Глава 10. На грани безумия.
14 июня 2022 г. в 20:24
Если Иллаун и поняла что-то за время своего плена, то только одно – в этой жизни не ко всему можно было привыкнуть. Человеческие существа обладали достаточно высокой адаптивностью, чтобы справляться с тем, что могло случиться с ними в естественных условиях, однако, Улей Чужих, в который ей не посчастливилось угодить, не принадлежал к числу естественных мест. Адаптировалась к этому порождённому инопланетной физиологией кошмару, отрицающему законы привычной логики и те механизмы, которые выработал человеческий разум для собственной защиты было попросту невозможно. Во всяком случае Иллаун не смогла.
Первые несколько дней Ева думала, что сойдёт с ума. Всё вокруг казалось нереальным, словно она пребывала в состоянии помрачения, ежеминутно ожидая, что проснётся дома в своей постели. Ну или в палате психиатрической клиники, учитывая её состояние в течении последних семи дней. И видит Бог это было бы лучше, чем застрять в подземном лабиринте, наполненном жуткими монстрами. Отправляясь на «чёртов холм» Иллаун надеялась доказать себе, что она не сумасшедшая, а теперь рада была бы таковой оказаться. По крайней мере у неё была бы собственная палата, более-менее удобная кровать и трёхразовое питание. Не бог весть что, но всё же лучше, чем висеть на стене, будучи приклеенной к ней как муха на паутину и ждать очередного изнасилования.
Примерно на третий день психика не выдержала и начала трескаться. Чтобы не сойти с ума Ева погрузилась в мечты о собственном сумасшествии, позволив им завладеть собой. Свесив голову на грудь девушка представляла себя окружённой, белыми стенами уютной медицинской палаты, а пробегавших мимо монстров – медсёстрами и врачами. Свою неспособность двигаться она объяснила воздействием седативных препаратов, а чувство скованности – смирительной рубашкой, в которую её облачили после очередного сеанса ураганной мастурбации или попытки суицида. Обычных людей пугала одна только мысль о том, чтобы оказаться в медицинском учреждении закрытого типа, но познавшая настоящий ужас Иллаун находила свою фантазию странно-успокаивающей.
Было так легко представить, что она в безопасности и находится под опекой врачей, которые обязательно позаботятся о ней. Приведут мозг в порядок, вернув рассудку ясность и не позволят ничему ужасному произойти с ней. Этими фантазиями пленница убаюкивала себя, снова и снова погружаясь в спасительный сон, наполненный приятными фантазиями. В них Еву неизменно навещали родители или Девара. Порой лучшая подруга приходило одна, а порой с Шоном, который, конечно же, тоже был в полном порядке. Костяное щупальце чёрной твари не коснулось его. Это всё была галлюцинация, сон, видение бред, не имевший ничего общего с их счастливой реальность. Все были живы, никто не умер и никто никуда не исчез. Эти ужасы попросту... привиделись ей.
И сидя в больничном коридоре, на удобном диванчике для посетителей, окружённом разросшимися до неприличных размеров растениями в горшках, Ева рассказывала близким о своём состоянии. О том, что её состояние стабилизируется, галлюцинации уже почти не мучают, и она уверенно идёт на поправку. Родители извинялись за то, что не заметили изменений в состоянии дочери и обещали впредь уделять ей больше внимания, а Девара клялась, что никогда и ни за что не потащит подругу в проклятые места.
А потом они беззаботно смеялись над произошедшим. Подобные сны всегда были проникнуты ощущением семейного тепла, а потому пробуждаясь Иллаун неизменно кричала от горя и разочарования, видя вокруг себя не частную психиатрическую клинику, больше похожую на загородный пансионат, а мрачную пещеру, облепленную смолянистыми выделениями вездесущих ксеноморфов.
