***
Сцена, на которой им предстоит выступать, состоит из трех частей. Одна возвышается над танцполом метров на пять, от нее идет лестница, спускающаяся к небольшой дорожке вдоль части сидячих мест и танцпола, приводящая к центральной округлой сцене, с которой Антон планирует прыгать в толпу, и наконец небольшая выпирающая вперед площадка под возвышающейся сценой, на нее и спрыгнет Антон после катания по рукам. Барабаны уже выставлены на возвышающейся сцене, микрофонная стойка оставлена в стороне, если Антону она все-таки понадобится. Свет затухает, становится бледно-красным, четыре луча от софитов устремляются прямо к выходу из-за кулис. Первым выходит Егор, взмахивает палочками в воздухе и вприпрыжку добегает до барабанов, улыбаясь от того, как смешно перед лицом скачет пушистая челка. За ним следом — Антон с микрофоном в руке. Арсений и Эд, придерживая грифы гитар, оказываются на сцене последними. Зал одобрительно гудит, танцпол начинает раскачивать руками, призывая к началу, и Антон подмигивает в камеру в нескольких метрах от себя. Журналисты точно есть где-то в толпе и на сидячих местах, но даже чисто теоретически они не смогут записать происходящего на верхней сцене. Антон дожидается, пока софиты затухнут, выносит в центр микрофонную стойку и, обхватив ее ниже крепления пальцами, выдыхает в микрофон — показывает, что сейчас начнется, что он здесь. Пока еще темно, Антон кладет руки на плечи Арсу и Эду, ведет их к лестнице и шепотом напоминает про первую ступеньку, на которую они спускаются ровно в тот момент, когда загорается основной свет. Каждая ступенька подсвечивается, но Арсу, который вступает со своей партией под удары Егора по педали, это не нужно. Они втроем медленным шагом спускаются вниз, Антон светит улыбкой в толпу, подмигивает Эду, перепрыгивающему через ступень в ботинках на небольшом каблуке, и ведет Арсения за плечи, не давая запутаться в ногах и рухнуть вниз. Несколько софитов направлены на Егора, который, подставляя лицо их свету, жмет на барабанную педаль и улыбается. — Loro non sanno di che parlo. Vestiti sporchi, fra, di fango, giallo di siga fra le dita. Io con la siga’ camminando! — Антон курит невидимую сигарету, отпустив Арса и дав ему отстать буквально на шаг вместе с Эдом, который машет руками людям, раскачивает зал и старается сторониться Арсения, чтобы не зацепиться за его гриф. — Scusami, ma ci credo tanto, che posso fare questo salto, e anche se la strada è in salita. Per questo ora mi sto allenando!* Арсений и Эд быстро его нагоняют, обходя с двух сторон, и они идут как будто бы по линейке, выровняв шаг и не спеша вперед друг друга. — E buonasera, signore e signori, — Антон взмахивает рукой и неглубоко кланяется, когда Эд, качая в такт головой, вступает со своей партией. — Fuori gli attori! — и Арс, и Эд отстают от Антона, вдруг пошедшего быстрее, и сближаются, переглянувшись. — Vi conviene toccarvi i coglioni! — Антон поет агрессивно, облизывается между строк и, усмехнувшись, стучит по своей же голове; тот, кому нужно это понять, не поймет, остальные додумаются. — Vi conviene stare zitti e buoni, — отведя микрофон чуть в сторону, он приставляет к губам указательный палец, словно призывая к тишине. — Qui la gente è strana tipo spacciatori! Troppe notti stavo chiuso fuori, — он обводит рукой зал, благодарно кивает и идет дальше; Эд и Арсений, сыгрываясь, остаются позади. — Mo li prendo a calci sti portoni, — Антон делает резкий выпад ногой вперед, ударяет каблуком по сцене, чувствуя, как удар отдается тупой легкой болью, и продолжает идти, точно зная, что здесь будет жесткий тайминг, — sguardo in alto tipo scalatori! Quindi scusa mamma se sto sempre fuori, ma..** Егор ударяет по барабанам и тарелкам, подскакивает на своей барабанной табуретке, откидывает волосы назад и облизывает губы, чувствуя вкус помады, то ли своей, то ли Эдовой. — Sono fuori di testa, ma diverso da loro! — Антон спускается в проход посреди танцпола и начинает медленно проходить сквозь дебри рук, которые намерены его коснуться во что бы то ни стало, как будто бы он звезда мирового масштаба. — E tu sei fuori di testa, ma diversa da loro! — он указывает куда-то в толпу, откуда на него сыпятся ладони, и подмигивает куда-то в ту же сторону, хотя он уже смутно помнит направление. — Siamo fuori di testa, ma diversi da loro!*** — отрицательно махнув головой, он бросает короткий взгляд на Арсения и Эда, остающихся вблизи лестницы и стоящих друг перед другом на коленях. Он становится на первой ступени к небольшой сцене посреди танцпола и раздает всем тем, кто смог прорваться ближе, «пять», пока еще проигрыш. Вступает Антон с пяти сиплых выдохов в микрофон, взмахивает свободной ладонью в воздухе и, поставив одну ногу на две ступени выше, продолжает. — Io ho scritto pagine e pagine, ho visto sale, poi lacrime questi uomini in macchina! — играясь, будто бы он сейчас за рулем, Антон усмехается. — «Non scalare le rapide» — scritto sopra una lapide! In casa mia non c’è Dio!**** Арс и Эд сталкиваются лбами, отключившись от мира, ерзают коленями в одинаково красных брюках-клеш, стирают носы у ботинок о пол, то подаваясь навстречу, то уходя от соприкосновений. У них действительно своя атмосфера во время многих треков, как любят писать в комментариях. — Con ali in cera alla schiena ricercherò quell’altezza! Se vuoi fermarmi ritenta, prova a tagliarmi la testa, perché..