Егора, продолжающего держать гитару на вытянутых руках, то на Арсения, улыбающегося до ушей и то и дело перемещающего бокал из одной руки в другую, то на Эда, ждущего момента, когда Антон все-таки примет подарок и рассмотрит. Понятное дело, на руку ситуации играет и непредсказуемость, и спонтанность, — посреди детской площадки под конец всех фейерверков кто дарит подарки? — и выпитый алкоголь, не дающий быстро сложить в голове два двузначных числа. Антон бы так и стоял, наверное, до утра, если бы не Эд, стянувший с протягиваемой Егором гитары чехол. Так гитару видно лучше, и Антон, как бы ни был шокирован, не может себя сдерживать и указательным пальцем плавно скользит по струнам — кажется, она даже настроена. Конечно, у него сразу не получается выдать гениальную мелодию, как некоторые режиссеры показывают в своих кинофильмах, но сам факт того, что он провел пальцем по струнам собственной гитары, заставляет окунуться в эмоциональное море. — Пацаны, блять, это же пиздец как дохуя стоит, — Егор гитару уже не держит, Антон с осторожностью перехватывает ее — ему нужно время, чтобы научиться двигаться с ней так, как он двигается по сцене без нее — за гриф и в который раз оббегает всех глазами. — Че, реально мне? Арс, на которого он сейчас смотрит, кивает, пожимая плечами. — Ахуеть вы, блять, пацаны, — у Антона вдруг заканчиваются все слова, которые обычно говорят в таких ситуациях, и он просто сумасшедше улыбается, не обращая внимания на салюты, ударившие позади с новой силой. — Вы просто ахуевшие. Как так угадали-то, блять? — видимо, Антон думал, что его желание в глазах останется незамеченным. Тем более, Арсений иногда подбирает им кино на вечер, когда не нужно ехать выступать, и берет тот ноутбук, который всегда заряжен. Понятное дело, по перепискам он не шарится, посещает только оплачиваемый ими четверыми сервис для просмотра всяких стендапов, фильмов и шоу — на четверых цена выглядит настолько мизерной, что даже не ощущается. И очень странно, когда везде выскакивает реклама самых разных гитар. Если сложить то, что Антон изредка брал гитару то у Арса, то у Эда, и то, что алгоритмы показывают только то, что потенциально может заинтересовать пользователя, то получится вполне себе понятная картина. Антон хочет гитару. И они просто не могли упустить праздник, на который можно подарить глобальный подарок. Может, если бы они выбрали какой-нибудь день улыбки и подарили Антону гитару, то он бы и не принял, потому что праздник не праздничный какой-то, а подарок стоит далеко не несколько сотен рублей. — А шо угадывать? — Эд вскидывает бровь, не понимая, как можно не увидеть по Антону, что именно ему хочется в ближайшее время. — Да я дохуя чего хочу, — смеясь, Антон рассматривает корпус гитары, затем переворачивает ее, продолжая придерживать за гриф, и берет в руки так, как положено. — Ахренеть, прям моя гитара. У меня в башке не укладывается, сечете? Я и не думал, что вы мне такой подгон устроите, — если бы он не сказал про свои эмоции и ощущения, то они все равно бы всё поняли. — Тебя выдали глаза и алгоритмы рекламные, — с хитрым прищуром открывает тайну — это тайна была только для Антона — Арсений и крутит ножку бокала между пальцев, не зная, для чего вообще выперся с ним и что с ним дальше делать. У Антона проясняется взгляд, но улыбаться так, как улыбается очень редко, он не перестает. Это какая-то другая улыбка, которую просто так никто не расчехляет, она для особых, безумно положительных случаев, когда обычная улыбка не передаст все эмоции. В Новый год должно случаться счастье, и Антон в этом убеждается именно в следующую минуту. Безусловно, гитара накрывает его эмоциями, как первой волной цунами. Но момент, когда они вчетвером тянутся обняться в один момент, ощущается еще правильнее и радостнее из-за предыдущего эмоционального подъема. — Пацаны, правда, я хуй знает, че вам говорить за такое, я даже не догадывался, — и в этом смысл подарка, если человек любит сюрпризы. — Я вас пиздецки люблю, спасибо большое, я сейчас вас всех буду целовать. Забрав у Егора чехол и наскоро уложив внутрь гитару, Антон опирает ее на турникет для подтягивания и тут же тянется к остальным с распахнутыми для объятий руками. Ему просто необходимо сейчас рухнуть к ним в руки, чтобы ощутить себя полностью счастливым человеком. Если его потом спросят, был ли он когда-нибудь счастлив на все сто процентов, то он сначала задумается об этом моменте, а потом обязательно с широкой улыбкой кивнет. — И де наши обещанные поцелуи? Мы ваще-то ждем, — обхватывая одной рукой талию Антона, а пальцами другой держась за карман на пальто Егора, Эд даже на носках приподнимается и тычется носом Антону в щеку. На спине Антона Эд чувствует холодные пальцы Арса и тут же переплетает с ними свои, зная, что подобные жесты и складывают целую картину, которую потом хочется вспомнить с деталями и подробностями. — Какой ужас, ждете уже больше минуты, — несмотря на то, что они находятся на улице в Новогоднюю ночь, Антон целует Эда в нос, ощущая на его коже губами прохладную влагу, остающуюся после таяния снежинок. Когда Эд довольно жмется носом ему в воротник куртки и смеется, Антон одним взглядом зовет Егора поближе и наклоняется к нему, чтобы тоже поцеловать и не оставить без их привычного проявления теплых чувств. Арсения он целует по-другому — приобнимает за пояс, подтягивая ближе, сначала касается губами его щеки и только после целует в губы, прикрывая глаза и в душе радуясь, что никто не запускает фейерверков над их головами, — и опасно, и слишком сопливо, да и тогда их точно заметят. По головке в российском, не столичном дворе не погладят, если увидят поцелуй двух людей одного пола, наверняка набегут умники, которым бы свое не нужное никому сейчас мнение высказать и посоветовать полечить голову — хороший вопрос, кому на самом деле ее нужно лечить. Праздник получился настолько правильным, насколько и не представлялся. И, не сговариваясь, каждый думает о том, что его обязательно нужно повторить в конце пришедшего, нового года — у них же планы наполеоновские, их группа будет расти, выходить в свет и точно не распадется. Они все вдруг пересекаются взглядами и смеются, потому что понимают — каждый сейчас надеется на то, что как они встретили Новый год, так он и пройдет.