Но хуже всего девушке приходилось в те моменты, когда она открывала глаза находясь ещё в полусонном состоянии. В столь уязвимом состоянии её сознание всё ещё оставалось спутанным, из-за чего Ева не могло понять – где она находится и как здесь оказалась. Окружающие темнота и сырость наваливались, окутывая голое тельце душным облаком, давая понять, что она не лежит на кровати, как по-идее, должна была бы, а висит, приклеенная к стене чем-то наподобие клея или какой-нибудь синтетической смолы.
К тому моменту, когда Еве удавалось собраться с мыслями паника уже охватывала её, учащая дыхание и заставляя сердце биться с ужасающей быстротой. Вырванная из сна, но неспособная смириться с жестокой реальностью брюнетка принималась вопить, протестуя против того, как ксеноморфы с ней обошлись. Она не собиралась и дальше висеть здесь с раскинутыми руками, оставаясь при этом завёрнутой в кокон, прилипавший в коже её голого тела в области спины, плеч и бёдер, но при этом оставляющим бёдра открытыми в достаточной степени, чтобы Иллаун могла чувствовать тёплый ветер, нежно касавшийся её незащищённой промежности.
— Нет, нет, нет, я не хочу так! – кричала она, сражаясь со своими ограничениями, но кокон, вылепленный из загустевшей слизи инопланетных существ без труда удерживал девчонку внутри. Не смотря на то, что его поверхность всё ещё блестела в тусклом свете наполнявших пещеру кристаллов, органический материал давно загустел, обретя пластиковую прочность. Разбить его было нельзя.
Сознавая, что ей не вырваться, Ева удваивала усилия, начиная сопротивляться ещё яростнее. К сожалению, её тело настолько плотно вросло в кокон, что сделать это было практически невозможно. Руки и ноги девушки были полностью обездвижены, из-за чего она не могла даже пошевелить ими, не то что выбраться с их помощью. Всё, что ей оставалось это напрягать мышцы в тщетной надежде на то, что затвердевшая оболочка лопнет от её усилий. Сопротивление не имело смысла, но Иллаун это не останавливало. Она продолжала буйствовать пока не обессиливала, уныло повисая в загустевшей слизи и хныкая от бессилия.
Вслед за такими приступами истериками обычно наступала апатия. Девушка вновь погружалась в фантазии и либо засыпала от вызванной борьбой усталости, либо... подвергалась очередному акту насилия со стороны Чужехищника. Предводитель ксеноморфов очень дорожил своей маленькой человеческой игрушкой и любил проводить время в её компании, насилуя снова, и снова, и снова. То, что он сотворил с ней в первые несколько часов пребывания здесь, повторялось уже столько раз, что стало чуть ли не рутиной. Обыденностью, к которой Ева не могла привыкнуть, как не могла привыкнуть к состоянию перманентной иммобилизации в оболочке.
Поэтому, едва заслышав его тяжёлые, чавкающие шаги в коридоре или шелест и царапанье хитиновых рёбер об органическую смолу, покрывавшую поверхность пещеры, Иллаун всякий раз начинала кричать и извиваться в своих оковах. Пытаясь высвободиться из заточения, она изматывала себя, усугубляя страх и панику. Когда Чужехищник подходил к ней, девушка обычно была уже вся в слезах, и захлёбывалась слезами от страха и беспомощности, которую вызывало в неё слизистое рабство деспотичного кокона.
Предалиен же спокойно останавливался и смотрел на неё сверху вниз, часто склоняя обрамлённую отростками голову то на один, то на другой, бок. Её горячее дыхание оседало на обнажённой коже пленницы, заставляя ту покрываться мурашками, а шипящие звуки, вырывавшиеся изо рта вместе с ним, проникали в темнеющее от страха сердце. Он не спешил, каждый раз осматривая и изучая её состояние, прежде чем накинуться и сделать одну из тех ужасных вещей, которые Ева так ненавидела.
