Madness.

Шигараки оказывается противно неуступчивым и высокомерным даже с приближенными. Он долго привыкает к прикосновениям, щетинится и шипит угрозы-упреки. Даби находит это очаровательным и даже забавным, лезет целоваться вновь, оставляет краснеющие следы гематом на груди и животе. Только попробуй на шее, грозно схватит за волосы и отшвырнет, ещё и обидится. Но Томура нетерпеливый до жути, быстро раздражается вновь, начинает царапаться и кусаться в ответ. Короткие обгрызанные ногти не оставляют практически никаких следов, но Даби чертовски нравится своеобразная месть, чертовски возбуждает, и в эти моменты он уже порывается залезть Шигараки в трусы. Тот обычно не против, хоть и делает вид. Разминать пальцами его тоже всегда приятно. Хоть где-то мягкий и податливый, раздвигает ноги шире, расслабляется, затихая, и сбивчиво громко дышит. Приятно параллельно целовать сухие костлявые бедра, вести влажным языком к ягодицам и чувствавать легкую дрожь кожи. Шигараки трясет от прикосновений, что щекоткой отдаются в мышцах, гнет от поцелуев в поясницу и под лопатки. Даби ведет с этого, голова заходится кругом, а в паху уже болезненно крутит. — Заканчивай там уже, — невольно ворчит Шигараки и неосознанно крутит бедрами, когда подушечки разводят стенки в стороны, и его, конечно, слушаются. Но так бывает только в дни когда у босса настроение по его меркам хорошее. * * * — На колени, — Томура едко шипит и дергает Даби за волосы вниз. Затылок отдается резкой болью, и ноги от неожиданности сами как-то подкашиваются. Шигараки щетинится чуть более агрессивно, щурит глаза, вглядываясь в чужое выращение лица, отпускает хватку пальцев. Он вальяжно откидывается на спинку, закидывает ногу на ногу и тычет в чужую грудь носком кеда. Даби перехватывает лодыжку, целует выпирающую косточку и легко царапает тонкую кожу зубами, скалится. — Что-то не так, босс? Хотите покомандовать? — щека трется о шнуровку, пальцы поглаживают икру, массируя. Губы искривляются в подобие усмешки, в глазах играют черти. — Ну так вперед. Шея и щеки Шигараки пунцовеют, выдавая смущение с гневом. Нога дергается резким жестом, быстрым движением проезжаясь по челюсти. Спустя пару секунд осознания с разбитых губ вместе со слюной начинает стекать кровь. На мертвой коже это почти не заметно, струйка чуть блестит и чернеет на шрамах, холодя их. Из Даби рвется рык, а на руках загорается искрами пламя. — Место, — Томура снова бьет его по лицу ногой, после вытирая белым носком кед красные сгустки уже носа. Кровь капает на ткань обуви, пропитывая ее, оставляя смазанные бурые пятна словно от вишневого сока. Только разве что пахнут чем-то металическим и более пленящим. — Не плохо, — Даби безумно искривляет измазанный разбитый рот и, принимая условия игры, жмется к подошве губами, лижет языком. Пыль обжигающе щиплет свежие раны, оседает горькой копотью на языке, скатывается в горло сухим комом. — Так лучше, босс? — Мерзость, сними, я не захочу целовать тебя после городской улицы. Даби согласно хмыкает, пальцами расшнуровывает ему кеды, стягивает носки. — Да вы футфетишист, босс, — хрипло смеясь тянет Даби и утыкается лицом в стопу, притираясь к ней щекой словно кот. На коже остаются красные влажные разводы, которые он жадно слизывает. Проколотый язык ощущается мягко и щекотно, металлический шарик от штанги чуть давит на чувствительные точки следом. Шигараки прошибает дрожью, удовольствие слишком резко отдается в спину, и он даже дёргается в попытке уйти от теплых касаний, только сильная рука удерживает его за лодыжку. Так и чувствуется «нет, босс, так не пойдет, сам заставил, а сейчас обламываешь, сиди терпи, твоя затея» в горящих голубых глазах. Даби не отводит взгляда, смотрит пристально, с интересом, ловя каждую возможную эмоцию Томуры. Тот, как ребёнок, прячет их в закуток, прикрывается, раздражением, но от этого только интереснее. Если не нравится, то всегда вырвется, насупится и уйдёт, но до этого момента можно играться в кошки мышки сколько угодно.