Тиша

— Твою ж мать! Серёжа раздражённо пытался выпутаться из рукава джинсовки, тот зацепился за браслет часов и никак не хотел сниматься. Он дёрнул так, что ткань протестующе затрещала и всё-таки сбросил с себя злополучную шмотку. Правый кроссовок с грохотом улетел под подставку для обуви, а в левом Серёжа дошёл до комнаты, вовремя вспомнил про него и кинул в тёмную прихожую, после чего со стоном рухнул на диван. Голова гудела, глаза щипало от вездесущего тополиного пуха, и в целом вся жизнь казалась какой-то неправильно-раздражающей, будто отовсюду торчали острые углы, на которые он постоянно натыкался. Немного повалявшись и почувствовав, что дышать стало легче, Серёжа отправился на кухню, по пути листая контакты в телефоне. Когда слегка удивлённое лицо Ромы появилось на экране смартфона, Горошко уже деятельно возился с пивной пробкой. Закончив, отсалютовал другу бутылкой. Связь была так себе. Рома время от времени рассыпался на пиксели, и некоторые его слова пропадали, но Серёжа всё равно был рад его видеть и слышать. С Ромой всегда было так — ненапряжно и спокойно, будто большой кот запрыгнул на колени и переступает мягкими лапками. Правда, у Серёжи была аллергия на котов, но аналогия ему нравилась. У него получилось удачно пристроить телефон, используя чайную коробку как подставку, связь тоже более-менее наладилась — теперь Рому было хорошо видно, и Серёжа уселся на табуретку, с удовольствием глотая из бутылки. Рома молча наблюдал за ним с другой стороны экрана, подперев рукой щетинистую щёку. — Как дела? — не выдержал Серёжа, оторвавшись от пива. — Хорошо дела, — улыбнулся Котков, потёр переносицу под оправой очков. — А ты чего вдруг? — Чего? — Звонишь. Да ещё по видео. — Может, я соскучился, — ухмыльнулся Серёжа, но Рома слишком хорошо знал его, чтобы поверить в эту показушную ухмылку. Весь взъерошенный вид Серёжи, пиво посреди дня, тёмные круги под глазами, заметные даже на видео, и дёрганный тон явно давали понять — что-то случилось или вот-вот случится. Рома начал издалека: — Как с работой? Есть новые проекты? Серёжа посмотрел на него, приподняв брови, потом нахмурился. — С работой… Да всё окей с работой. Наверное. Не знаю. Это Роме совсем не понравилось. Он посерьёзнел. — Серёж, ты же знаешь, у нас тут тоже не всё гладко, но если мало ли, что нужно… Помощь там… Серёжа убрал в сторону бутылку и посмотрел на Рому с непониманием: — Ром, я же сказал, с работой всё норм. И, вообще, всё норм. Не знаю, зачем я звоню. Наверное, правда соскучился. Рома вымученно улыбнулся. Не потому что не верил Серёже, а потому что переживал за него и всеми силами хотел помочь, только вот пока не знал, как именно. Но зарождающаяся истерика Горошко долетала до него даже сквозь экран. Было сильно заметно, что гроза уже близко. Рома попробовал подобраться с другой стороны: — Ты бы не пропадал, и скучать не пришлось. Четвёртого числа я тебя в бар звал! А ты смотался так быстро, что я не заметил даже! — Прости, — Серёжа задумчиво ткнулся губами в горлышко бутылки, — правда, прости, Ром. Мне тогда было не до бара. Иногда, знаешь, от людей тошнить начинает. Выворачивает. Рома кивнул, снова поправив очки: — Да. Знаю. Понимаю. Разговор не то, чтобы не клеился, но между ними словно висела какая-то недосказанность, и оба понимали: Рома слишком деликатен, чтобы выпытывать, а Серёжа слишком гордый, чтобы признаться в том, что его действительно мучает. На фоне кто-то окликнул Коткова, тот отклонился в сторону, быстро отвечая. Сквозь шум Серёжа различил только «да, сейчас, пять минут», и Рома снова появился на экране. — Ладно, — Серёжа улыбнулся, — иди работай, потеряли тебя там. — Потерпят, — Рома смотрел без улыбки, — Серёж, ты, правда… Может, встретиться хочешь? Нормально поговорить? Серёжа запрокинул голову и помотал отросшими волосами, потом снова уставился на экран: — Хочу, Ром, но не сейчас, ладно? Не обижайся. — Да я вообще без обид. И… Хотя, забей! — Говори! — Серёжа требовательно придвинулся к экрану, — на что я забить должен? — Да, это… — Рома снял очки и сосредоточенно принялся протирать стёкла уголком футболки, — хотел спросить, ты Тихону позвонить не хочешь? Вы давно виделись? Тихон… Горошко ухватился за свою бутылку и горько усмехнулся: — Давно, Ром.

