Номер пятьсот семнадцать

      Сны превратились в проклятие.       Ужас сковывал по рукам и ногам, но она не могла пошевелиться. Не могла проснуться. Только смотреть — и желать прекратить это сильнее всего на свете.       Небо чертила падающая звезда. Горел, стремительно рассекая слои атмосферы, корабль.       Город таял, превращаясь в руины. Время прорастало сквозь город травой и деревьями, которые она никогда не видела прежде. Мелкой вязью вились надписи. Язык незнаком.       И ей так холодно, холодно, холодно. Не пошевелиться, ни вздохнуть. Все будто вмерзло в лед. Она вся — лед. Как те, кто навсегда уснул в усыпальнице Императоров за полярным кругом Йистейе.       Корабль дрейфовал в звездной пустоте. Что-то смотрело на нее.       Что-то звало.       Что-то тянуло к ней невидимые руки, путы, чтобы связать навсегда и не отпустить.       Пылали в темноте мертвые глаза.       Но они погасли, едва в сон ворвался настойчивый сигнал вызова.       Видения ослабили свою хватку, и она хлопнула по коммуникатору прежде, чем успела проснуться.       — Слушаю, — неразборчиво пробурчала она, с трудом разлепляя веки.       — Капитан! — раздался из динамиков такой же усталый голос Рьеха. — Я закончил с уравнением.       Заморгала, усилием воли разгоняя мыслительный процесс, и сжала пальцами переносицу. Остатки сна драли сознание цепкими когтями.       Сколько она спала?       Едва удержалась от зевка.       — Да… Да, прекрасно. Жду вас с отчетом в своей каюте, лейтенант.       В голове стоял мутный туман.       Корабельное время либо сбилось, либо она и правда успела поспать всего два с половиной часа. Ничего нового. Однажды это ее добьет. Шипя, опустилась на дно стакана таблетка стимулятора. Перетерпеть пару минут, и можно будет продолжать жить.       Рьех застал ее с торчащей изо рта зубной щеткой.       — Секунду, — прошепелявила она, скрываясь в душевой.       Они с ее навигатором выглядели, как близнецы. Одинаково помятые и хмурые. И если она успела урвать у стремительно кончавшегося времени порядка ста пятидесяти минут, то тот провел за расчетами всю ночь.       — Я составил уравнения перемещения для нас и для «Вендиго», — докладывал Рьех, пока она заканчивала приводить себя в порядок. — А также записал модель их выполнения. Все данные я сбросил тебе.       — Спасибо, — она вернулась в каюту, вытирая лицо, и кинула полотенце на спинку стула. — Если не возражаешь, я бы хотела ознакомиться с ними прямо сейчас.       — Да пожалуйста.       Он грузно опустился на второй стул, подперев голову руками. Под его глазами серели синяки.       Слегка заторможенным движением он притянул к себе брошенный на стол терминал и развернул виртуальный экран.       — Смотри, — он зевнул во всю пасть. — Это будет выглядеть вот так.       И запустил демонстрацию.       Замерла, боясь лишний раз вздохнуть.       Это было невероятно. Ее навигатор был невероятен.       Она смотрела, как мелькали по одной половине экрана расчеты и как на другой, повторяя их, ныряла через подпространства маленькая копия «Горгоны», и не могла оторваться. На ее глазах происходило маленькое математическое чудо. И если это сработает — если это действительно сработает не только на модели, если расчеты Рьеха верны, если заложенные им в уравнения прогнозы прочности двигателей и обшивки совпадут с реальностью — она его расцелует. Честное слово.       Период оборота стрелки стандартного радара в среднем занимал около двух-трех секунд. Компьютер сохранял в памяти каждый объект, попавший на радар за этот период. Все, что не регистрировалось за следующий оборот, приравнивалось к помехам.       И им предстояло ими стать.       — Ты бы видела лицо Кьярлы, когда я ей это показал, — Рьех хмыкнул. — Я думал, она меня голыми руками задушит.       