***
Записываются они до самого вечера, и из-за еще раннего наступления темноты кажется, что они провели в студии весь день. Антон, у которого под конец начал сдавать позиции голос, после записи последнего запланированного на сегодня трека не притронулся к сигаретам, решив поберечь собственное горло. Им послезавтра выступать в клубе, и не хватало только того, чтобы у Антона сел голос из-за перегрузки связок и горла. Может, покурит позже, уже дома, но явно не сейчас. Пока Арс еще говорит со звукорежиссером, давая контакты их группы, соглашаясь приехать еще не раз на запись и объясняя их уже довольно-таки длинный путь на пальцах, Эд помогает Егору перенести в жигули разобранную барабанную установку и жестами просит Антона вынести им гитары в чехлах — благо пока что две. Да, они уже играли несколько треков на три гитары, пробовали писать свой и даже набросали музыку по частям, но записываться пока не решились. Пускай лучше на начальном этапе записи все будут делать то, что умеют на «отлично», потому что дальше — больше. Успеют и инструментами поменяться на один-два трека, и сыграть трио на гитарах, и вывернуть весь план выступлений, чтобы поискать себя в жанре импровизации и проверить свои способности — на самом деле, это больше развлечение, чем ответственное занятие, потому что на большинстве выступлений они вводят импровизацию. Никому не будет интересно смотреть одну и ту же шоу-программу — никто же не ездит в тур за стендапером, чтобы по три раза послушать одни и те же шутки. Нужно меняться, загораться по-новому и исследовать собственные возможности так, как могут только они. Пусть они и продолжают разъезжать по концертам на жигулях, каждый раз надеясь на то, что все уместится в багажник и на задние сиденья — приходится ютиться то вместе с малыми барабанами, то с гитарами, тут уж как повезет. В таких ситуациях везет больше всего Эду, он за рулем, и ему, ясное дело, никто не пытается впихнуть в руки пакеты с одеждой и обувью с выступления или инструменты. Конечно, обслуживание автомобиля — штука не самая дешевая, но получается собирать на это с выступлений — им уже платят за них, и это начало успеха. Они пришли к тому, что берут деньги, пусть и маленькие, за выступления, максимально странно. В одном клубе, где они до этого не выступали, их спросили, сколько они берут за полтора часа выступления, а Эд взял и пошутил, да так пошутил, что теперь они по пару-тройку тысяч точно зарабатывают с музыки. Это, безусловно, не главная причина, почему они продолжают заниматься музыкой, а скорее приятное мотивирующее дополнение. Арсений перебрасывает себе на флешку запись с нескольких камер, заранее обговоренных и с остальными, и со звукорежиссером. Хотелось порадовать зрителей их канала и соцсетей новым уникальным контентом, который хотя бы отчасти намекнет на будущую движуху. И Арс как человек, любящий возиться с соцсетями и контентом для них, взялся за это. Да, Антону было легче не думать про камеры, видео с которых пойдет в интернет при согласии всех, и он, логично, не думал, а Арсений не напоминал. Напоследок Эд поднимается в студию проверить, точно ли они забрали все свои вещи, в том числе одежду, обувь и рюкзаки — мало кто после такой долгой записи может заставить голову вспомнить, у кого что с собой было, и легче еще раз пробежаться по помещению, чем судорожно ставить галочки в заметках напротив какой-то вещи. Как раз позовет Арсения в машину, потому что они уже планируют ехать — все жуть заебались, и в планах у каждого только быстрый ужин дома и сон, желательно, до обеда следующего дня. — Мне так понравилось, когда Антон стал разгоняться, — шепчет Арс, пока они с Эдом обходят помещение и даже балкон в поисках забытых вещей, которых, к счастью, не оказывается. На скорую руку Арс набрасывает еще зимнее пальто, сует Эду в руки шапку, свой рюкзак и пакет с бутылками воды, половина из которых пустые, и наклоняется обуться — он же до последнего бегает в своих отельных тапках, чтоб ножка дышала и чтоб обувь не натирала во время записи. — Ему идет тащиться от того, шо он делает, пушто делает он какую-то пушку. Ты вообще вслушиваешься, когда он под конец начинает тянуть, шо пиздец? Если я так сделаю, то стекла полетят, а у него это пиздец хорошо получается, я каждый раз кончаю, — Эд, нагруженный вещами, замирает в дверях и ждет, пока Арс обуется. — У него очень сильный голос, и подобных результатов тяжело достигнуть без преподов, но совершенно точно можно, Антон и пример, в общем-то. — А он еще бухтит, шо попсит, — когда Арс поднимается, выдыхает и застегивает молнию на пальто до подбородка, Эд поправляет ему шапку, натягивая посильнее на уши, и щелкает по носу, дурачась. — Пойдем, а то нас покусают. Они спускаются на грузовом лифте, — с шиком, так сказать — и, по ощущениям, происходящее приносит огромное количество положительных эмоций. Не каждый день записывают собственные треки, и то, что им выдалась такая возможность, не может не радовать. Из кабины лифта у Арсения несколько фото, где они с Эдом показывают языки, смеются и якобы тянутся друг друга поцеловать — новогоднее фото, где Антон и Эд целуются, многим понравилось, и пару раз точно они встретили его в тиктоках какого-то умника, пытающегося объяснить, почему подобное нужно прятать за семью замками — в комментариях его ожидаемо опрокинули, и не потому что узнали их, а потому что это не мнение, а высер человека, который умеет бросаться только выдуманными и не доказанными фактами. Из того, что их фото оказалось во внешней ленте, можно понять, что его выложили либо где-нибудь в пинтересте, либо на тематическом аккаунте во Вконтакте или в инстаграме — только странно, что гомофоб так глубоко полез за фотографией-примером. Им на эти видео были похуй, да и их быстро заблокировали, вероятно, из-за агрессивных высказываний. — Мы уже стали ставки ставить, куда вы делись, — отрываясь от выкладывания поста в их общий инстаграм, которым стал тоже заниматься, Антон улыбается садящемуся рядом на заднее Арсению и подпихивает