Тиша

— Всё хорошо? Тихон встаёт рядом с Серёжей, приткнувшимся на балконной табуретке, ласково треплет его по влажным после душа волосам, вынимает сигарету из подрагивающих пальцев. — Хорошо, Тиш, — Серёжа прижимается головой к его боку, чуть только щекой не трётся о ткань Тишиной футболки. Даже не ворчит, что докурить не дали. Он весь расслабленный, мягкий, полусонный — каким бывает только после долгих занятий любовью или по утрам на Тишиной кухне. Тихон затягивается Серёжиной сигаретой, продолжая поглаживать его по волосам, смотрит на мерцающие ночные огни, улыбается каким-то своим мыслям. Правда хорошо. А сначала ему казалась нелепой эта идея. Он взял ремень в руки почти нехотя, вновь ругая себя, что поддался на бесконечные Серёжины уговоры, хмыкнул иронично: «Ремень? А, может, тебя в угол поставить, Серый? Коленями на горох? Тоже хорошее наказание». Но Серёжа умел уговаривать, в этом ему не было равных. Когда он залезал на Тихона сверху и прижимался к его уху губами, горячо шепча, распаляя своим дыханием и перемежая шёпот короткими поцелуями, Тихон себя не помнил. Был бы чуть послабее на эмоции, точно бы сорвался на: «Да, блядь, да! Что хочешь сделаю, Серёнь, только не останавливайся». Серёжа не останавливался и без его просьб, его от Тиши не оторвать было. Особенно в постели. Тихон гладит его широкими ладонями, поворачивает на живот, надавливает коленом на поясницу, наклоняется, горячо дышит в затылок, по-звериному прикусывая — дразнит. Серёжа давно готов, он нетерпеливо ёрзает под прикосновениями Тихона, цепляет короткими ногтями безнадёжно смятую простыню, выгибается, чтобы подставиться под поцелуи. — Тиш, ну давай уже, я хочу… — Сейчас, Серёнь, сейчас. Тихон сам хочет, до того, что в глазах темно. Мелькает мысль, бросить все эти игры, просто развести в стороны длинные ноги, придержать за бёдра, войти, наслаждаясь каждым движением, горячей теснотой, короткими стонами Серёжи. Но он продолжает испытывать чужое и собственное терпение. Грубая кожа ремня шуршит по постельному белью, Серёжа приподнимает плечи, пытаясь повернуть голову, но Тихон кладёт одну ладонь ему на затылок, заставляя снова ткнуться лицом в подушку. — Не подглядывай. Он складывает ремень пополам, проводит им по худой Серёжиной спине между лопаток, спускается ниже, к рёбрам, потом до поясницы и резко убирает руку, слыша прерывистое дыхание. Серёжа бессильно стонет в подушку, кусает её — знает, что подгонять Тихона бесполезно, но требовательно поводит плечами, приподнимая бёдра: — Ещё! — Ещё? — Тихон склоняется над ним, сам не узнаёт свой голос — хриплый, мурлыкающий, протяжный. Пусть первоначально эта затея казалась ему глупой, но реакция Серёжи перекрывала все прежние мысли, оставляя только горячечное безудержное желание продолжать. И он не заставляет Серёжу ждать долго. Снова проводит по его спине сложенным ремнём легко, едва задевая, почти бережно. Серёжа расслабляется под этими прикосновениями, вытягивается на постели, доверчиво подставляясь Тихону, весь поплывший. Пора. Тихон оглаживает белые худые ягодицы с нажимом, властно, но нежно, будто заранее извиняясь, и резко с оттяжкой прикладывается к ним ремнём. Серёжу подбрасывает на постели. — Блядь, Тиш, что ты… Возможно, это правда оказалось больнее, чем ему виделось. На светлой коже выступают розовые следы от шлепка. Тихон наклоняется, чтобы поцеловать их, даже лизнуть, ощутить солоноватый привкус. Серёжа ноет сквозь зубы и снова просит: — Ещё, Тиш… Пожалуйста… — Ты уверен? Тихону нравится, член стоит так, что почти прижимается к животу, с головки стекают капли прозрачной вязкой смазки, но он всё ещё себя контролирует, не хочет, чтобы Серёже было слишком больно. У Серёжи на этот счёт своё мнение: — Сделай так ещё, — голос, ломкий от удовольствия, срывается, тонет в складках подушки. У Тихона от такого голоса Серёжи всегда крышу сносит. Ремень свистит в воздухе, со звучным шлепком опускаясь на влажную кожу. Серёжа вжимается в постель, но тут же приподнимает бёдра, сам подставляясь под очередной удар. Тихон замахивается ещё раз. И ещё. Розовые полосы сливаются в одно целое неровное пятно, Серёжа хрипло стонет, тыкаясь в простыню твёрдым членом и хватая раскрытыми губами сухой воздух. С трудом поворачивает голову: глаза мокрые, свалявшиеся ресницы кажутся ещё более чёрными, на щеках алые пятна румянца. — Тиш… Тихон уже знает, что тот попросит, но медлит, ждёт, чтобы сам сказал, потому что так слаще, так всегда лучше, когда Серёжа это озвучивает: — Поцелуй меня. Как обычно, одуревший от возбуждённого Серёжи, Тихон не целует, просто вылизывает изнутри его рот, цепляет зубами нижнюю губу, зарывается пальцами в волосы — моё, моё, моё! Он терпеливый, он может сыграть снисходительность и равнодушие даже в реальной жизни, но когда под ним жаркий Серёжа с заплаканными глазами, заведённый до дрожащих коленей, Тихон контролировать себя не может. Он кусает, целует, сжимает зубами выступающую острую ключицу, лижет напряжённые маленькие соски, ведёт ладонью вниз, под плоский живот, натыкается на напряжённый член. Серёжа крупно