***

Серёжа не любил строить далеко идущие планы, если дела не касались работы. Куда лучше наслаждаться тем, что происходит здесь и сейчас. Момент, когда он осознал, что в их с Тишей отношениях что-то изменилось Серёжа упустил из виду. Просто внезапно понял, что никак не может посчитать, сколько именно недель они уже не виделись и сколько дней не созванивались. Оба были завалены работой и раньше, но всегда находили хотя бы несколько минут на то, чтобы обменяться фоточками или парой тёплых фраз. Теперь же Серёжа вертел в руках телефон, не решаясь открыть диалог с Тихоном — не хотелось видеть, что тот был в сети, но так ничего ему и не отправил. Вначале их отношений Серёжа был капризным, даже раздражающим. Ему и самому это не нравилось, но он упрямо изводил Тихона, мог позвонить ему в три ночи с пьяными претензиями или весь день отмалчиваться, пока Тиша пытался то шутками, то лаской вывести его на разговоры. Но, чем ближе они сходились, тем более покладистым становился Горошко, и теперь ему уже казалось диким устраивать беспричинные истерики и доставать звонками Тихона, особенно, если тот сам не проявляет интереса. И вроде особо ничего не изменилось в его жизни: интервью, новые проекты, фестивали и любимый театр, но внутри поселилась неприятная ноющая тоска, которая болела сильнее, стоило ему остаться наедине со своими мыслями и воспоминаниями. Впрочем, даже присутствие компании не уберегало от моментов, когда Серёжа вдруг слишком отчётливо представлял рядом Тихона и готов был взвыть от того, как его не хватало и какие все вокруг — не такие и ненужные. На память приходили его же собственные пророческие слова: «Все нет, вот все нет, а Тиша, Тиша да». Это было в самом начале их знакомства и Серёжа ещё не знал, как оно всё случится. И случится ли вообще.

***

— А потом мы пошли с Горошко в бар, — Ромины очки поблёскивают с добродушной хитринкой, — и он полчаса говорил о тебе… Тихон приподнимает брови, изображая удивление, а Рома воодушевлённо продолжает. — Он уже опять с таким флегматичным лицом говорил: «Вот все вот нет, все нет, а вот Тиша, Тиша да!». Тихон хмыкает, покручиваясь на стуле, и всеми силами старается сохранять вид, будто он приятно удивлён этой историей. Интересно было бы посмотреть на лицо Ромы, если бы тот знал, сколько раз Тихон слышал это «Тиша, Тиша, да!» от самого Серёжи. Правда, при совсем иных обстоятельствах, о таком на подкасте не расскажешь. Тиша дурачится, отвечая на вопросы, рассказывает про свою дружбу с Филиппом и с Ваней, особо не задерживаясь на моменте с Горошко. Каким бы Тиша не был хорошим актёром, а всё-таки опасается, что вот-вот проколется — слишком влюблённо улыбнётся или мечтательно закатит глаза, если Рома продолжит расспрашивать про Серёжу. Это нельзя выставлять напоказ, это то, что хочется надолго сохранить только для себя. Для них. Без публичных признаний и скабрезных историй, которые обязательно последуют, если дать повод. Тихон любит вспоминать их первую встречу, не смущаясь рассказывает на камеру, чтобы позабавить Рому и Артёма. Называя Горошко «каким-то ферзём» и «братом дикаприо» умалчивает о том, что в первый момент слегка обалдел от острой красоты, пусть пока зелёные глаза Серёжи смотрели холодно и незаинтересованно. А потом, когда Серёжа открылся ему, стал улыбаться навстречу, Тихон совсем пропал. Он думал, таких как Серёжа не бывает — тех, с кем хочется остаться надолго, едва только познакомившись, потрогать отливающие рыжиной волосы, быстро поцеловать в улыбку. Серёжа ласковый, но осторожный как пустынный кот: то сам радостно напрыгивает на Тихона при встрече, просит сигарету, что-то эмоционально рассказывает. А то смотрит настороженно, на расспросы отмалчивается, кусает губы. Тихон терпеливый, но от таких контрастов немного едет крышей и иногда сам ведёт себя не пойми как, будто заразился от непостоянного Горошко. Позже Серёжа расскажет ему, что просто до чёртиков боялся. И съёмок этих, и ответственности, фанатской любви авансом, а больше всего — оказаться ненужным со своей внезапной влюблённостью в Тишу. Поэтому его так штормило. Но к тому моменту Тихон уже и сам всё поймёт. Он научится спокойно сносить все Серёжины перепады, узнает, когда нужно пошутить, а когда сказать «да забей ты, Серёнь» или просто ненадолго отойти, не трогать. И Серёжа за это окончательно к нему привяжется. Стоит Тише появиться на площадке, Горошко весь вспыхивает радостью, сыплется, ненадолго выпадая из киношного образа, расплывается в улыбке. Тихон не может дождаться, когда же они останутся наедине, чтобы подхватить его, тогда ещё совсем тощего, ломкого на руки, стиснуть покрепче и целовать, пока Серёжа не начнёт активно лезть к нему в штаны и предлагать своё любимое «прямо здесь». Всё было слишком хорошо, они даже не ссорились никогда. Как-то не получалось. Тихон умело сводил на нет всё Серёжины истеричные претензии, и тот быстро остывал, снова ластился и светло улыбался, с обожанием глядя на Тишу. Казалось, что так всегда и будет. Во всяком случае, Серёжа был настолько уверен в этом, что не требовал от Тихона ни признаний, ни обещаний. Зачем, когда вот он Тиша — почти всегда рядом, высокий, горячий, спокойный. Сгребёт в охапку своими лапищами, прижмёт покрепче — и больше ничего не нужно.