Напряженно нахмурилась, повернувшись к нему:       — Она сможет? Повторить все это безумие?       — Сможет, — уверенно кивнул он. — Даже ты не такая, какой была она. Если не сможет она, не сможет никто.       Ухмыльнулась:       — Тогда будем надеяться, что пилот «Вендиго» по меньшей мере бог, раз ему предстоит угнаться за нами.       Он мрачно улыбнулся.       — Они еще не знают, что именно их ждет. Ты пока еще не утвердила курс.       — Считай, что утвердила, — она взяла в руки его терминал и оставила свою электронную подпись на файле с отчетом. — Это поразительно, ты понимаешь?       Рьех дернул плечами.       — Я всего лишь хочу жить.       Между ними повисла тишина.       Он нервно заломил пальцы — по привычке, которая въелась в самые его кости. И ей было жаль. Ей было так жаль.       Его взгляд блуждал, не находя, за что зацепиться.       — Слушай, — выдохнул.       Не смотрел на нее.       Неправильно.       — Я знаю, что сейчас середина ночи.       Но уже привычно.       — Но давай, — хруст костяшек, — давай я тебе кое-что покажу.       И она в ответ лишь улыбнулась — легко и беспечно, как тогда, в академии, зимы назад:       — Давай.       Они были, словно два заговорщика.       Украдкой пробравшись через жилую палубу, они спустились на лифте к тиру. Тот был заперт, но капитанский код открывал любые двери. Рьех был занят: ругался с навигатором «Вендиго», которого выдернул из сна еще более бесцеремонно, чем ее саму. Навигатор обзывал их сумасшедшими. Рьех называл его трусом, выводя спор на новый уровень. В какой-то момент ей это надоело, и она отняла у него терминал.       — Говорит Лярша, капитан «Горгоны», — рявкнула она в микрофон. — Согласно Уставу, во время критических ситуаций я стою рангом выше вашего капитана. У вас есть мой прямой приказ слушаться лейтенанта Рьеха. Вам ясно?       Навигатор что-то утвердительно буркнул и отключился.       Рьех присвистнул.       — Лихо.       Но она только махнула рукой.       В тир частично стащили то, что было в периферийных помещениях. Свободной осталась лишь одна площадка, и она почти слышала грозный голос Рану, требовавшего не захламлять хотя бы ее и раздававшего указания штурмовикам.       Эту площадку они и заняли.       — Нет, — Рьех качнул головой, когда она потянулась к стойкам с тренировочным оружием. — Оно тебе не понадобится.       Подняла вверх брови, но ничего не сказала.       Он дождался, пока она натянула наушники, и что-то подрегулировал в их настройках.       — Я недавно ее закончил, — торопливо объяснял он, щелкая по панели управления программами для тренировок. — Материалы собрал, еще когда мы были на Земле, но все никак не было вдохновения. Хотел показать тебе. Вот. Запускай на выполнение.       — Что там?       — Увидишь.       Пожав плечами, она нажала на кнопку у виска. Вокруг начала выстраиваться виртуальная реальность.       Дыхание перехватило.       Из высокого окна на пол падал желтый свет. На стенах, выкрашенных в нейтральный светло-зеленый, висели постеры с изображениями планет Солнечной системы и далеких галактик. Полки над узкой кроватью ломились от бумажных книг. С потолка, подвешенные на нити, свисали модельки истребителей. Подчиняясь секундному порыву, она взяла со стола, уставленного грязной посудой и заваленного микросхемами, небольшое зеркало. И — да, разумеется, иного ожидать и не стоило. В отражении она увидела себя. Такой, какой была десять зим назад.       Академия.       Рьех создал их академию.       Дверь отворилась со своим обычным скрипом, и на секунду шерсть на загривке встала дыбом. Слишком много мелких деталей, таких точных и важных: скрип двери, плесень в кружке, заломленный уголок постера, пылинки, танцующие в воздухе. Слишком похоже на правду.       