***** Под припев Антон поднимается на сцену посреди танцпола, бросает светлый взгляд на поднявшегося с колен Арса и взмахом руки зовет его к себе, улыбаясь. В отличие от Арсения, Эд остается в относительной близости от лестницы и ждет своего любимого момента в этом треке, когда все внимание направлено сугубо на него. Причем как зрителей, так и света. Егор ударяет по тарелкам, отмечая нужную точку; Арс резко отпускает и корпус, и гриф гитары и пытается коснуться всех, кто к нему тянется из толпы; остановившись, Антон переводит дыхание и легким жестом ладони указывает на Эда, который освещен всеми имеющимися в этом зале софитами. А зал действительно огромный, Антон даже не видит дальних рядов. Зал поднимает руки вверх, начинает хлопать в такт тому, как Эд опускается на свои же каблуки бедрами. Он взмахивает головой, отбрасывая волосы, раскачивает в руке гриф, по которому перебирает пальцами, разводит в сторону ноги, чтобы рухнуть между них спиной и продолжить играть так. Его получается даже снять и сфотографировать у тех, кто сидит на самых ближайших рядах. У него ходуном ходит грудь и живот, вздрагивают ресницы, на лбу выступают капли пота, а на лице отображена последняя степень блаженства. Ему нравится купаться во внимании. Партия у него здесь уж очень хороша. Егор ударами отмечает переход к следующей части трека, откинув голову назад и закусив губу. — Parla la gente purtroppo, parla, non sa di che cosa parla! — Антон начинает подниматься на сцену посреди танцпола, пока Арс, вступив со своей партией, расслабленно идет среди тянущихся рук. — Tu portami dove sto a galla, che qui mi manca l’aria!****** — скользнув рукой по собственной шее, Антон подпрыгивает, когда добирается до сцены, и вновь взмахом ладони зовет за собой Арсения, стоящего на первых ступенях и склоняющегося вперед в порыве. По возможности разогнавшись, Эд добегает до Арса, взмахивая грифом и едва умудряясь не бить им по рукам людей, и, стоя на ступень ниже, склоняется в точно таком же движении. Они начинают дразниться, копировать друг друга, смеяться, переглядываясь, и улыбаться до ушей, чувствуя, во-первых, как люди вокруг горят происходящим, а во-вторых, как сильно им нравится делать то, что они делают. Антон добегает до другой стороны сцены, без единой эмоции солдатиком падает на людские руки, граничащие со сценическим полом, и, полный доверия к людям, заканчивает трек: — Ma sono fuori di testa, ma diverso da loro! — он чувствует, как толпа под ним сгущается, наполняется новыми людьми, и ощущает себя от этого намного увереннее. — E tu sei fuori di testa, ma diversa da loro! — пока его несут на руках до третьей части сцены, Арс и Эд вместе убегают к Егору, не забывая останавливаться перед журналистами и просто снимающими людьми, чтобы сделать настоящее шоу, за которым хочется наблюдать. — Siamo fuori di testa, ma diversi da loro!*** Выкрикивая что-то схожее с «йоу» и «юху», Антон расслабляется на чужих руках, бросает взгляд на сцену, к которой его несут, и ухмыляется от ощущения стольких касаний на себе. Как еще с него не сняли штаны вместе с портупеей? Арсений стоит на самом краю возвышающейся части сцены, раскачивает остальных зрителей, пока Эд, какое-то время побыв рядом с Егором, активно лупящим по барабанам и тарелкам, отбегает в сторону с широкими взмахами ног и, доигрывая партию, то наклоняется вперед, то разгибается, отбрасывая волосы. Антона спускают на сцену ровно в тот момент, когда ему нужно заканчивать трек, и он дерганно выдыхает последние строки, спрыгивая с рук и громко стуча каблуками о блестящий от бликов пол: — Noi siamo diversi da loro!******* Голос у него едва-едва дрогает. Но времени на раскачку и разговоры нет, они мгновенно переходят к следующему треку. Он отводит микрофон в сторону, хватает губами воздух, пока еще может это делать, и слышит, как Арсений вступает. Наверняка ведь наклоняется ближе к краю сцены, демонстрирует струны, по которым скользит, и поглядывает на Егора и Эда, которые вступают на несколько мгновений позже. Этот трек в их карьерах можно назвать каким-то своеобразным мостом между тем, когда они были группой, известной в своем городе, и тем, когда они стали выступать в больших городах. Сейчас им не хватает распространения в соцсетях, чтобы ездить с концертами, к примеру, в Сибирь. — Вы все знаете, че это за песня, откуда она и для чего была написана, — Антон, у которого грудь все еще ходит ходуном, весь сияет и свободной ладонью стирает со лба испарину. — Так что погнали! Егор заканчивает свою индивидуальную партию из череды ударов, и ровно в тот же момент Арс вступает с продолжением, наступив на напольный софит и отбросив с лица волосы. Срываясь с места, Антон оббегает всю нижнюю сцену по кругу, раскачивает толпу, прыгая на месте, дает «пять» всем тем, кому удается прорваться к краю сцены, и терпеливо ждет, когда ему можно будет вступить. Оставаясь наверху, Арсений очень рискует. Хотя бы своей собственной головой. Он становится на самом краю, так, что носки ботинков в воздухе, и, отведя плечи назад, ударяет по струнам. Егор позади него ничего вокруг не замечает, самозабвенно ударяет по барабанам и тарелкам, перебрасывается взглядами с Эдом, который подбегает ближе к барабанной установке и играет, стоя рядом с одним из боковых барабанов. И только сейчас краем глаза Егор замечает, как красиво взлетают волосы, подрезанные под каре чуть выше линии челюсти, когда Эд встряхивает головой. Остановившись в самом центре нижней сцены, Антон взглядом проверяет, включен ли микрофон, и вступает: — So messed up I want you here! In my room, — Антон с ухмылкой указывает рукой на верхнюю сцену, в сторону Арса на краю, и, на ходу танцуя, начинает идти вперед, — I want you here! Now we're gonna be face-to-face! — он одной рукой раскачивает толпу, продолжая идти, словно бы границ у сцены нет и он прямо сейчас готов пойти по чужим рукам, только ногами, а не всем телом, практически как Иисус по воде. — And I'll lay right down in my favorite place! — был бы он на верхней сцене, встал бы перед Арсом на колени, но он сейчас перед людьми, поэтому, развернувшись, он опускается на протянутые руки, которые готовы вернуть его обратно. — And now I wanna be your dog! — Антон указывает сначала на Арса, обозначая, чьим псом хочет быть он, на следующей точно такой же строке — на Эда, который появляется рядом с Арсением, а уже после, когда на большом настенном экране появляется ударяющий по барабанам Егор, тычет в него с самой довольной улыбкой. — Well come on!