ему мобильник, прося поглядеть и фото, и подпись, потому что выбирать и придумывать лучше всего получается у него. — И на шо ставили? — Эд почти что бесшумно захлопывает дверь, садясь за руль, и пихает Егору в ноги пакет с бутылками. — Я на то, что вы трахаетесь, — разводя ноги и давая Эду протолкнуть бутылки в отделение для ног, Егор смеется. — Без нас, это важное уточнение. А Антон сказал, что вы померли или в лифте застряли. — Кому что, — размещая свою гитару в чехле между колен, Арс закидывает рюкзак на заднее торпедо, подсаживается теснее к Антону и укладывает голову ему на плечо, решая немного отдохнуть. В мыслях он прокручивает момент, где кладет флешку с видеозаписями в карман джинс, — не самое надежное место, но все-таки — и выдыхает, понимая, что не оставил ее где-то в студии. Если что, они все равно приедут в студию снова — и для дальнейшей записи, и для сводки звука уже записанных треков. Сегодня на это уже не хватило ни терпения, ни сил, ни времени — и у них, и у звукорежиссера, который вызвался им по максимуму помочь. Этот день как первый слой торта, самое трудное, то есть начало, уже позади, но прогресса почти нет, и это одновременно и расстраивает, и мотивирует. Завтра им разбираться с оставшимися незаписанными треками, проверять звук на видео, чтобы выложить их на собственный канал, и решать, когда им встречаться со звуковиком, чтобы уже окончательно сформировать альбом из записанных треков и начать готовиться к его выпуску в соцсетях — на сцену песни пойдут раньше, сюрпризом, чтобы сначала никто ничего не смог понять. Они надеются, что следующие слои торта лягут ровнее и аккуратнее, чтобы их не пришлось перекладывать, вернувшись к изначальной позиции, и уезжают по домам на глухо шумящих жигулях.***
Только на десять градусов теплеет, и их тянет, как магнитом, в гараж. Специально теплые толстовки, джинсы с подкладкой, не весенние, но и не зимние ботинки, даже шапки на всякий случай они с собой берут. У Арсения еще несколько дней назад появилась идея для нового трека, который отлично ляжет в другой новый, еще не сформированный альбом — на будущее работать тоже хорошо, пусть и альбом, над которым идет усиленная работа, в таком случае подвисает в воздухе. И благо гитара была в багажнике жигулей, а не в гараже — Арс бы отморозил себе задницу, решив посреди ночи сбегать по-быстрому за гитарой. Ночью он накидывает мелодию, пробует самые разные комбинации и ловко скачет пальцами между аккордов, ища нужный звук и надеясь найти тот, от которого разом получит оргазм — именно так и нужен. Антон, которому тогда все равно было не уснуть, решился наконец сесть за отработку полного трека, с которым они уже выступали с двумя гитарами, но не с тремя, и не продолжать топтаться на всевозможных аккордах, мелодиях из других песен и выдуманной на скорую руку музыке. Ближе к лету они, наверное, уже будут смело выходить с тремя гитарами — места в жигулях хватает для новой гостьи. На самом деле, у Антона столько музыкальных планов еще не было, и он надеется только на то, что вывезет весну и лету, на которые запланирован еще один альбом, наполненный на данный момент на две с половиной песни — у Эда к одной не дописана его бас-партия, и поэтому выходить с ней они не могут. Другую презентуют позже, когда будет теплее и радостнее, а третья осталась еще с выпускного и продолжала своим существованием греть их души. У Антона есть и набросанный текст с музыкой для еще одного трека, но ни у Арса, ни у Эда, ни у Егора не было к нему партий, и его тоже приходится откладывать каждый раз, когда возникает нужда срочно перезаписать трек из другого, готовящегося к выходу альбома или три-четыре концерта стоят друг за другом — сил после такого марафона не остается, а придуманный и еще далеко не точный текст тяжелый для голоса, с ним работать по максимуму нужно. В гараже, куда они бегут по первому зову природы, приходится убрать накопившуюся пыль, вынести мусор, который складировался там с начала зимы — заехали после выступления, скинули пакеты с бутылками и уехали, удобно в моменте, правда убираться потом трудно. Эд, знающий отношение Антона к своему мотоциклу, все равно просит на нем прокатиться и, как только получает разрешение, уезжает на нем за энергетиками — так сказать, и вам, и нам. День обещает быть долгим. — Гля, — Арс, сдвинувший диван к стене, дальней от места для репетиций, поднимает запылившееся кольцо с пола и протягивает его заинтересованному Антону, который за прошлую весну в пылу потерял здесь немеренное количество браслетов, слетающих от слишком резких движений, и колец, соскальзывающих, когда пальцы оказывались липкими и мокрыми после пролитого на них алкоголя. — Маша-растеряша ты наша, Антон. Так бы и валялось оно, если бы мы не стали пыль вычищать. — И никто бы не чихал, если бы мы не стали лезть в пылюку эту, — Егору совсем не нравится, когда эти сероватые клубки — иначе, блять, даже не назвать — пыли оказываются под ногами или возле инструментов, но и вышкребать их из-под дивана, небольшого холодильника, кресел-мешков и столешницы — тот еще ад. — Да ну че ты бухтишь, Булка, — пихая кольцо в карман джинс, Антон относит поочередно гитары к стене, возле которой они обычно репетируют, и ловит Егора между кресел-мешков и столешницей, обхватывая его пояс руками и укладывая подбородок ему на плечо. — Сейчас бахнем по энергетику.. — Они нам нахуй не помогут, — отзывается Арс, который благополучно роется в ящиках столешницы, то ли ища стаканы, — раз пить, то с понтом — то ли проверяя, не спиздили ли у них что-то за время их редких посещений. — Мы их пьем как воду. На самом деле, Арсений прав. Энергетики давно стали для них газированным соком и не приносили бодрости, как в первые несколько месяцев — до колотящегося сердца, до желания бежать кросс, до энергии, бьющей через край. Эда первого перестало так торкать с них, а после еще трех-четырех месяцев их питья его вообще стало клонить в сон после одной банки, вопреки всем обещаниям на упаковках, — бодростью там и