Обычно он начинал с извращённой пародии на поцелуй, набрасываясь на неё и обхватывая раздвигающимися челюстями за подбородок, и приникая губами к её губам. Внезапность происходящего и ужас от мысли о близком контакте со столь ужасающим существом неизменно заставлял Еву кричать, в результате чего внутренняя челюсть Предалиена глубоко входила в её рот. Его поцелуи всегда были агрессивными и даже животными, а потому всё, что могла сделать пленница – это жалко бороться против жестокой хватки мучителя, мотая головой из стороны в сторону и вглядываясь в своё отражение на поверхности гладкого щитка.
Чужехищник наслаждался их поцелуями сверх меры, утробно урча и чавкая при каждом движении тонких, кожистых губ. Слюноотделение у него при этом, конечно же было адским, в следствии чего рот Евы быстро наполнялся вязкой и тягучей слюной чудовища. Принужденная сглатывать её, чтобы не задохнуться, она давилась и кашляла, пока насильник проталкивал лоснившуюся от слизи внутреннюю челюсть до самой глотки, а затем возвращал её, ритмично сдвигая ею туда-сюда. Словно фаллическим орудием. Это всегда было мучительно. Ева задыхалась от обилия слюны, лившейся ей в рот и инвазивной мускульной трубки существа, вызывавшей у неё рвотный рефлекс, но ничего не могла с этим поделать. Всё, что ей было позволено это терпеть развратный поцелуй Чужехищника, нарушивший её рот. Она была просто... добычей этого похотливого создания. Его игрушкой, или даже хуже того – сучкой, единственное предназначение которой утолять сексуальный голод хозяина. Что называется и врагу не пожелаешь.
Эта мысль каждый раз странно действовала на Иллаун, вызывая у неё странную смесь отторжения и... покорности. По мере того, как прижимавший её к стенке самец становился всё более активным, скользя корявыми лапами по груди и покалывая ягодицы ребристым хвостом, сопротивление девушки постепенно ослабевало. Отчасти из-за понимая, что оно всё равно безнадёжно и ни к чему хорошему не приведёт. А отчасти из желания узнать, что же ещё приготовил для неё похититель? Какие ещё глубины страсти?
Похоть накатывала с пугающей силой всякий раз, когда Чужехищник стискивал её в своих объятьях. И отсутствие каких-либо чувств к чёрному чудовищу не помешало её телу реагировать, так как и было положено в такой ситуации. И сколько бы Иллаун не противилась тем ощущениям, которые предводитель ксеноморфов вызывал неё, в конце концов она всегда уступала. Пусть и неохотно. А тому только того и надо было. Дождавшись, пока изменения в её реакциях, он ловким ударом когтистой лапы разбивал кокон и, швырнув пленницу на пол, овладевал ею. Покрывал собой её беспомощное тельце, не давая двигаться до окончания процесса.
Бóльшую часть времени Ева проводила в своём коконе, вынужденная есть,спать и даже справлять нужду (и маленькую и большую) прямо под себя. При этом никакого запаха и в помине не было. Бактериальная среда в Улье была настолько агрессивной, что поглощала любую органику буквально за считанные минуты, не оставляя ничего. Очень удобно, но и мерзко тоже, если подумать.
Чужехищник снимал её со стены только для того, чтобы в очередной раз изнасиловать, а потом, обычно вешал обратно, закрепляя уже в другой позе.С прилепленными к телу руками или ещё как нибудь. Но иногда, видимо будучи слишком сытым после акта животного обладания беспомощным женским телом, он забывал это сделать и уходил... оставляя Еву валяться растерзанной на полу, плача от унижения, боли и бессилия. Такое происходило всего пару раз за всё время и каждым девушка пользовалась, чтобы попытаться сбежать. Хлюпая носом и с трудом сдерживая рыдания она вставала на дрожащие от слабости ноги и, превозмогая боль в уничтоженной инопланетным членом киске, бродила в полутьме в поисках выхода. Ведь как-то же этот монстр затащил её сюда!