******** Его несут на руках до той части сцены, которая ведет к лестнице; он с грохотом каблуков спрыгивает на нее, несколько раз подпрыгивает на месте, поджимая под себя ноги, и устремляется бежать к лестнице. Арс и Эд встречаются посреди верхней сцены, становятся максимально близко друг к другу, откидывают назад плечи, чтобы не столкнуться гитарами, и постоянно рывками подаются вперед, как будто бы дразнясь и выводя из себя. Им нравится взаимодействовать настолько, что и побитых лбов не жалко. Хоть бы вниз со сцены не упали, людей же подавят, да и высота не маленькая. Пока звучит проигрыш, Антон успевает вбежать наверх и прямо к своим словам подлетает к Арсу, место возле которого уже освободил Эд. Он с веселым видом убегает к лестнице, становится на верхней ступени и, отбивая ритм ногой, играет, пока Антон выдыхает и наконец снова вступает: — Now I'm ready to close my eyes! — он ведет свободной ладонью по своим глазам, закрывает их и подается ближе к Арсению, выставившему вперед одну ногу и расслабленно откинувшегося назад. — And now I'm ready to close my mind! And now I'm ready to feel your hand, — делая вид, будто бы он прямо сейчас подставляется под чьи-то руки, Антон усмехается, открывает глаза и делает шаг вперед, совершенно уничтожая расстояние между собой и Арсением, который к такому повороту вполне готов, — and lose my heart on the burning sands! — он рукой играется, показывая, как якобы бьется сердце внутри грудной клетки, и наклоняется над ухмыляющимся Арсом. — Now I wanna be your, — он тычет Арсу в грудь пальцем, — dog! Well come on!********* Откидываясь назад, Антон хрипло тянет последний звук, а потом с грохотом падает на колени перед Арсением, который, пододвинувшись еще ближе, продолжает играть, взмахивая волосами и смотря сквозь них на Антона. Разводя ноги, Антон опускается ягодицами на пол, отклоняется еще сильнее и начинает раскачиваться, то поднимаясь вверх на десяток сантиметров, то снова падая на пол. Сил на это, к счастью, у него предостаточно. Арсений скользит пальцами по грифу, дергает рычаг на корпусе, выдавая необычный звук, наклоняется ближе к Антону, и тот ныряет в его волосы, из-за которых не видно целуются ли они или просто делают вид. На самом деле Антон коротко целует его в кончик носа, подмигивает, шутливо боднув чужой лоб, и падает обратно на пол сцены. Ему стоит немногих усилий подняться, когда Арс делает несколько шагов. Покачнувшись на месте, Антон выравнивается и вприпрыжку бежит к Эду, стоящему на верхней ступени. Оказавшись около Эда, Антон забрасывает руку ему на плечо, прижимает его со спины к себе и повторяет припев еще несколько раз, пока Арс, подойдя к барабанной установке, сыгрывается с Егором, активно бьющим по барабанам и тарелкам. Эд не отказывает себе ни в чем и, чувствуя себя в большей безопасности с рукой Антона на плече, даже ходит между двух ступеней, ударяя по струнам. Несколько наклонившись, Антон меняет интонации, тембр, высоту голоса, повторяя раз за разом одни и те же строки, и раскачивается на месте вдвоем с Эдом, который готов поддержать любую его авантюру. Главное — не рухнуть из-за этой авантюры с высокой лестницы. Гитару все-таки можно постараться быстро восстановить, а вот со сломанной рукой не получится играть и выступать в ближайший месяц. Пока Антон держит его за плечи, Эд взмахивает грифом, уверенно дергает струны, меняя аккорды, и, жмурясь, качает головой. Волосы у них четверых очень быстро превращаются в нерасчесанные, взмыленные и влажные, потому что беречь сделанные укладки не выходит хотя бы из-за того, что музыка их безжалостно захлестывает. Еще немного — и у них точно отвалятся головы. Егор завершающе ударяет по барабанам, в порыве бросает палочки на барабан перед собой и тут же тянется за бутылкой воды, облизываясь. — Вы уже наверняка знаете, что у нас много новинок щас, что мы старается писать новые треки регулярно, что мы вообще любим это дело, поэтому щас будет новинка-новинка. Про нее мы нигде не говорили, этот трек пойдет в новый альбом, который мы щас заканчиваем. Скоро оформим его, — Антон выверенным шагом идет в центр, не отпуская от себя Эда, и окидывает взглядом сначала сидячие места, а потом ту часть танцпола, которая ему видна с верхней сцены. — Закинем вам, будете радоваться. Будете же? — возвращая в центр стойку для микрофона, Антон улыбается людям и одобрительно кивает, когда раздается характерный топот. — Погнали! Егор, успевший убрать бутылку обратно, поднимает вверх руки с палочками и трижды стучит ими друг о друга. Во время второго удара Антон уже вступает хрипловато-севшим одобрительным криком, чем-то похожим на карканье вороны. Лучи софитов устремляются на Арсения, который начинает свою партию, отведя плечи назад и старательно закусив губу. Вступление Эда отмечает Егор, ударяющий по барабанам, после чего он подключается со своей партией, начиная ходить на месте и каждый свой шаг легко отбивать о сцену. Установив микрофон в крепление стойки, Антон обхватывает ее одной ладонью, склабится, взмахивает ладонью в воздухе и, вступая, кладет ее поверх своей на микрофон: — I wanna be the first man you look at tonight, — голос у него меняется, становится севше-заискивающим, брови мягко приподнимаются в заигрывающем жесте, и он сам выпрямляет плечи, ставит ноги шире и практически прижимается к стойке. — I wanna be stuck in your head and make you go wild, — каждая новая строка отмечается наиболее яркими ударами Егора; Эд выступает вперед, звуча громче со своей партией; с ухмылкой Антон срывает последнее слово в полустон и жмурится на мгновение. — I wanna drive you 'till the morning light, — он скалится, выговаривает каждый звук, прогибается в пояснице и подается вперед плечами. — I wanna leave you alone in