What a waste to say the heart could feel apart
Or feel complete, baby.
Why would you make out of words a cage for your own bird?
When it sings so sweet.
Как может сердце изначально быть печальным
Или же полным любви?
Клетку не возведи птице, поющей в груди,
Тогда она поет нежней.
Hozier «No plan»
Глядя на прямую спину Уилла, я чувствовал гордость. Взрастить из замкнутого эмпата убийцу, хладнокровного и расчетливого, – нужно постараться. Я старался. Грэм остановился у мотеля, и его плечи напряглись в ожидании моего прикосновения. Дотронувшись до его шеи пальцами, я улыбнулся: – Сегодня жизнь каждого находящегося здесь изменится раз и навсегда. Плотину, что сдерживала нашу жажду охоты, прорвало, а значит, вода коснется всех. Даже тех, кто оставался в стороне. – Элизабет должна уехать, – прошептал Уилл. – Иначе за ней вернутся другие. – Я знаю. Уедет. Но и она увезет с собой смерть. Прах сестры, что была повешена... Даже в нем часть моего прикосновения. – Ты говоришь так, словно считаешь себя богом. – Я не бог, но я выше их на ступенях эволюции. Как и ты, Уилл. – Не споткнись. – Ты здесь, чтобы удержать меня, в случае если я оступлюсь, или толкнуть в спину? – Если ты упадешь, я упаду следом. Ты просто хочешь услышать это снова. – Возможно. Мы вошли в холл мотеля плечом к плечу, как тогда, в галерее Уффици. Неяркий свет ночников окутал нас, провожая до комнаты Джека. Грэм взялся за ручку двери и посмотрел на меня, улыбаясь уголками губ. – Он нас слышит, – еле слышно прошептал Уилл и отошел на шаг от двери, призывая меня сделать то же самое. – Ждет... Я кивнул и крепче сжал рукоять ножа, что взял с собой с раскуроченной кухни. Лезвие казалось мне продолжением руки. Оно питалось моим желанием убийства. – Он слаб, – прошептал я, глядя в голубые глаза Уилла, – и напуган. Оттого опасен. Грэм кивнул и пинком распахнул дверь, открывая нам путь в комнату, где царили темнота и тишина. В этой темноте можно было различить смутные очертания мебели. Уилл посмотрел на меня и шагнул внутрь, но тут же кубарем покатился по полу как брошенная кукла. Я успел заметить руки Кроуфорда, извивающиеся на полу как змеи. Джек, не имея выбора, просто кинулся Уиллу под ноги, сбивая словно кеглю и лишая преимущества. – Ой зря... – выдохнул я и метнулся к борющимся мужчинам. Грэм молча и методично отбивался от Джека, но, нужно отдать Кроуфорду должное, он крупный, сильный и поэтому опасный соперник. Уилл вцепился в толстую, как у быка, шею и сжал пальцы, заводя большие прямо под челюсть. Джек захрипел и попытался вырваться, а затем, кинув взгляд на меня и увидев нож, резко отпустил Грэма и обхватил его руки своими, побуждая сжимать горло сильнее. – Что ты делаешь? – крикнул Уилл. Я улыбался, держа нож наготове. – Джек, что ты делаешь? Грэм внезапно разжал руки и скинул Кроуфорда с себя, отталкивая его ногами. Тот захрипел и схватился за живот, пытаясь справиться с болью. На его губах проступила пена, и мужчина задом отполз к стене, жутко скалясь. Он дышал с трудом, кажется, рвотные массы начали движение вверх. – Все равно... – Кроуфорд сплюнул на пол кровавую слюну, – сдохнете как собаки... Животные только так и дохнут – одинокие и побитые жизнью. – Мы далеки от животных, Джек, – сказал я, отбрасывая нож. – Не льсти себе. Знаешь, сколько я пересажал таких, как ты? Они до сих пор гниют в Балтиморской лечебнице, рассматривая свои испражнения вместо телевизора. Вы хищники, пока