Тиша

— Серьёзно? — Тиша приподнимает бровь, оглядывая вальяжно привалившегося к его двери Серёжу. — А похоже, что я шучу? — Серёжа отлипает от косяка и тут же оказывается в крепких руках, подхвативших его, не совсем верно стоящее на ногах, тело. — Не похоже, — хмыкает Тихон и затаскивает Горошко в свою квартиру, быстренько прикрыв дверь — ещё соседи высунутся, разговоров не оберёшься. Выглядит сегодня Серёжа так, будто выкрал у Разумовского Птицу, чтобы пернатый одел его по своему вкусу. Первым внимание привлекает килт, открывающий стройные голые ноги. Но и выше есть на что полюбоваться. Например, роскошный пиджак с атласными лацканами, под которым, при ближайшем рассмотрении, других предметов одежды не обнаруживается. В довершение эпатажного образа вокруг Серёжиной шеи обвилось больше десятка золотистых цепочек, и кокетливо пристроился воротничок с одной пуговицей. Видимо, тот был призван отыгрывать присутствие рубашки. Во всем этом Серёжа смотрелся одновременно комично и чертовски соблазнительно. Тихону сразу захотелось проверить, соблюдал ли он заветы шотландцев, которые, как известно, носят традиционную одежду без белья. На самом деле, он надеялся, что Серёжа всё-таки не настолько чокнутый, чтобы явиться на официальную церемонию без трусов. Хотя это не отменяло того факта, что он мог их стянуть, оказавшись в подъезде — Горошко любил производить впечатление на Тишу. Иногда самым неожиданным и провокационным образом. Пока Тихон раздумывал, что же ему со всей этой красотой делать, Серёжа развалился поперёк кресла, забросил ноги на подлокотник, отчего клетчатая ткань задралась уже совсем высоко, обнажая светлую кожу на бёдрах. «С пятнышками» — от чего-то в который раз умилился Тиша, подчиняясь желанию — опуститься на пол рядом с креслом и погладить эти, не дававшие ему покоя, длинные ноги. Не всё же морали читать за недостойное поведение, можно побаловать иногда. Тем более, что он и сам не так давно позволял себе не менее шокирующие выходки, да и сейчас не особо остепенился. Ну, в «юбке», ну пьяный… Зато красивый какой! И явно возбуждённый: глаза горят, губы красные. Наверное, пока добирался сюда, уже успел красочно представить, как именно и в каких позах Тиша будет проверять, что там всё-таки под килтом? И развенчивать Серёжины фантазии как-то не хотелось. Тихон провёл широкой ладонью вверх по бедру, сминая плотную ткань, и чем дальше двигалась его рука, тем больше он убеждался, что Горошко был явным ценителем истинных шотландцев. — Да ладно? — не выдержав, Тиша рывком задрал килт, обнаружив полное отсутствие белья и крепко стоящий член с покрасневшей головкой. Возбуждение сразу эхом отозвалось в паху. Ситуация была мало подходящей, чтобы взывать к голосу разума, но Тихон всё-таки ворчливо заметил. — Ты трусы на церемонии потерял, или прямо так туда явился? Не удержался. То ли от желания призвать к порядку, то ли от ревности. Кто знает. Иногда рядом с Серёжей он и сам не понимал, какие конкретно чувства им овладевают. Сейчас вот ревнует, а через секунду уже едва не рычит от того, как Серёжа откидывает голову на спинку кресла и демонстративно разводит в стороны ноги, ничуть не стесняясь показываться перед Тихоном в таком виде. Без порток, но в пиджаке, как говорится. Тиша смотрит, избегая каких-либо действий. Ждёт, когда его окончательно накроет от того, как ведёт себя этот «мелкий провокатор». Серёжа точно знает, что Тихон им любуется, не просто любуется, едва сдерживает себя, чтобы не кинуться — такое с ним не часто бывает, но Горошко умеет, чувствует, как довести Жизневского до такого состояния. Ему нравится, когда обычно сдержанный Тиша оказывается на грани, выключает свою «взрослость» и опытность, хватает его, крепко сдавливая в объятиях, бормоча что-то нечленораздельное от возбуждения. Он на мгновение встречается с тяжёлым, тёмным взглядом Тиши, смело выдерживает его, спускается глазами ниже — к своему торчащему члену, и подносит ко рту ладонь, чтобы широко, откровенно пошло провести влажным языком по ней. Тихон не отводит глаз, следит, как смоченная слюной ладонь ложится на член, не сильно сжимая — Серёжа ласкает сам себя, а у Тихона в штанах горит так, будто это на нём сейчас скользкие умелые пальцы. Точка невозврата почти пройдена. Теперь что угодно может стать отправным сигналом: слабый стон Серёжи, закушенная нижняя губа, капелька прозрачной смазки стекающая по набухшей головке… Тихон сухо сглатывает, смотрит уже почти по-звериному, жадно просчитывая для себя все следующие ходы: сначала на кресле или сразу в койку оттащить? Или вот прямо здесь, колени упереть в пол, задрать эту дурацкую клетчатую тряпку повыше, ухватиться за цепочки на шее… Собственные мысли распаляют не хуже разворачивающегося перед ним зрелища. Серёжа ухмыляется ангельски и блядовато одновременно, будто пару часов назад рухнул с неба и уже успел нагрешить больше, чем все вместе взятые смертные. Тихон его ухмылку не отражает, подаётся ближе, отпуская себя, понимая, что сейчас всё, сейчас… Горошко легко читает его — держишься, Тиш, всё ещё? Ну так я тебе устрою. Под влажными пальцами скользят пуговицы. Пиджак распахивается, открывая голую грудь с родинками и светлыми пятнышками, нежно розовые соски оказываются прямо перед глазами Тихона. Тот на мгновение прикрывает веки и в следующую секунду, Серёжу вжимают в кресло, несчастный пиджак первым улетает в сторону. Тихон нависает над ним, глубоко целуя, тянет руку к цепочкам — прихватить, придушить, как ошейником, пусть даже испугается на секунду. Ничего, Серёже так даже больше нравится — следы, засосы. Тиша так обычно не делает, не подростки же, чтобы метки друг другу ставить. Но сегодня хочется проучить, чтобы неповадно было на публику в таком виде появляться. Он кусает вызывающе выступающую ключицу — Серёжа под ним резко выгибается — ведёт языком ниже, цепляет сосок, слегка царапая зубами. Кресло скрипит от такого напора под весом двух тел, неудобно, слишком мало места. Тихон почти грубо дёргает Горошко на себя, командуя: — Давай в постель! Но тот выворачивается, как лисица, смотрит снизу вверх, облизываясь, дразня: — А тут? Или опять спину потянешь, ммм? — Зараза, — шипит Тиша, восхищённо глядя на этого безумца. Жизневский не против шуток про возраст, сам часто грешит, но только не тогда, когда в висках стучит от желания. Серёжа прекрасно об этом знает, провоцирует специально, словно забыл, как его укатали пару недель назад, когда он вздумал на просьбу Тихона — Серёнь, смазку дай — всучить ему тюбик с фастум-гелем. А потом ещё невинно улыбнуться и добавить «Я думал, тебе мышцы размять надо, Тиш». После этой выходки, он пару дней, прежде чем сесть, осторожно проверял куда пристраивает свою задницу — точно ли на мягкое? — и старался не делать резких движений. Но, то ли уроки быстро выветрились из памяти, то ли правда настолько нравится, когда у Тихона башню сносит. Сейчас некогда думать об этом. — Напросился, — хрипло резюмирует Тихон, рывком стягивая с себя домашние штаны с трусами и пристраиваясь между широко раскинутых ног. Плевать на то, что колени сотрутся от интенсивных движений, что поза не из самых удобных — на всё плевать. Главное, что Серёжа доволен, стонет под его языком, скользящим между ягодиц. Насухую Тихон не будет никогда, заботливый же в самом деле. Хоть и хочется завыть от нетерпения, от желания натянуть на себя этого наглого искусителя — лижет тщательно, смачивая слюной сжавшийся вход, помогает себе пальцами, видя, как вздрагивает от каждого его касания аккуратный перевитый венами член. Шерстяная ткань килта мешается, он задирает её выше, открывая себе больше доступа, дурея от того, что буквально лезет Серёже под юбку. Глупость какая-то, а заводит так, что дышать трудно. И каждый раз с Серёжей вот так — как в первый. Охуенно. Входит медленно, стараясь с самого начала найти нужный угол, растягивая, примериваясь для глубокого толчка. Чтобы сразу до звёзд в глазах, до хриплого «блять, еще!» от Серёжи. Получилось. Серёжа сам приподнимает бёдра, чтобы ему было удобнее, уже не только о собственном удовольствии переживает, подставляется, тянется навстречу: — Вот так, Тиш, да! Тиша не возражает. Он может «вот так» и «ещё так» и «сильнее» пока сорванные стоны не сливаются в одно сплошное «ещёещёещё ДА!». Кончают одновременно, Серёжа и так на пределе, а Тихон не сдерживается, хочется глубже и во внутрь, как-то по-особенному развратно и немного запретно. Размашисто толкается ещё несколько раз, прежде чем вынуть скользкий от спермы член. Тяжело дышит и ошалело смотрит на довольного откинувшегося Серёжу. — Ну ты… А тот будто и ждал, опять призывно улыбается, тянет к себе Тихона, чтобы поцеловать вдумчиво, долго, благодаря за общее наслаждение. И опять дразнится: — Спинку размять тебе? — шепчет у самого уха, хитрый, горячий, очень любимый. Тиша несильно кусает его за шею. Слышит возмущённое: «Ай!». Слабо смеётся, ещё не отойдя от оргазма: — Заслужил. Серёжа прижимается сильнее. Ласковый после секса, нежный, податливый. Всегда бы так. Маленькая зараза.