Pain!
You made me a, you made me a believer,
believer.
Pain!
You break me down and build me up, believer, believer.
Pain!
Oh, let the bullets fly, oh let them rain.
My life, my love, my drive, it came from...
Pain!
Боль!
Ты заставил меня, ты заставил меня поверить, поверить.
Боль!
Ты уничтожаешь меня и поднимаешь меня, верящий, верящий!
Боль!
Я позволю пулям лететь, позволю им обрушиться,
Моя жизнь, моя любовь, моя энергия пришли ко мне через…
Боль!
"Believer" Imagine Dragons
Когда «Леди» вошла в Чесапикский залив, я почувствовал себя дома. Глядя на волны, несущие нас к берегу, я хотел ускорить время, чтобы быстрее ступить на твердую поверхность и насладиться ее неколебимостью. Пенные буруны разделялись надвое, разрезанные носом яхты. В Балтиморе было холодно, зима, почти бесснежная, морозила людей и животных еле-еле, не желая затрачивать силы. Я поежился в капитанской куртке и посмотрел на Родриго: – Как причалим, сходишь в магазин, купишь мне куртку, шапку и кроссовки. Парень кивнул и крутанул штурвал, меняя курс. – И еще, – я подошел ближе и наклонился к нему, тщательно выговаривая слова, – зайдешь в любой бар. Выпьешь. Подсядешь к кому-нибудь и спросишь: чета Вёрджер проживает в своем поместье? – Хорошо. Плата? – Будет и плата, и чаевые. Я спустился в каюту и стал ждать, волнуясь лишь о том, что Аланы не окажется в Балтиморе. «Она была целовабельна». Что толкает меня на этот поступок? Ревность. Всегда делает нас уязвимыми и бездумными. Ревность – это зло, которое умрет вместе с Блум. Ждать Родриго мне пришлось несколько часов. Я уже изнывал от неизвестности и готов был подняться на причал и отправиться к ближайшей стоянке такси, как услышал сверху топот. Парень спустился в каюту с большим пакетом, в котором угадывались куртка и кроссовки. Сверху лежала тонкая трикотажная шапка темно-зеленого цвета. – Узнал? – Да, – ответил он, и я почувствовал запах светлого пива. – Чета Вёрджер живет и здравствует в своем поместье, окруженная толпами охранников. – Спасибо, Родриго. Держи. – Я протянул пачку купюр, и он кивнул, принимая деньги. Его не волновали мои действия, пока я плачу. Я оделся и вышел на палубу, оставив капитана на яхте. * * * Мой дом. Я так давно здесь не был. Стены холодны, и сырость забралась во все углы. Стоя в центре кухни, я вспоминал вечера, когда Уилл приходил ко мне. Уже тогда между нами была связь – тонкая, как струна, но она была. В хромированной столешнице я видел свое отражение, мутное и расплывчатое. Оно странно вибрировало, и иногда мне казалось, что я вижу Уилла, что я Уилл, а не Ганнибал. Мне хотелось сесть и нарисовать часы, произнося свое имя вслух. Мне хотелось почувствовать запах одеколона Лектера, древесный, с нотками груши. Я закрыл глаза и сделал глубокий вдох. Пройдясь по дому, я зашел в ванную комнату и открыл шкафчик, висящий над раковиной. Здесь моя аптечка, здесь есть даже хлороформ, за которым я и пришел. Проходя мимо зеркала в ванной, я замер. Два отражения смешались, и я мог видеть шрам на щеке, мог видеть острые скулы и пепельную челку. Кто я? Подняв руку, я коснулся щеки и почувствовал под подушечками пальцев бугристый след от ножа Долархайда. – Кто ты? – спросил я отражение, но оно промолчало, глядя на меня мутными глазами. На первом этаже раздался цокот копыт, кто-то ходил по паркету, шумно выдыхая морозный воздух. – Уилл? Я обернулся и чуть не упал, увидев в дверном проеме девушку: – Эбигейл? – Что ты здесь делаешь? – Вернулся домой. – Это не твой дом. Я огляделся по сторонам и ухватился за раковину, осознав, что я не Ганнибал. Голова пошла кругом, и мне показалось, что сейчас я упаду и останусь здесь замерзать. – Что