не пахло, ему бы в постель под одеяло. — Хорошо, бахнем по газированному соку, который все называют энергетиком, — подождав пару секунд, Антон спрашивает с пробивающимися нотками смеха, не переставая обнимать Егора со спины. — Так заебись, Арс? Или еще как-то переделать, а то вдруг не сок. — Пойдет. Арс сыпется первым и смеется в ящик, сидя на холодному полу коленями и шумно перебирая вещи — раз ему что-то захотелось найти, то тушите свет. На них вдруг накатывает чувство пиздецкой ностальгии по тем временам, когда они еще только дописывали трек к выпускному, первый раз именно здесь красили ногти друг другу, ночевали из-за тепла на жестком диване, напивались в хлам, до потери памяти и разума. Вряд ли это их лучшее время, но воспоминания непременно остались хорошие, такие, что на всю жизнь. Если у них будут те, кому можно будет рассказать про их бурную молодость с началом творческого пути, то это скорее будет сборник зашкварных историй, чем наставления и советы для жизни — Антон может посоветовать только не мешать водку с шампанским, чтобы не блевать там, где застанет их реакция между собой, а Эд посочувствует тем, кто так все-таки сделает, и самому себе и Антону из прошлого — Арсу и Егору на то, чтобы не пить, хватило ума и нескольких бутылок шампанского. — Так вот, бахнем по энергетику, — Антон явно задумывается над тем, как же планировал продолжать, и сводит брови к переносице, — и погоняем треки, если жопами не прилипнем к дивану. — Не прилипнем.***
Вместо того, чтобы сразу браться за новые треки, они решают сначала прогнать последние написанные и утвердить их для еще одного формирующегося альбома, чтобы иметь какую-никакую подушку безопасности на будущее — если кто-то заболеет посреди написания второго альбома, то они не потеряют огромное количество времени и не станут сдвигать его публикацию, потому что у них уже есть несколько готовых треков, которые только записать и остается. Антон тащится так, как будто перед ним собрался весь Олимпийский, и поджигает своим внутренним, таким правильным огнем остальных, не давая времени на ловлю атмосферы и раскачку. Вот сразу и все, что нужно для максимально огненного отыгрыша, Антон подкидывает им искру. У Арсения на джинсах очень скоро образуются пыльные пятна, появившиеся после того, как он с грохотом опускался на пол то перед Эдом, который в ответ падал рядом, матерясь от непривычной боли в коленях, то перед Антоном, который сегодня работает больше на голос и чистоту звука, чем на шоу — Арс с удовольствием им занялся, кстати. Даже с условием того, что микрофон у Антона выключен из-за нежелания ругаться с остальными владельцами гаражей, он все равно не выпускает его из рук — рефлекс, который тяжело будет отбить, пока ему на концертах не станут выдавать подвесной микрофон на голову или хотя бы петличку — сколько тогда будет лишнего шороха одежды. Несмотря на постоянный переход с места на место, ходьбу между первым рядом, где Арс и Эд почти всегда остаются, и барабанной установкой, Антон легко ставит собственный голос и без особых проблем удерживает его — иногда, конечно, срывается, попадает мимо нот и сыпется сам со своих же ошибок. У него сегодня настроение рвать и метать в хорошем смысле, и его такого бы на сцену, чтобы зал зажигал изнутри. — Арс, давай нахуй на пол, — в ботинках активно передвигаться, подниматься с пола неудобно, и Эд утаскивает у Арсения одну пару отельных тапок, чтобы не потерять такое настроение у Антона из-за собственной скованности. — Полностью только, давай! — авантюры Эда во время репетиций всегда бьют нормы их отыгрышей, но на них Арсений всегда соглашается. Арс опускается на колени и ждет, пока Эд разворачивается и ложится спиной на пол, к слову, уже не настолько и пыльный — они разогнали всю пыль, вытерли ее коленями и носками с тапками. Понимая, к чему Эд ведет, Арс отворачивается от него и откидывается назад, попадая затылком ровно по его плечу и осваиваясь на нем. — Спорим, ты зассышь так же сделать на концерте? — Эда тащит, размазывает, и он, умудряясь не сбиваться с игры и не терять мысль, отбивает одной пяткой ритм о пол. Антон, по звуку, оббегает Егора, на пару мгновений останавливается за его спиной и прижимается к холодной стене, чтобы несколько охладиться. — Не зассу! Не сказать, что Арс действует настолько же смело, как Эд, но и не лежит боязливо, остерегаясь промаха по струне, — может, трек и лучше получится, если он вдруг внесет внеплановые коррективы. Ему больше нравится стоять на коленях, не потому что ему, в целом, по жизни это приносит положительные эмоции, а потому что тогда можно класть гитару на бедра и отрываться, не боясь выпустить гриф из руки и резануть себе по пальцам струнами. — Тогда мы на следующем концерте на полу валяемся, забились, — Эд старается не перекрикивать Антона, которому и так трудно вывозить громкость собственного голоса без микрофона, пусть он у него и хорошо поставлен. — Не зассы сам! Арс первым возвращается в сидячее положение и, только благодаря ремню, не роняет гитару на пол. Им с Эдом бы отрепетировать выход из этого положения, потому что то, что получилось у них сейчас, в первый раз, ни в какие ворота. Не в гараже с бутылками пива в ящике говорить об элегантности, но все-таки набить, так сказать, руку на это движение им необходимо. У Эда, видимо, моторчик в заднице, потому что ничем больше не объяснить то, как он, широко разведя ноги и твердо упершись ими в пол, садится и выводит гитару в сторону, чтобы случайно не прижать коленями струны. Он вставать не торопится, продолжает глухо отстукивать ритм о пол, покачивается вперед-назад, переставая опираться на атмосферу и делая то, что внезапно приходит в голову. Оттягиваться у Эда получается лучше всего, потому что он по-настоящему кайфует от репетиций, отдается на них полностью и не считает, что вне концертов можно сдавать позиции, ему нравится даже приятная усталость в мышцах, правильно ощущаемая именно в тот момент, когда он оказывается в постели ночью. — Вы там весь пол обтерли? — Егор, у