И вошедшего в комнату Рьеха она знала именно таким — без болезненных кругов под глазами и без морщины от сведенных в тревоге бровей.       — Узнаешь? — растянул он в дрогнувшей улыбке губы.       Подняла руку, касаясь маленького истребителя. «Лезвие». Крайш летал на таком.       — Как? — только и смогла спросить она.       — Взломал архив видеонаблюдения нашей академии, а потом на нем обучал нейросети. Наши с тобой комнаты и наши модели рисовал по памяти. С «Аматерасу» и, — он судорожно вздохнул, отводя взгляд, — с еще одной я делал так же.       И протянул ей ладонь.       Сказал:       — Пойдем. Это еще не все.       И она приняла ее так легко, будто и не было семи зим.       Дверь снова скрипнула, и они выбежали в коридор, отчего-то даже не думая о том, чтобы пойти шагом. Там было солнечно и ярко, и в окна глядело высокое морозное небо. В плотном зимнем воздухе кружились самодельные железные птицы. Такая же осталась в их с Крайшем мастерской — и тогда она еще верила, что они ее достроят, и она взлетит на ней в небо. Звенели голоса — кто-то ругался на общей кухне, в очередной раз что-то не поделив. Общежитие жило, застыв в одном-единственном дне десятизимней давности.       Они пробежали через стеклянный переход в учебный корпус и перешли на шаг. Не разнимая рук.       Все было так, как она помнила. В холле на информационных панелях крутились патриотические ролики о величии Империи, постоянно обновлялись списки погибших и без вести пропавших, транслировались последние известия о проходивших сражениях. Висели памятки о том, как вести себя при обстреле и бомбежке. И расписание — в самом углу — чтобы никто не забывал о том, что они пока все еще дети.       В груди что-то дрожало.       Всего лишь день десять зим назад. Один из многих. Но у нее тогда были длинная коса и солнце в глазах.       И не было умения убивать.       — Лярша!       Внутри все оборвалось.       — Лярша! — подскочил к ним их однокурсник, чье имя она забыла. — Ты сделала ту лабораторную по фазовым переходам?       Он совсем не обращал внимания на выражение ее лица.       А она смотрела на него и видела только маску смерти и простреленный череп.       — Эй! — он помахал рукой. — Ладно, у Ирасы спрошу. К Льену сегодня не опаздывайте, ребят, он злющий. С фронта пришли новости.       Она сжала руку Рьеха, наверное, слишком сильно.       — Вы чего застыли? — крикнул им пробегавший мимо курсант. — Сейчас лекция начнется!       Кровь синим ручьем течет сквозь сомкнутые пальцы. «Помощь уже в пути, а, Лярша?»       — Лярша! — звали ее.       — Лярша! — трогали за плечо.       — Лярша! — просили, обнимали, тормошили.       — Лярша!       — Лярша!       — Лярша!       Смерть смотрела на нее их глазами.       Смерть тянулась к ней их руками.       Она не помнила их. Только трупы. Только кровь. Только то, как перестает стучать сердце.       Только «Аматерасу», которая перекрывала собой все.       — Лярша!       Что-то сломалось.       — Остановить программу, — прохрипела она, срывая наушники.       На горле словно лежали ледяные ладони.       Она не могла даже сделать вдох. Легкие словно наполнились до краев свинцом. Пульс подскочил до опасной частоты.       Рьех стоял рядом, уже держа свои в руках. Он выглядел опечаленно и обескураженно.       — Прости, — тихо сказал он. — Я не думал, что...       Отмахнулась, пытаясь совладать с голосом:       — Неважно.       Не нужно было ворошить прошлое.       Не так.       Она не хотела оглядываться.       — Идите и поспите, лейтенант. Это приказ.       Голова болела.       