Картина без смысла

Они встречаются на следующий день в тайском ресторане Kwan Kao, в котором Леви уже обедал пару раз и по достоинству оценил их кухню. Ещё на выставке они обменялись номерами, а позже Аккерман поинтересовался, устраивает ли Эрвина тайская кухня, и, когда тот ответил положительно, забронировал столик на вечер субботы. В помещении царит азиатская атмосфера, пахнет пряностями и довольно шумно — людей оказывается много. Эрвин таращится на принесенное официантом меню минут пять, а Леви обводит его пустое лицо раз десять, прежде чем озвучить: — Ты никогда не пробовал тайскую кухню. — Нет, — жалобно выдавливает Эрвин, поднимая взгляд на Леви и нервно улыбаясь. — Тогда зачем согласился? — он закатывает глаза. — Могли бы пойти в обычный ресторан. — Мне стало интересно. Я подумал, раз ты приглашаешь, значит, тебе нравится, — пожимает плечами Эрвин, пряча глаза за брошюркой с названиями блюд, которые не говорят ему абсолютное ничего. — Ты прав, — соглашается Леви. — Но вовсе не обязательно было заставлять себя. — Просто закажи мне что-нибудь, что стоит попробовать, и сойдёмся на этом, — Эрвин опускает наконец меню, откладывая на край стола, и смотрит на Леви, не спуская с лица улыбки. Он всё время ему улыбается. Странный какой-то, думает Аккерман. Он ещё в университетские годы заметил эту странность — Эрвин удивительно доброжелательный и улыбчивый. Правда, Леви не успел понять, относится он так только к нему или же ко всем. — Хорошо, — кивает Аккерман, подзывая официанта. Себе он заказывает Падтай с устричным соусом, а для Эрвина — Том Кха. Последний с неподдельным интересом рассматривает принесённое блюдо, пробует на вкус и, судя по задумчивому выражению его лица, пытается понять что-то для себя. Он вскидывает брови, залипая на какой-то точке справа от Леви, и Аккерман не выдерживает: — Ну как? — Довольно неплохо, но… непривычно, — отвечает Эрвин, переводя взгляд на Леви. — Но я люблю пробовать новое, так что… — и просто пожимает плечами, отправляя в рот ещё одну ложку супа. Они заканчивают ужинать в тишине, не находя, о чем поговорить. Правда, может, это только Леви не находит, а Эрвин просто стесняется или не хочет давить, но они всё так же молча покидают ресторан, поделив перед этим счёт поровну и расплатившись. — Я думаю, всё же вернусь туда ещё раз, — вдруг говорит Эрвин, пока они идут вдоль улицы под строем ярких фонарей — солнце давно село, а им неожиданным образом оказалось по пути. — Рад, что тебе понравилось, — кивает Леви. Ему немного непривычно, но с Эрвином довольно комфортно и даже пробивает желанием быть вежливее, чем обычно. Может, это чувство вины. За то, что не узнал. За то, что ушёл, не сказав даже «пока» и номер не сохранив. Может, Эрвин хотел бы продолжить общаться и даже стать хорошими друзьями. Хотя Леви не уверен, что вообще способен с кем-то вот так легко подружиться. Он и с Ханджи не сразу сошёлся — девушке пришлось пройти долгую проверку, прежде чем Леви начал ей доверять. — Давно ты занимаешься этим? — спрашивает Эрвин, желая как-то поддержать так и не начавшийся разговор. — Живописью? — переспрашивает Леви и, получив кивок, отвечает честно: — С тех пор, как ушёл из того гадюшника. В смысле, из универа, — поясняет он на вопросительный взгляд Смита. — Да, — вздыхает Эрвин. — Ушёл ты, конечно, красиво. Я первое время