которого сложная партия заканчивается, кидает на Эда и Арса заинтересованный взгляд и подмигивает, когда ловит смеющийся взгляд Антона. — Какие молодцы, и убираться не нужно, так бы всегда! — на это ни Эд, у которого начинается трудная партия, ни Арс, поднимающийся с пола, не отвечают. Антон, по привычке убрав микрофон от лица, смеется в сторону, пока проигрыш между куплетом и припевом, и жмурится, ощущая, как в груди расплывается огромное такое пятно счастья. Они заканчивают этот трек и решаются на перерыв, потому что, во-первых, невозможно час постоянно активно передвигаться, не имея возможности добраться до воды и выхлебать целую бутылку в одного, во-вторых, Антону и Эду уже безумно хочется курить, в-третьих, им все равно переходить к написанию и проверке нового трека, а для этого нужно хотя бы отчасти успокоиться и отпустить энергичность — необходима холодная голова, чтобы потом не переписывать всю музыку и весь текст. Во время перекура Антон шутит, что поклонникам тяжело выбирать, по кому из них фанатеть больше. Бывает же так, что в группе, например, одна девушка, и тогда многие именно из-за ее индивидуальности чувствуют к ней большую привязанность и симпатию. А их четверо, и каждый по-своему выделяется — у Эда татуировок немерено, и он не останавливается на достигнутом, Арс отращивает — только по собственному желанию, не ради чьих-то симпатий — волосы, Антон артистичен, любит общаться с залом во время концертов, и за это его можно любить, у Егора хитровыебанные партии, во время которых он не упускает возможность пафосно подбросить палочки, поймать их в нужном положении и продолжить игру. Возможно, они цепляют и просто тем, о чем говорят в своих треках. Музыка может быть на любителя, на ценителя, но смысл — для всех. Многие музыканты и певцы стремятся написать такую песню, чтобы заедала, запоминалась после одного прослушивания и не выходила из головы, а они работают сначала на смысл и мысли, передаваемые треком, а потом уже на яркость и звучность слов. Если так подумать, то в голове чаще всего — но не всегда, многие ситуации нужно рассматривать прямо — заседают треки со всякими приколами, шуточным смыслом и словами, которые для многих будут неуважительными — Арс уже не раз говорил Эду о том, как же ему не нравятся эдиты с ними под Инстасамку. И это не про то, что он зазвездился, а про то, что некоторые слова и суждения в ее музыке его не устраивают и что смотрит он подобные эдиты обычно без звука — фанатам за любое творчество он всегда безумно благодарен. Да, у них тоже может проскользнуть не совсем уважительное высказывание, но при неправильном переводе текста — сколько людей, столько и мнений, а значит, что сколько переводчиков, столько и переводов. Они, конечно, не станут оправдываться, если их об этом спросят, и ответят прямо, что подразумевали, утверждая именно этот вариант текста. — Да ты издеваесся, — на выдохе шепчет Эд, когда собственная сигарета не прикуривается от Антоновой то ли из-за ветра, то ли из-за вредности. — И покурить нельзя уже, шо ж делать, — он, конечно, тягает у Егора электронки, когда лень идти на улицу или к окну, когда хочется чего-нибудь сладенького, но после репетиций ему необходима именно сигарета. — Хочется бухать, — невпопад выдает Антон, опираясь плечом на открытую дверь проветриваемого гаража, и выдыхает дым куда-то в сторону, видимо, для того, чтобы он все равно полетел в лицо. Арсений не подходит к нему затянуться, как делает это обычно, и Антон предвкушает полную пропажу обыденности сегодня — им еще и к треку на три гитары партии дописывать, пытаться его прогнать несколько раз, выверять спорные моменты, сглаживать углы — к сожалению, песня сразу не получается идеальной, с ней ебаться нужно долго. У них есть желание проводить по пару часов за написанием нового трека, пускай это и муторно, и сил много отнимает. Они долго стремились к такой жизни. Теперь они могут себе это позволить, не думая о том, что к восьми утра нужно куда-то бежать и там заниматься тем, что им не пригодится, — жизнь-то с музыкой планируют связывать. — Бухать хочется всегда, — подытоживает Эд и наконец закуривает. Перерыв у них выходит небольшой, потому что времени терять не хочется. Они не тянут время и сразу садятся за трек с использованием трех гитар. Решение внести партию акустической гитары и в несколько других песен принимается на скорую руку, но они не переключается на эмоциях и продолжают попытки состыковать сразу четыре инструмента так, чтобы звук одного не затмевал звук другого. Вряд ли легче будет работать с уже написанными партиями Арсения и Эда в готовых треках и стараться найти место, куда можно «вписать» партию акустической так, чтобы со стороны это не казалось нагромождением инструментов. Именно поэтому они садятся писать новый трек — меньше перекапывать, менять и мутить ради звучности и удобно ложащегося текста — Антон явно будет не в восторге, если ему придется работать одновременно и с трудной гитарной партией, и с вокалом. Почему-то Эд вдруг начинает постоянно тупить в одном и том же месте — вместо припева начинает играть следующий после него куплет и вспоминает о своем очередном таком же проебе через пару секунд — и так просто тысячу раз подряд. Они, Эд и Арс, набрасывали уже несколько дней музыку к новому треку с гитарной партией Антона и сейчас старались сыграться на двоих, чтобы во время репетиций с полностью готовой партией Антона не тупить друг с другом. — Да ты шутишь, — Арс уже готов надавать Эду по голове своей гитарой за то, что в восьмой-десятый раз подряд он берет и опять благополучно проебывает припев — и все это без задней мысли. — Эд, ну че с тобой, мой хороший, я ебал уже, — он уже свою партию перед припевом выучил наизусть, чтобы успевать кидать взгляды на Эда и его пальцы, вдруг прекратившие его слушать. Раньше он, безусловно, ошибался, пропускал партии, забывал про нововведения, но никогда не допускал одну и ту же ошибку столько раз подряд. Все, бывает, подвисают и путают местами части