***

Когда они, вообще, последний раз обнимались с Тихоном? Месяц? Два месяца назад? Рома, сам того не желая, попал в точку и теперь ему было ещё более неловко закончить разговор и отключиться. — Серёж, давай я после работы к тебе? Возьму чего-нибудь… Виски твой любимый, хочешь? — Ром… — Серёжа потерянно улыбнулся. Казалось, что улыбка существовала отдельно от него, настолько она не вязалась с горькой интонацией. — Можно и ром. С колой? — Нет. Я говорю — Ром, ты меня от чего спасать собрался, человек-кот? — Знать бы, от чего. Или от кого… — пробормотал Рома и раздражённо ответил кому-то за кадром «сказал же, иду!». — Серый, давай, не раскисай, я через пару часов освобожусь. Наберу тебя ещё, идёт? — Идёт, — покорно кивнул Серёжа. — Давай, Ром! Спасибо тебе. — За что? — Так… Серёжа нажал на кнопку завершения вызова. Пиво в бутылке успело согреться и противно горчило.

***

— Всё, всё, Серёнь. Ну что ж ты со мной делаешь… Тихон гладил спутанные русые волосы, попутно вытирая ладонью влажные скулы. Серёжа в его руках мелко подрагивал и рвано вздыхал. Сначала он держался молодцом — демонстрировал независимость и едва не выставил Тихона за порог, когда тот приехал без приглашения. Явно с подачи Ромы. Серёжа про себя подумал, что Коткову ещё выскажет за это, а на Тишу мрачно глядел исподлобья и приглашать в квартиру не спешил. И потом, когда они всё-таки очутились на кухне, и Тихон наливал что-то в высокий стакан, спрашивал, где можно курить и шуршал пакетами, Серёжа отмалчивался, стараясь не показывать, как у него внутри всё обрывается при одной лишь мысли, что — вот он Тиша. Вот он прямо здесь. Всё такой же высокий, плечистый, волосы чуть отрасли, завиваются на концах, хрипловатый голос, запах кедра и сигаретного дыма, мягкая ткань толстовки. Серёжа бы не отводил взгляд, если бы не нужно было играть роль обиженного, отвергнутого любовника и лелеять обманутые чувства, но природное упрямство брало своё. Он сидел, опираясь спиной о стену, и следил за колечками дыма, медленно уплывающими к потолку, делая вид, что ему нет никакого дела до Тихона. Тишу такое поведение не смущало. Он хозяйничал на кухне, выставлял покупки на стол, вытряхивал полную пепельницу, открывал воду и даже успел сунуть в руку Серёже красное глянцевитое яблоко, которое тот машинально надкусил, слизывая с губ сладкий сок. С Тихоном всё происходило незаметно и привычно. Ещё пять минут назад Серёжа, весь ощетинившийся, мрачно зыркал на него, а теперь уже весело хрустел яблоком, слушал Тишины рассказы про очередные съёмки и вставлял комментарии, от которых оба покатывались со смеху. Тихон поставил свой стакан, перевёл взгляд на обкусанное яблоко в руке Серёжи и почему-то серьёзно спросил: — Доел? — А? — Серёжа проследил за его взглядом, бросил яблоко на салфетку, — да. А что… Тихон не ответил, стащил Серёжу с табуретки, рывком приблизил к своему лицу, поцеловал горячо, знакомо, до судорожно сжавшегося сердца и тихого стона. Серёжа забыл и про яблоко, и про свои обиды. А потом были минуты жадного узнавания, когда они заново открывали друг друга, раскидывая одежду и