думал, что с тобой что-то случилось. Потом уже у ректора узнал, что ты отчислился. — У меня проблемы с семьёй были и деньгами. Вообще не до друзей было, — Леви всё-таки чувствует некую вину, но прячет её глубоко в себе. Он не сделал ничего, за что его можно винить. Просто Эрвина жалко. — Мог бы попросить, я бы помог, — вдруг говорит Эрвин, а Леви поднимает на него удивленный взгляд. — Ага, было тебе дело до чудоковатого студента-гуманитария, которого дядя запихнул в ебаный технический универ и заставил полностью зависеть от себя материально, так, что он даже лишний гандон, сука, купить без разрешения не мог. А когда он решился бросить всё, то перетерпел охуительно огромную кучу дерьма, потому что ни денег, ни поддержки близких у него не было. У него нихуя не было… — Леви смеётся, прежде чем понимает, что выложил Эрвину чуть ли не полную историю своей жизни, вот так, как на духу… Просто поделился, когда услышал слова Смита о том, что тот мог бы помочь. Тогда бы не пришлось устраивать скандал, не пришлось бы бросать всё и переезжать в Дюссельдорф и не пришлось бы переживать десятки нервных срывов. Надо было просто… довериться Эрвину? Эрвин сначала молчит, переваривая всё услышанное и чувствуя глубокое сожаление о том, что тогда даже не попытался узнать, что происходит в жизни Аккермана. Тот молчал, а Эрвин не настаивал, не давил, доверял и верил словам друга. Он ведь действительно считал, что они были хорошими друзьями. Почему Леви не рассказал? — Почему ты не рассказал мне? — озвучивает свой вопрос Эрвин. — Блять, не знаю, — признается Леви. — Я не люблю посвещать в свои проблемы других людей. Тем более, мы не были слишком близки. — Но мы были друзьями. — Закрыли тему, Эрвин, — грубо отрезает Леви, и Смит больше ничего не говорит. И только спустя минут двадцать, когда их путь приближается к развилке, Эрвин снова подаёт голос. — Слушай, — тянет он. — Я хотел бы ещё что-нибудь прикупить у тебя. Мне твои картины, это… ну… — Нравятся, да, ты говорил, — договаривает за него Аккерман со все ещё грубыми нотками в голосе. Кажется, настроение у него сейчас ни к черту. — У тебя есть ещё? — Леви удивляется смущённому Эрвину, но тот, кажется, предельно искренен с ним, поэтому он не думает долго. — Те, что я готовлю для галереи, предложить не могу, но есть парочка написанных довольно давно. Они висят в интернете уже год, наверное, но никак не уходят, — говорит Леви, пока Эрвин внимательно слушает, поглядывая на него сверху вниз. Да, разница в росте, конечно, колоссальна, но Эрвин ещё в университете был довольно высоким, так что Леви не удивлён. Кажется, в этом мире все и вся выше него. — Хотя вряд ли они тебе понравятся. — А можно как-то посмотреть на них? — интересуется Смит, впрочем, только ради приличия. Он бы купил все полотна, даже не глядя на них. — Они здесь, в Штутгарте, в квартире валяются, — отвечает Леви, не сразу понимая, что продолжение разговора может завести Эрвина к нему домой. — Я недавно их перевёз, возможно, перееду сюда в скором времени, — зачем-то добавляет он, сразу же мысленно себя упрекая. Эрвину ведь эта информация не сдалась. Аккерман сегодня как-то чрезмерно болтлив. На молчание Смита Леви со вздохом говорит, наконец: — Если ты не спешишь, можем прямо сейчас зайти глянуть. Эрвин охотно соглашается. Видимо, только и ждал, когда Леви предложит.

