Сиреневый too much

Саша помогает Косте вылезти из необъятной рубашки, в которую Малому иногда хочется отправиться на ПМЖ. Прежде чем стянуть с Пушкина джинсы, он проводит тёплой и влажной от возбуждения ладонью от впалого и ещё больше втянувшегося живота до коленок, прихватывая пальцами то одну, то другую чашечку. Длинноволосый морщит лоб, дёргая вниз плотный деним и, наконец, устраивается рядом с Пушкиным, утыкаясь носом в скулу мужчины и очерчивая ногтем линию его губ, тут же изгибающихся в беззлобной усмешке. - Помнишь, ты говорил мне про депривацию? - Да. Кому-то охота поэкспериментировать, я так посмотрю? Мужчина пробегается взглядом по лицу Малого и коротко чмокает в губы. Тот углубляет поцелуй, но это обманка - сашины руки спустя полминуты оказываются в карманах толстовки. Парень излекает аккуратно сложенный шарф - не шерстяной, грубой вязки, а кашемировый, лососёво-розовый. Доставшийся в подарок от поклонницы и до сих пор пахнущий её туалетной водой с нотками лаванды. - Нужно беречь твои глаза...прекрасные, - Саша выдыхает в удивлённо приоткрытый рот, и Костя покорно даёт снять с себя очки. Повязав лососёвое великолепие и погладив по слегка растрепавшимся волосам, парень вдруг поднимает указательный палец вверх, как будто владыка минус балла его видит: - Знаешь, что? Я, пожалуй, тоже депривируюсь. И лезет в карман за гораздо более прозаичным предметом - маской для сна, которую таскает с собой с момента последнего перелёта. Когда оба оказываются в мягкой темноте, Малой подползает ближе, чтобы обнять за плечи. Подставляет губы и тут же целует сам, немного промазав мимо языком. Костя смешливо фыркает и притягивает к себе стендапера, гладя по лопаткам. Немного осмелев, они соприкасаются носами и, наконец, переплетают языки, придерживая друг друга за волосы. - Санечка, - напряжённо вздыхает Пушкин, как только комик отстраняется совсем немного. Нащупывая руку мужчины, он проводит по ней тыльной стороной ладони, шепнув: "я рядом" Малой готов продолжить игру (не будем забывать, он всё-таки игрок!), и то, что Саша перемещает руку ниже - прямое тому свидетельство. Медленно отодвигая ткань костиных боксеров, он прикасается к такой знакомой и такой распалённой плоти. Почёсывая старшего за ухом, пытается раздеть его полностью, но это и с открытыми глазами трудновыполнимо. Хваля себя за то, что умудрился не заехать своему любовнику по лицу, всё же подключает обе руки, чтобы ласкать беспрепятственно. Чувства обострены, как и говорил Костя, посвящая парня в эту практику (теоретически, Пушкин у нас стратег, а Малой - тактик). Саша не видит, как Костя сейчас закусывает губу, чувствуя снизу обволакивающее тепло, как по обрамлённой лёгкой щетиной щеке стекает капелька пота, как подрагивает напряжённый кадык. Но заводится до искр из скрытых маской глаз - от сбившегося дыхания мужчины, сладко-болезненных стонов и ласковой формы своего имени, которую слышит ещё раз. И ещё раз... - Сейчас, сейчас, - пальцы ощупывают крупную головку, потягивая вверх, сдвигая кожу. Старший, кажется, ещё чуть-чуть и захлебнётся во всхлипах, но парень как будто помогает ему не идти ко дну, направляя лихорадочную волну. Дать себя в распоряжение этим нежным рукам кажется сейчас самой правильной и прекрасной вещью на земле. Стоны рвутся из груди, пока Малой обхватывает содрогающийся и всё сильнее наливающийся кровью член всей ладонью, не сильно сжимая, то оголяя, то закрывая головку. Пропуская лавину приятных мурашек по всему телу, Костя напрягается, чтобы тут же разомлеть, излившись одним бурным потоком, просачивающимся через сашины пальцы. Максимально выпрямив ноги, Пушкин переводит дух, всё ещё охваченный зашкаливающей пульсацией. Резко сдёрнув с себя маску, Малой выдвигает ящик тумбочки, чтобы стереть с костиного живота перламутровые капли. Снова ложась рядом, он, наконец, развязывает костины глаза, но очки не одевает - тот, блаженно улыбаясь, просит спеть колыбельную. И Малой поёт, наглаживая аристократические пальцы и целуя - то в веки, то в скулу, то в переносицу.