сминая несчастные простыни на неширокой Серёжиной кровати. Тихон двигался быстро, размашисто, будто пытаясь наверстать все впустую потраченные дни без Серёжи и вытрахать из самого Серёжи тоску, одиночество и глупые мысли про то, что его можно запросто забыть. А Серёжа сначала агрессивно отвечал на Тишины ласки, почти кусался, царапал спину короткими ногтями, едва не брыкался, но постепенно успокоился, позволил поворачивать себя и укладывать, как Тише удобно, целовался мягко, тягуче и тихонько подвывал, когда Тихон толкался особо глубоко. И вдруг всё, не выдержал. Всхлипнул, утыкаясь в крепкое плечо Тихона, зажмурился, пытаясь удержать подступившие слёзы, замер. Тиша заметил почти сразу, перестал двигаться, приподнялся, обхватил ладонями Серёжино лицо — увидел мокрые ресницы и страдальчески изломленные брови, всё понял. — Серёнь, я бы никогда тебя не оставил. Прости, старого болвана, решил, что тебе свободы надо, а я мешаю. Если бы я знал, что тут с тобой творится… Ты ведь не позвонил ни разу, а я и не сообразил, думал, всё правильно — раз не звонишь, то «пошёл нахуй, Тиша». Побаловались, и хватит. Серёжа от его слов вздрагивал ещё больше, словно заново проживал все те дни без Тиши, страх, что тот никогда уже не будет вот так держать его, дышать горячо, близко и шептать о том, как он скучал и каким был дураком. А Тихон, как в самые первые дни, когда их связь только зарождалась, осторожно гладил Серёжу по спине, стараясь не делать и не говорить ничего лишнего, чтобы не спугнуть.

***

На премьере нового фильма, как обычно, было не протолкнуться. Тут и там щёлкали вспышки фотоаппаратов, раздавался громкий смех, журналисты настойчиво лезли к лицу с микрофонами. Серёжа бледный, встревоженный прятал глаза за стёклами новых дымчатых рэйбенов и кусал губы. — Сергей! Сергей! Пару слов для нашего журнала, пожалуйста! — миниатюрная блондинка с микрофоном наперевес шустро подскочила к нему, опередив более нерасторопных коллег. Серёжа натянуто улыбнулся и откинул со лба волосы. Дежурные вопросы про фильм и партнёров по съёмкам его не пугали, но хитрая журналистка зашла с козырей: — Сергей, в фильме у вашего персонажа довольно непростые отношения с главной героиней. Можно сказать, что это выглядит как неразделённая любовь. А как у вас обстоят дела с отношениями в реальной жизни? Серёжа вздохнул и беспомощно оглянулся, собираясь с мыслями. Он терпеть не мог подобные вопросы и сейчас старался сделать так, чтобы его ответ не прозвучал слишком резко: — Я не распространяюсь о личной жизни. Скажу только одно — сердце занято. Журналистка захлопала густыми синими ресницами и недоверчиво заулыбалась: — Занято? Точно? Серёжа вдруг увидел поверх чужих голов высокую фигуру с уложенными кудрями и широким размахом плеч. Смокинг сидел на Тихоне идеально, а сам Тихон улыбался Серёже и приветственно махал ладонью. Серёжа впервые за вечер искренне улыбнулся и кивнул: — Точно. Точнее не придумаешь. Извините! Он шутливо поклонился и оставил журналистку хлопать ресницами дальше, а сам направился к Тише, который уверенно пробирался к нему сквозь оживлённую толпу.