Устав гласил, что капитан космического судна должен быть отважен, хладнокровен, всецело отдан своему кораблю и предан Империи до мозга костей. Капитан не имеет права на сомнения и слабость. Капитан — это душа корабля и сердце, то, что заставляет его жить и не дает развалиться на части.       Противоречия раздирали ее подобно голодным хищникам.       Хороший капитан из нее не вышел.       Ее бесстрашие при ближайшем рассмотрении оказалось ребяческим безрассудством и жаждой адреналина, хладнокровность рассыпалась в пыль, стоило только возникнуть любой мало-мальски стрессовой ситуации, а верность Империи... не то, о чем хотелось бы думать. Какое право она имеет управлять целым боевым судном, если даже не знает, что делать с собой? Какое право она имеет приказывать другим, если вина и призраки прошлого застилают ей взгляд? Что ей делать, если она чувствует себя так, будто уперлась лбом в глухую стену? Если не может решить, чему и во что верить? Если мир рухнул в одночасье, но она так привыкла жить среди руин, что легко отодвинула его на задний план?       Если гнев иссяк, и на смену ему пришла заплесневелая пустота?       Если подавлять все то, что касалось ее напрямую, все то, что было так важно, стало вдруг слишком легко?       Ее будто разбили на кусочки, а потом склеили криво. Хребет раздробили и заставили плясать. Она и чувствовала себя так — сломанной и жалкой, не способной ни на что.       Не представляя, чем занять себя, поднялась на мостик. Лейтенант Зуно без лишних вопросов уступил ей кресло.       Если верить показателям на терминале, двигатель и обшивка еще держались. У Хето пока было время. Но, не веря в удачу, она развернула последний отчет Йоргуна об оставшихся боеприпасах и звездные карты и попыталась прикинуть, что им делать, если все же придется выныривать без маскировки. На какое-то время после запуска алгоритма Рьеха их потеряют. Но интуиция, спасавшая ее шкуру не один раз, подсказывала: ненадолго. Капитан корабля-преследователя рано или поздно найдет их.       В углу экрана всплыло уведомление о новом сообщении.       Не глядя, что пришло, она быстро напечатала: «Нарушаете прямой приказ, лейтенант?»       «Не спится», — ответил Рьех.       И через несколько секунд пришло новое: «Прости за сегодня. Я думал, тебе захочется увидеть их снова».       Она едва не расхохоталась вслух.       «Забыли».       Следующее сообщение пришло через пару минут. Его она оставила без ответа.       «Я знаю, это не мое дело, но попробуй пройти «Аматерасу» до конца. Мне помогло. Потому что ты была права — мы действительно сделали все, что было в наших силах».       Не знала, как не отшвырнула терминал в сторону.       Внутри закипала бессильная ярость.       Напополам с виной.       Она сказала ему, что они сделали лучшее, что могли. Но даже себе не могла признаться в том, верила ли в это по-настоящему.       Не верила.       Конечно же, не верила.       «Аматерасу» держала ее крепко и не отпускала. Стала вечной тенью за ее плечом, мрачной спутницей на целых семь зим. И все это время она чувствовала кровь на своих руках.       Кто-то привык. Привыкнуть можно к чему угодно, даже к одиннадцати годам войны, к смерти, к убийству, к крови. Запах горячего металла и паленой проводки, вес пистолета в руке, тесный китель и тяжесть брони на плечах — это становится рутиной и обыденностью. Привычка позволяет не думать. Превращает в послушный механизм, чьи движения отточены и верны. Но иногда она все еще вспоминала, что до сих пор жива.       Устав подразумевал, что такова участь всех капитанов. Устав не оставлял инструкций, как капитанам потом с этим жить.       Усилием воли она заставила себя вернуться к звездным картам.       