я здесь делаю? – выдохнул я. – Ищешь? – Эбигейл улыбнулась и поправила шейный платок. – Чего? – Покоя. Я закрыл глаза, и передо мной встал образ Ганнибала, занимающегося сексом с Аланой. Во мне все воспротивилось и взбунтовалось, ревность забурлила как кипящая вода. – Ты слаб, – прошептала Эбигейл, – пока они живы. Она права. Меня привело подсознание, ревность, злость, отчаяние. Я знаю, что Беделия по-своему интересна Ганнибалу, и это знание точит как короед. Я вышел в коридор и направился на кухню, где, как я знал, есть карусель рецептов. * * * Я услышал, как Беделия включила свет и повесила ключи в ключницу. Брелок звякнул о дерево, и замочек защелкнулся, закрывая крышку. Стоя в кромешной темноте в комнате для гостей, я прижимался к стене, сжимая в руках платок с хлороформом. Пальцы стали влажными, и несколько капель упало на паркет, замирая мутными бусинами. Цок-цок-цок. Дю Морье любит шпильки, и даже сейчас на ней сапоги на высоких каблуках, и она медленно идет по коридору, сокращая расстояние между нами. Как только ее силуэт показался в дверях, я метнулся ей за спину и прижал платок к носу, заставляя дышать через него. – Тс-с-с... – прошептал я. – Все хорошо, мадам Дю Морье. * * * – Вы знали, что в конце девятнадцатого и начале двадцатого века хлороформ использовался как анестетик при проведении хирургических операций? Беделия дернула руками, но, поняв, что они связаны, замерла, испуганно глядя на меня. – Он знает, что вы здесь? – прошептала она. – Делаете его работу? – Джеймс Симпсон впервые использовал хлороформ для наркоза, – продолжил я, раскладывая ножи на бельевом комоде. В спальне горел лишь один ночник и было сумрачно, что создавало зловещую атмосферу. Я взял ее мобильный телефон и подошел к кровати. – У вас есть два варианта дальнейшей жизни. Вы звоните Алане Блум и приглашаете ее на разговор, сегодня же. Тогда операция пройдет под наркозом и, придя в сознание, вы получите порцию героина. Я знаю, что вы принимаете наркотики. Второй вариант – вы отказываетесь звонить или... намекаете Алане на опасность. Тогда никакого наркоза, болевой шок и – бум! – смерть в луже крови, некрасивая и глупая. Беделия закрыла глаза, не желая смотреть на меня. – Выбрали? Она кивнула: – Первый вариант. – И он правильный, мадам Дю Морье. Когда Беделия говорила по телефону, прижатому к ее уху моей рукой, я ждал подвоха. Но, кажется, женщина понимала, что перечить мне глупо, и к тому же свое существование она ставила выше существования Аланы. – Она приедет через несколько часов. Но с ней будет охранник. Вам повезло, мистер Грэм, она уверена, что вы с Ганнибалом на Кубе, ведь Кроуфорд отправился именно туда. Я не подал виду, что испугался, но внутри у меня все похолодело и образовалась пустота. Спина покрылась испариной, и стало трудно дышать, легкие словно сдулись и слиплись. – Вам страшно? – спросила Беделия. – Страшно должно быть вам, – ответил я и приложил к ее носу платок с хлороформом. Я не кулинар, и верх моего умения – это запеченная форель, но сегодня мне пришлось постараться. Как в роли хирурга, так и в роли повара. У Ганнибала не было простых рецептов, и мне пришлось в буквальном смысле попотеть, прежде чем я смог приготовить ногу Дю Морье. Ее кухня была отлично обустроена, а в столовой стоял небольшой стол, накрытый на три персоны. К моему удивлению, пришедшая в себя Беделия помогала мне накрывать к ужину, подсказывая, где лежат приборы и посуда. Она, как я и обещал, получила дозу героина и выглядела сонно и растерянно. – В конце вечера, – спросила она, – вы убьете меня? Я внимательно посмотрел на нее, сидящую на мягком кресле. Ее культя крепко перевязана, но