***

Леви возится с ключом какое-то время, а потом открывает дверь, пропуская Эрвина внутрь. В квартире тихо, но он всё равно спрашивает в пустоту: — Ханджи? — но ответа не следует. — Ты живёшь не один? — спрашивает Эрвин, разуваясь и скидывая пальто. — Со своей менеджеркой. Мы пока временно здесь, я же говорил, — поясняет Леви, а Эрвин мычит что-то вроде «понятно» и проходит вглубь квартиры следом за Аккерманом. — Чай, кофе? — предлагает Леви. Эрвин не сразу отвечает, поэтому он на всякий случай добавляет: — Что-то покрепче? Есть вино, виски и… это всё. — Вино подойдёт, — решает Эрвин, полагая, что оценивать картины с бокалом вина в руке будет правильно и очень эстетично, хотя он точно не знает. Леви скрывается на кухне, пока Смит ждёт в коридоре, оглядываясь по сторонам. Квартира небольшая — он замечает всего три двери: ванная и две комнаты; в кухню ведёт арка. Аккерман возвращается с двумя бокалами красного вина и протягивает один Эрвину, направляясь в свою комнату, где и расположены интересующие того полотна. Отставив бокал на подоконник, он выуживает несколько больших полотен из расщелины между шкафом и стеной, ещё пару поменьше он достаёт с небольшой полки, раскладывая картины прямо на полу, за неимением лучшего варианта. — Вот, — говорит он наконец Эрвину, возвращая бокал в ладонь и делая пару глотков. — Смотри, выбирай. Эрвин задумчиво проходит вдоль ряда полотен и внимательно рассматривает каждое, приглядываясь к деталям и оттенкам, словно действительно понимает что-то. Леви по-доброму усмехается, наблюдая за ним. — Ну что? Эрвин молча присаживается на корточки перед одной из картин и только через полминуты спрашивает: — Это такая гуашь хорошая? — Это масло, идиот, — смеётся Леви, а Эрвин чувствует, как к щекам приливает краска — лучше бы он не открывал рот. Больше Смит ничего не говорит. Продолжает рассматривать полотна и тянет время, чтобы его решение купить все не показалось слишком поспешным. Он ещё до прихода сюда знал, что заберёт все картины, так что особо рассматривать ему было нечего. Леви не понимает такой интерес. — А нарисуешь мой портрет? — вдруг спрашивает Эрвин. — За деньги, конечно. — Напишешь, Эрвин, — вздыхает Леви, делая новый глоток вина и, видимо, пытается сдержать более грубый упрёк. — Картины пишут. — Я ничего не смыслю в искусстве, — неловко улыбается Смит, поднимая на него взгляд. — Извини. — Тц, по тебе видно. Не понимаю, зачем тебе всё это… — Ну, так что насчёт портрета? — повторяет вопрос Эрвин, поднимаясь на ноги. — Извини, но я не пишу на заказ, а даже если бы писал — времени сейчас совсем нет. Так как ты скупил все мои картины, нужно постараться успеть написать новые к следующей выставке. — Понятно, — хмыкает Эрвин немного грустно. Боже, ему действительно так хочется иметь на стене свой портрет? — Что с картинами? — Леви знает, что выглядит нетерпеливым и словно пытается побыстрее выдворить Эрвина из квартиры, но у него правда нет времени на бессмысленную возню. Смит, немного подумав, говорит: — Я возьму вот эти три, — и указывает пальцем на два больших полотна и одно меньшего размера, вытянутого вертикального формата — на нём одинокое дерево в странных розовых оттенках, но Эрвин не решается задать вопрос по этому поводу, так же как не решился купить всё. Во-первых, кошелек у айтишника всё-таки не резиновый, а во-вторых, не хотелось создать впечатление бездумного глупца, одержимого творчеством Аккермана. Хотя, вполне вероятно, что именно такой Эрвин и есть. Вдобавок, Леви сказал, что из-за него ему нечего выставлять, поэтому приходится работать во много раз больше. Эрвин не хочет обременять его. — Придется дождаться прихода Ханджи, она занимается расчётами, — сообщает Леви и, обнаружив и свой, и Эрвина бокалы пустыми, предлагает: — Ещё вина? — Нет, спасибо, — отказывается