Это место было инопланетным во всех смыслах этого слова – тёмное, искривлённое, многоуровневое. Ужасно запутанное. За всё то время, что Ева находилась здесь, ей не удалось не то что найти выход, но даже приблизиться к нему. Всё, что попадалось ей на пути, это бесконечные туннели, расходившиеся во всех направлениях и камеры, стены которых покрывала загустевшая слизь. Похожая то ли на обуглившийся пластик, то ли на смесь паутины и пчелиного воска, она глянцево поблёскивала в свете люминесцентных кристаллов, торчавших из стен. Похоже, это были естественные образования, способные генерировать освещение.
Иллаун не особо задумывалась о механизме этого процесса, предпочитая думать о том как бы не попасться в лапы местным обитателям. Чужих в этом Улье было реально много и все они хоть сколь-нибудь да отличались от укоренившегося в массовом сознании образа. Из фильмов девушке было известно, что эти существа перенимают черты вида-хозяина, однако ни в одном из экранных воплощений этот странный «рефлекс ДНК» не доходили до таких... крайностей. Например, у этих конкретных ксеноморфов были гуманоидные очертания тел и гениталии. У самцов – увесистые члены, у самок мясистые складки, плюс пара грудей впридачу.
Скитаясь в полутьме в поисках выхода Ева делала всё от неё зависящее, чтобы не попасться этим существам на глаза. И не стать подневольной участницей одной из их оргий, которые происходили здесь буквально везде. В этом Улье шагу нельзя было ступить, чтобы не наткнуться на спаривающуюся парочку. И это в лучшем случае. Потому что в худшем наткнуться можно было на тугой клубок из десятка-другого переплетённых друг с другом особей, которые конвульсировали в идеальной синхронизации друг с другом. Тусклый полусвет, исходивший от проступавших из-под чёрной слизи кристаллов делал их похожими на клубок извивающихся змей.
Не единожды Еве приходилось наблюдать столь отталкивающие сцены. А в одной из камер, она к своему ужасу обнаружила Шона. Оказалось, что парень её лучшей подруги не погиб, а подвергся трансформации более ужасной, чем сама смерть. Бедняга буквально врос в стену Улья. Слился с ней на клеточном, если и вовсе не на молекулярном уровне. Стал единым целым с черной, смолистой субстанций, покрывавшей здесь всё вокруг. Их уровень взаимопроникновения бы настолько велик, что Ева не смогла определить, где заканчивалась тело парня и начиналась бугрящаяся наростами стена. Протянувшиеся от инопланетного субстрата черные корни подобно щупальца проникали сквозь кожу Шона проникая в его артерии и вены, сливаясь с его кровеносной системой.
Ева даже представить себе не могла, каково это – стать единым целым с чем-то абсолютно-чужим. С чем-то, что берёт тебя против твоей воли и насильно делает частью себя, лишая выбора. В каком-то смысле, произошедшее с Шоном было даже ужаснее всего, что пришлось пережить ей. Это было изнасилование, выведенное на принципиально-новый уровень. Возведённое в абсолют. К тому же обычному изнасилованию парня тоже подвергли. Две грудастых ксеномоофихи не отходили от бедняги, обрабатывая его двумя ртами и вагинами одновременно и при этом издавая чирикающие звуку, напоминавшие Иллаун коварное, истинно-девчоночье хихиканье.
Одна из них запрыгнула на стену и развернулась таким образом, чтобы расположить свои гениталии напротив лица Шона. Тот же, по всей видимости, ничего не имел против. Испустив дрожащий вздох парень высунул язык лизнул шов предоставленной ему полночно-чёрной киски. Чужеродная особь испустила радостное ворчание, сильнее прижимаясь к его рту и буквально дыша своей мокрой прорезью. Обычный человек, скорее всего, не выдержал бы этого и задохнулся, но существо, в которое превратился Трой, по всей видимости уже не нуждалось в дыхании. Кислород в его кровеносную систему поступал через присоединённые к телу корни, а потому он мог лизать не заботясь о дыхании или усталости. Работать, работать и работать, словно какая-нибудь секс-машина.
