Тиша

— Серёнь, ну ты правда хочешь? Годовщина нашего фильма, а тебе вздумалось «Огонь» смотреть? Тихон улыбается, тянется к Серёже, ворует у него зажжённую сигарету. Затягивается. — Ну не «Грома» же нам пересматривать, на самом деле! Я его уже сто раз смотрел… Три. — Так сто или три? — Ой, не придирайся. Много, в общем. Серёжа отбирает обратно почти докуренную сигарету, просительно заглядывая Тише в глаза. Тёмные брови забавно поднимаются домиком. Играет, паршивец, но до чего убедительно. Тихону делается смешно и хорошо. Он обнимает Серёжу, целует быстро и ласково, с улыбкой отвечает: — Да, чёрт с тобой, давай! Серёжа не признаётся Тихону, что сильно ревнует. Поэтому до сих пор не смотрел мистические «Топи». И «Огонь» тоже не стал. Там, как и в «Топях», снимался Ваня Янковский, а Серёже хочется чесаться при одном упоминании его имени, что-то вроде персональной непереносимости. Тише знать об этом не обязательно. Наверное, тот бы смог развеять все Серёжины подозрения относительно Янковского и того, что их связывает кроме съёмок, но Горошко так не хотелось признаваться в своей слабости. Серёже нравилось быть перед Тихоном ярким и уверенным, может быть, даже слишком уверенным. На грани. Хранить тот самый образ «брата Ди Каприо», который запомнился Тише с их первой встречи. Тихон же именно поэтому обратил на него внимание? Увидел в нём успешного молодого актёра, независимого, слегка заскучавшего от поднадоевшей популярности и всеобщей любви. Серёжа, понятное дело, себя успешным и популярным не считал, разве что совсем чуточку, но первому впечатлению Тихона хотелось соответствовать. Поэтому никакой ревности, никаких терзаний. Особенно напоказ. Тихон включает фильм на ноутбуке. Можно, конечно, и на большом экране, в соседней комнате, но для этого нужно встать, выбраться из одеяльного плена, одеться. А Серёжа так уютно лежит под боком, и подушка удобно примялась, и бутылка вина стоит где-то рядом на полу у дивана — разве можно придумать лучшие условия для совместного просмотра? Серёжа придвинулся ближе, закинул на Тишу руку, ткнул ему в плечо острым подбородком, чуть наклонил на себя экран ноутбука — Тихон добродушно терпел всю эту возню. Горошко не успокоится, пока чем-то серьёзно его не заинтересуешь, так что пусть вертится. Наконец, на экране появился кудрявый Макс с гитарой, и Серёжа притих, даже дышать будто стал реже. — Какой одуван, да? — Хмыкнул Тихон, пригладив свои — короткие теперь — волосы. Серёжа чуть приподнялся, глянув на его нынешнюю причёску: — А ты снова отрастишь, Тиш? Хочу их потрогать. — Да что их трогать? Волосы и волосы. — Ну, Тиш… — Смотри, давай. Горошко насуплено замолчал: в кадре очутился персонаж Янковского, и было очень сложно удержаться от язвительных комментариев.