Началась ее смена, и на мостик поднялся основной офицерский состав — все, за исключением Хето, запершегося у себя в каюте и корпевшего над расчетами. Послав Рьеху, который так и не ложился, хмурый взгляд, она принудительно отправила его отдыхать. На Йоргуна старалась не смотреть. Совесть грызла.       Каждая секунда будто опускалась древней гильотиной на шею, добавляла по молекуле к удушающему газу, заполняющему легкие.       Она едва дожила до обеда. Внутренний таймер равнодушно отметил, что пошли вторые сутки. И, будто бы воплотившись во всей своей неумолимости в докторе Тьямре, которая коротко кивнула ей издалека в столовой с презрительным превосходством, лишь сильнее сжал хватку на горле.       Поднос в руках не затрясся только благодаря выдержке, влитой в позвоночник расплавленным металлом.       У нее был ворох незаконченных дел, но она решила начать с самого важного и сложного. С излома плеч и углубившихся морщин ее старшего помощника.       Она опустила поднос с обедом прямо перед ним и села.       — Простите, — сказала. — Я напрасно вас обидела.       Будто прыгнула с высоты в бушующую воду.       Йоргун поднял на нее глаза.       Так много всего.       — Мне жаль, — вытолкнула из себя, будто тяжелый камень. — Мне говорили, что я становлюсь настоящей мерзавкой, когда мне плохо. Я не хотела ранить вас. Я просто… защищаюсь, и сама не знаю, от чего. Это…       — Капитан, — перебил ее Йоргун, и она только теперь осознала, что все это время не смотрела на него.       Перевела на него взгляд, отрываясь от неаппетитной питательной каши, которую они ели на завтрак, обед и ужин.       — Все дети похожи, — очень спокойно продолжил он. От его глубокого голоса хотелось закрыть уши и заскулить. — Когда им больно и страшно, они кричат, молотят кулаками и ломают игрушки. Я не держу на вас обиды.       Хмыкнула, ухмыляясь от неожиданности:       — Я не ребенок. Уже давно нет.       — Вы все дети, Лярша. Дети, которых насильно заставили повзрослеть, свалив на них войну и, в вашем случае, капитанское кресло.       — Я сама стремилась к нему.       — И как? — Йоргун посмотрел на нее с живым интересом, отправляя в рот первую ложку каши. — Стоило оно того?       Плечи поникли сами собой. Весь груз Устава на них вновь стал ощутимым.       Прошептала, признаваясь больше себе, чем ему:       — Я не гожусь для него.       — А вот тут вы ошибаетесь.       Уставилась на него изумленно, недоверчиво нахмурив брови.       — Тьямра права, вы невежливы, нахальны, импульсивны и склонны к самодурству. Но это не так важно. Вы талантливы. Вы быстро учитесь. Вы умны и умеете быстро принимать нестандартные решения. Команда любит вас.       Неловко растянула губы в улыбке.       — Надо же. Я пришла извиниться за свою резкость и грубость, а вместо этого вы говорите мне, что в этом нет ничего страшного.       Йоргун покачал головой, положив ложку обратно на стол. Мягкость и принятие. Не что-то, что было бы ей привычным.       — Никто не рождается готовым капитаном космического корабля.       И она сказала в ответ единственное, что имело значение:       — Спасибо.       Он кивнул, словно в этом не было ничего особенного.       Обед прошел в молчании. По-странному уютном.       Поверить не могла, что с момента, когда она увидела искажения в темпоральных показателях на приборной панели «стилета», прошел всего день. Она будто бы успела прожить несколько жизней, умереть и воскреснуть сотни раз подряд. В движениях ее команды, всех тех, кто работал до самого стандартного утра, читалась усталость. Не та, что остается после бессонной ночи, но та, что копится годами. Она знала ее лицо. Она видела его в зеркале каждый день.       — Шахматы? — предложил Йоргун, окончив трапезу.       — Звучит прекрасно, — согласилась она, спокойно улыбаясь.       Кость фигур в ладонях была приятно теплой.       