трека, случайно в своей голове меняя местами куплеты или забывая про повтор припева, но настолько сильную тупичку никогда не ожидает — Я привык, шо оно на автомате получается, блять, — трудно бывает переходить с наизусть выученного трека на новый, который и дописать, и доработать, и коррективами украсить, и задрочить до мышечной памяти. — Так-то со всеми получается, шо я бегаю, о своем думаю, и оно само делается, а тут, еп твою мать, сидя не могу сыграть. — Давай только твою партию? Арсу кажется этот вариант оптимальным. Эду нужно попробовать жить именно собственной партией, полагаться только на свою музыку, не сравнивать мысленно этот и предыдущий прокат трека и думать головой в процессе. В самом начале, когда песня только создается, крутится мелодией на языке и записывается на обрывках бумаги, приходится сильно напрягать мозг, чтобы не запарывать части и выходить с чистой игрой. Пальцам необходимо время, чтобы уже на автомате передвигаться между ладами и струнами. — Мне нужно просто запомнить, шо там меня уносит туда, куда нахуй не надо, — Эд и сам не понимает, каким образом каждый раз ошибается в одном и том же месте, ему это несвойственно. — Короче, я ебанулся и запомнил не так, как нужно, теперь вот мой мозг скрипит. — Пара из ушей не хватает, — по-доброму посмеиваясь, добавляет Антон, который сидит в креслах-мешках со своей гитарой и телефоном с тюнером, чтобы подогнать к самым оптимальным настройкам гитару и не подкручивать ее посреди игры. — Именно, — Егору сейчас лучше всех — он ждет, когда они напишут основную часть, чтобы трек не шел совсем вразнобой. — Иди сюда, — он, поймав взгляд Эда, улыбается и еще раз зовет его, только теперь глазами. Эду нужно перезагрузить голову и не лезть под волну вины только из-за того, что не прет партия. У каждого были проебы на репетициях, и это нормально, потому что все строится на ошибках и опыте — никто не может сесть и одним взмахом руки создать шедевр, музыка — колоссальный труд, над которым приходится сидеть не только днями, но и ночами. Хорошо, что проблемы и недочеты вылезают именно на репетициях, а не на выступлениях, и Егор это понимает как никто другой. Он сам-то пару раз на концертах забывал поправлять тарелки и бил по ним, пока они продолжали дребезжать, потому что огненная реакция зрителей вышибала все мысли: и положительные, и отрицательные. Слушатели-то не поняли ничего, даже не заметили легкого изменения звука, а вот они вчетвером, пусть и под волной эмоций, услышали и отлично поняли, в чем причина поползшего от их норм звука. — У тебя все получится, — Егор сам к Эду пододвигается, не собираясь ждать его решимости, и сдвигает гриф вперед, чтобы не мешал объятиям. — Бывает хуйня, мы все проебываемся, ты ж понимаешь, — он бы и на колени Эду пересел, если бы не гитара у него на коленях. Егору приходится довольствоваться имеющимся, он, приподнимаясь к уху, целует Эда в щеку и слишком очевидно выдыхает, когда чувствует на своей талии уже привычную руку. Во время выступлений и репетиций они контактируют мало, потому что просто-напросто нет возможности постоянно стоять в задней линии — у Эда много сольных партий, и ему необходимо быть в центре — внимания или сцены, решать только ему самому. В целом, Егор ощущает себя в своей тарелке, сидя за барабанами, потому что ему нравится наблюдать за происходящим на переднем плане сцены, потому что его не слепят софиты и потому что не нужно работать на зрителя мимикой и жестами — это Антон там в баранку скручивается, чтобы успевать и петь, и с места на место передвигаться, и со зрителями контактировать, и толпе вбрасывать какой-нибудь провокационный — но не слишком — жест. Егор бы не вывез, хотя всегда хотел попробовать на себе ощущения от часового концерта, где он бы был с гитарой в первом ряду — ноги и на барабанах задействованы, потому что без педалей деваться некуда, но полной их свободы у него нет. — Просто попробуй без эмоций отыграть, выключи их на пару минут, — прижимаясь носом к виску, Егор подушечками пальцев массирует Эду затылок и постепенно поднимается выше. — Ты ж сколько раз отыгрывал предыдущие треки только с рабочей головой? Вот и тут так же попробуй, не пойдет — хуй с ним, будешь мышечную память надрачивать. Сам Егор, в общем, очень быстро запоминает собственные партии и уже через пару дней чисто теоретически может играть без вспомогательных записей. — Ладно, обосрусь — и хуй с ним, — у Эда настрой меняется, и Егор с победной, счастливой улыбкой возвращается на свое место на диване, который так и не смягчился, не продавился за время использования и оставался жестким. — Давай вместе, — Арс поднимается первым и тут же протягивает Эду руку, зовя за собой. Может быть, Эду будет легче настроиться на рабочий лад, если он почувствует себя на своем месте — на сцене, пускай и импровизированной. Со сцены можно сойти, но от нее не получится отказаться — потянет обратно, если внутри осталась хоть какая-то искра прошлого дела. Эд смотрится на сцене правильно, его как будто создали для нее, и других особых вариантов не рассматривалось — разве что подработки по всяким стройкам и в интернете — с какими-то защищающими от излучения очками на носу Эд выглядит до безумия хорошо, и Егор все чаще его таким ловит по вечерам, потому что остается иногда и на три-четыре дня у него — свой дом у него есть, но туда не привести надолго Эда, и это, безусловно, расстраивает. Арс, полностью понимая Эдовы отношения со сценой, чувствует примерно то же самое — поначалу он еще нервничал, боялся накосячить, а потом, кажется, выкупил весь кайф, стал тащиться от того, что он делает, и принимать свои ошибки, если они появлялись. Пропустил вступление в припев — и хуй с ним, с этим припевом, вряд ли кто-то вообще заметил пятисекундное отсутствие его игры. Забыл про существование медиатора во время тяжелого — как игрой, так и вокалом — трека — похуй, хорошо, что пальцы не в кровь, и он может играть дальше. Ошибки нужно учиться принимать ровно так же, как и начало пути, — у всех, кто чем-либо