Эрвин. — Я все равно не смогу забрать их сейчас, я без машины. — Завтра устроит? — выгнув бровь, спрашивает Аккерман. — Завтра я работаю допоздна. Могу послезавтра, — говорит Смит, передавая пустой бокал в руки Леви и направляясь следом за ним к выходу. — Значит, послезавтра, — бросает он через спину, кивая. — Я предупрежу Ханджи. Леви провожает Эрвина до двери, и они прощаются, после чего Аккерман с мягкой улыбкой возвращается на кухню, чтобы помыть использованную посуду. Он абсолютный перфекционист в плане чистоты, за что Ханджи его ненавидит, но Леви жалуется лишь на её неуклюжесть и, как он говорит, свинство. Чужое мнение касательно себя его редко волнует. Он привык жить по своим правилам и со своими принципами, с которыми остальным остаётся либо смириться, либо… смириться. После ухода Эрвина у Леви возникает странное, но очень тёплое чувство. С Эрвином приятно общаться, хотя они очевидно совершенно разные и из таких же разных миров. Леви не успел поинтересоваться, кем работает Смит, но предельно ясно, что его сфера деятельности не входит в рамки понятия «творческая». Скорее всего, он закончил технический и устроился каким-нибудь компьютерщиком в одну из этих контор, способных решить любую проблему, начиная от простой чистки или смены жёстких дисков, заканчивая взломом гребанного Пентагона. Хотя Эрвин тогда вряд ли смог бы позволить себе столько картин в короткий срок: оплата труда в таких заведения оставляет желать лучшего. Значит, всё-таки что-то попрестижнее. Леви усмехается — Эрвин, в отличие от него, изначально хорошо разбирался в этой сфере. Аккерман немного удивляется, когда находит себя за такого рода размышлениями. С Эрвином они спустя пять лет встретились впервые, а он уже кажется Леви неплохим человеком, способным пробиться в его небольшой круг близких лиц. Просто он очень добродушный и улыбчивый. Натура у него такая. Натура… Мысли об Эрвине с космической скоростью улетают на второй план. В голове Аккермана что-то щёлкает, и вдохновение льётся рекой, когда он быстро складывает оставшиеся полотна на место, устанавливая на мольберт чистый холст, и принимается писать. И даже алкоголь ему не нужен в этот момент, краска ложится так же идеально, а мазки — такие же ровные и в стиле Леви. Сюжет вырисовывается в голове сам по себе, и он принимается за работу, ожидая, что просидит за мольбертом до утра, и не ошибается. Он не дописывает полотно, идея только родилась и разрастается в его голове и на холсте, но Леви уходит спать, когда солнце уже над горизонтом, с удовлетворённой душой художника, создавшего нечто новое и прекрасное. С этой мыслью он проваливается в сон, и снятся ему отчего-то их с Эрвином университетские времена, когда они вместе проводили часы за написанием ненавистных Леви программ.

***

Эрвин, как и договаривались, подъезжает к дому Аккермана через два дня, уже десять раз подготовленный к разорению своего кошелька. Он надеется, что скопленных денег хватит, ведь он и так прилично потратился на предыдущих выставках. Смит на самом деле ничего не смыслит в искусстве и творчестве, но его интерес искренен и бескорыстен. Просто картины Леви заставляют его чувствовать то, что прежде не доводилось. О выставке он узнал благодаря Моблиту — своему старому знакомому, работающему в галерее. Тот пригласил Эрвина на открытие новой выставки, сказав, что там будут представлены малоизвестные художники, продающие свои картины, и если Эрвин захочет, может прикупить себе что-нибудь для интерьера. Смит так изначально и планировал. Но все планы моментально вылетели из его головы, когда он увидел подпись у одного из полотен. «Картина без смысла». Леви Аккерман. Эрвин удивлённо похлопал глазами, а затем прошёлся по залу ещё раз, встречая всё больше работ Леви. Так он стал художником? После