the middle of the night, — каждый удар по струнам Арс заканчивает тем, что взмахивает рукой; Эд покачивается на месте, легко взмахивая головой, чтобы волосы как будто бы струились по его голове. — I wanna be a good man and see you smile, — Антон вынимает микрофон из крепления и идет в сторону Арса, не отворачиваясь от зрителей и ступая не смотря. — And I wanna swim between your thighs, — ему хватает секунды, чтобы присесть позади Арсения и ласково скользнуть ладонью по внутренней части его бедер под одобрительный свист и визг. — I wanna fuck, — звук выходит горячий, сочный, Антон, уже выровнявшийся, коротко облизывается, — you till you scream and cry! — он идет назад и вправо, перемещаясь в свою часть сцены, в центр. — I wanna hold you in my arms tonight! — пятясь, Антон на ходу приседает и срывается на крик, жмурясь. — For your love I'll do whatever you want! — как будто бы оттолкнувшись, он возвращается в самый центр и, установив микрофон в стойку. — I'll do whatever you want, for your love!********** Егор отмечает переход к новой части трека ударами по тарелкам, наклоняет голову вперед, скрываясь за волосами, и сквозь передние пряди смотрит на Эда, который идет ближе к краю, раскачиваясь на массивной подошве и привычно покачивая плечами. — So, baby, why don't you please me now? — Антон опускает голос, добавляет в него томности и, бросив довольный взгляд на Эда, скользящего по грифу ладонью и потряхивающего гитару, отбрасывает назад передние залаченные пряди волос. — I've got so much I can give to you! — справа от него, если смотреть от зрителей, Арс уже сгибается, присев, и опускает вниз гриф, который практически достает до пола. — For your love I'll do whatever you want! — пока Антон еще сохраняет относительное спокойствие, Эд уже кланяется с гитарой, размахивает грифом, активно встряхивает влажными волосами, ходит взад-вперед и грохочет подошвой ботинок, отбивая ритм для своего же кайфа. — I'll do whatever you want, for your love!*********** — Антон отклоняется назад, поднимая стойку ближе к себе, и звонко, чисто тянет последнюю гласную, пока Егор, склонившись к барабанам, отбивает свою партию. Срывается Антон на что-то похожее на тот звук в начале, сравнимый с карканьем вороны, и уходит назад и в сторону размашистым шагом, утаскивая за собой микрофонную стойку, чтобы она не мешала Арсению и Эду. Они вдвоем сходятся, становятся в непосредственной близости друг от друга, склоняются к лицам друг друга и, размахивая грифами в разные стороны, сыгрываются. У них даже волосы практически идентично качаются, когда они порывисто друг на друга направляются, вынуждая пятиться. Свет на сцене тухнет, остается только отблеск софитов, направленный на Егора, размашисто и четко отбивающего партию в полной тишине. Антон идет в сторону, прячась в тени, подмигивает Арсу, который наверняка это видит, несмотря на темноту. Среди барабанного боя раздается «рык» гитары Арса, больше похожий на тот звук, когда автомобиль разгоняется. Через несколько мгновений затихают и барабаны, и электрогитара — Эд выходит в центр, ловит яркий луч софита и в нем вступает со своей индивидуальной партией, покачивая плечами и в удовольствии прикрывая глаза. В место под светом софита врывается Арс, осторожно теснит готового к этому Эда и подключается к партии, чувствуя, как Антон кладет руку ему на плечо и замирает позади вместе с микрофонной стойкой. — So tell me what you want and I'll give you what you want, babe, — шире поставив ноги, Антон выдыхает строку на ухо Арсению и отодвигается. — Tell me what you want and I'll give you what you want, babe!************ — еще дважды повторяя эту же строку, Антон скользит пальцами под ремни портупеи, задевает недавно сделанную татуировку — он выходит без рубашки и пиджака, чтобы красоваться новыми тату, не иначе — и в очередной раз уходит в звучный, крепкий крик, запрокидывая назад голову. Встряхнув головой, Эд выпрыгивает вперед, делает выпад, направляя за ногой голову и встряхивая волосами, и, раскачивая в руках гриф, идет ближе к Арсению, который оказался уже стоящим на коленях в метре от него. Разведя ноги и крепко уперевшись в сцену, Эд то откидывается назад, то подается ближе к плечу Арса, стоящего на коленях, и дергает струны без любой мысли в голове. Его просто выключает от всего, что за пределами сцены, и Арсения, кажется, тоже — он позволяет коленям разъехаться, садится ниже и ударяет по струнам, прикусив губу. Антон подбегает к ним, с шумом падает на колени рядом с Арсением и, дождавшись, пока Эд тоже опустится на пол, взмахом руки управляет их движениями. Они втроем почти одновременно откидываются назад, практически ложась между своих разведенных в стороны ног, и поднимаются обратно, а при этом Арс и Эд играют. Чуть приподнявшись, Арс задирает гитару вверх за гриф, ударяет по струнам, а Эд наоборот, сгибается, концом грифа достает до пола сцены и, уложив корпус гитары себе на бедро, теряется за собственными волосами. Антону удается быстро подняться, все-таки в этом он натренирован, да и гитары на нем нет, за ним тут же вскакивает Арс, становится посреди сцены и краем глаза провожает Эда, уходящего в сторону. Антон бесшумно подходит к Арсу сзади, обхватывает рукой его шею, прижимает к своей груди его спину и, держа микрофон двумя руками, вступает с окончанием: — Because, baby, for your love I'll do whatever you want! — слова он не поет, скорее выстанывает, зажмурившись и прижавшись своей щекой к щеке Арсения. — I'll do whatever you want, for your love!************* Оторвавшись от Арса, Антон делает шаг в сторону, запрокидывает назад голову и последний звук уводит в отчаянный хриплый крик, не добирая воздуха. Он громко ударяется коленями о пол, не выстояв в наклонном назад положении; Егор ударяет по барабанам в последний раз и склоняется над ними головой — еще немного — и он точно бы ударил лбом по одному из них. Всякая музыка заканчивается, и Антон, сидя на коленях посреди сцены, с толикой томности выдыхает в микрофон, объятый двумя ладонями. Зал буквально взрывается, на танцполе кто-то довольно визжит и кричит, люди, видимо, планируют отбить себе все ладони и отстучать о пол пятки, в середине сидячих мест разворачивают плакат, который тут же замечает взмыленный и пышущий жаром Эд. А Антон продолжает сидеть на коленях, хватая воздух губами и смотря в пол. Благо они предусмотрели этот момент и сделали небольшой перерыв между треками в расписании. Арс, думая, что действует незаметно, ласково гладит Антона по плечам, отпустив гитару, и массирует ему затылок пальцами.***
