And I'll be sorry for now,
That I couldn't be around.
Sometimes things refuse,
To go the way we planned.
И я буду сожалеть об этом времени,
Из-за того, что не был рядом.
Иногда все отказывается
Идти по нашему плану.
Sorry for Now (оригинал Linkin Park)
– Джерома долго нет, – произнесла Моника, оборачиваясь в сторону мотеля. Я подавил в себе желание улыбнуться, догадываясь о том, что ее муж, вероятнее всего, сейчас доживает последние минуты. Чийо посмотрела на меня и участливо спросила: – Эдвард, может быть, ты сходишь за ним? Ее глаза были холодно-равнодушны, словно она спросила о погоде, заранее зная ответ. Я поднял голову вверх и посмотрел на звезды, что обсыпали черное небо. Красивая сегодня ночь. Кажется, будто Бог накрошил бриллиантов, привлекая внимание к небесам. – Конечно схожу, – я посмотрел на Монику и ободряюще улыбнулся. – Наверное, заболтался с кем-нибудь по дороге. – В этом мотеле больше нет постояльцев, – ответила девушка и тоже встала, намереваясь идти вместе со мной. – Не оставляй меня, – японка сделала вид, что ей страшно оставаться за столом одной, – Эдвард приведет его. Моника робко присела на скамейку и кивнула. Шагая по узкой тропе, ведущей к мотелю, я высматривал сломанные ветви кустов, а дойдя до места, куда не доставал свет от фонарей, подвешенных над кухонным столом, остановился и принюхался. Запах свежей крови ударил в нос и принес с собой легкое волнение, смешанное с нетерпением и любопытством. Я осторожно раздвинул рукой кусты и заглянул в спутанные заросли. Джером сидел у невысокой и толстой пальмы, склонив голову к левому плечу и выпучив глаза. В одной его руке лежал столовый нож, которым он вскрыл вены. Крови было не много, она впиталась в землю, и теперь трава будет напитана ею, впустит в свои стебли еще теплую и густую влагу. Достав из кармана телефон, я посветил на глаза – зрачки были максимально расширены. – Экстази, скорее всего, – сказал я сам себе. – Не говори мне, что ты сам это сделал. Мои глаза внимательно изучили сидящий труп, спустились к примятой траве и крупным бусинам крови, что остались на некоторых листьях. Под одним из сломанных папоротников я заметил глубокий след от пятки. Эта пятка была обута в кед, тогда как на Джероме были старые сандалии с оторванными ремешками. Я наклонился и, взяв ветку, спрятал след, хорошенько прорыхлив почву. – Как же так? – тихо спросил я Джерома. – Это худший подарок на свадьбу. Кусты с легким шорохом стали на место, когда я покинул их и вернулся на тропу. Нужно сделать вид, что я очень опечален и напуган. Посмотрев на мотель, где сейчас находился Грэм, я сжал кулаки, борясь с желанием пойти к нему сейчас же. Мне так хотелось увидеть его лицо, увидеть его руки, еще испачканные кровью. Так хотелось приласкать их, поцеловать каждый палец, что держал столовый нож. – О Боже! О Боже! Я попятился и упал в кусты, судорожно отползая от места убийства: – Помогите! Помогите! Шорты моментально стали влажными от земли, и я почувствовал легкую прохладу на ягодицах. – Эдвард! Японка бежала ко мне, пытаясь заслонить собой от Моники, но увидев, что я сижу на земле, испуганно вращая глазами, остановилась и тихо спросила: – Эдвард? – Нужна скорая, Мия! – Что происходит? – дрожащими губами спросила Моника и посмотрела на меня, заламывая руки. – Не смотри туда! – прошептал я, зная, что сейчас она заглянет в кусты и увидит Джерома. Так и произошло. Визг резанул по ушам и тонким