занимается, есть начало со своими грехами и слабостями. А те, кто отнекиваются и пытаются доказать, что родились с талантом и сыграли первую мелодию как только научились управлять пальцами, безбожно пиздят. — Если б у Егора партия была, вот вообще неплохо было бы, — про текст он молчит, потому что Антон то вставляет какие-то строчки, то отказывается от них и говорит, что переписывает их, потому что они получились хреновыми. — А с акустикой у нас хорошо должно попереть. Если, конечно, мы заебись ее вставим, потому шо бывают треки, в которые она нахрен не всралась в дуэте с другими гитарами — и без нее заебись получается. — Давай сначала наши закончим? — Они закончены, шо ты ссышь мне в уши? — Ты знаешь, о чем я. Арс поправляет ремень гитары, достает из кармана джинс красную, почти бордовую, бандану, складывает по-своему и завязывает, убирая с лица отросшие волосы и сильно не затягивая — проходил, знает, что голова будет неимоверно болеть уже через пару часов. — Хуя у тебя цацки какие, кто подарил? — ехидничает Антон, откидываясь на подложенное под голову кресло-мешок. — Любовники, — в том же шутливом тоне отвечает Арсений, пересекаясь взглядом с Эдом и почти что начиная смеяться. — А я тоже хочу, слушай, посоветуй, где ты их нашел, — Антон просто не мог так не ответить. — А че, плохо, что ли, чтоб и мне банданы дарили, челка заебла. — Эта прерогатива только для меня, ты в пролете, — для понятности Арс показушничает, отворачивается к Эду и все-таки смеется, склоняясь вперед и отпуская гитару — он уже делает это неосознанно, потому что не помнит, когда был с гитарой не на ремне. Антон строит самое понятливое в мире лицо, от смеха морщит нос и откладывает гитару на соседние кресла-мешки, планируя засмотреть до дыр — если ему это, конечно, разрешат — совмещенные партии Арса и Эда. Трек получается совсем спокойным, Арсений и не замечает момента, когда прижимается спиной к плечу Эда и отключается от происходящего вокруг, как будто бы ничего не имеет значения. Эд не пропускает припев, мерно отстукивает неоговоренный ритм, щурится, смотря куда-то в пол, и улыбается каким-то своим мыслям. Если посмотреть со стороны, то сказать, что он действует не на автомате, можно только в том случае, когда он перемещает руку, лежащую на грифе, и перескакивает между струнами. Под самый конец Егор начинает отстукивать ритм, заданный Эдом, и ногой о пол, и ладонью о край дивана — он же жесткий, хорошо звучит. Антон, опуская взгляд куда-то в пол, задумывается, что ему пора заняться языком, чтобы написать совершенно идеальный и проникновенный текст к этой музыке — проебать нельзя, тем более он отлично видит, как задевает и пробивает на какие-то свои мысли этот отыгрыш с далеко не конечной версией трека. Если найти точки, где можно поднажать, то вполне себе реально успеть завершить этот трек за несколько дней, записать его и ввернуть в альбом, который все должен выйти — они обещают, подкидывают в сторис моменты тех треков, с которыми еще не выходили на сцену, и едва ли не ежедневно вбрасывают то фотографию с репетиции, то с записи, а в свою очередь поклонники ждут, делают нарезки — в таком качестве, словно снимали на тапок, потому что в клубе с яркими вспышками софитов иначе не получается — и рекламные ролики для тиктока, предлагая всем, кому интересно, послушать треки молодой группы и оценить их выступление на выпускном — оно продолжает гулять по сети и набирать просмотры и лайки какими-то необъяснимыми волнами — за день то никто не откроет, то сразу пару сотен. — На итальянском будем? — этот вопрос кажется дурацким даже Егору, который, честно говоря, итальянский знает какими-то урывками из школы и их треков — второе все-таки дало больше знаний, чем преподавательница, которая никогда не была чрезвычайно требовательна к своему предмету. — С английским ты точно не захочешь ебаться, — уместно замечает Эд, который еще помнит покрытые хуями переводчики, когда у Антона не получилось ввернуть нужное слово в конец строки из-за отсутствия рифмы — тогда он переворошил весь куплет, изменил его суть, оставил предыдущие попытки «в столе» и набросал его заново практически сам. — Итальянский сюда больше пойдет, — Антон любит вкинуть во что-то и не объясняться, пока не поймает на себе заинтересованные взгляды. — Оно загадочнее получится, если зритель не всечет без переводчика, о чем я пою. — А если кто-то знает итальянский? Твой план по загадочности проваливается, получается? — Пока рано нашим поклонникам учить языки, на которых мы сочиняем, — неосознанно Антон объединяет их, несмотря на то, что к текстам никто, кроме него, особо не имеет отношения, они вместе, значит они вместе везде, а не в каких-то отдельных частях. — Вот будем чуть-чуть позначимее, — он не решается думать о том, что кого-то они могут мотивировать своим примером, — тогда кто-то точно выучит язык ради того, чтоб подпевать не звуками, а прям словами. Антон почему-то очень боится разочароваться, понять, что слишком много на себя брал, представляя, как кто-то на данном этапе их творчества учит итальянский из-за их треков, тексты которых в интернете очень трудно, но возможно найти.***