Его язык порхал по промежности чужеродной самки, собирая все секреты, до которых только мог достать и с жадностью поглощал их. При этом хвостатая не принуждала Шона вылизывать её. Он делал это по собственной воле и с большим удовольствием, о чём свидетельствовали стоны, приглушенные прижатой к его губам промежностью ксеноморфихи. Невероятно-возбуждённый и бесконечно-похотливый. Утративший последние остатки человечности и превращённый в одержимого страстью зверя Шон Трой проталкивал язык в истекавшую соком любовную дырочку нависшей над ним самки, с наслаждением пробуя её внутренности на вкус.
И судя по его реакции вкус был не просто пьянящим, а вызывал экстаз. Рецепторы на языке бедного парня горели, побуждая его лизать с ещё бóльшим энтузиазмом, доставляя удовольствие партнёрше и одновременно, добывая ещё соков, которые он мог выпить. В какой-то момент его отчаянные усилия увенчались успехом. Прилепившаяся к стене ксеноморфиха начала корчиться, подёргиваясь всем телом и подвывая от охватывающего её экстаза. Шон при этом оказался полностью обездвижен. Его губы оказались не просто прижаты к её нижним губам, а буквально раздавлены о них. Нос касался набухшего клитора, в то время как язык продолжал работать внутри, притираясь к стенкам любовного туннеля в попытках собрать больше соков и ублажая каждый чувствительный нерв, имевшийся там. При этом сам юноша тоже не остался без стимуляции. Вторая самка смачно трахала его согнувшись в спине и прижимаясь бёдрами к его бёдрам. Нанизанная на человеческий член, она шипела, стонала и чирикала, распахнув пасть, из которой ручьями лилась слюна. Её внутренние челюсти щёлкали, то вырываясь наружу, то прячась внутри.
Всё это выглядело пугающе, мерзко, но вместе с тем вызывало и странное возбуждение. На мгновение наблюдавшая за процессом Ева даже подумала, что Шон Трой, наверное впервые в жизни по-настоящему счастлив! Ведь у него была восхитительная инопланетная киска, из которой он мог пить и которой мог наслаждаться, без конца вылизывая её своим энергичным язычком.
Ударив себя по щеке Иллаун отогнала эту мысль. Шон, может, и не был против происходящего, активно поощряя двух монстрих к нарушению себя, но она-то не собиралась уподобляться этому куску человеческой плоти, обречённому до конца жизни обслуживать чужеродных самок. Прожить жизнь, оставаясь низведённым до уровня торчащего из стены члена, который только и ждёт, чтобы им кто-нибудь воспользовался. Жалкая участь. И пусть Ева не очень хорошо знала этого юношу, она сочувствовала ему, так как всё ещё была благодарна за то, что он согласился прервать их с Деварой свидание и отправиться посреди вечера к черту на рога ради совершенно незнакомой девушки. Нет, Шон Трой был неплохим парнем и, определённо не заслуживал, чтобы с ним случилось такое.
Будь у Иллаун хотя бы пистолет, она не раздумывая бы прекратила мучения Шона, но к несчастью у неё не было с собой даже обыкновенной палки. Голая и совершенно беззащитная, она могла даже не надеяться совладать с двумя покрытыми хитиновой бронёй перевозбуждёнными самками, а потому скорбя о судьбе товарища по несчастью пошла дальше в поисках заветного выхода.