капли крови все же просочились сквозь бинты и образовали узор, в котором можно было увидеть россыпь ягод. Хотел ли я ее смерти? Несомненно. Я ее жаждал. Но, зная о том, что для Ганнибала она имеет значение, хоть и небольшое, я хотел, чтобы ее убил он. Для меня. Я знаю, что он сделает это, чтобы доставить мне удовольствие. – Нет, не убью. Вы давно были на отдыхе? – Предлагаете мне отпуск? – Предлагаю вам круиз на Кубу. – Полагаю, я не могу отказать. Я зажег на столе свечи, отчего столовые приборы ожили и их тени заплясали, касаясь друг друга. – Я знаю, что у вас есть пистолет. – Он в сумочке, – ответила Беделия. – Мистер Грэм, поможете мне надеть платье? – Разумеется. Помогая Беделии надеть платье, я чувствовал гордость, омрачаемую только тем, что Лектер не видит меня. Что ж, мой разум сыграл со мной злую шутку, выдав меня за него. Не будучи способным различать лица, сейчас я был спокоен, зная, что Беделия – это Беделия. Наверное, жажда мести сильнее остальных чувств. В конце концов, вендиго я тоже видел не всегда, а лишь на пике эмоций. – Я не вижу лица Ганнибала, – вдруг сознался я. – Только его? – Вы первая, кого я узнал. – Разум очень интересен. Он, как вселенная, безграничен. Вы узнали меня, потому что это ваша цель. – Но Ганнибал? – Ганнибал? Что-то произошло с вами. – Я пытался убить нас. А когда пришел в себя на Кубе, понял, что не различаю лиц. – Вы не готовы к новой жизни, Уилл Грэм. Ваше подсознание говорит это открыто. – Я хочу быть... Беделия перехватила мою руку и слабо улыбнулась: – Все, что у него есть, – это ты, Уилл. Ты должен принять его правила, и когда ты их примешь, когда ты примешь его полностью, со всеми его пороками, тогда увидишь его истинное лицо. Тогда ты увидишь все лица, что окружают тебя в новой жизни. Высвободив свою руку, я отошел на пару шагов. – Как только вы его примете, мистер Грэм... – Голос Дю Морье вновь стал равнодушным, она посмотрела на дверь спальни и подняла указательный палец. – Свет. Действительно, на подъездной дорожке показался свет автомобильных фар и замер почти у самого входа. Я вышел в коридор и достал из женской сумочки Ruger LC9s. Ловко отщелкнув магазин и убедившись, что он полон, я вернул его на место и передернул затвор, досылая патрон в патронник. Пятьсот граммов оружия почти не ощущались в руке, но значительно облегчали мне задачу. – Доктор Дю Морье? – Алана приоткрыла дверь и вошла, а затем, остановившись на пороге, пропустила вперед худощавого охранника. Он зыркал по сторонам, и мне казалось, что я вижу шевеление мешков у него под глазами. Черты лица были мутными, грязными, будто кто-то макнул его головой в жидкую глину. Я видел его сквозь тонкую щель, что оставил для себя, когда вернулся в хозяйскую спальню. – Доктор Дю Морье? – Я в спальне! – слабым голосом ответила Беделия. Она была бледна, и уголки ее губ опустились, напоминая коромысло. Охранник Блум толкнул дверь, и тут же брызги его мозгов украсили стену, рисуя потеками жижи и слизи узоры и петли. – Не стоит, Алана, – сказал я, еще не видя ее. Я был уверен, что она уже сделала шаг назад, чтобы броситься к двери, и резко вышел из-за стены, беря девушку в прицел. Глядя на Блум, слыша ее, чувствуя запах ее духов, я видел ее страх в дрожащих губах, в подозрительном блеске глаз, в бусинках пота, покрывших ее лоб. – Уилл... – прошептала она, – ты жив... – Жив. Я обошел Алану сзади, занося руку для удара. Рукоять пистолета обрушилась на ее голову, и Блум упала, несуразно раскинув руки. – Вот так, – прошептал я и улыбнулся. * * * Я знал, как была напряжена Беделия, сидящая за обеденным столом. Она гордо выпрямила спину и смотрела на свою ногу, запеченную