Зажимая сигарету боковыми зубами, Антон шумно отмечает что-то в тетради с записями текстов, аккордов, выступлений — в общем, всего, что только может быть связано с музыкой. У него там на полях появляются то заметки насчет сцен, куда их зовут, то просчет трат за месяц, то Арсовы какие-то пометки, набросанные в спешке и тяжело разбираемые спустя только пару часов. Пепел оседает на столе, и Антон, сильнее поджимая ногу под себя, ерзает по рабочему креслу задницей — да, они пошли домой для того, чтобы отоспаться и максимально рано вернуться в гараж дальше писать трек и разбираться с партиями, но Антону похеру мороз, если у него вдруг появляется идея. В левой руке у него мобильник с открытым переводчиком, напротив, сверху на закрытом ноутбуке, конспекты с интернет-уроков итальянского, перед ним самим исписанная вдоль и поперек тетрадь, правил для которой не было изначально, — и Антон, и Арс, который со временем удобно устроился на задних страницах, писали так, как получалось в моменте и как велела душа. Освещает стол только настольная лампа, по возможности отвернутая от постели, чтобы не разбудить спящего Арсения — он-то уснул почти сразу, как оказался в кровати, потому что, откровенно говоря, заебался и предвкушал завтрашний день во всей красе. Антон остается курить за столом и оправдывает это не ленью, а нежеланием шуметь и будить Арса, который, проснувшись, потащит его обратно в постель. А то странно получается — засыпали вдвоем, а в итоге спал только Арсений, потому что у Антона в заднице шило слепой любви к тому, что он делает. Утром его будет хуевить только от шума воды в душе, потому что громко и вообще кто так рано поднимается. И Антон продолжает оставаться за рабочим столом, докуривая уже вторую сигарету, и надеяться на то, что его по счастливому стечению обстоятельств пронесет, — на крыльях любви полетит в гараж, чтобы показать всем написанный текст и, наконец, попробовать отрепетировать с ним. Вряд ли сразу получится состыковать музыку и текст из-за того, что сейчас у Антона нет возможности слушать живую музыку и прикидывать то, как трек будет звучать вживую. Запись с диктофона совершенно не то. В голове у него еще остаются отголоски мелодии, потому что не запомнить ее за весь вечер репетиций было просто невозможно, и текст, сугубо по Антоновым ощущениям, ложится. Но все же решать, подходит ли текст, ложится ли, будут они вчетвером завтра. Если бы Антон сам принимал подобные решения, группы бы и не было — не сложились бы. Арс ерзает, перекатываясь на вторую половину разложенного дивана, прячет лицо в подушке и замирает, уже успев изрядно напугать Антона, который не намерен уходить от текста в ближайшие полчаса точно — дальше уже как пойдет. По затылку проходится уже знакомое ощущение — пора отдохнуть, выключить свет и прекратить насиловать собственный организм. Антон сгибает лампу, оставляя ее светить в самый стол, и приглядывается сквозь полумрак к Арсу на постели, щуря глаз и непроизвольно расплываясь в улыбке, которая всегда его выдавала, выдает и будет выдавать — влюблен до пизды, ни меньше ни больше. На Антона тяжелой глыбой сваливаются воспоминания о давно ушедшем мае, и он со вздохом замирает, не отводя от Арсения взгляда и опуская сигарету в пепельницу, заранее предусмотрительно переставленную с подоконника на стол. Ему не кажется какая-либо часть прошлого ошибкой, но при этом осознание, что все могло пойти не так, накрывает, и Антон подвисает. Наверняка от такого настойчивого тяжелого взгляда Арс проснется в непонимании — кто, блять, на него пялится посреди ночи? Это не у Егора ночевать, где кот — в доме хозяин, потому и спит, и ходит там, где хочет, и пьет из поставленных на ночь стаканов воды. С родителями Арсений после своего совершеннолетия практически не общается, на Новый год даже матери не позвонил. Антон не может понять его чувств и опасается спрашивать, потому что это может принести массу отрицательных эмоций, испортить на целый день настроение, окунуть в не совсем приятное прошлое. Может быть, Арс себя замечательно чувствует и без общения и какой-либо связи с родителями. И не то чтобы его так задел их развод, — это только их выбор — просто приятного было мало, когда Арс сдуру — он сам так считает, и Антон об этом догадывается — решил погорячиться, рассказать матери про их начинающиеся отношения и обозначить свой полный переезд. С отцом намного труднее. Арсений никогда не был с ним настолько близок, чтобы почти год жалеть о разрыве каких-либо связей с ним. Поначалу, безусловно, было тяжелее, обиднее, но при этом все равно проще, чем с матерью, дальнейшие разговоры с которой окончательно убили их отношения. Арс тогда был слишком принципиальным и не стал бы улыбаться человеку, который считает их с Антоном шуткой и молодежным приколом. А сейчас, по его мнению, уже поздно что-то менять, да и особых желаний и стремлений нет. Очень сильно на Арса влияют родители Антона, которые открывают ему новые границы общения со взрослым, поставленным как родитель. И, что важнее всего, они лояльны. Скорее всего, они знают или хотя бы догадываются об их отношениях, но ничего на этот счет не говорят — не знают, как подступиться, с чего правильнее начать, или намеренно избегают этой темы и не вмешиваются? Антон пробегается по спине Арсения взглядом, еще пару секунд медлит, как будто решаясь на что-то, и все-таки щелкает кнопкой выключения на настольной лампе, сдаваясь. Когда в голове бардак, в котором и слов в текст не найти, Антон не может сосредоточиться, все больше прислушивается к головной боли и все меньше хочет оставаться за столом. Кровать становится в разы привлекательнее, хотя и до этого была ничего из-за спящего на ней Арса с разметавшимися по подушке волосами и откинутым до бедер одеялом — по ощущениям, в квартире вообще не топят, хотя батареи еще косят под теплые. В комнате становится совсем темно, лунный свет остается за раздвинутыми шторами, и Антон остается в темноте со своими мыслями. Он слышит, как Арс еще раз переворачивается с боку на бок, елозит по простыни и, видимо, сквозь сон вздыхает, не ощутив рядом Антона. Засыпать и просыпаться вдвоем становится привычкой, и Арсений никогда ее не нарушает — по утрам остается доспать или листает ленты в соцсетях, дожидаясь момента, когда проснется Антон, по ночам не отходит надолго и, если все-таки ему приходится подняться с постели, всегда быстро возвращается и влезает Антону в объятия, по-привычному нагло поднимая его руку и забираясь под нее. Это у Антона привычка, отчасти даже дурная, потому что если вставать после тяжелого дня и садиться посреди ночь писать текст, то утром он будет себя чувствовать скорее разбито и устало, чем бодро и весело — а сейчас, в самый разгар вдохновения у всех четверых, очень важно быть выспавшимся. Антон научился изредка забивать на какую-то часть потребностей — потом гребет сполна, засыпая в выходной