сверлом ворвался в голову, мешая мыслить. Чийо побежала на ресепшен вызывать скорую, а я поднялся и схватил Монику, обнимая и прижимая к себе. – Этого не может быть! Этого не может быть! – вопила она, пока я пытался ее успокоить. – Моника, почему он сделал это?! – Я не знаю! Я не знаю! Джеро-о-о-ом! – девушка взвыла, и мне захотелось свернуть ей тонкую шею. – Они сказали идти в холл мотеля и ждать полицию, – Чийо вернулась быстро, и я передал воющую Монику в ее руки. К мотелю мы шли медленно, то и дело оглядываясь назад, на пальму, у которой сидел Джером. Перед моими глазами все еще стояли крупные алые капли, попавшие на листья папоротника. Если даже будет вскрытие, в чем я сомневаюсь, в крови найдут следы наркотиков, и дело закроют. Да, скучно. Да, легко. Но для Уилла это маленький шаг к возвращению. Приступочек. Я улыбался, глядя на две девичьи спины. Войдя в холл, мы были встречены гробовой тишиной и душным воздухом. Нас словно запечатали в коробку, где нет отверстий для вентиляции. Хозяйка беспокойно смотрела из-за стойки, держа в руках маленькую фигурку Санта-Муэрте, их богини смерти. Ее руки чуть подрагивали, а глаза бегали по холлу, ни на чем не задерживаясь. – Я сейчас вернусь, – сказал я и поцеловал Чийо в висок. – Нам сказали быть здесь, – прошептала Моника. – Я должен проведать брата. Я быстро. Все три женщины проводили меня взглядом до лестницы, словно ожидая, что я передумаю и останусь. Взявшись за перила, я понял, что буквально держусь за них, чтобы не сорваться на бег. Половицы поскрипывали подо мной при каждом шаге, а мне казалось, что они дышат и стонут, прося тишины и покоя. Дойдя до двери, я остановился и положил на нее ладонь, вслушиваясь в тихие звуки. В комнате раздавались шаги и бормотание – Уилл говорил сам с собой. Я медленно вошел внутрь, плотно закрыв за собой дверь. Грэм стоял в центре номера – босиком, опустив руки и отвернув голову в сторону – и слушал. Я осторожно приблизился и взял его за руку, рассматривая чистые пальцы, вымытые с ромашковым мылом. – Не молчи, – прошептал Грэм, и его ладонь вздрогнула в моей. – Ты прекрасен, Уилл. Он прикрыл глаза и на секунду задержал дыхание, впитывая мои слова. Я не стал говорить, что он оставил след, в будущем он и так будет осторожнее. Поднеся его пальцы к губам, я коснулся их легким поцелуем, лаская, наслаждаясь теплотой кожи. Грэм шумно выдохнул и посмотрел на меня, пытаясь разглядеть мое настоящее лицо. – Когда я увижу тебя? – спросил он, закрывая глаза и утыкаясь лбом мне в грудь. Он жаждал тепла и объятий, жаждал любви и понимания. Жаждал всего, что я могу дать. Мои губы прошлись по его виску и замерли на колючей скуле, почти у самого шрама. – Ты хозяин своему разуму, мангуст. Он играет с тобой, изворачивается, выскальзывает как змея. Только ты можешь его поймать. – Я не могу. – Почему ты убил Джерома? – Хотел вспомнить, каково это – отнять чье-то дыхание. Видеть свое отражение в умирающих глазах. Слышать последний вздох. – Джером не был тем, кого ты видел. Руки Уилла легли мне на поясницу и сцепились в замок. Он прижимался все крепче. – Николас... – Он уже мертв. – Я часто вижу мертвецов. – Что ты почувствовал? – Удовлетворение. Ты сказал, что чашка не соберется вновь... Она собралась, но теперь изуродована трещинами и сколами. Я улыбнулся и поцеловал шрам, рассекающий его лоб: – Трещины говорят об опыте, Уилл. – Мой опыт печален. – Он уникален. Мы постояли