по одному из рецептов Ганнибала. От мяса поднимался белесый пар, разнося аромат по столовой. Два пустых стула ждали гостей – меня и Алану. Блум еще была без сознания, она так и лежала на полу в спальне Беделии. Несколько раз я, перешагивая через нее, думал, что нужно ее поднять, но каждый раз откладывал на потом, пока в конце концов не пришло время садиться за стол. Я крепко сцепил ее ноги с ножками стула пластиковыми стяжками, руки же оставил свободными – мне хотелось, чтобы она хоть что-нибудь съела. – Скажите, мадам Дю Морье, вы всегда держите в доме мужскую одежду? – спросил я, как только переоделся в бежевый костюм-тройку и вошел в столовую. Костюм был велик мне, и догадаться, что это для Ганнибала, не составило труда. – Всегда, – ответила она. Я посмотрел на Алану, качнувшую головой, и удовлетворенно кивнул. Осторожно развернув виноградные листья, в которых запекалась нога, я вдохнул запах и прищелкнул языком от удовольствия. Отрезая тончайшие ломтики, я краем глаза следил за Беделией и Аланой. Блум уже пришла в себя и с ужасом наблюдала за начавшейся трапезой, боясь произнести хоть слово. Наконец она подняла на меня глаза и тихо спросила: – Что ты делаешь, Уилл? – То, что давно должен был сделать. Ты отнимаешь мое время, Алана, так что просто ужинай. – Это не просто ужин, – сказала Беделия и взяла в слабые руки нож и вилку, – это поминки. – Чьи? – Блум побледнела и перевела взгляд на Дю Морье. – Ваши, – просто ответила та и отрезала кусочек мяса. Беделия подыгрывала мне, пробуя собственную плоть. Она слишком хотела жить, и, если для этого придется попробовать свою ногу... ее это не остановит. Алана с отвращением смотрела на то, как Дю Морье пережевывает волокна, пытаясь сдержать рвоту. – Угощайся, – улыбнулся я Алане. Девушка отодвинула тарелку, и мне пришлось встать из-за стола, чтобы научить ее манерам. – Это был жест дружелюбия, – сказал я, беря в руку тонкий столовый нож. Лезвие поймало отблеск свечи и, сверкнув в воздухе, вошло по рукоятку в женскую ладонь, лежащую на столе. Протяжный крик оглушил, и я поспешил закрыть Блум рот рукой, прижимая к себе ее голову. – Прости... – прошептала Беделия. – Т-с-с... – Я поцеловал черную макушку. – Т-с-с... Под ладонью скопились слезы, и я нагнулся и произнес: – Алана, молчи. Она кивнула, и я отнял руку. – То, что ты делаешь, не поможет, – сказала Дю Морье, глядя на руку, пригвожденную к столу. – Оно даст мне покой, а это тоже немало. – Уилл, одумайся, – Блум всхлипывала, глядя на меня. – Ты не он. Ты другой. Твоя эмпатия зашла слишком далеко! – Он показал мне. Кто. Я. Есть. – В чем моя вина? – В твоем существовании. Алана закрыла глаза и прошептала: – Ганнибал обещал убить меня. Вернуться и забрать мою жизнь. – Уверен, он не будет огорчен. Съев небольшой ломтик мяса, я отодвинул тарелку и промокнул губы салфеткой: – Вы готовы к круизу, мадам Дю Морье? Беделия кивнула и отложила вилку. – А ты... – Я повернулся к Блум. – Я знаю, что ревность – плохое чувство. Возможно, убив тебя, я снова смогу видеть, ведь буду свободен от якоря, которым ты была в Балтиморе. Здесь больше нет ничего, что мне дорого. Самое дорогое ждет меня на Кубе. – Он убьет тебя, Уилл. – Или я его. Возможно. Потому что в нашей с ним жизни нет рамок, и мы вольны делать что угодно. Хождение по краю наполняет тело адреналином, и все чувства становятся ярче. Любовь, ненависть, ревность. Каждое прикосновение обжигает... Вам этого не понять... Я встал и слегка поклонился, улыбаясь уголками губ. – Дамы, спасибо за ужин. Алана, прощай. – Шейные позвонки хрустнули, и ее голова безжизненно упала на грудь. – Мадам Дю Морье, нас ждет путешествие!