Отодвигая подвесной микрофон в сторону, Антон улыбается Эду, сидящему справа, и возвращается взглядом к журналистке, у которой они сегодня на интервью, транслируемом на радиостанцию и снимаемом на камеры. Атмосфера неплохая, вполне себе комфортная, и Антон практически уверен в том, что не будет никаких вопросов про романы между ними. Хотя это, конечно, та тема, которую стараются зацепить, обсудить и замусолить окончательно. — Вы вчетвером сегодня выглядите.. необычно, — журналистка улыбается, кидая взгляд на Эда, и включается в свою работу. — Юбки. Почему они? Есть какая-то причина или это такой стилистический ход? Расскажете? — Да шо тут рассказывать, — хмыкает Эд, подтянув ближе к себе подвесной микрофон, и откидывается на спинку кресла. — Это жест поддержки. — Жест поддержки, — подключается Арсений, опустив локти на стол и оперев на ладони голову, — тому парню, которого избили почти в центре Москвы из-за юбки. — Получается, своеобразный протест у вас? Антон качает головой, сжимает губы в тонкую полоску и, подумав, пододвигается ближе к своему микрофону: — Почему именно протест? Во-первых, это призыв к тому, чтобы не хавать это и не молчать, как стадо трусливых псов. Во-вторых, все имеют право носить то, что им хочется. И никого не должно трогать, кто и в чем идет мимо. Это бред, — он порывается отвести микрофон в сторону, чтобы не наговорить лишнего, но только выдыхает и смотрит на понимающе кивающую журналистку, сидящую напротив с максимально сложным лицом — обдумывает ли, как потом объясняться с начальством из-за такого начала? — У нас, в России, как-то не принято, и это скорее походит на протест, особенно после ваших слов, — видно, что ей не хочется развивать эту тему, чтобы потом самой не отдуваться за них перед начальством. Осталась ли здесь хоть какая-то независимая журналистика? Или все готовы рты заклеить, чтобы не вылететь с должности? А как же правда и честность? — Что-то мы отходим от основной темы эфира, — Антону многого стоит то, что он не хмыкает показательно и только губу закусывает. — Много вопросов к вам по поводу тура, музыки, ваших концертов.. Это действительно важно обсудить. Где-то в мыслях Эд посылает ее нахуй, потому что важно обсуждать избитого из-за юбки парня, а не концерты. Вот это действительно важно, это требует максимальной огласки, но, конечно же, никто особо и не заикнется, побоявшись осуждения или проблем, которые могут возникнуть. И дела ведь никто не заводит, где это видано? Хотя, по ощущениям, если и заведут, то закроют из-за отсутствия доказательств, очистив видеокамеры на зданиях около места преступления. Важнее же засадить невиновного честного человека за одиночный пикет против проворовавшейся власти, чем разобраться с избиением парня в юбке. Эта страна превращается в сюрреалистичную реальность. Но люди продолжают молчать и бояться. Чего бояться, если завтра могут посадить без суда и следствия за цвет теней на глазах? Чего ждать, если уже дождались, упустили возможности и не вытянули? Ядерной зимы? — У вас готовится новый альбом. Вы на последнем концерте раскрыли тайну последнего трека, который будет входить в него. Планируете ли вы ехать в тур после выставления альбома? Или перенесете это на следующий год? — На самом деле, — Егор тоже включается в разговор, — мы до последнего хотели держать интригу, но раз вы спрашиваете.. Планируем ехать в тур, да. Городов будет намного больше. И, если говорить честно, пора признаться в том, что нас звали выступать в Польшу и Эстонию. Правда, мы пока не совсем понимаем, как это можно реализовать сейчас. Пока журналистка задает вопросы Антону и Егору, которые, кажется, больше всего расположены к разговору, Эд и Арс отодвигают подальше свои подвесные микрофоны и перешептываются, иногда бросая заинтересованные взгляды на говорящих. — Ноги все равно замерзли, Арс, я б мог и в тачке джинсы снять. — Че это за наряд был бы? Юбка поверх джинс, вот это стиль, — Арс хихикает как можно тише и практически ложится Эду на плечо, пытаясь быть ближе, чтобы не сбивать остальных с действительно важного разговора. — А жопу отморозить стильно? — Не, ну, это тоже говно идея, но все-таки красиво.. И громко, — в их случае, это действительно громко. — А потом вбухивай ради такой красоты бабки на таблетки, а то помрешь, — по-доброму хмыкает Эд, морща нос. — Скажи спасибо, что мы приехали не просто в капронках, а еще и в чулках, — констатирует факт Арсений, коротко огладив Эдову коленку, обтянутую черной тканью, под которой скрывается татуировка черепа. — Так бы ты вообще помер от холода. — Вот это да, спасибо блять, — они оба смеются. Внимание на них обращают всего на пару секунд, потому что ничего интересного явно нет. На всех тех интервью, куда их приглашали, говорил либо кто-то один, либо двое, пока остальные шептались или шуточно дразнились. И с этим, в целом, можно смириться, если заранее узнать об этом. — Зато какая юбка, Эд, просто улет, — разглаживая уже появившиеся складки, Арс изредка поглядывает на журналистку и под бухчание Эда на ухо хихикает. — Тебе не нравится? — Нравится, канеш, просто непривычно. И они не обсуждают то, что юбка принадлежит Арсу, который нередко в них выступает, записывается или