Лишь выбравшись сама она могла привести помощь. Ему и другим людям, которые были заключены здесь подобно им. Похоронены в смоляных коконах безо всякой надежды на спасение из сексуального рабства. Но к сожалению выбраться ей так и не удалось. В первый раз Предалиен самолично поймал её и примерно наказал за побег, по очереди отодрав во все отпущенные природой дыры и доведя до состояния нестояния. Во второй это сделали Стражи Улья. Здоровенные гребнистые ксеноморфы с массивными членами, решившие воспользоваться самочкой. И они непременно воспользовались бы, если бы мучитель не спас её.
Ева запомнила эту сцену во всех подробностях. Стоило предводителю ксеноморфов приблизиться, как один из Преторианцев сразу склонил голову и попятился. Второй, однако проявил непокорность, агрессивно шипя на Предалиена и стоя над человеческой пленницей Поражённая его реакцией Ева замерла на месте, гадая что сейчас произойдёт и будут ли двое драться друг с другом?
Чужехищник замер в нескольких шагах от собрата, который выглядел таким же крупным, как он сам. Покачал головой, окружённой сегментированными отростками дрeдов, а потом и вовсе фыркнул, явно предупреждая соперника. Но Преторианец упёрся. Расставив задние лапы и подняв хвост как оружие он зашипел на противника, готовый драться до смерти или победного конца. Поняв, что собрат не собирается уступать не смотря на угрозы, Предалиен издал угрожающий рык и с поразительной для столь громоздкого существа скоростью ринулся вперёд. Ксеноморфы налетели друг на друга, столкнувшись с громким, сухим треском.
Однако Преторианец явно переоценил свои силы и был застигнут врасплох подавляющей мощью противника. Предалиен же ловко посёк, ударив хвостом по растопыренным лапам, и сбил на землю. Страж Улья выставил лапы для защиты, пытаясь ударить в ответ, но это было бесполезно. Любовник Иллаун обрушился на него всей своей массой. Насел сверху пиная, кусая, царапая и даже молотя мощной, лобастой головой. Тела чужих представляли собой живое оружие, но Чужехищник пользовался своим арсеналом с почти пугающей эффективностью. Этот монстр с лёгкостью победил одного и самых сильных самцов в Улье, заставив того подчиниться.
Ева неловко наблюдала за развернувшимся у неё на глазах зрелищем. Это было жестоко и совершенно односторонне, когда Предалиен наносил удар за ударом по голове, шее и груди Преторианца. Среди насилия она задавалась вопросом, что вызвало эту внезапную драку? Неужели один только факт того, что Чужехищник считал её своей собственностью. Они дрались из-за неё что-ли?
В конце концов Предалиен схватил Преторианца за хвост, поднял над землёй и отшвырнул в сторону, как будто тот ничего не весил. Израненный ксеноморф взвизгнул, столкнувшись со стеной и рухнул на землю дряблой кучей. Поднявшись на ноги, он стиснул когти и уставился на противника, который шипел и щёлкал мандибулами со всей злобой, на которую был способен. Он практически умолял своего противника снова бросить ему вызов, но тот оказался не настолько глуп, чтобы нарваться на ещё одно, почти наверняка столь же жесткое избиение. Самцы замерли глядя друг на друга безглазыми взглядами. Это был словно поединок воли.
В котором Преторианец проиграл вчистую. Тоненько зашипев, он склонил голову в подчинении. Затем обернулся, бросив последний взгляд на сжавшуюся у ног Чужехищника Еву, и умчался в один из коридоров, отдав самку более сильному сопернику.
Можно было сказать, что Чужехищник защитил её от посягательств, однако тёплых чувст Ева к нему всё равно не испытывала. Да, он не дал собрату воспользоваться её телом, но лишь потому, что собирался сделать это сам. И ведь сделал. А ей не было большой разницы кто именно из этих монстров пихает различные части своего тела в её уже давно не девственные отверстия, наполняя их спермой и половыми секретами. Один насильник или другой – какая разница. У неё всё равно не было иного выбора, кроме как смириться с жестокой судьбой. Проблема в том, что Ева Иллаун не могла смириться, ставя себя на грань безумия.