еще пять минут, и Грэм отпустил меня, уходя в спальню. Я услышал, как скрипнула кровать под его весом, когда он лег. Дойдя до дверей, я увидел, как он вытянулся во весь рост, прикрыв ноги тонкой белой простыней. – Полиция едет? – спросил он. – Да. – Тогда иди, Ганнибал. Я молча покинул комнату, выключив свет и оставив Уилла спать. Ночь сегодня будет долгой, если полиция Карденаса решит отработать свой хлеб. * * * К моему удовлетворению, полиция не стала долго нас задерживать. Рамон Переа, молодой латиноамериканец, закрыл дело сразу, как только посмотрел на труп. – Ну все понятно, – сказал он, – самоубийство. Полицейский грубо разрушил место преступления, изрядно натоптав. Он, даже не надев перчаток, осмотрел тело и извлек из его рта не растворившуюся таблетку экстази. – Наркоман? – Он клялся, что завязал, – прошептала Моника. Она цеплялась за мою руку словно маленькая девочка. – Раньше принимал героин. – Вам нужно будет утром приехать в участок и подписать документы на кремацию. Сейчас мы заберем тело. Рамон кивнул напарнику, и тот заторопился к конной повозке, чтобы подъехать ближе. – Вы заберете его? – губы Моники посинели, ее бил озноб. – Разумеется, синьора. Я прижал девушку к себе, выказывая сочувствие, но сам был удовлетворен быстрой развязкой. Маленький город иногда бывает большим плюсом. – Мия, проводишь Монику в ее номер? Японка кивнула и участливо подхватила девушку под локоть, уводя прочь. Ветер колыхал полы ее платья, и я мог рассмотреть тонкие щиколотки и выпуклые кости латеральных лодыжек. Моника пару раз обернулась, но я сделал вид, что не заметил глаз, наполненных слезами. – Я еще нужен? Рамон отрицательно помотал головой и махнул напарнику, подъехавшему на повозке. Гнедая кобыла фыркнула и посмотрела на меня большими карими глазами, как бы упрекая, что я не даю ей спать. Действительно, ночь сегодня была особенно тихой и спокойной. Взмахнув рукой, я коснулся мягкого носа, покрытого редкими и жесткими волосками. – Эй! – Переа окликнул меня и жестом приказал отойти от лошади. Его напарник подхватил Джерома под мышки и грубо закинул на повозку, не беспокоясь о сохранности тела. – Ноги! – крикнул Рамон и ухватился за сандалии Джерома, поднимая их вслед за телом. Никакой жалости и сочувствия. Машинальные действия, ведь наркоманов в городе хватало. Одним больше, одним меньше. Уходя по слабоосвещенной тропе, я улыбался, представляя, как лягу сейчас рядом с Уиллом. Внутри все трепетало от предвкушения и заставляло идти быстрее. Наверное, это и есть «бабочки в животе». В нашем номере было темно, но за стеной, где рыдала и билась в истерике Моника, горел свет. Я видел за шторой ее тонкий силуэт, который метался как пламя свечи. Видел подходящую к ней Чийо. Сегодня Чийо останется там, чтобы дать нам покой. Войдя в номер, я замер у порога и нахмурился. Странная и гнетущая тишина навалилась на плечи и пригвоздила меня к полу, не давая сделать шаг: – Уилл? Не скрипнула кровать, не раздался вздох. – Уилл? Мимо пролетел комар, пробравшийся сквозь москитную сетку балконной двери, и нарушил своим звоном тишину. Я вошел в спальню и увидел пустую кровать и скомканное одеяло, лежащее в центре: – Уилл?! Метнувшись к ванной комнате и рывком распахнув дверь, я ввалился в помещение. Грэм сидел на полу и держал в руках нож, с которого капала на плитку пола алая кровь. Вдоль его лба, у самой кромки волос, шел глубокий след от ножа. С одной стороны