репетирует. Эд, честно говоря, уже сейчас считает, что в юбке действительно удобно. — Наш продюсер, а он у нас, если не знали, есть, говорит нам решать все эти вопросы с выездом и давать концерты за границей, но.. — Егор осекается, как будто бы не может придумать или озвучить причину, которая бы могла оправдать их отказ от выезда в Польшу и Эстонию. — Мы уже взрослые мальчики, можем ехать туда, куда нам хочется, но сейчас мы пока не можем определиться. Не то чтобы оставляем фанатов в этих странах без концертов, просто время неподходящее, по нашему мнению, — поджав губы, он смотрит в камеру за плечом журналистки. — Мы обязательно решим эти вопросы, но позже. — Егор, вот ты говоришь за всю группу. Вы обговаривали между собой ответы на предсказуемые вопросы? Или ты уверен, что вы придерживаетесь одного мнения? — Мы же не только группа, мы близкие люди, которые живут вместе. Или вы не общаетесь на важные темы с теми, с кем живете? — Егор коротко усмехается, думая, что подловил ее. — Общаюсь, конечно, — она кивает то ли сама себе, то ли Егору, на которого внимательно смотрит. — Так получается, ты в группе вашей как переговорщик? — она смеется, когда Антон прыскает и хлопает Егора по плечу, как бы говоря о том, как ему не повезло с вопросами. Это Антон удачливый. Он рассказывал про пишущиеся треки, про то, как они придумывают программы на концерты, про то, много ли сил ушло на готовящийся альбом. И в этом он был как рыба в воде. Егору же приходится отвечать на такие вопросы, которые и предположить-то вряд ли можно. В конце концов, или он, или Антон всегда говорят за всю группу, потому что ни Арсению, ни Эду не интересно об этом говорить с журналистами, для них это вполне логичный момент. И Антону как фронтмену группы приходится отдуваться за них чаще всего. — И Антон тоже, — улыбается Егор. — Вопрос тут лично к Антону, потому что он солист вашей группы. Ты занимаешься вокалом? Или поешь без каких-то терминов в голове? — Сейчас я стал пару раз в недельки три ходить на занятия по вокалу. Пока редко, да, но мы недавно перебрались в столицу, и нам трудно пока что финансово. Не то чтобы я все свои партии перекурочу, чтобы под теорию подходили, но некоторые моменты учту для будущих треков. На самом деле, многие фанаты заметили изменения у меня в том, как я управляю голосом. Я действительно стал профессионально заниматься этим, а начинал с любительского пения. Это такая история, конечно, — Антон перехватывает все внимание, давая Егору выпить воды и перекинуться парой фраз с Эдом, отклонившись назад и переглядываясь с ним за спинками кресел. — Мы ж как-то особо не планировали группу. Арс играл то, что знал, и Эд подключаться стал, учился новым трекам.. Чужим, понятное дело. И я подпевал. Это как-то само собой получилось, я целенаправленно эту роль не занимал. Как душа лежала, так и пел. Потом решили и Егора подключить к таким музыкальным тусовкам. Мы и раньше вместе тусовались, но о барабанах даже не говорили. Их у него было мало для того, что мы хотели, докупать пришлось. — Я на днюху попросил себе барабаны! — вставляет Егор, с мягкой улыбкой смотря на Антона. — И у нас барабаны тоже собрались. Предки, естесна, не одобрили. Ничьи. Мол, учитесь, к экзаменам готовьтесь, а нам было глубоко насрать, мы уже в музыку залезли. Потихоньку стали набрасывать что-то, но не заканчивали ничего, думали, что дерьмо какое-то выходит. Потом осмелели, закончили первую пару треков. Ну тогда мы не записывались, а первый раз выступили вообще на своем же выпускном! — Антон, пока рассказывает, активно жестикулирует, светится весь, и на него невозможно наглядеться. — Вот вы представляете: все такие в платьях, костюмах, но не очень радостные, и мы, епт твою мать, в красном и черном цветах, с макияжем, Арс вообще в юбке, и планируем вместо задолбавшей песни про любовь к школе петь свой трек! Как нам еще головы не скрутили прямо на входе, я не знаю. — У меня и у тебя, — Эд обращается к Антону, покачиваясь на стуле, — грудь голая была еще! Ладно ты с подтяжками и кожанкой, а я просто так был! Как нас реально домой не отправили? Это шо-то с чем-то было. Зато как ахеренно было тогда, вот этот кайф от первого выступления я никогда не забуду! — А что, по-твоему, ярче: совсем первое выступление или первое выступление в огромном зале? Вы же вот только из него, можно сказать. — Канеш, самое первое. Тогда и трек был еще сыроватый, честно говоря, но зато был. Наш! И партия у меня там просто улет, вот ее мы вообще не переписывали с того дня, но некоторые моменты перекрутили, шоб получше звучало. — А мне кажется, на огромный зал лучше было, — когда Эд заканчивает говорить, пожимает плечами Арс и скользит взглядом от камеры за журналисткой до Антона. — Я себе, чес слово, почувствовал прям звездой. Раньше тоже такое чувство было, но когда куча людей вокруг, несколько уровней сцены, танцпол, сидячие места, это вообще отрыв башки. Меня ж еще толпа прокатила под конец, меня Антон затащил туда, — он смеется, привычно морща нос, и отстраненно поглаживает Эдову коленку, руку с которой так и не убрал. — Мне-то вас видно почти постоянно, и я так тащусь с того, что мы реально на таких больших сценах выступаем сейчас, — замечает Егор. — Да шо ты там видишь за своими патлами? — Эду бы только похихикать. — Представь себе, вижу! Они переглядываются за спиной Антона, корчат друг другу рожи и, кинув практически одновременно взгляды в камеру за плечом журналистки, прыскают от смеха. Стараясь не забивать эфир смехом, они отодвигают подвесные микрофоны, прикрывают ладонью губы, чтобы не засмеяться в голос, и с самым внимательным видом слушают Антона, рассказывающего о том, как часто их узнают на улицах — спойлер: часто, Эд больше не может ходить с пивом в руке в самую жару — и просят сфотографироваться. — Не гыгыкай там, — шепчет Эд, отодвинув ладонь так, чтобы Егор смог прочесть слова по губам. — Сам не гыгыкай, — беззвучно отвечает Егор, изогнув бровь. — Я? — Не я же. Они умудряются понимать друг друга без слов, как будто бы они всегда говорят неслышным шепотом. — Отстань, ты меня вообще отвлекаешь, — уже громче бурчит Эд, сдерживая смех и отворачиваясь от Егора, который от такой наглости почти давится воздухом и хватает его губами, не зная, что лучше ответить. Вопиющая наглость, думает Егор, сам же прицепился, сам же сказал, что его отвлекают, где это видано?***