Они вновь перенесли доску и фигуры в комнату отдыха, молчаливо предпочтя нейтральную территорию вместо чьей-либо каюты. Оставались раны, которые не хотелось бередить.       Что-то свербело в груди, непонятное и необъяснимое. Некая потребность, которой не было до сих пор. Она не знала, какое имя ей дать, пока не осознала внезапно: хотелось поговорить. Именно с ним. Именно сейчас. Именно, Создатель его побери, с господином старшим лейтенантом Йоргуном, ее, кто бы мог подумать, первым помощником.       Попросила, крутя в пальцах ладью:       — Расскажите мне про Хирьяна.       Ей стало важно знать отчего-то, кем на самом деле был прошлый капитан «Горгоны». Кто на самом деле скрывался за сухими строчками личного дела.       И Йоргун словно бы совсем не удивился.       Дождался, пока она завершит ход, склонился над доской:       — Он был достойнейшим из всех детей Йистейе, кого я когда-либо знал, — сказал он твердо, скрывая легкую тень скорби. — Похожим на вас.       Лица коснулась недоверчивая улыбка:       — Вот как?       Он кивнул:       — Тоже вечно сомневался в себе и своих решениях. И в нем, как и в вас, был стальной стержень, который не смогла сломить даже Империя. Он переживал за команду, как никто другой, и никогда не мог усидеть на одном месте. Так и погиб — пытаясь помочь другим.       — Взрыв в машинном отделении.       — Хирьян спас жизнь Инушу, — Йоргун сдвинул ферзя. — Если бы не он, корабль бы лишился лучшей своей части. Вам шах.       Закусила изнутри губу, обдумывая следующий ход.       — Но «Горгона» осталась без капитана. А вы без друга.       — И поэтому, — взгляд черных глаз обжег, — я прошу вас быть осторожнее. Я не хочу терять еще кого-то. Шах и мат, капитан.       На столе перед ней стояла вереница поверженных черных фигур.       Она играла белыми.       Строчки Устава, вызубренного до последней буквы, крутились в голове. И не избавиться от них, не забыть: капитан космического судна должен быть отважен, хладнокровен, всецело отдан своему кораблю и предан Империи до мозга костей. После перерыва она вернулась на мостик, потому что это было лучше, чем метаться в пустой каюте раненым зверем, бросаться на безликие стены и бесконечно грызть себя за все, что было сделано и нет. Внимание офицеров не давало вырваться тревоге на свободу. Стать слишком явной. И это было нужно, как дыхание, потому что проводить время наедине с собой она разучилась.       Она не сводила с показателей глаз.       Инуш был прав: обшивка сдалась первой.       — Капитан экипажу! — щелкнула она по кнопке внутренней связи. — Всем покинуть внешние отсеки! Повторяю, всем покинуть внешние отсеки!       И, дождавшись последнего рапорта, приказала:       — Начать откачку воздуха из периферийных помещений!       Они успели. Прежде, чем обшивка лопнула, как кожура перезрелого фрукта, экипаж был эвакуирован, щиты подняты, а их вчерашняя поделка готова принять на себя нагрузку.       «Горгону» тряхнуло, и на секунду экраны моргнули.       — Инуш!       — Все в порядке, капитан! — отозвался он. — Пока держимся!       — Надолго нас хватит?       Он помолчал немного.       Ответил предельно честно:       — Не знаю.       Она скрипнула зубами.       Вся надежда на Хето. Сейчас основная нагрузка приходилась на щиты, но и они не смогут держаться вечно. И тогда их выплюнет на нулевой уровень пространства голыми и беззащитными — бери, не хочу.       Рьех вернулся. И на этот раз она не стала ему отказывать в просьбе остаться.       Йоргун молча передал ей терминал с расчетной прочностью импровизированной обшивки. Она выругалась и велела всем незадействованным членам команды собраться в храме — самой укрепленной части корабля после мостика.       