***

Серёжа клацнул по пробелу, ставя фильм на паузу, и неловко выбрался из-под одеяла, едва не сбив ноут с коленей Тихона. Тот с недоумением следил за тем, как Серёжа натягивает толстовку и спортивные штаны, цепляет сигаретную пачку и выходит из комнаты. Через пару секунд хлопнула балконная дверь, ощутимо потянуло свежим апрельским воздухом. Тихон подождал ещё некоторое время, потом отставил ноут в сторону, прихватил одеяло и пошёл за Серёжей. Тот обнаружился на балконе. Сидел на табуретке, курил. Встрёпанный, ссутулившийся и босой. — В больницу захотел? — буркнул Тихон, накидывая на него одеяло и забирая в ладони узкие холодные ступни, чтобы растереть. — Не май месяц. Горошко тихо улыбнулся, как было всегда, когда Тиша проявлял о нём отцовскую — батину! — заботу: — Почти май. И спасибо. Что-то было не так. Тихон чувствовал это по изменившимся интонациям и погасшему взгляду. Серёжа выдыхал дым, равнодушно следя за движущимися в темноте машинами и редкими снежинками, беззвучно опускающимися на чёрный асфальт. Да, на май было совсем не похоже. Даже на апрель-то не очень. Дождавшись, пока Серёжа затушит сигарету, Тихон настойчиво потянул обратно, в тепло: — Пойдём-ка. Серёжа покорно поплёлся в комнату, позволил усадить себя на диван и укутать в одеяло. Тихон щедро вручил ему полный бокал вина и устроился рядом. Фильм не включал, было и так понятно, что не до него сейчас. Серёжу что-то мучает, а сказать он не решается. Надо аккуратно выуживать правду. — С годовщиной, что ли? — потянулся к нему Тихон своим бокалом. Он знал, что такие фразы, не имеющие отношения к происходящему, способны слегка встряхнуть Серёжу, вытащить его из болота мрачных мыслей. В этот раз почти сработало. Горошко чокнулся с ним — звякнуло стекло — и в несколько больших глотков осушил весь бокал. Тихон лишь чуть пригубил, не сводя с Сережи внимательного взгляда. Сейчас всё выдаст. И точно. — Я смотрел, как ты… Как Макс там, в лесу… — Серёжа пропустил слово «погибает», видимо, даже по отношению к Тихоновскому персонажу было сложно его произнести, — и я подумал: ты ведь точно такой же! Если случится что-то, где придётся спасать других, ты же тоже кинешься. И всё, — Серёжа вдруг уронил голову, вцепился пальцами в одеяло, тёмные ресницы задрожали. — Тиш… Если с тобой что-то случится, то я… Тихон моментально взял ситуацию в свои руки. Во всех смыслах. Притянул Серёжу к себе, обнимая, ещё больше кутая в одеяло, прижался губами к русой макушке, покачал немного из стороны в сторону, как ребёнка. — Ты чего это напридумывал себе, Серёнь? Что со мной должно случиться? Я — вот он. И никуда лезть не собираюсь. Серёжа в ответ шмыгнул носом. — Давай-ка, выкладывай, что ещё у тебя в голове вертится? Я же вижу, что это не из-за фильма. Сер? Горошко вздохнул, сполз ниже, утыкаясь лицом в грудь Тихона: — Из-за фильма. Не только из-за него, но… Это как катализатор сработало. В последнее время такая жизнь, что не знаешь как завтра всё будет. И будет ли, вообще. А тут Макс этот, он же… Я будто тебя в нём вижу. Если нужно будет собой пожертвовать ради кого-то, ради чужих даже, случайных, я уверен, ты и думать не будешь. Так ведь? Тихон погладил Серёжу по спине, соображая. Прислушался к себе. И понял: — Нет, Серёнь. Не так. Я, конечно, трусом себя выставлять не хочу, но жизнь — это не съёмочная площадка, тут заранее все сценарии не просчитаешь. Может, я испугаюсь. Может, в ступор впаду. Такое с людьми тоже случается. А ещё, рисковать собой ради спасения чужих очень сложно, когда у тебя свои любимые есть. Макс долг выполнял, он пожарный, знал, что на его службе такое может случиться. А я так просто не смогу на амбразуру грудью. У меня же семья есть: родители, ты. На кого я вас всех оставлю? В образовавшейся тишине Серёжа снова громко всхлипнул. Стыдно. Боялся ревность показать, а в итоге ещё хуже: разревелся на пустом месте из-за киношного героя. И как только Тихон его не высмеял? Сидит вот, успокаивает, говорит серьёзно. И в добрых глазах с прищуром видится настоящее беспокойство. Какой он хороший всё-таки таки, Тихон. Тиша. — Тиша! — Серёжа отмер, выпутался из одеяла, обхватил руками широкие Тихоновские плечи, прижался. — Тиш, прости, я такой… Тихон, как всегда, шестым чувством ощутил, что Серёжу отпустило. Как будто какое-то мрачное облако, до этого момента окружавшее его, спешно уползло в самый дальний угол. Там ему самое место. Серёжа уже улыбался, заглядывал в глаза, гладил, засовывал прохладные ладони к Тише под футболку. Таким его видеть было приятнее всего. И спокойнее. На какое-то время Тихону удалось прогнать Серёжины мрачные мысли, освободить его. Это ли не спасение человека? Губы у Серёжи чуть солёные, Тихон отрывается от поцелуя и поднимается выше, прижимается к горячему виску своими губами, чувствует шелковистость заправленных за ухо волос и биение пульса. И на секунду самого продирает холодом: а если что-то случится с Серёжей? С его Серёжей… Таким бесстрашным, импульсивным, порывистым. Вот он-то точно не станет просчитывать все возможные ходы, а сразу кинется, не заботясь о собственной безопасности. Вот же зараза! Тихон встряхивает головой. Нет уж, он на такое не купится. Хватит с них двоих и одного любителя придумывать различные невозможные ситуации, чтобы потом вдоволь настрадаться. А он — Тихон — должен быть реалистом. Ведь Серёжа тёплый и улыбчивый снова лезет целоваться, отпихивая ногой ноутбук, пока усаживается сверху на Тихона. — Досматривать не будем, как я понимаю? — Тиш, ну ты там уже всё… А терпеть остаток фильма рожу Янковского я не выдержу, — доверчиво бормочет Серёжа между поцелуями. Тихон вдруг отстраняется, взглядывает на Серёжу и начинает хохотать так, что многострадальный ноутбук всё-таки скатывается с одеяла на пол. Серёжа воспринимает этот смех на свой счёт. Краснеет и кусает губы. Не выдержал, спалился, выдал позорную тайну. Вот же дебил! Но Тиша перестаёт смеяться и снова опрокидывает Серёжу на себя, задирая его толстовку, скользит пальцами по выпуклым рёбрам: — А мне ведь говорили, что ты к Ваньке ревнуешь. Но я до этого момента не верил. — Кто говорил? — Серёжа старается вывернуться из объятий, смотрит диким лисёнком. Тихон запускает пальцы в его волосы на затылке и прижимает к себе, спрашивает с улыбкой: — Правда ревнуешь? — Да! — оскорблённо огрызается Серёжа. — Да, ревную к твоему ненаглядному Ванечке? И что? Смешно тебе, да? Тиша несколько секунд смотрит Серёже в глаза, тот часто моргает и кривит губы, уязвлённый, пойманный с поличным. Самый любимый. — Не смешно, — серьёзно отвечает Тиша, прежде, чем снова поцеловать. Серёжа протестующе шипит в поцелуй, но надолго его показушного возмущения не хватает.