свободны, потом просто животные, считающие в камере шаги... – Я не желал твоей смерти, – Уилл смотрел, как тело Джека сводит судорогой. – Я знаю. Но, будь ты на моем месте, ты бы принял предложение о жизни здесь, пусть и недолгой, но по соседству с врагами? – Когда мы стали врагами, Джек? – спросил я. – Я всегда ценил нашу дружбу. Мы знаем друг друга много лет. Даже сейчас я предлагаю тебе помощь. У меня есть унитиол, и, если ты позволишь, я введу его тебе в кровь. – Я убил Чийо... – Тем лучше для нас, – улыбнулся Грэм. – Джек, твое время еще не пришло... Уилл, я не смогу так быстро сходить в наш номер. Ты знаешь, где аптечка. * * * Утро. – Что случилось?! – хозяйка мотеля ошарашенно смотрела на развалины кухни и иногда переводила взгляд на меня. – Взорвался газовый баллон. Никто не пострадал, уверяю вас! – Вы тут готовить! Плохо закрыть газ! – Я все оплачу! – Будьте любезны! Сеньора Сапато нахмурилась и направилась в сторону мотеля, ругаясь себе под нос. Я медленно шел следом, разглядывая ее волосы, закрученные в пучок. Он растрепался на ветру и смешно качался из стороны в сторону, словно маятник часов. Тик-так. Тик-так. – Эдвард! Я улыбнулся, увидев Элизабет: – Кажется, алкоголь – это не твое. – Мне так стыдно! Я только что была у Джека, у него жуткая акклиматизация, его постоянно тошнит. – С ним все будет хорошо. – А где мадам Дю Морье? – Она уехала еще вчера. Просила попрощаться от ее имени. – Мне тоже нужно уезжать. Жаль, что Джек не возвращается в Балтимор. Я хотела подождать его, но он меня отговорил. «Молодец, Джек, правильный поступок». – Хотя я бы осталась еще ненадолго. – Боюсь, тебе будет скучно. Мия улетела домой сегодня первым рейсом. У нее заболела сестра. Элизабет коснулась пальцами виска, морщась от головной боли. Она рассеянно кивнула и ответила: – Сестра – это очень важно. Составите мне компанию в аэропорт? Я неважно вожу машину. – Конечно. Только предупрежу Марка. Девушка кивнула и зашагала к парковке, время от времени потирая виски. * * * – Уилл? Грэм стоял на балконе, глядя на руины кухни. Его взгляд был спокоен, будто он смотрел на волны, тихо плещущиеся у его ног. – Я вижу, Ганнибал. – Мы восстановим ее. – Нет, я вижу тебя. Я почувствовал облегчение, навалившееся на меня огромной лавиной. Не задохнуться бы под ее тяжестью. – Как давно? – прошептал я. Грэм повернулся и стал осторожно подталкивать меня в номер, закрывая за собой балконную дверь. Он продолжал теснить меня, пока я не уперся в край кровати. – Падай! – улыбнулся Уилл и, опрокинув меня на мягкий матрас, уселся сверху, взяв мое лицо в ладони. – Уилл... – Столько новых следов. – Каждый день может оставить след. Печальный, радостный, будь то седой волос или малейшая царапина, изменившая структуру кожи. Все меняется под влиянием времени. – Я должен изучить все, что изменилось в твоем лице, чтобы, если вдруг потеряю зрение, вспомнить каждую морщинку. – Целуй меня, Уилл Грэм! Он послушно наклонился и коснулся губами моих губ. Поцелуй был легкий, призванный не вызвать возбуждение, а наоборот, принести покой. Голубые глаза смотрели с теплом и любовью. – Я должен покинуть тебя ненадолго, – с сожалением прошептал я, запуская ладони под его белую футболку и касаясь плоского живота. – Когда мы останемся вдвоем? – Скоро. Обещаю. – Не отпущу, – улыбнулся Грэм. – Могу я купить свободу? Скажем, один поцелуй? – Не мелочись, Ганнибал. Я улыбнулся и прижал Уилла к себе.