того, как Аккерман пять лет назад исчез из его жизни, Эрвин не мог отрицать того, что скучал. Особенно первое время, тогда он даже пытался найти его контакты, но всё оказалось тщетно. И вот он, Леви, тут, выставляет свои картины на продажу, пытаясь заработать. Извилины в голове Смита зашевелились тогда очень быстро: он решил помочь другу и… Просто скупил все представленные полотна, не сообщив из-за своей забывчивости собственное имя. А потом встретил самого Леви, но тот, кажется, не узнал его. В тот момент Эрвин почувствовал, словно в сердце воткнули огромную иглу — было обидно. Они всё-таки не были незнакомцами друг для друга. Однако удивление и растерянность на лице Леви, когда ему сообщили о солд-ауте, всё-таки приподняли немного настроение, и, выходя из галереи, Эрвин пропустил на своём лице лёгкую улыбку. Встретить Леви через месяц на улице было неожиданно, но очень приятно, даже несмотря на то, что он снова не узнал Смита. Эрвин использовал немного своей наглости и полистал альбом с набросками, которые, конечно, знатно попортились, пока лежали под дождём, но в линиях, тонких изгибах и резких чёрточках была точно видна рука Леви, и оттого Эрвин и решился прийти на следующую выставку — он скучал по работам Аккермана, хотелось купить больше его картин. У него это желание, словно зависимость, в груди разрасталось. Ну, а потом Леви узнал его в галерее. Предвкушение бьётся под кожей Смита, пока он поднимается по ступенькам на второй этаж небольшого дома, где и расположена квартира Леви. Он опоздал на целых два часа из-за работы, но Эрвин надеется, это не сильно разозлит Аккермана. Ханджи, его менеджерка, должна уже ждать его вместе с Леви. Эрвин стучит в дверь пару раз, отчего та неожиданно приоткрывается. Странно, думает он, подталкивая её вперёд и проходя внутрь всего на один шаг. Он не знает, можно ли ему вот так войти, но вполне вероятно, что Леви просто не услышал стук, поэтому он негромко зовёт его: — Леви? Ответа не следует. Может, его просто нет дома? Но дверь ведь открыта… Эрвин нерешительно проходит дальше, оглядываясь в полумраке квартиры — на улице уже стемнело, а свет в комнатах не горит. Он заглядывает на кухню, но никого там не находит. Возвращается в коридор и, немного покрутившись на месте, не зная, что ему делать, все же решается проверить комнаты. Эрвин открывает дверь, ведущую, по его памяти, в студию Леви. Картина перед ним пугает, и Эрвин широко открывает рот, когда оглядывает комнату: на полу полотна — помалёванные, словно ребёнок какой хулиганил, некоторые — порванные, будто специально ножом или ножницами. Один холст стоит на мольберте, полностью забрызганный краской. А в углу комнаты, в темноте сидит сам Леви в своём кресле. — Эй, Леви? А что слу… — О, Эрвин, — весело говорит Аккерман, смеясь. — Где тебя, блять, носило, а? Я решил немного, — и, о господи, он икает, — выпить, пока ждал тебя, но как видишь… Эрвин делает шаг к нему, и под ногой раздается хруст стекла. Он только сейчас замечает тёмные осколки от бутылки и мокрые разводы на полу. В нос резко ударяет запах алкоголя, и до него доходит. — Леви, ты что пьян? — Совсе-е-ем чуть-чуть, — он складывает большой и указательный пальцы, оставляя между ними немного расстояния. — Что случилось? — Эрвин не совсем понимает, что произошло, и не сразу соображает, что выпытывать что-то у пьяного Леви — бесполезно. — Я, к сожалению, больше не могу предложить тебе картины, — он поднимается с кресла, пошатываясь и полностью игнорируя его вопрос. — Зато могу предложить выпить, — он протягивает бутылку в своей руке вперёд, но затем, нахмурившись, переворачивает ее горлом вниз. На пол падает пара капель, и Леви разочарованно вздыхает, следом беззаботно пожимая плечами и улыбаясь. — Или не могу. — Леви… Что чёрт возьми случилось?