день вечером и просыпаясь к обеду следующего. Это неправильно, но Антон привык к этой неправильности своих поступков. Он еще несколько минут медлит, привыкая к темноте и предполагает нынешнее положение Арсения, так как не может его увидеть. По ощущениям, дальше текст не пойдет, он только потратит на соцсети время, отведенное на сон. Из-за откровенно хренового отопления ночью дом превращается в ледник, который только к обеду оттаивает, и можно снова не беспокоиться за отмороженные ноги. И дело в том, что батареи то и дело становятся холоднее без причины, хотя по счетам все заплачено — Россия для грустных и замерзших? В процессе работы Антон и не зацикливался на том, что по пяткам тянуло прохладой, а сейчас, выключив свет и начав полагаться в большинстве на слух и на осязание, ощутил сполна этот мерзкий холодок в ногах. Попытка бесшумно подняться с кресла заканчивается тем, что оно предательски скрипит и, кажется, будит Арса, потому что он вдруг шевелится, с шумом проводит по второй половине кровати рукой и замирает. — Шаст, ты че там делаешь? Удивительно, что пол под Антоном не провалился, и он не улетел к соседям, раз он настолько удачлив. — Щас иду, — на вопрос Антон не отвечает, решив, что Арса вряд ли обрадуют его ночные нападки на текст, и в полной темноте делает шаг к дивану — не зря же он в этой квартире живет все то время, которое себя помнит. — А ты че не спишь? — Потому что ты шастаешь там, — если ориентироваться на звук, то Арс, вероятнее всего, отползает поближе к стене, чтобы Антон мог лечь на свою половину, и приподнимается на локте. У него есть привычка всегда, когда он просыпается, независимо от того, будет ли он спать дальше или пойдет умываться, расчесываться. На вопрос Антона он сказал, что ему так волосы утром меньше похожи на одуванчик и что ему самому так спокойнее засыпать. — Щас перестану. Антон становится коленом на кровать и кидает взгляд на пепельницу, остающуюся на столе, проверяя, точно ли потухла сигарета, — не будет весело, если он спалит квартиру и подожжет не зал своей энергией и своими взаимодействиями, а свою семью сигаретой. — А время столько? Место с края у них, как ни странно, самое привилегированное — мобильники с будильниками и бесконечным количеством информации лежат на полу, чтобы ночью их не сталкивать и не терять в постели. И Антон, благодаря такому расположению телефонов, научился, по его мнению, самой важной вещи в своей жизни — он может тапнуть большим пальцем ноги по экрану, посмотреть время и, если это его собственный телефон, пробежаться взглядом по уведомлениям. И Антон, зная, что Арсений бы похихикал, если бы не был сонным, уже на автомате проворачивает свой трюк и сразу мысленно прикидывает, сколько же времени на сон благополучно проебано. — Почти четыре часа, — он забивает на собственный телефон, оставшийся на столе, потому что лень-матушка. — Спи давай. Антон и сам пока не понимает, откуда находит в себе силы вот так вот сидеть ночью после того, как они весь день ебались с треком, и писать текст. Об этом решается подумать позже, желательно утром, а не посреди ночи, потому что у Антона нет в планах пункта, где он спит до вечера и не репетирует большую половину дня. — Я еще и спи, — на выдохе шепчет Арсений, пока Антон шумно влезает под одеяло. — Сам шастаешь по ночам, а спи я, вот прикол, — он сонно посмеивается, ощущая, что сейчас просто-напросто вырубится, если не откроет глаза. Это такое состояние, когда одно действие решает буквально все. Если он глаза не станет открывать и понадеется поговорить с Антоном таким образом, то уснет мгновенно, несмотря на свое положение, и утром вряд ли вспомнит, что просыпался посреди ночи. Если откроет глаза, то, вероятнее всего, первые полчаса будет говорить с Антоном о какой-то банальной фигне от нечего делать, а последующие — бегать глазами по потолку и рассматривать привыкшими к темноте глазами комнату. Занятие не самое интересное, но хотя бы занимает на какое-то время. — Все, Поповка, не это самое, — Антон находит удобное, желанное положение и замирает. — Завтра разбудишь, если я в двенадцать не встану? Режим, конечно, пиздец, но они привыкли к нему, и им дорогого будет стоить перестроиться. — Разбужу, если сам встану, — Арс тоже не святой, умеет и намеренно просыпать, и случайно. На это Антон только кивает, пододвигается ближе к Арсу и целует его в плечо, ощущая, как за губы цепляются нитки от футболки. У него обычно перед сном начинается прилив необычайной нежности, и Арсений, иногда даже сквозь сон, старается реагировать. Раз Антон в постель вернулся, то нет особого смысла оставаться в полулежащем положении, и Арсений опускается ему на плечо щекой. В нос ударяет запах сигарет, но Арс уже давно от этого не морщится. Антон обхватывает его талию одной рукой, скользнув под футболку, и сквозь лезущие в лицо волосы целует его в висок. — Знаешь че? — вместо того чтобы вместе с Арсом начать провалиться в дрему, Антон крутит в голове недавно отредактированный текст песни — не той, которую они начали писать сегодня — и параллельно укладывает бедро Арса к себе на ноги, считая это лучше всякой большей близости, по крайней мере сейчас. — М? Арсению не то чтобы не интересно, просто спать хочется больше. — Хочу быть и хорошим мальчиком, — у Антона улыбка растягивается до ушей, он без ума от их этого трека и считает его одним из лучших на данный момент их творчества, — и гангстером. Текст был первым, что вообще появилось к этому треку, потому что Антон этой идеей загорелся, даже обозначил моменты, где видит отдельно басовые и отдельно электро-гитарные партии, и на следующий день они уже продумали несколько вариантов трека и партий в нем — так сказать, на выбор. — Антоон, — Арсений отлично знает, что некоторые строчки направлены именно к нему, потому что не догадаться было сложно. — Вот ты, блять, сказал, и мне захотелось пробежаться по своим партиям там. Делая вид, что он вообще ни при чем, Антон прикрывает глаза и, чувствуя скользнувшие по поясу руки, победно усмехается.