он спускался к виску, заканчиваясь на скуле. – Что ты?!.. Я выхватил нож, бросил его в раковину, и он лязгнул о белый фарфор. Аптечка висела здесь же, над раковиной, и я, открыв ее и взяв необходимое, присел перед Уиллом: – Что ты делал?! Антисептик тонкой струйкой потек из бутылочки на марлевую повязку, пропитывая ее и наполняя собой. – Там, в зеркале... – прошептал Грэм, – не я. – Там только ты, – я бережно коснулся раны, омывая ее. – Хоббс смотрит на меня оттуда. Ждет крови. Ждет, когда я испачкаю руки. – Ты пытался снять его лицо? Грэм перехватил мою руку и посмотрел на меня так, словно видел впервые. Хотя, возможно, это и было правдой. – Ты мог бы его снять, – сказал он и указал глазами на раковину, где лежал нож. – Мог бы? – Нет, Уилл. Я обработал рану и заклеил ее пластырями, выложив из них кривую желтую дорожку. Некрасиво. Несуразно. Грэм закрыл глаза и молчал, позволяя мне залечивать его безрассудство. – Не делай так больше, – прошептал я. – Помоги встать, – он обхватил мою руку и тяжело поднялся, опираясь на нее. Дойдя до спальни, он лег на край кровати, оставив место и для меня. Осунувшийся, с синими кругами под глазами, сейчас он походил на себя, больного энцефалитом. – Уилл, у тебя голова не болит? – спросил я. – Нет. Ляжешь со мной? Не хочу засыпать один. Я быстро скинул рубашку, мокрую на спине, и обувь и лег рядом, раскрывая объятия. Грэм положил голову на мою грудь и неожиданно закинул на меня одну ногу, устраиваясь удобнее. Его дыхание было горячим, будто у него жар, и я незаметно коснулся его лба губами, проверяя температуру. Нет, все хорошо. Его пальцы чуть подрагивали, когда он водил ими по моей груди. Он иногда наматывал колечко моих волос на палец и замирал так, разглядывая руку. – Больно? – шепотом спросил я. – Нет. – Калечить себя – плохая идея. – А других? – Только тех, кто заслужил. – Как ты решаешь, кто заслужил? – Они сами решают, когда выбирают недостойное поведение. Я улыбнулся, когда Уилл прижался крепче. Он разглядывал свое бедро, что виднелось из-за края шортов. Светлые волосы завивались в крупные кудри. Мой Уилл кудрявый везде. Я прикрыл глаза, отгоняя сексуальное наваждение, но это оказалось непросто, к тому же его колено елозило по моему паху. – Уилл... – прошептал я, чуть сдвигая его ногу ниже. – Твой интерес, Ганнибал, – еле слышно ответил Грэм, – включает физический? Я сглотнул, почувствовав, как наливается кровью член. Уилл тоже чувствовал это и положил туда руку, чуть сжимая меня в ладони. Это не должно быть так очевидно, не должно быть столь важно для него. Но именно так оно и есть. – Ганнибал? – Да. Это «да» потонуло в глубоком вздохе, качнувшем все его тело. Грэм не убрал руку даже тогда, когда мой член стал твердым и натянул ткань трусов и шортов. Он лежал тихо, не делая попытки ни погладить, ни приласкать, ни отодвинуться. Жар его ладони был нестерпимо приятным, хотелось двинуться ему навстречу, чтобы быть принятым и приласканным. – Тебя это пугает? – шепотом спросил я. – Теперь мне кажется, я всегда это знал. – Ты не ответил. – Нет, Ганнибал. Первые лучи солнца заглянули в распахнутое окно и заскользили по стене, раскрашивая ее алым. Дыхание Уилла стало ровным и глубоким, он заснул, так и не выпустив меня из рук. Я повернул голову и поцеловал его губы, солоноватые от пота, но не переставшие быть самыми вкусными и желанными. – Спи спокойно, Уилл, – прошептал я и выскользнул из кровати.