Нервы были натянуты, будто струны, и вселенная собиралась на них сыграть.       Ей казалось, что она слышит, как дребезжат переборки.       Ее драгоценная «Горгона» дрожала бьющимся в агонии зверем.       Рыба гварти-суу, опаснейший хищник вод Йистейе, угодила в ловушку. Ее шкуру испытывали на прочность так же, как и выдержку ее капитана. На сколько их хватит?       — Хето!       Но мальчишка не отозвался. Ни на этот вызов, ни на следующий. Компьютер сказал, что его коммуникатор не заблокирован и исправен, и пальцы похолодели: что могло случиться? Он был в своей каюте, не в храме, и не отвечал на сообщения. Стараясь не показывать тревогу, она рывком поднялась на ноги и передала командование Йоргуну.       Безумно давно — на самом деле, всего несколько месяцев назад — Нийс говорил ей: капитан должен быть спокоен в любой ситуации. Бегущий капитан всегда вызывает панику.       Но это был не первый раз, когда она игнорировала советы Нийса.       — Хето! — вызвала она еще раз на бегу.       Молчание.       — Хето!       Все та же тишина.       — Хето!       От быстрого бега разрывались легкие.       Она пересекла дорогу от мостика до жилых кают за рекордно короткое время. Не став ждать у двери, вскрыла ее капитанским кодом.       — Хето!       Мальчишка мирно спал за столом, трогательно положив ладонь на терминал.       И она бы умилилась такой преданности работе, если бы ее корабль не разваливался на куски.       — Лейтенант! — окликнула она его жестким ледяным голосом, тряхнув за плечо.       Тот сморщил нос, будто его ласково будила родная мать, и что-то пробурчал.       — Три дня на гауптвахте, — зашипела она, схватив его за ухо. — Если выживем!       — Ай! — тонко пискнул мальчишка, окончательно просыпаясь.       И уставился на нее огромными сонными глазами.       — Капитан?       — Вы проигнорировали все последние приказы и вызовы, лейтенант, — холодно оповестила она. — Разрушена внешняя обшивка. Вспомогательная долго не протянет. Ваши оправдания?       Хето потер глаза, хмурясь. Он все еще выглядел обескураженным.       На щеке отпечатался след от руки.       — Я закончил, — просто сказал он.       И снова пискнул, когда она выдернула его из-за стола и, зажав подмышкой терминал, потащила за собой.       — Дисциплинарного взыскания это все еще не отменяет, — пробормотала она, сдерживая ликующую радость: он закончил! У него получилось!       «Горгона» дрогнула и затряслась, как в припадке, и они бросились бежать быстрее.       — Йоргун, что произошло? — задыхаясь, крикнула она, едва двери мостика начали открываться.       — Обшивка над отсеком три-шесть дала трещину, капитан, — отрапортовал он, пока Хето бежал к своей станции. — Отсек заблокирован. Никто не пострадал.       Пальцы Хето порхали над консолью, быстро и отточено.       — Передал «Вендиго» необходимый сигнал и частоты вещания вместе со всеми инструкциями, капитан, — коротко отчитался он. — «Горгона» готова.       — Прекрасно, — она обессиленно опустилась в кресло. — Рьех, начинайте выполнение алгоритма. Свяжитесь с «Вендиго» и дайте им отмашку. Кьярла, готовы?       Те кивнули:       — Есть!       — Так точно, капитан!       И она вновь нажала на кнопку внутренней связи:       — Голубая тревога! Экипажу быть готовому к эвакуации!       И будто бы сам корабль взвыл, отзываясь на перегрузки.       Обзорные экраны окончательно погасли. Что-то заискрило, но Йоргун быстро потушил так и не занявшийся огонь ручным огнетушителем.       Вцепившись в подлокотники, она мысленно вознесла Создателю молитву. Теперь все зависело только от ее команды. О, вселенная, пусть у них все получится.       Пусть у них все получится.       «Горгона» под ней билась умирающим зверем.       Но она сделает все, чтобы этот зверь не умер.