вздрагивает, двигается навстречу его ладони, кое-как произносит: — Вставь мне. Такие просьбы не стоят того, чтобы повторять дважды. И сейчас Тихон медлить не собирается, выдавливает на ладонь прохладную смазку, ласкает тугой сжатый вход, торопливо, но заботливо готовя Серёжу, хотя тот сам начинает насаживаться на его пальцы рваными, беспорядочными движениями, сводя на нет все попытки Тихона быть осторожнее. — Серый, тише ты, больно же будет, ну! Тихон успокаивающе придавливает ладонью его поясницу, но это мало помогает, Серёжа завёлся уже настолько, что почти не слышит его, отдаваясь только своим ощущениям. Тише опять приходится работать за двоих. — Давай, приподнимись немного, — он подхватывает Серёжу под живот, помогая встать на четвереньки, накидывает петлю из ремня на его шею, слегка потянув назад. Медленно входит сразу на всю длину. Серёжа роняет голову между напряжённых рук, упирающихся в матрас. — Блядь… Тихон снова тянет на себя ремень, чуть придушивая, входя особенно глубоко, наслаждаясь хриплыми стонами Серёжи и тем, как чужой торчащий член тыкается ему в ладонь. Он горячий и скользкий от смазки, ровный по всей длине с нежной розовой головкой. Тихон обводит её большим пальцем, чувствуя, как Серёжа внутри сильно сжимается. — Тиш, быстрее. У него получается быстрее, сам себя накрутил до такого, что кожа горит, будто кипятком облитая, а сердце стучит одновременно во всех частях тела. Но Тихон ещё находит силы, чтобы стянуть ременную петлю с шеи Серёжи и снова хлёстко ударить его по ягодицам, вгоняя член до упора. Серёжа с хриплым вскриком валится на постель, Тихон прижимает его сверху, быстро толкаясь внутрь, ощущая, как сладкая судорога разливается по всему телу, почти отключая сознание. Прижатый им Серёжа едва дышит, то ли всхлипывает, то ли жалобно стонет — не разобрать. Хочется только быстро двигаться, подминая под себя податливое тело, приближая их общий оргазм и ни о чём больше не думая. Он просовывает руку между матрасом и Серёжиным животом, обхватывает пульсирующий член, чувствуя, как пальцы заливает горячая сперма. Сдерживаться больше нет смысла. Тихон в последний раз размашисто толкается внутрь, кусает Серёжу за плечо и кончает с коротким рыком. Постель выглядит как поле битвы. Простыня наполовину съехала, в смятых подушках ничком лежит Серёжа, он почти не двигается, только по чуть приподнимающимся плечам можно понять, что дышит. Тихон приходит в себя первым, подбирается к нему, гладит по спине, стараясь не коснуться пылающих ягодиц, осторожно спрашивает над ухом: — Ты в порядке? Серёжа что-то утвердительно бормочет в подушку, у него нет сил даже на то, чтобы повернуть голову к Тише. Ноги гудят, в голове пусто, внутри всё приятно тянет, а кожа на заднице горит огнём. Тихон видит эти красные следы, ругает себя: переборщил, блин! Выбирается из разгромленной постели, идёт в ванную, чуть пошатываясь — Серёжа и его укатал так, что ноги почти не держат — находит в шкафчике успокаивающий крем. Прохладные скользкие прикосновения мягко ложатся на повреждённую кожу, Серёжа расслабленно выдыхает, чувствуя, как Тихон бережно смазывает следы ударов — это приятно до того, что он забывает про боль, снова начиная возбуждаться. Силы постепенно возвращаются. — Тиш. — Что, Серёнь? — ласково спрашивает Тихон, не прекращая своего занятия. — Ты охуенный, ты знаешь? Комплименты от Серёжи, они всегда такие. Однозначные и честные. А других и не надо. — Ты ходить-то сможешь? — Тихон улыбается, замечая, как Серёжа начинает выбираться из подушек, пытаясь сесть и болезненно охая. — Это надо проверить, — весело заявляет Серёжа, кое-как усевшись. Тихон смотрит с сомнением. Вид у Серёжи, конечно, счастливый, глаза горят, губы алеют на бледном лице. Но само лицо осунувшееся, под под глазами тёмные тени, на щеках лихорадочный румянец. — Вот и проверим, — решает Тихон. — Пошли осторожно. Его бы воля, он бы Серёжу на руках до ванной донёс, но Серёжа всё-таки парень, ему подобные порывы могут показаться обидными, хотя… Может, попробовать? Он пробует. Подхватывает покачнувшегося Серёжу, на плечо себе забрасывает, как добычу, пока тот истерично хохочет, болтая ногами в воздухе. Всё-таки восстанавливается он потрясающе быстро. И пока Тихон отмывает его под тёплым душем, щедро намыливая гелем, налитым прямо в ладонь, Серёжа уже не скрывает, что готов к продолжению. Хотя трудно скрывать стоящий член, если ты полностью обнажённый. Но Тихон стойко держится. И воду выключает, и в огромное пушистое полотенце кутает, помогает перешагнуть через скользкий бортик. Серёжа хочет, но с приставаниями не лезет, всё-таки вымотался, хоть и сверкает глазами, но энергии на то, чтобы самому к Тише притереться, пока не хватает. Потом Тихон приводит постель в относительный порядок, а Серёжа выбирается на балкон покурить. Усаживается, поджимает под себя босую ногу, подносит руку к шее, касается кончиками пальцев, словно щупая невидимый ремень. Член дёргается от возбуждающих воспоминаний, утыкается в мягкую ткань халата. Где там Тиша? Словно услышав его мысли, Тихон выходит на балкон и становится рядом.