Антон, стоящий спиной к кровати, выдыхает дым от сигареты в окно и крепче сжимает свободной ладонью край подоконника, собирая брови на переносице в задумчивом и напряженном жесте. Чем больше на них ответственности и взглядов, тем больше он напрягается. Не то чтобы он боится, что завтра в дверь постучит мент, просто приходится быть аккуратнее в выражениях, менять себя, и это его существенно напрягает. Со временем они все решили, что просто красивой картинкой никогда не будут. Все их желания должны идти от души, потому что делать что-то из-под палки — самого себя загонять в ловушку. Однажды ты отказал себе в индивидуальности и поступил, несмотря на нежелание, так, как поступил бы другой человек. Через неделю ты согласился с большинством, хотя их мнение почти не разделял, но побоялся выделиться. Спустя еще месяц ты перестал выделяться из толпы и стал бояться быть ярким, громким и большим для общества. И это угасание личности в человеке, не иначе. Люди созданы похожими снаружи, чтобы быть разными внутри. Позади Антона курит Эд, полулежа на постели, и вздыхает нарочно громко, понимая, о чем думает Антон в эту минуту. Даже гадать не нужно, чтобы прийти к нужному выводу. Арсений, поджав одну ногу под себя, сидит на стуле, принесенном из кухни, и медленно скользит большим пальцем по струнам, как будто бы не решаясь быть громче. Антона из мыслей вырывать не хотелось, хоть и нужно было это сделать как можно скорее. Егор, остающийся на полу, несмотря на сквозняк, оглядывает спину Антона, поджимает губы и ведет пальцем по своей же щиколотке, ища, куда бы еще деть руки. Кажется, еще немного — и он руки себе отгрызет, чтобы не решать проблему с тем, в каком положении они находятся. Нет рук — нет проблем. Своим бредовым — а как же он без рук будет играть? Или научится клеить себе руки обратно на клей-момент? — мыслям Егор улыбается, но тут же свойственно тускнеет, потому что Антон упирается локтями в подоконник и снова замирает. А если уж Антон замер, когда курил, значит можно тушить свет. Его затянуло куда-то глубоко, и оттуда его тащить нужно втроем. Иначе просто не вытянуть. — Антон, ты простудишь горло. Честно говоря, Арсений долго подбирал в своей голове тот аргумент, который мог бы действительно одернуть Антона. — У нас нет завтра концерта. С чего Антон вообще решил, что за сутки можно вылечить простуду? Простуда бывает такая, что сильнее вируса, и лечить ее приходится дней пять. А ему петь, для чего нужно окрепшее и восстановившееся горло, значит план заведомо полная хуйня — не херня, этого слова точно недостаточно для полного описания ситуации. — Шаст, ну, — зажав сигарету в зубах, Эд встает — пепел сыпется ему на футболку, на кожу рук, покрытую мурашками из-за прохлады, и на кровать Антона и Арсения, на которой они сегодня вместе тусуются. — Шо ты, загоняесся? — комната маленькая, и Эду ничего не стоит за пару секунд дойти до Антона, обхватить его талию рукой и уместить подбородок на его плече, вдыхая запах шампуня и сигарет. — Из-за того, шо приходится не бляткать, а блинкать? Если смотреть с одной стороны, то это выглядит как попытка шутливо поддержать. Если смотреть с другой, то это больше походит на обесценивание проблем. И Эд, по правде говоря, не уверен, что второй вариант не придет Антону в голову, наполнявшуюся мыслями. Антон на сцене и Антон дома — разные люди. И чем популярнее они становятся, тем очевиднее это. С остальными не так, и Эд надеется, что с ним самим тоже. Это Антон может петь во все горло треки про то, как он кого-то хочет, как он хочет вырваться из цепей стереотипов, как устал от дядь с толстыми сумками, которые рвутся не от договоров, идущих во благо людям, а от денег, как сильно ему нравится быть собой, как они отличаются от других, как играют на индивидуальности. И тот же снаружи Антон дома грустно вздыхает, допивая кофе, и говорит им всем по секрету о том, что боится влететь в систему одинаковых и молчаливых. И разговор о том, могут ли они пожертвовать концертами в России ради своей совести и своего права говорить, был. И был не раз. Но как будто бы это что-то решает. Пока они с этим не столкнутся, пока не ощутят на лице мерзкие мокрые — руки у этих мразей кровавые, грязные — пощечины, пока не будут вынуждены действовать быстро и решительно, они не могут говорить со стопроцентной уверенностью. — Типа того, — Антон копирует Эда, зажимая сигарету зубами, но тут же одергивается и, потушив ее, бросает в пепельницу окурок. — Моя крыша улетела и забыла сказать, когда вернется. Они зачем-то переходят на шепот. А Арсений и Егор, уважая их личное пространство, не пытаются услышать. Арс даже бренчать начинает громче, чтобы сделать вид, что ничего не пытается расслышать. — У некоторых бывает, шо крыша от звездности срывается. Это хуже, мой хороший, — вздыхает Эд и с улыбкой думает о том, что у них в группе никто не зазвездился хотя бы потому, что денег на это нет, а с «роллтоном» или «дошираком» вряд ли можно зазвездиться. — Ты действительно индивидуальный. Ты не такой, как они. Ты ж сам об этом поешь. — Петь легче, чем так считать. — Ты реально не такой, как все. Ты ж сам столько раз концерты и видео с них пересматривал. Кто так, как ты, поет, двигается и говорит? Никто. По крайней мере я таких не знаю, — Эд тушит сигарету следом, чтобы не дымить Антону в лицо. — Мы вообще в этот стереотип хрен вольемся, ты ж понимаешь. Как мы по школе шастали обычно, ты помнишь? — он не уверен, хочет ли Антон вспоминать то не самое лучшее для их личностей время, но все равно говорит. — И в юбках мы недавно вышли. Мы за это время поменялись разве только в музыкальном плане. Стали круче и пиздатее. — В акт солидарности. — Да, но юбки мы и без этого могли бы надеть. Так случилось сейчас. Время такое, — Эд закусывает губу, понимая, что аргументов практически не остается, а Антон продолжает подвисше пялиться на дом напротив, где постепенно тухнут последние огоньки окон. — И никто не надел больше. Почти все звезды молчат. Кто-то высказывается, так эта свиная рожа, — Антон говорит, и Эд отлично понимает, о ком он, — причисляет их к последним мразям. Хотя он должен видеть одну большую мразь. В зеркале. Конечно, будет орать о том, что это не по традициям, а потом очень традиционно поскачет в Италию в свою виллу, будет там хавать на людские налоги и верещать о предателях Родины. — Молчат и молчат, боятся за свои задницы. Мы ж им не судьи. — Пусть так. Антону нечем дополнить сказанное, словно бы слова у него из головы украли, изъяли и не захотели возвращать. — Пойдешь обратно? Звучит так, будто бы они вдвоем вышли из квартиры, хотя буквально в метре сидит Арсений, делающий вид, что совершенно не заинтересован в разговоре. На самом деле за Антона он действительно волнуется. — А куда ж я денусь? У Антона дрогают в улыбке уголки губ; кажется, что еще совсем немного — и точно улыбнется широко, как он обычно это делает. Это не та улыбка, что обезоруживает, что воодушевляет, что возбуждает кого-то или на что-то, это просто родная для них улыбка. — Спасибо, — Антон всегда старается быть благодарным, честным и справедливым, чтобы потом не отмываться от собственных поступков. Жизнь — практически университет. А в университете на первом курсе сначала ты работаешь на зачетку, а потом зачетка — на тебя. И в жизни, получается, точно так же. Только ни один из них в университете не учился, что, конечно же, не мешает им понимать эту мысль. — Я рад, шо тебя реально вытащить за твою, — Эд улыбается, и его лицо в татуировках выглядит таким красивым в свете то ли луны, то ли уличного фонаря рядом с домом, что Антон теряется и пару секунд хлопает ресницами, неотрывно смотря на него, — чудесную челку! — потрепав Антона по волосам, Эд разворачивает его за плечо и, приподнявшись на носочки, целует его в кончик носа. Такой своеобразный жест, говорящий «я здесь, я рядом, я поддержу», и Антон чувствует, как за это мгновение становится увереннее, сильнее и немного честнее. Эд же с ним честен, и Антон это отлично чувствует. Они друг другу вообще не врут. Даже по мелочам, которые ничего не значат. Из мелочей складывается жизнь. — Ты меня не за челку тащил, дурень, — улыбается Антон, аккуратно щелкает Эда по носу и замечает в полумраке, что гель-лак с ногтя на указательном пальце начал слезать. — А за эмоции. Ну, или за руки. Челку я б тебе не дал. — Какие мы нежные, — шутливо фыркает Эд, перехватывает его руку и, подмигнув, тянет их вдвоем внутрь комнаты, где Егор и Арс, во-первых, готовы выразить свою поддержку, если Эдовой по какой-то причине не хватило, во-вторых, очень заинтересованы нынешним состоянием Антона. — А он у нас самый нежный, — дополняет Арсений, возле которого опускается подошедший Антон. — Вот одна эта челка олицетворяет нежность, — отпустив гитару болтаться на ремне, он ласково распушает пряди Антону, подставляющему голову под касания, коротко целует его в лоб и смотрит мягко, как в самые лучшие моменты смотрят коты. — Так болтыхается она, конечно, когда ты по сцене гоняешь. Это справедливое замечание, Антон знает, трудно не знать, что тебе в глаза каждый концерт лезет челка. — Бля, пацаны, спасибо, шо вы есть, — Эда пробивает как нельзя кстати. Ему действительно хочется каждого зацеловать, поблагодарить за пройденный путь и попросить быть рядом в десять раз больше того времени, сколько они знакомы. Такая фантазия на тему, что они-то останутся навсегда, потому что они другие. — Где б и с кем мы были, если бы не мы сами? Если бы мы группу не создали, то сидели бы щас дома, дрочили домашку универскую и света белого не видели. А мы группа, нас люди узнают, мы зарабатываем любимым делом, это ж как нам повезло! — Я не буду философствовать, иначе я опять провалюсь куда-то в свою голову, — со смехом произносит Антон, пока Эд пытается уместиться на его коленях. — А так да, ты прав, мы бы не стали тем, кем мы сейчас являемся. Я бы не хотел ничего менять, честно говоря. Дерьмовые моменты были у всех, но меня мои совершенно устраивают. Поколебавшись, Егор поднимается, преодолевает то небольшое расстояние между ними, забирает у Арсения гитару, которая будет только мешать объятиям, отставляет ее ближе к чехлу и садится рядом, умещая свой подбородок на чужом плече и улыбаясь так, как может только он, как свойственно только ему. Они, индивидуальные и необычные, собрались в такой понятный и складный союз! И вряд ли этот союз пойдет по стопам одного советского. У них явно все покрепче построено. — Люблю то, что мы можем быть друг у друга, — убирая Арсу волосы за ухо, Егор с улыбкой подмигивает Антону, гладит колено Эда, пытающегося нормально устроиться на бедрах Антона, и склоняет голову к плечу. — Мы уже давно одно целое, я о другом и не задумывался. — Удачно так случилось, что мы смогли противостоять тому, что нас давило, да? Где мы, а где эта давящая сила? — Арсений, конечно же, об учителях, родственниках, которые не поддерживали создание их группы и считали их это занятие увлечением на пару недель, и просто знакомых, которые сами боялись обжечься в этой сфере и завидовали тем, кто готов был бороться и стремиться. И это действительно то, чего они хотели. Дальше — только больше. — Спасибо вам всем, я люблю вас и наше дело. Получается хором, и они вчетвером синхронно начинают смеяться с этого, сверкая счастливыми глазами в полутьме.